Такая карма

Татьяна Доброхотова

Остросюжетный роман-путешествие о любви и счастье. Читателя окружит солнечный, экзотический, пряный мир – Индия. А еще это рассказ о хиппи семидесятых и восьмидесятых годов прошлого столетия, о рае, созданном в Гоа. Это попытка вернуться в прошлое, по-прежнему притягательное для многих.

Она

Ей всего пять лет, это очень мало, она помнит, какой беспомощной и крошечной чувствует себя тогда. Она стоит посредине огромного чужого двора, битком набитого детьми. Все вокруг старше ее по возрасту, носятся по своим делам, прыгают, догоняют друг друга, ругаются за игрушки, орут так, что у нее закладывает уши. Ужасно страшно. Их только что привезли из другого детдома, находящегося за тысячу километров отсюда. Там у нее была любимая повариха, тетя Настя, к которой можно было прокрасться незаметно, вечером, когда уже все убрано после ужина, и тетя Настя обязательно угостит чем-нибудь вкусненьким: яблоком, ириской, или сыпанет в кармашек ее фартука черные, густо посоленные сухарики, иногда еще горячие, только что вынутые из духовки. Тепло чувствуется даже через фартук и байковое платье под ним.

А здесь она никого не знает, потому всего боится. Вдруг, ей тут будет совсем плохо? Они только что приехали, пацанов увели, а она осталась одна и не спросила, куда нужно идти. Вокруг собираются незнакомые ребятишки. Они рассматривают ее как в зоопарке, но она знает, что сейчас будет, уже ученая. Пока они просто перешептываются и хихикают, но вот, начинается:

— Чернявка, негра, обезьяна! Вы только посмотрите на нее, уродина!

Оскорбления адресованы ей. Как же она ненавидит свою смуглую кожу и черные волосы. Всегда хотела быть такой как Олька, их кровати стояли в спальне рядом: розовой пухленькой блондинкой, похожей на куклу. Но сейчас не время вспоминать, вокруг уже хохочут в голос, тыкают пальцем, а выкрики становятся все обиднее и оскорбительней. Она привычно собирается и окидывает взглядом толпу. Вон та девчонка, с двумя жидкими белобрысыми косичками и длинным носом кривляется больше всех. Девочка невысокая и тощенькая, пожалуй, с ней можно попробовать справиться, все равно нельзя больше стоять растерехой здесь, у всех на виду и позволять выкрикивать в свой адрес разное. Иначе ее будут так травить здесь всегда, каждый день.

Она срывается с места и бросается на обидчицу, вцепляется в ее ненавистные тусклые волосенки так, будто хочет оторвать их вместе с головой. Сначала все вокруг замирает, крики смолкают в одну секунду, наступает полная тишина. Потом прямо у ее уха визжит кривляка. Толпа ахает и бросается ей на выручку. Она чувствует чужие руки, ее стараются отодрать от девчонки, пихают, бьют, но собирает все свои силы и продолжает тащить ту за косы. Ей не видно, что происходит позади, но она и так точно знает. Сейчас высокий парень с зелеными глазами поднимает с земли камень. Расталкивая собравшихся вокруг, он пробирается к ней….

Черт, черт, черт — она проспала. Не услышала будильник. Что теперь будет! Что-то было еще, неприятное, выбивающее из колеи, что? Ах ты, опять этот сон! Она не смотрела его уже больше трех лет и надеялась уже не увидеть никогда. Значит, скоро понесется. Начинается обострение. А она так надеялась, что полностью выздоровела после посещенья той бабки в Сибири, зря, что ли, у нее неделю сидела, да еще и бешеные деньги заплатила за услуги? Целительница обещала, что все прошло, только ей надо беречь себя, избегать потрясений. Впрочем, ничего удивительного, последний месяц выдался напряженный. Хватит валяться, ей и так не избежать нагоняя. Душ, косметика, одеться. Звонит мобильник:

— Наташка, ну ты где? Кобра на месте, уже раздувается. Я ей сказала, что ты в пекарню побежала, за булочками с сыром, как она по утрам любит. Так что не забудь прихватить! Ты скоро?

— Все, Свет, уже лечу! Проспала!

Где ключи от машины? Куда все пропадает по утрам? Почему ничего нельзя найти? Черт, она же загнала Пежик на сервис! Да и за руль сейчас не стоит. После того сна она уже чувствует знакомую дурноту. Только бы на работе не завалиться. Вот праздник для Кобры будет! Сейчас бы пару часов полежать, отоспаться, глядишь, и отступило бы. Но какое там! Кобра не дремлет! Булочки бы еще не забыть.

Наталья почти скатилась с пятого этажа своей хрущобы и бросилась на дорогу ловить извозчика, чуть не отдавив лапу жирной болонке, которая со своей старенькой хозяйкой неудачно оказалась у нее на пути, намереваясь спуститься в подземный переход

Слава богу, машина, побитая временем Лада, нашлась почти мгновенно. Тут не до изысков. Женщина облегченно прыгнула на пассажирское сиденье. На работе сейчас черте что творится. Не следовало бы опаздывать.

