Сковородка судного дня

Татьяна Коростышевская, 2021

Панна Моравянка, что держит трактир в славном городе Лимбург, видит призраков. Об этом почти никто не знает. Зато почтенные горожане осведомлены о наличии у панны наглых манер, острого языка и поставленного хука справа. Ну а призраки больше всего боятся попасть под удар ее карающей сковородки.

Глава 3

Чесночный поцелуй

По дороге домой я мысленно составляла подробнейший список. Укус, пусть не больно, но он был, объятие, бант два раза, обзывательство бургомистровой секретарши. Нет, это вычеркиваем, за него я уже отомстила. А вот банты… Могла ведь сразу наглеца на место поставить. Или у тебя, Моравянка, своих рук нет? Кому другому живо бы затрещину отвесила и перевязала передник как было. Ну и что, что скандал? Себе хоть признайся, тебе понравилось ощущать себя слабой, обычной панной. Один раз понравилось, слабину дала, вот Марек и воспользовался.

В центре площади у доски объявлений возбужденно переговаривались горожане. Я тоже подошла, узнать новости, прочла приколоченный к доске документ. В нем обещалась награда в тысячу талеров тому, кто принесет в магистрат голову златорого оленя, замеченного у подножья Юнгефрау. Внизу мелкими буквами сообщалось, что зверь может быть опасен.

— Какая опасность от оленя быть может? — спрашивал пан с седым бакенбардами. — Это же не волк, даже не кабан дикий.

— Такие деньжищи только за очень опасного зверя…

— А вот если, к примеру, обычному оленю рога позолотить… — говоривший умолк, видимо, не желая делиться с окружающими прекрасной идеей, и побрел в сторону лавки красильщика.

— Это оборотень, — сказала я. — В Вомбурге пятнадцать лет назад от такого же много народа погибло.

В толпе кто-то негромко объяснял соседу:

— Панна Моравянка, трактирщица. Она в таких всяких штуках разбирается.

Я предупредила, больше сделать ничего не могла. Кто хотел, услышал. Зря все-таки пан Килер награду за перевертыша назначил. Очень зря. Деньги приличные, многие горожане отправятся на охоту. И многие не вернутся.

С другой стороны, с оленем надо до праздника разобраться. Если от золотых рогов пострадает кто-нибудь из приглашенных гостей, репутация Лимбурга тоже пострадает безвозвратно. Вот бургомистр и торопится.

В трактире было полно народу.

— Что за переполох? — поймала я на лестнице Госю.

Девушка попыталась вырваться, не преуспела:

— Хозяин велел плотникам…

— Какой еще хозяин? Когда велел?

— Ой! — Госька как будто сейчас меня рассмотрела. — Панночка Моравяночка, вы. Не хозяин, оговорилась. Марек вчера сказал, чтоб мы плотников для ремонта наняли.

— На какие деньги?

— Ну… это… — Девушка перешла на заговорщицкий шепот. — Петрик у пана Мюлера неплохо зарабатывал, я тоже… У каждой ведь незамужней панны кубышечка на свадьбу собрана?

Я кивнула, хотя никакой кубышечки у меня никогда не было.

— Значит, Марек у вас деньги в долг взял? Под проценты? Когда обещал отдать?

— Пусть панна хозяйка о том не тревожится. Марек сказал, сами разберемся, по-свойски.

За распахнутой дверью одной из комнат второго этажа раздался громкий смех, на порог выпорхнула босая девица с подоткнутым подолом, по виду — крестьянка.

— Доброго денечка, госпожа-пани-хозяйка, — поклонилась она, держа на весу два ведра.

— И тебе не хворать…

Девица протопала вниз, скрылась в кухне, видимо, отправилась выплескивать на заднем дворе грязную воду.

— А это кто? — повернулась я к Госе.

— Просто какая-то девка деревенская, из Застолбенек, их с десяток помогать пришло. Пан Марек сказал, я сама с уборкой не справлюсь, и велел Петрику, когда он с паном Мюлером закончит…

Я решила, что узнала достаточно, не дослушав, поднялась к себе. Вот как он это делает, Марек? А? Почему все его слушаются? И как, песья дрянь, он все успевает?

