Вокруг Солнца на земном шаре. Альманах

Татьяна Евгеньевна Помысова

Дорогой читатель! Этот сборник – как путешествие по огромному миру – похожий на цветочное поле, на теплый ковер-самолет из пестрых лоскутков. Он очень уютный, этот ковер, есть на нем любые картины – о любви и боли, о счастье и грусти, о старых и молодых, о детях и взрослых и о братьях наших меньших. Есть в нем проза и есть стихи. Читайте с удовольствием и мечтайте! Летайте на нашей планете вокруг Солнца вместе с нами!

Первое мая

Этот настырный мир сводит меня с ума.

То он бросает в угол, в вину и в дрожь.

То по весне — а как, — не пойму сама, —

Щебет по мозгу долбит: «Еще живешь!»

Как-то безумно радостно все внутри.

Днем — листва — до одури зелена.

Ночью — мягким шепотом фонари

Манят гулять. И, — вот оно, — не до сна…

Клейким листочком май подлетел впритык,

Просто — лицом к лицу. Даже из окна.

Дерзостный вопль внутри? Или птичий крик?

Что ты творишь? Опомнись, моя Весна!

Надо уладить тысячи важных дел.

Долг. И желанье — тоже. Я так хочу!

Эй, канцелярия неба! В какой отдел

Мне обратиться? А, поняла… Молчу.

Будет — не будет… Небо — ну как цветок.

А погадать на радуге — выйдет «нет».

Где он, мой неразгаданный лепесток?

Да и хочу ли я получить ответ?..

Чудак

Он жил. Он был немного циник.

Он пустоту ловил в мешок.

Играл. Не в шахматы. Ботвиник

с такой фантазией не мог

Проникнуть в мир, где нет былого,

где нет реальности и пут,

Где только — мысль, и только — слово,

создав его за пять минут.

И речь его была туманна,

точна, но сбивчива, быстра.

Он выглядел немного странно —

как клоунады мастера:

Высок, сутул и скособочен.

Казалось, на ходу дремал.

И этот образ был упрочен

усмешкой, что он не снимал.

Но там, внутри, заоболочен,

под диким панцирем, в тиши,

На самой тихой из обочин,

горел цветок его души.

На самых нежных, тонких струнах,

на нотах радостей и бед,

На вдохновении — у юных оно нежно,

как лунный свет, —

Играл, но только очень тихо,

волшебной силы музыкант.

А мозг кипел. Безумно, лихо,

и все сплавлял в один талант.

И вот, когда строки коснувшись,

он вышел, капельку прямей,

Заговорил… весь зал, очнувшись,

внимал. Актер, так ты умей!

Ведь не сумеет.

Так попасть, так в суть, в характер,

в жизнь и в точку…

При этом духом не упасть,

все сделать четко, в одиночку,

У нас нутро перевернуть

известной и знакомой строчкой…

Ни капли лжи. Не обмануть.

Успеть прочесть. Прожить. И — точка.

Мальчики

Не согнуться, мальчики, не растечься,

На краю у пропасти удержаться.

И не сгинуть запросто в бесконечность,

И не рухнуть в тридцать и в восемнадцать.

Не исчезнуть в сумерках над обрывом,

Не уйти под стук ледяной капели.

Только были б мальчики, были б живы,

Чтоб не выть, как мало они успели.

Дорогие, умницы, погодите!

Не лишайте жизни себя и близких!

Вы сильны и молоды, вы — летите!

Еще рано взращивать обелиски!

Почему сжимается сердце болью?

То один аукнется — и — затишье…

То другой не справится с нужной ролью

И звонка тревожного не услышит…

От ума ли горе, от сил, от совести?

Извели ли молодцев злые вороги?

Да пребудут светлыми ваши повести!

Не сломайтесь, мальчики! Вы нам дороги.

Ассоциации

По обе стороны кургана.

По обе стороны Земли.

Ты — изнутри, ушедший рано.

А мы — отсюда прилегли.

Плывут в тиши, в небесной сини,

Белее ваты облака… Белее. Вата.

Кровь. Что стынет,

Как льдом текущая река.

Река. И лед. Мороз. И печка.

Она — холодная, ждала,

Но не дождалась человечка,

Кто б из нее извлек тепла.

Не дождалась. Остались трубы

От всех от них — печей вокруг.

