Чувство вины

Татьяна Колчерина

История о молодой женщине, которая долгие годы хотела разобраться в прошлом. Позже она понимает, что в жизни все очень непросто. Она узнала правду. Но что теперь ей делать с этой правдой?

Фотограф Анна Колчерина

На фото Маргарита Муханова

© Татьяна Колчерина, 2019

© Анна Колчерина, фотографии, 2019

ISBN 978-5-4496-3585-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

У Бориса Ивановича всегда был тяжелый характер.

С самого раннего детства Ника боялась своего отца. Как взглянет из-под бровей, так и хочется поскорее куда-нибудь спрятаться. Он никогда не был ласков со своей дочерью, не играл с ней.

— Отойди.

— Не мешай.

— Собери игрушки.

— Иди спать.

— Не ори.

Вот и все разговоры. Ни тебе отцовской любви, ни помощи, ни поддержки.

При виде отца девочка мечтала стать невидимой, исчезнуть. Спрятаться в комнате, залезть под кровать. Только бы он не обратил на нее внимание.

Становясь старше, Нике стало казаться, что к ней он относится не так, как к другим детям. Он и с ними был очень строг, не терпел беспорядка и непослушания. Но Нике казалось, что с ней он обращается особенно жестоко.

У Бориса Ивановича и Елизаветы Петровны было четверо детей. Старшие брат Алексей и сестра Настя, Ника и младшая сестренка Оля. Как и все дети, они дрались, играли вместе, били посуду, ломали игрушки. Но Нике казалось, что именно она самая неуклюжая, криворукая и бестолковая. По крайней мере, так говорил отец. Потому что других он не трогал. Может быть, потому что старшие уже всему научились, а младшая еще была слишком маленькая? Или просто потому, что именно средней дочери так не повезло в жизни? Непонятно.

Может быть, это оттого, что Ника не была похожа на своего отца? Отец всегда говорил:

— Анастасия похожа на мою старшую сестру, Лену. Ольга — на младшую, Аню. А Лешка и Ника непонятно на кого похожи. Точно, не наша порода.

Хотя Ника видела, что старший брат Леша очень похож на отца. Просто отец почему-то не хотел этого замечать. А вот Ника, действительно, на него вообще не похожа. Она — копия мамы. Только волосы цветом отличаются.

Отец всегда говорил:

— Ребенка нужно воспитывать, пока он лежит поперек лавки. А Лешку мне дали, когда ему уже год был. Я не участвовал в воспитании своего сына. Настя — моя любимая доченька, нежная, ласковая. Помощница моя. Третьего я хотел пацана. Все-таки, должен же я с колыбели участвовать в воспитании сына. Но не повезло. Ника какая-то дикарка, все с матерью, да с матерью. И в кого она такая? Неласковая, смотрит как звереныш. Вот Олька — последыш, любимая дочка. Как и Настя.

Когда Ника мыла посуду, он говорил:

— Ты льешь слишком много воды. Зачем тебе столько? Смочила чуть-чуть тарелку, и выключай воду. А зачем ты столько средства льешь? Капельки вполне хватит. Смотри, сколько пены. С тобой никакой экономии не выйдет. Ты видела, сколько мы платим за коммуналку?

— Нет. — Тихо отвечала дочь, опустив глаза.

— Конечно не видела. Тебя же это не волнует. А родители, между прочим, работают с утра и до вечера, чтобы детей своих обеспечить, чтобы им жилось хорошо. И где благодарность? Я тебя спрашиваю.

Дочь молча продолжала изучать пол.

— Молчишь? Не знаешь, что ответить? Конечно, тебе же даже думать нечем. В твоей тупой башке и мозгов-то нет.

А что ему можно было ответить? Что может сказать беспомощный ребенок взрослому страшному мужику? И она молчала. Молчала и дрожала от страха.

И так во всем. Она неправильно вытирала пыль. Недостаточно смачивала тряпку, не все предметы передвигала и протирала.