— Адичка, — метнулась ко мне из тени тетка Рузя. — Какие новости?

— Гражинка где?

— Да неужто она такой переполох пропустит? Внизу где-то наблюдает. Пан наш Спящий! — Обратив внимание на завязку моего передника, Рузя всплеснула ручками. — Бургомистр?

Я выругалась, покачала головой, бросила на пол корзинку и рухнула в кресло:

— Пан чародей права на мою вкусную особу заявил.

Рузя погладила меня по голове, утешая:

— Ну-ну, Адичка… Он тебе совсем не нравится? Гражинка говорит, ладный хлопец, хоть не красавец. Стерпится, слюбится.

— При чем тут любовь, тетечка? Марек просто не желает, чтоб кто-нибудь другой от меня первым откусил, вот соперников таким образом отгоняет. В основном пана Килера. И, главное… — Я начинала горячиться, шипела как колбаска на сковороде. — Места для маневра мне не оставляет, по периметру обложил. Трактир в порядок приводит, дело расширяет. Что я могу? Запретить? Поскандалить? И как это будет выглядеть в глазах людей?

Костлявые пальчики Рузи массировали мой затылок, это успокаивало, я прикрыла глаза и откинулась на подголовник:

— А бургомистр наш оказался фаханом, целым принцем.

— И ничего страшного, — решила тетка. — Фахан — тот же чародей, всей разницы, что не из нашего мира. Он-то как на твое обручение среагировал?

— Помочь обещал… Ой! — Я села прямо. — Чуть не забыла. У нас в библиотеке, кажется, фолиант был про волшебные артефакты.

— Про какой именно искать?

— Амулет подчинения. Карл… то есть пан Килер мне один такой одолжит, чтоб я попробовала Марека приструнить.

— Я посмотрю, Адичка. Ты пока ступай отдыхать.

И я отправилась в спальню, ночью предстояло идти к Юнгефрау, несколько часов сна сейчас были бы очень кстати.

Ничего страшного, мы со всем разберемся. И с Мареком, и с фаханом.

Тетка раздернула шторы с таким расчетом, чтоб постель заливал яркий дневной свет. Так приблуды не могли ко мне подобраться, солнца они не переносили. А я могла спать при любом освещении. Да что там свет, я, кажется, могла бы заснуть стоя. Даже грохот плотницких молотков, от которого сотрясалось здание, мне не мешал.

Проснулась уже в сумерках под еле слышный шепот родственниц.

–…пусть женится или тот, или другой. Это рано или поздно должно было произойти.

— Но Адель его не любит.

— Еще бы она могла любить после нашего с тобой, Рузька, воспитания. Морава тоже постаралась. «Не доверяй никому, любой может врагом оказаться, будь сильной, будь беспощадной…» Когда другие девочки в дочки-матери играли, ко взрослой жизни готовились, наша по кладбищам за умертвиями скакала. Двадцать три года уже воительнице, еще немного — и перестарок. Может, оно и к лучшему, красота отцветет, заживем спокойно.

— Отцветет? — Костлявые пальчики тетки Рузи провели по моей скуле. — Разве такие цветы вянут? И, Гражинка, неужели наша девочка достойна такого будущего? Ей на балах блистать нужно, с кавалерами в танце кружиться, наряды три раза в день менять.

Я зевнула и села на кровати:

— А на балах со сковородками пляшут?

Тетки переглянулись и захихикали.

— Будешь ей обмахиваться, вместо веера.

— И стучать по голове партнера, если он мне на ногу наступит! — Я вскочила с кровати, изобразила танцевальное па, замах, удар, разворот. — Вот так вот!

Пока я плескалась под душем, а Рузя подбирала одежду, Гражина отчитывалась о делах в трактире.

— Марек час как вернулся, плотники с перекрытиями закончили, деревенские до сих пор хлопочут, прибираются. Адичка, я так поняла, мы теперь с ночевкой гостей принимать будем?

Я пожала плечами:

— Попробуем. Идея неплоха. Действительно, второй этаж простаивает без дела.

— Марек Гоську на первый переселил, в каморку у кухни.

— К себе под бок?