Ах, трубы… Медь. И чьи-то губы,

И шепот, что прорвался вдруг

Сквозь лязг и гомон на перроне,

Сквозь спины, крики и туман…

Туман. Дым в тамбуре, в вагоне.

И — всё. И — время. И — курган.

Музей, которого нет

Открытое письмо

Презрение. Тепло и память. Осторожно.

Предельно краткие движения.

«Гражданочки! Держаться можно!»

Горячечный пунктир дыхания

Уходит в звуки метронома.

Блокадный город. И река. Не я,

Не мы ему знакомы!

Но видим — черной кляксы проруби,

И пайки хлеба очертания.

И вот — крылом плеснули голуби

На крыше сумрачного здания!

Свисток. Вагоны тихо тронулись.

Ладони влажные — «Пиши!»

И слышно, как едва дотронулись,

Коснулись две родных души…

Минуло больше полстолетия.

Но все болит и ноет сердце…

Одна на всех. Не цвет — соцветие.

И вы, в чьих душах можно греться.

Трамвай

Ночь. Поземка. Тишина.

Три кота сидят в трамвае.

Вот один из них зевает,

Выгибается спина…

Три кота дрожат в клубке.

Уж недолго до конечной…

Предсказаньем жизни вечной

Замерла рука в руке.

Двое выйдут не спеша

По крутому гололеду.

Не взирая на погоду,

Полетит с душой душа.

Слишком холодно. Мороз.

Если выйти не случится,

То трамвай один помчится,

А внутри него, всерьез, —

Два замерзших человека.

И пушистых три кота.

Посреди чужого века,

С белым инеем у рта.

Зимнее

Прошло. Пожалуй, по чуть-чуть приходит память

Застыла. Заспанно зевнуть… Заносит заметь.

Законы странной тишины по гололеду

Шуршат, расчерчивая сны, кляня погоду,

На лезвиях везя беду, кому — иное

По неочищенному льду — давай со мною!

Затылком чую наяву зимы рожденье.

Пока — ищу, пока — зову на восхожденье!

Уйду без всхлипов, без нытья в густую заметь.

Дорога вдаль — она моя. А с нею — память.

Придумай…

1.

Придумай для меня сюжет, в котором ясно

и правдиво предстанет осень наших лет.

Пакет, поднявшийся игриво, — нелепо, искренне,

смешно, — над головой парит красиво… А дальше

Позднее вино, вина, прощенная виною,

Глаза, глядящие в окно…

А, может, что-нибудь иное?

Тропа заросшая, кусты, дом с деревянною стеною

О! В реку вросшие мосты! Их позабыть — забыть

полжизни. Строги, воздушны и чисты.

Как символ. Памятник Отчизне.

Дожди, сводящие с ума… В рожденье, в радостях

и в тризне. Я все придумала сама.

Печаль души укроет снег, — пускай в сюжете есть

зима. Что нам осталось? Вечный бег

Малюсенькая остановка? Мой милый, добрый

человек! Так хорошо, легко… неловко.

Но это — там. А там нас нет… Болячки — старости

обновка. Придумай для меня сюжет.

2.

Придумай для меня любовь!

Пожалуйста, сумей поверить,

Что будем снова, вновь и вновь,

дыханием второго мерить

Все расстояния, и боль, и радость,

и минуты встречи,

И в волосах густую соль, и рук тепло — огнем

на плечи. Придумай для меня слова.

Такие — чтобы не звучали, чтоб выдохнуть могли

едва себя из душ и из печали,

Рождались в радости внутри,

залечивая горечь ссадин,

Рубцуя скорби волдыри, глотая воздух,

свеж и хладен!

Придумай для меня одной

минуту слабости и счастья,

Когда не чувствуешь спиной

ни зла, ни трепета, ни страсти,

А только рядом мерный звук — ты дышишь,

значит — любишь тоже.

Потом — прикосновенье рук и очень тихо —

дрожь по коже… Придумай… Даже если нет.

Как теплоход, проходишь мимо…

Пускай все это — только бред.

Представь, что я — необходима,

Что я любима. Что нужна.

Что — я тобой любима, слышишь?

Нужна. Нежна. Нужна. Одна. Всегда — одна…

Что тут попишешь.

3.

Придумай для меня закат,

В саду заросшем чью-то лейку.

Ты помнишь? Много лет назад

Мы здесь садились на скамейку,

И мир оглохший плыл вокруг,

Ничуть пока не беспокоясь…

В глазах появится испуг,

И мир утонет в них по пояс. Но это — после.