И полы тоже мыть совершенно не умела. То плохо отжимала тряпку, и на полу оставалось слишком много воды. То терла пол почти сухой тряпкой. Своими короткими руками она недостаточно глубоко могла достать под кроватью. Оставляла тонны грязи. И вообще, что за поза — на коленях ползать по полу? Нужно же на прямых ногах, так, чтобы задница кверху торчала. Это залог правильно вымытого пола. А то, что в таком положении начинала болеть голова, это никого не волнует. И вообще, какая разница, как это делать? Главное же результат.

Но это не самое ужасное. Самое ужасное происходило, если из маленьких дрожащих рук выскальзывала тарелка или чашка. И вдребезги разбивалась. Тогда отец подскакивал к дочери, даже если находился в соседней комнате. И с разбегу бил по голове. Дальше были звон в ушах, боль и обида. Но нельзя плакать, ни в коем случае. От этого он злился еще сильнее. Нужно было проглотить слезы, молча принести из кладовки веник и совок, тщательно собрать все осколки, и продолжить мыть посуду или прибираться. И все это под лекцию о том, какая ты криворукая, неумелая, и как же ты жить-то дальше будешь, и кто же тебя такую замуж возьмет? Так и будешь всю жизнь сидеть на шее у родителей, свесив ножки.

И он не понимал, что перед ним всего лишь ребенок. Запуганный и несчастный.

И так было во всем, в каждой мелочи. Неправильно резала хлеб, оставляя слишком много крошек. Неправильно гладила белье. От страха Ника пару раз роняла утюг на себя. И до сих пор на руке остался шрам от горячего утюга.

Конечно, со временем она всему научилась. И посуду мыть, и белье гладить, и полы мыть во всех углах и труднодоступных местах. Но страх сделать что-то неправильно и получить за это так и остался на всю жизнь. А еще чувство вины. Даже если точно не виновата, даже если кто-то другой совершил что-то неправильное. Все равно, всегда и во всем виновата только она, Ника.

Было очень обидно, что за нее никто не заступался. Часто бывало, что никто и не знал, что происходит. Потому что отец перед тем, как издеваться, плотно закрывал двери. И он редко повышал голос. Все гадости он говорил вполголоса, держа дочь за руку и глядя прямо в глаза. Как удав перед своей жертвой. Под этим тяжелым взглядом Ника не могла пошевелиться. Просто стояла и слушала. И запоминала.

— Ну, почему ты такая тупая? Надо было тебя в роддоме оставить. Если бы только знать, что ты такая будешь.

— Я все равно выбью из тебя твою тупость и лень. Сразу видно, не мои у тебя гены, материны. С ней мне тоже пришлось повозиться первое время, как поженились. Жили в деревне, а она даже печку не могла растопить. Мать ее тоже разбаловала. Ну, ничего с ней получилось, и с тобой получится.

— Я научу тебя жизни. А потом выдам за какого-нибудь дурачка, чтобы ты его всю жизнь обслуживала.

Скорее всего, мама догадывалась о том, что происходит. Но не вмешивалась в воспитательный процесс. Отец ее не подпускал.

— Я хочу воспитать из нее нормального человека. Старшие вон какие молодцы. Ответственные, всегда помогают по дому. А эта какая-то криворукая, неуклюжая. Все потому, что ты ее с младенчества избаловала, не давала мне ее воспитывать. Вот и приходится теперь перевоспитывать. Так что не лезь. Иначе хуже будет. И тебе и ей.

И мама не вмешивалась. Ника не винила ее. Ведь это она сама во всем виновата. И не хотела, чтобы из-за нее было плохо маме.

Брат с сестрой тоже не вмешивались. Они почти не бывали дома. Не хотели встречаться с отцом. Когда они были младше, он также любил повоспитывать их. Настя была более сдержанная, а вот Лешка охотно делился своими воспоминаниями. Он рассказывал, как отец в детстве хлестал его ремнем. И за уши любил его дергать. За малейший проступок. Получил двойку? Получи ремня. Разбил чашку? Где твое ухо? Но ведь Лешка с Настей погодки. Всего-то два года разницы. Они вместе росли. Вместе спасались от отцовского гнева. Помогали друг другу прятать улики или делать непонятные уроки. Лешка помогал сестренке с математикой и физикой. А Настя делала за Лешку русский язык и химию. Химию она просто обожала. Тем более, у Лешки выпускной класс, нужно готовиться к экзаменам. А Настя заканчивает девятый, и ей тоже нужно хорошо сдать экзамены.