— Сам он собирается наверху обосноваться. Слышишь шум в детской? Там деревенские девицы порядок наводят.

Детская, то есть моя бывшая комната, была через стену от ванной. Кроме женских голосов до меня доносился и говорок чернявого.

— Я ему этого не позволю! Тетечка Рузечка, давайте одеваться. Сейчас я такой скандал устрою!

Синяя пышная юбка, блузка и белоснежный передник были разложены на кровати.

— Поскандалишь — сюда возвращайся, — сказала Рузя, — я кое-что об артефактах подчинения нашла.

Гражина пробасила, появляясь в дверях ванной:

— Момент упущен, Марек вниз спустился.

Я прикинула, что бегать за парнем по лестницам будет нелепо, и махнула рукой:

— Пусть пока развлекается, думает, что я овечка кроткая. Давайте про амулет, тетечка?

— Артефакты подчинения во всех мирах чародеям известны, изготовляют их подгорные цверги. — Рузя мерила шагами спальню, как будто учитель, вдалбливающий знания нерадивым ученикам. — Действуют просто. Тот, на кого это украшение надели, либо послушен воле хозяина, либо наказан болью. Не просто болью, она все время усиливается, пока носитель не подчинится. Бывали случаи, когда носители от нечеловеческих страданий прощались с жизнью.

— Как надеть? — Я с усилием подавила в себе искорку сострадания к Мареку.

— Про это не написано. Надеть, произнести заклинание-привязку. Предположу, что пан Килер это заклинание Адичке сообщит.

— Погодите-погодите… — Гражина замахала руками. — Я правильно понимаю, что наш чародей станет слушаться только пана бургомистра? Адичка, тогда тебе нужно заранее с Килером договориться, чтоб он Мареку велел тебе вреда не причинять и…

— Разберемся. — Я закончила одеваться и присела к туалетному столику заколоть волосы. — И нацепим на чародея артефакт только после того, как будем абсолютно уверены, что по-другому никак.

Мысленно проигрывая возможное развитие событий, я начинала опасаться. Сейчас Марек с фаханом соперники. Что произойдет, когда они станут играть на одной стороне? Когда объединят усилия?

В трактирную залу я спустилась к открытию. Она пустовала, снаружи доносился шум голосов. Гося стояла на пороге спиной ко мне.

— Что происходит? — спросила я, приблизившись.

— Ой, панна хозяйка, — девушка хихикнула и прикрыла рот руками. — Марек с деревенскими за работу рассчитывается. Такая потеха! Поцелуями!

Я шагнула на крыльцо. Его плотным кольцом окружала толпа горожан. На свободном пространстве гуськом выстроились девицы разного возраста и степеней пригожести. В начале очереди лицом к ней, подбоченясь и лучезарно улыбаясь, стоял чернявый:

— Спасибо, красавицы, за работу. Со всеми расплачусь, никого не обижу.

Он наклонился и приник в первой девушке в жарком поцелуе.

Толпа одобрительно заулюлюкала. Оттолкнув раскрасневшуюся девицу, Марек схватил за печи следующую. Какая гадость!

Фыркнув, я ушла на кухню. Петрик заливался слезами, кромсая ножом очищенные луковицы.

— Зачем столько?

— Марек сказал…

И тут Марек, везде он. Как же его много, псячья дрянь!

— Пусть панна Моравянка не тревожится, мы к вечеру подготовились, четыре пивных бочонка я за стойку откатил, брецелей булочник принес с запасом, посуда блестит, огонь горит…

— Яйца! Петрик, где яйца? — в двери вбежал растрепанный Марек. — Аделька, отодвинься. Держи, взбивать будешь.

Он сунул мне в руки венчик и глиняную миску, посмотрел на белоснежный передник, хмыкнул, перевязал узел справа:

— Мне тоже нужен фартук. Петрик, не спи, брось лук. Хватит, иди Госе в зале помогать. Адель?

— Что? — спрятала я за спину венчик, которым за мгновение до этого собиралась огреть чернявого.

— Дай мне фартук!

Достав из сундука рабочий льняной передник, я протянула ему:

— В наших краях мужчины такого не носят.