Все — потом. Сначала станет тесно в мире,

Где все иное — за бортом,

И вечно дважды два — четыре.

И будет жутко и смешно,

Держась за руки, чтоб летелось,

Внезапно выпорхнуть в окно…

Верни мне лейку. Сад. И смелость!

Гудок в трубке

1.

Гудок, звонок… Ответь, Вселенная!

Моя Вселенная, ты слышишь?

Не стану падать на колена я,

Хочу — напротив — петь повыше!

Скажи на том конце галактики, что ты жива.

И все, довольно…

Довольно этой глупой тактики

Молчания. Мне, правда, больно!

Ау! Спешу, роняя паузы, —

Их больше нет ни здесь, ни дале.

По гололеду Эрих Краузе записку выведет

едва ли. Все так невинно припорошено,

Закрыты скользкие моменты!

Еще секунда — тело сброшено

Под гулкие аплодисменты

В усталый мир зимы и холода.

Еще один гудок, я знаю… «Алло!» —

на дальней точке провода.

Лечу к тебе, моя родная!

2.

Нам расстояние стучало

гудками в трубке по виску.

Звонок — и все опять с начала,

Сквозь страх, растерянность, тоску,

Сквозь смех и радость, наудачу —

Как будто можно все забыть…

Теперь я точно не заплачу.

Люблю? Пожалуй.

Как мне быть? Нажму на паузу.

Как глухо…

Я прячусь, взрослое дитя,

пока еще морзянкой

в ухо мне вечность капает, шутя.

Застыну на краю вселенной,

Прощу все то, что не должна.

И мне простит обыкновенный

Гудок с названьем «тишина»…

Куплю ценой всего на свете

С графою чистой документ,

Пока, за прошлое в ответе,

Молчит вне зоны абонент.

Осенний транзит

Осенний транзит из былого в грядущее.

Уже снегопад вдалеке под парами.

Все замерло — мокрое, тихое, ждущее…

И темных дворов благодать вечерами.

Уедем? Пожалуй… Куда? Как придется.

Скорее — по времени блещущим рельсам,

Где лязгом потери октябрь отзовется,

Где ляжет белеющий снег Парацельсом.

С собой заберем промелькнувшее счастье,

И лучик, что рыжим бельчонком проносится.

Мы помним, что было, — но только отчасти,

И вовсе не знаем, что в путь с нами просится.

Забытая кукла. Записка в кармане.

А дома — учебников сонные груды.

Все будет, что будет. И с ними. И с нами.

Успехи, удачи, провалы, простуды…

Давай помолчим. Мы немного устали.

Прижаться к окошку. Укутаться пледом…

Там листья вот только что тихо летали.

Их снова увидим, но призрачным летом…

Другой октябрь

Радостью полнится солнечный дворик.

Воздух прозрачный внизу и на крышах.

Желтый октябрь с мамой-осенью спорит.

Голуби парой на проводе — выше.

Сухо, нежарко, и облако — дымкой.

Листья с деревьями тихо прощаются.

Память халтурит, и сделать бы снимки…

Что же еще к нам опять возвращается?

Хочется петь. Настроение джаза.

Запах листвы и прозрачного неба…

Есть в увядании тихая фаза.

Жаль, если ты в этой осени не был!

Блюзовых звуков не слышал рождение,

Пару влюбленных пернатых не видел…

Осень, послушай! Яви снисхождение!

Ты же на нас, дурачков, не в обиде,

Ты же простишь нашу вечную спешку,

Делометанье без взглядов на лица…

Не убирай эту милую вешку —

Дай ароматом листвы насладиться!

Соловьи

Заплутала в полях весна.

Мне не хочется совсем лета…

Расскажи мне про весну — не до сна.

Загуляла же, зараза, где-то!

Не поют еще соловьи.

Теребят ветра твои косы.

Почему же все слова твои

Невесомы, как весной — росы?

Ожерельями липнет снег

втихомолку у пустых талин.

Ручейков еще не начат разбег,

Грязноватым утром двор опечален.

Посидим еще…

Пожалей для меня словечка, пожалуй.

Только взгляда влаги налей,

Да зажги его чертиночкой малой!

Силуэт дрожит на ветру.

Не меняй, пожалуйста, позу!

Или я сегодня умру,

или принесу тебе розу.

За тебя отдам — назови —

я любую цену на свете.

Погоди… они? Они! Соловьи!

Соловьи за глупых нас не в ответе!