Поэтому они дружно решили, что не намерены больше терпеть издевательства. Они просто нашли для себя кучу занятий на вечернее время, когда отец возвращается с работы. Школа, дополнительные занятия, потом разные кружки. И ведь все эти занятия были необходимы, а не просто так, чтобы убить время. Поэтому отец не возражал, отпускал их.

Была одна особенность в наказаниях, которую он активно применял к старшим. Когда ему удавалось поймать их на каком-то преступлении, он говорил:

— Вот ты, Лешка (или Настя) сломал сегодня стул (или разбил чашку). А ты знаешь, сколько мы с матерью работали, чтобы купить эту вещь? Знаешь, сколько она стоила? У нас, что, лишние деньги имеются? У тебя есть лишние деньги? Нет? Вот и у нас с матерью нет. Иди сейчас в свою комнату, и хорошенько подумай. А я до выходных подумаю, как тебя наказать. Иди и помни, что тебя ждет наказание. И не мечтай, что я забуду. Не забуду. И обязательно накажу. Только придумаю, как.

Ребенок шел в свою комнату. И все время до выходных жил с этой мыслью. Готовился морально к наказанию. А что это будет? Ремнем по мягкому месту? Или его запрут одного в комнате? Или просто прочтут очередную воспитательную лекцию? Все это зависело от того, как пройдет у отца последний рабочий день. Чем хуже будет настроение, тем хуже будет наказание.

В отличие от старших брата и сестры, Ника была одна. Ее никто не поддерживал, не помогал избежать наказания, не прикрывал от отца. Олька была еще маленькая, а мама всегда была с ней.

И наказания он не откладывал. Все делал сразу. И по башке сразу, и по заднице. И все это под беседу. Вообще, любил поговорить. Часами. А так, как издевался он в основном по вечерам, то и выслушивать приходилось до поздней ночи. А потом еще и доделывать уроки.

Обычно отец приходил с работы и сразу шел ужинать. Остальные не садились за стол без него. Мама готовила ужин так, чтобы все было горячее, только что приготовленное. И всегда угадывала, когда муж придет домой. Как это у нее получалось? Наверное, когда долгое время живешь с человеком, начинаешь его чувствовать.

Отец приходил, и молча шел в ванную, мыть руки. Потом так же молча садился за стол. А в это время вся семья садилась за стол, и мама раскладывала еду по тарелкам. Ели молча.

Ника уже по одному его взгляду понимала, в каком он настроении. Если он просто внимательно смотрит на всех, значит, ничего, просто прикрикнет пару раз на кого-нибудь, и отстанет. А если он уже за столом недовольно ворчит и делает мне замечания, значит, у него плохое настроение.

— Выпрями спину. Горб хочешь вырастить?

— Убери локти со стола. Не одна сидишь.

— Что ты ложкой по всей сковородке лазишь? Ешь со своей стороны!

— Сейчас по лбу получишь!

Это было предупреждение. В следующий момент отец замахивался и очень больно бил ложкой по голове. После этого отпадало всякое желание есть и находиться с ним за одним столом. А появлялось желание заплакать. Но ничего делать нельзя. Нужно сидеть до конца, глотая слезы и делая вид, что ешь.

Это означало, что у него был очень трудный день, и сейчас он займется воспитательным процессом.

И Ника всегда угадывала.

Мама никогда не заступалась за дочь. Она вообще мало разговаривала, когда отец был дома. Молча выполняла свои обязанности по дому, тенью скользила по комнатам, прибираясь или занимаясь приготовлением еды. Но это только когда отец был дома. Пока он не пришел с работы, мама преображалась. Она любила, когда все дети были рядом с ней. Тогда она организовывала все так, чтобы никому не было скучно. Все вместе смотрели телевизор, играли в настольные игры. Если игра была слишком сложная для Ники, она просто наблюдала, как играют старшие. Или могли просто устроить бой подушками. Конечно, Лешка был старше всех и сильнее, поэтому ему приходилось рассчитывать свои силы, чтобы не покалечить маму и сестренок. Мама могла запеть какую-нибудь песню, дети подхватывали. Получалось здорово, на разные голоса. Особенно мама любила русские народные песни. Бывало, сидят они все в одной комнате, каждый занимается своими делами. Лешка читает, Настя вышивает, Ника играет на полу с Олей, мама что-нибудь вяжет. И вдруг мама начинала петь:

Ой, цветет калина в поле у ручья,

Парня молодого полюбила я…

И тут же подхватывает Настя, за ней и Лешка с Никой.