— Постараюсь запомнить. Не спи! Сбивай яйца, щепотку соли, горсть муки. — Он забрал с разделочного стола нож, протер его и убрал в держак.

Я смотрела на корзинку с яйцами.

— Совсем ничего не умеешь? — Марек, уже успевший надеть фартук, ловко взял яйцо, ткнул им о край миски, вылил в нее содержимое, а скорлупу бросил в помойное ведро, все это он проделал одной рукой. — Вот так.

Оправдываться я не стала, много чести, разбила в миску десяток яиц, посолила и стала сбивать, добавляя понемного муку.

Сосиски мы жарили при гостях в трактирной зале, на кухонной плите обычно тушилась в толстостенном котле капуста, иногда варился картофельный суп с клецками. Марек поправил поленья, вылил в чугунок целую бутыль масла:

— Превосходно. А чего это моя вельможная панна такая тихая? Не проснулась еще?

— Гося рассказала, что я днем обычно сплю?

— И так понятно. Ночь для тебя опасна, со всей округи лессеры собираются на цветочные запахи твоего тела.

Лессеры, в умных книгах так называли низших демонов — приблуд, умертвий, стригоев, перевертышей. Да, собираются.

— Ну ничего, панна Моравянка, теперь я тебя охранять буду, и днем, и ночью. Если что, зови, мне прелестные пейзанки холостяцкое гнездышко неподалеку от твоих покоев обустроили.

— Это те, с которыми ты поцелуями рассчитался?

— Пока не разбогатели, приходится экономить. — Парень улыбнулся, подвинул к плите миску с кляром, обмакнул в него луковое колечко, бросил в котелок с горячим уже маслом. — Я в Застолбеньках ночевал, прежде чем в Лимбург отправиться, ну и завел кое-какие знакомства. Попросил Петрика… Дальше ты знаешь.

Марек говорил, не прекращая работу. Десятки луковых колец шипели в раскаленном масле, подрумяненные он доставал черенком деревянной ложки и раскладывал на подносе, который заранее застелил вощеной бумагой.

— Попробуешь? Это вкусно. — Он протянул мне ложку.

Я посмотрела в черные как ночь глаза:

— Совсем дурочкой меня считаешь? Думаешь, я сейчас рот раскрою, обожгусь. Крови от этого будет немного, но тебе хватит, чтоб приглашением воспользоваться.

Марек даже не смутился:

— Слишком просто, согласен. — Он забросил в котел новую порцию. — Пожалуй, я был бы немного разочарован. В охоте, моя драгоценная, процесс часто важнее результата. Кстати, на правах… позволено ли мне узнать… Святые бубенцы, как же с невинными девами сложно!

Он раздраженно бросил ложку на стол:

— Короче! Адель, как ты справляешься с опасностью в особенные женские дни?

Отвесив нахалу звонкую пощечину, я ушла в зал. Совсем берега попутал, о таком спрашивать! Справляюсь, раз жива, пока справляюсь.

Гося сновала между столами, Петрик жарил колбаски, наливал в кружки пиво. За стойкой он выглядел солидно, как будто настоящий трактирщик. И, что важно, сам не пил. Я потопталась, решая, чем заняться, и поняла, что для меня работы как бы и нет. Из-за занавески вышел Марек с подносом, на смуглой щеке отчетливо краснел отпечаток моей пятерни.

— Вельможные паны, пани-красавицы! Только сегодня трактир «Золотая сковородка» предлагает вам бесплатное угощение! Хрустящие колечки, тающие во рту. Идеальная закуска к пиву!

Он медленно пошел вдоль столов.

Пан Рышард, наш завсегдатай, попробовал жареный лук первым, пожевал, поднял глаза к потолку:

— Помнится, годков сорок тому, малихабарский чаровник в наши края забрел, только сушенными кузнечиками питался, а после шпаги глотал.

— Так на что похоже? — спросили Рышарда. — На жуков или на шпаги?

— Чего? — Пан взял другое колечко. — Мне просто так вдруг вспомнилось, к слову. А это вкусно.

Несколько рук одновременно потянулись к подносу:

— Да понемногу берите, чтоб всем хватило!