…Парня полюбила на свою беду,

Не могу открыться, слов я не найду…

Конечно, ни у кого нет музыкального образования, но получалось очень красиво и дружно.

Заканчивалась одна песня, начиналась следующая. Потом третья.

Но за час до возвращения отца с работы все прекращалось. Мама замолкала, шла на кухню. Остальные тоже как-то грустнели, прибирались после своих игр. Подушки складывались на место, настольные игры убирались в шкаф.

Мама за ужином молча кормила сестренку Олю. Она совсем маленькая, сама еще не умеет ложку держать. Хотя, и пытается спорить с мамой, и отобрать ложку. Но после этого маме приходится отмывать Олю, ее стульчик, пол вокруг стульчика. Иногда даже стены. Хорошо, что эти обои можно мыть. Выиграв в этой микровойне, мама вытаскивала сестренку из стульчика, и шла умывать, а потом уходила с ней в комнату. Лешка с Настей убегали по каким-то своим делам. А Ника должна была прибраться на кухне и вымыть посуду. Она уже знала свои обязанности, и ей не надо было напоминать.

Семья жила в трехкомнатной квартире. В самой маленькой комнате жил брат. Ника всегда ему завидовала. Это же здорово, когда есть своя собственная комната. Лешка обустроил ее по своему вкусу. На стенах висели вырезки из журналов с разными каратистами. Лешка увлекался борьбой. Особенно карате. Он даже ходил в секцию. И дома много занимался. Надевал кимоно, снимал обувь. И со всей силы бил грушу руками и ногами, подвешенную к потолку. Однажды и Нике досталось. Она ходила по комнате, когда он решил помахать ногами. И вдруг под удар попала сестра. Получила грушей прямо по голове. И отлетела к стене. Неизвестно, кто сильнее испугался — Лешка или Ника. Он сразу подскочил к ней, помог подняться.

— Как ты? Голова не болит? Не тошнит? — беспокоился Лешка.

— Все нормально. — ответила Ника. Но брат все равно заставил ее полежать на его кровати. А сам сидел рядом с беспокойным видом.

Ника с Настей жили в средней комнате. Здесь стояли две кровати. Шкаф для одежды. Три верхние полки Настины, три нижние Никины. Книжный шкаф с поделенными между ними полками. На них стояли учебники, книги. Нижняя полка была с дверцами. И там хранилось Никино богатство. Журналы, рисунки, разные вырезки, игрушки. Рядом со шкафом стоял стол, за которым сестры делали уроки. Они мало общались. Настя всегда казалась очень серьезной и очень умной. Она хорошо училась в школе. Мечтала поступить в медицинский институт. В Москву. Она постоянно сидела за учебниками. Если не дома, то в библиотеке.

Ника побаивалась старшую сестру. А та почти не замечала младшую. Несмотря на то, что девочки жили в одной комнате, общение сводилось только к бытовым вопросам. Когда нужно было прибраться или помочь в чем-то маме.

Родители занимали большую комнату. По совместительству зал, в котором принимали гостей.

Там стоял большой диван, который на ночь раскладывался. Еще стояла стенка, занимавшая всю стену. В ней хранилось очень много всего. В большой половине висела одежда на плечиках. Рубашки, брюки, платья. Постельное белье, полотенца, скатерти, салфетки, прихватки — все это располагалось в многочисленных выдвигающихся ящиках. В нижних ящиках с открывающимися дверцами стояла посуда на случай, если придут гости. Тарелки, чашки, маленькие блюдца и большие блюда, ложки, вилки, ножи, подставки для хлеба и для фруктов. В шкафу со стеклянными дверцами стояла красивая хрустальная и стеклянная посуда, которая переливалась всеми цветами радуги, когда в комнату проникали солнечные лучи. Разные по размеру стопочки, стаканчики, фужеры, вазы и просто красивые фигурки из хрусталя. Очень красиво. Раньше было модно, чтобы в зале стояла такая стенка.

Пока Оля была маленькая, ее кроватка стояла в комнате у родителей. Когда ей исполнилось три года, и она начала ходить в детский сад, родители переселили ее в комнату к сестрам. У кроватки убрали две стенки, и она стала обычной кроватью. В комнате стало совсем тесно. И Нике пришлось отдать свою нижнюю полку в книжном шкафу под Олины игрушки.

Как и во всех больших семьях, работа по дому была распределена между всеми. В будние дни Ника мыла посуду и прибиралась на кухне. Настя готовила еду в свободное от занятий время.

По выходным Лешка помогал отцу делать мелкий ремонт в квартире и возиться в гараже с машиной. Настя прибиралась во всех комнатах. Поливала цветы, вытирала везде пыль, раскладывала вещи по местам. Потом мыла везде полы. А Ника в это время стирала. У мамы была большая круглая стиральная машинка. Она стояла в ванной. Для того, чтобы на ней стирать, мама вытаскивала ее в коридор. Сначала она сортировала белье по цвету, раскладывая разноцветные кучки на полу. Это для Ники, чтобы не пихала в машинку все подряд. Вода в машинку наливалась с помощью шланга. Белье загружалось сверху, засыпался стиральный порошок, закрывалась крышка. Теперь нужно было подкрутить рычаг, чтобы машинка начала работать. Белье стиралось двадцать минут. Когда машинка останавливалась, нужно было открыть крышку, все белье хорошенько отжать, и бросить в ванну, наполненную водой. Пока машинка крутила очередную партию белья, Ника полоскала постиранное и складывала в тазик. А мама ходила с этим тазиком на балкон. Отжимала то, на что у дочери не хватило сил, и вешала все на веревку. Воду из машинки сливали с помощью шланга.

Но это по выходным. А по будням Ника мыла посуду. И оставалась на кухне одна. Отец часто сидел дольше всех. Смотрел новости по телевизору.

Вот тогда-то он и начинал издеваться.

Ника думала, все это из-за того, что у него была плохая работа. Он в то время работал в организации, которая занималась благоустройством города. Девочка не знала, какую работу выполнял именно он. Она просто что-то слышала из разговоров родителей. Может быть, он собственноручно высаживал деревья и цветы на улицах города. Может быть, работал в теплицах, которые находились на территории организации. А может быть, он занимался бумажной работой. Но в любом случае, его работа явно ему не нравилась. Или не нравился злой начальник, который на него целый день кричит. А ответить он не может — боится потерять свою работу. Вот и терпит весь день, а вечером приходит, и выплескивает все на свою семью. Но ведь дети и жена не виноваты в том, что ему плохо. Неужели нельзя поменять что-то в своей жизни? Найти другую работу, например. Ведь не привязывают же его там к стулу. Но, видимо, ему доставляла удовольствие такая жизнь. И он просто был садистом. Человеком, который не может излить свою злость на равного себе по силе человека. Потому что боится получить отпор. Вместо этого он предпочитает издеваться над своими детьми.

Каждый раз, когда отец снова срывался на средней дочери и уходил в свою комнату, мама тихонько заходила на кухню, где Ника мыла посуду, глотая слезы.

— Доченька, не обращай на него внимания. Я понимаю, что тебе обидно. И больно. Я все понимаю. Нужно терпеть. Такой он человек. Нервный и несдержанный. Но что же тут поделаешь? Пожалуйста, ради меня.

И Ника терпела. Ради мамы, ради себя.