Марек пошел дальше. Пан Рышард облизнул пальцы, обратился к соседу:

— Видали, как наша панна Моравянка женишка разукрасила? Форменное клеймо на роже изобразила.

Ему ответил женский голос из центра залы:

— И правильно, я бы своего за поцелуи с другими бабами еще бы и сковородой приголубила.

Под дружный хохот я скрылась на кухне. Нет, это уже совсем никуда не годится. Быстрее бы бургомистр явился, его присутствие утихомирит всеобщее веселье. От нечего делать я встала к плите. Колечки подрумянивались, я раскладывала их на бумаге. Забавная закуска, и рецепт несложный. Когда таз с нарезанным луком опустел, я сполоснула руки и выбрала самое красивое колечко. Корочка хрустнула на зубах. Неплохо, очень неплохо, соли больше не надо, а вот какой-нибудь соус, чтоб можно было обмакнуть. Например, чесночно-сметанный, и подавать в маленькой плошечке. Я достала из шкафа чистую посуду, налила в миску сметаны, выдавила головку чеснока, размешала, попробовала. Прекрасно. Значит, на блюдо дюжину колечек россыпью, с краю… Я поискала глазами подходящую плошечку, не нашла и просто отломала черенок деревянной ложки. Вот так!

— Я вдохновил мою драгоценную на эксперименты? — Марек поставил опустевший поднос, потянул носом и поморщился. — Чеснок?

— Со сметаной. Вкусно получилось и к твоим хрустикам подходит.

— Ненавижу чеснок. Но, пожалуй, предложу эту размазню гостям. Вдруг зайдет. — Он поставил миску с соусом на поднос, ссыпал вокруг нее готовые колечки, взял одной рукой поднос, другой — блюдо с обломанной ложкой. — А эту композицию получит любезная пани, которая предложила несчастному избитому хлопцу заслужить прощения поцелуями. Умоляю, Аделька, помой руки с мылом, прежде чем в залу возвращаться.

Я торжественно отерла ладони о кухонное полотенце.

— Обойдешься. А целовать будешь ту самую любезную пани. — И вышла из кухни, расправив плечи.

Вечер продолжался, я сидела за столиком бургомистра, там нашлось единственное свободное местечко, изображала хозяйку. Только изображала. Настоящим хозяином был Марек. Это он успевал перекинуться словечком с каждым, предложить добавки, послать Госю наполнить опустевшую кружку или принести еще брецелей. А я… Немножко утешало, что мой соус гостям понравился.

— Такой же острый, как панна Моравянка, — отшучивался Марек в ответ на комплименты. — Конечно, будем и впредь подавать. Завтра начнем. И хрустики. Как называется? Я еще не придумал, если вельможное общество желает, предлагайте варианты.

Его спрашивали, отчего грустит панна Аделька, да почему нынче бургомистр не удостоил трактир своим визитом, и не связаны ли между собой эти два факта. Марек легко и забавно отвечал острословам, но мне показалось, что он злится. Не то чтобы я специально его рассматривала или изучала, но крылья длинного носа подрагивали, а на скулах выступили желваки.

— Давно я так не выкладывался, — сказал Марек вполголоса, выглянул в окно и плюхнулся на стул бургомистра напротив меня. — Публику нужно развлекать, иначе она разбежится искать впечатлений в других трактирах.

— Ближайший в Замбурге, — хмыкнула я. — В добрый путь.

— Я о том, что сегодня изображаю шута не повелению сердца.

Дверь открылась, впуская пана Килера. Я поднялась, чтоб приветствовать гостя. Марек завопил:

— Вельможный пан бургомистр, рады видеть вас в этой скромной обители. — Он цепко схватил меня за запястье, мешая выйти навстречу Карлу. — Будьте моим заступником, объясните недоброй Моравянке, что это из-за вас я тех девиц целовал.

Бургомистр, как будто изменение обычного ритуала повергло его в ступор, замер у порога и уточнил, в чем именно его обвиняют.

— Ну как же! — Чернявый обвел взглядом залу. — Это же вельможный пан мне нынче в кредите отказал, и поэтому пришлось за работу натурой расплачиваться. А панна Моравянка, вы же ее знаете, обиделась и прощать меня не желает.

Конец ознакомительного фрагмента.