У Лешки с Настей была уважительная причина, по которой они могли улизнуть из дома. И отец их не трогал. А Нике не нужно было готовиться к экзаменам. У нее была другая отдушина. Книги. Ника много читала. У них дома была целая библиотека. Дюма, Достоевский, Лермонтов. Нике в этом отношении очень повезло. В те годы можно было собрать разные газеты и журналы, которые выписывали по почте. И вместо того, чтобы выкидывать, отнести их в специальный магазин. Там макулатуру взвешивали, оценивали и на получившуюся сумму выдавали книги. Ника сама относила макулатуру. И возвращалась домой с очередной книгой. Сначала она брала детские книги. Рассказы, повести. Особенно ей понравилась книга Аркадия Гайдара «Тимур и его команда». В ней рассказывалось о мальчике Тимуре, который создал из соседских мальчишек команду, помогающую пожилым людям. Они кололи дрова, таскали воду. Еще ей нравилось читать книги Пришвина. Он писал о природе. Интересно было читать о том, как в лесу живут зайцы, белки, синички. Когда Ника подросла, начала читать более серьезные книги. Она начала читать Дюма «Две Дианы». Но там было очень много исторической информации. Это тяжело воспринималось детским умом. Но Ника решила вернуться к этой книге позже, через несколько лет. Она любила читать по ночам. Садилась за стол, включала настольную лампу. Правда, Настя ругалась из-за того, что свет мешал ей спать. Но Ника набрасывала на лампу какую-нибудь темную вещь, сама просовывала в это укрытие голову, и читала, читала. Иногда девочка так зачитывалась интересной книгой, что ложилась спать после полуночи.

Однажды в обмен на сданную макулатуру Нике выдали книгу Шарлотты Бронте «Джейн Эйр». Она решила полистать незнакомую книгу уже в магазине. И с первых строк поняла, что влюбилась в нее.

Книга рассказывала о жизни маленькой девочки, которая вынуждена была жить в семье своих родственников. И вот тот самый отрывок, который заставил влюбиться в эту книгу: «Привыкнув повиноваться Джону, я немедленно подошла к креслу, на котором он сидел; минуты три он развлекался тем, что показывал мне язык, стараясь высунуть его как можно больше. Я знала, что вот сейчас он ударит меня, и, с тоской ожидая этого, размышляла о том, какой он противный и безобразный. Может быть, Джон прочел эти мысли на моем лице, потому что вдруг, не говоря ни слова, размахнулся и пребольно ударил меня. Я покачнулась, но удержалась на ногах и отступила на шаг или два.

— Вот тебе за то, что ты надерзила маме, — сказал он, — и за то, что спряталась за шторы, и за то, что так на меня посмотрела сейчас, ты, крыса!

Я привыкла к грубому обращению Джона Рида, и мне в голову не приходило дать ему отпор; я думала лишь о том, как бы вынести второй удар, который неизбежно должен был последовать за первым.

— Что ты делала за шторой? — спросил он.

— Я читала.

— Покажи книжку.

Я взяла с окна книгу и принесла ему.

— Ты не смеешь брать наши книги; мама говорит, что ты живешь у нас из милости; ты нищенка, твой отец тебе ничего не оставил; тебе следовало бы милостыню просить, а не жить с нами, детьми джентльмена, есть то, что мы едим, и носить платья, за которые платит наша мама. Я покажу тебе, как рыться в книгах. Это мои книги! Я здесь хозяин! Или буду хозяином через несколько лет. Пойди встань у дверей, подальше от окон и от зеркала.

Я послушалась, сначала не догадываясь о его намерениях; но, когда я увидела, что он встал и замахнулся книгой, чтобы пустить ею в меня, я испуганно вскрикнула и невольно отскочила, однако недостаточно быстро: толстая книга задела меня на лету, я упала и, ударившись о косяк двери, расшибла голову. Из раны потекла кровь, я почувствовала резкую боль, и тут страх внезапно покинул меня, дав место другим чувствам.

— Противный, злой мальчишка! — крикнула я. — Ты — как убийца, как надсмотрщик над рабами, ты — как римский император!»

С этого дня книга стала любимой. В ней было много страниц, но Ника прочитала ее за несколько дней. И позже она периодически перечитывала книгу. Она читала и представляла себя на месте главной героини. Вот она смогла уехать из дома, в котором ее постоянно обижали. Вот стала учительницей. Уехала из пансионата, в котором жила много лет. И нашла свою такую трудную, но такую сильную любовь.