Последние пять лет Наташа проработала в маленьком коммерческом банке. Их отдел внутреннего контроля состоял всего из двух человек, ее самой и начальницы, Светланы Анатольевны. В свои пятьдесят два года, Света была грамотным и опытным специалистом, они всегда успешно проходили все проверки, загодя подготавливая документы, потому что никаких авралов ее начальница не любила. Жизнь в их отделе текла размеренная и плавная, они уже привыкли друг к другу, ничуть не тяготились налаженной работой, подружились и даже делились своими личными секретами. Впрочем, особенных личных дел ни у той, ни у другой не имелось. У Светланы Анатольевны, правда, был муж, взрослые сын и дочь, она как раз сейчас решила порадовать родителей внуком. А у Натальи и того не было — замужем она в свои почти сорок лет была один раз, и то сто лет назад, детей не имела, мужчины у нее в хрущобе иногда появлялись, но не слишком надолго, и ничего серьезного ей уже давно не хотелось.

Все переменилось полтора месяца назад. Банк был продан, новые начальники, в целом, остались довольны работой их крошечного отдела, и какое-то недолгое время дамы даже лелеяли надежду, что все останется по-прежнему. Но не срослось. Место начальника их отдела потребовалось для какой-то племянницы или содержанки, они особо не вникали, их нового управляющего. Светлана Анатольевна, вспомнив о предстоящих тратах на рождение внука, стиснув зубы, согласилась на должность заместителя, а руководить их отделам принялась эффектная блондинка Кобрина, лет двадцати двух, которую они между собой тут же прозвали Коброй.

Кобра оказалась не шибко умной и продвинутой, но страшно амбициозной. Слабо представляя, чем занимается порученный ей отдел, она все равно каждый раз старалась настоять на своем по любому, даже самому ничтожному, поводу, ничуть не обращая внимание на то, что пытались ей подсказать подчиненные, в среднем вдвое старше ее по возрасту и несоизмеримо больше по опыту работы. Светлана Анатольевна сначала сильно расстраивалась, наблюдая, как разваливается на части то, что она любовно устраивала несколько лет, а потом махнула на все рукой, справедливо решив, что плетью обуха не перешибешь. И вот вчера выяснилось, что их банк своевременно не смог предоставить отчетность. Впервые, за все время, что Наталья тут проработала. Шуму было — не передать! В первую голову, досталось, конечно, Кобре. Но потом она тоже не упустила момента отыграться на вверенном ей коллективе. Наверняка, разборки продолжатся и сегодня.

Когда Наталья, запыхавшись, влетела в их комнату, сжимая в руках промасленный пакет, от которого за версту несло пережаренным тестом, Светлана Анатольевна пряталась за широким экраном монитора. Надутая Кобра застыла за другим столом, всем своим видом демонстрируя, как противно ей находиться здесь, среди подчиненных ей старых бабок, не имеющих никакого почтения к ее высокому посту и, безусловно, изысканной внешности.

— Вот, — фальшиво и подобострастно проблеяла Наталья, — булочки к чаю, свежайшие.

Кобра брезгливо повернулась в ее сторону.

— Какие булочки? У меня с сегодняшнего дня диета. Будете тут жрать, рядом со мной! Кто вам разрешил покинуть рабочее место в самом начале дня? Забыли, что вчера было? Я, что ли, вместо вас работать буду?

Наталья, прикинувшись бессловесной овцой, постаралась как можно быстрее просочиться на свое место, как будто всегда здесь была. Но Кобра все не унималась:

— Понабрали вас тут, бездельников, не черта ни в чем не понимаете! Как с такими работать, не пойму!

Она еще долго бы ругалась, но Наталью спас зазвонивший у начальницы мобильник. Та надолго погрузилась в обсуждение какого-то Романа, который, как поняла Наталья, вчера почему-то отменил свидание, и с тех пор больше не звонит. Светка сочувственно улыбнулась ей и успокаивающе покивала головой. Потом они обе углубились в работу.

Время уже перевалило за полдень, когда на пороге их офиса нарисовалась Милочка, секретарша вице-президента банка.

— Сам вызывает. Всех, но по одной. Наташ, тебя первую, идем.

На негнущихся ногах Наталья выползла из-за стола. С новым вице-президентом ей еще встречаться не приходилось, но все говорят, мужик суровый и какой-то мутный. Вместе с секретаршей они прошли через операционный зал. Как-то там меньше стало сотрудников, и такие все молоденькие. Даже таджички появились. Увольняется народ, не хочет при новой власти жить. Или это политика руководства такая: набрать помоложе, и не из Москвы: поменьше народа, побольше работы, и зарплаты, понятно, тоже поменьше. Так, похоже, и ее время подошло.

В кабинете вице-президента, просторном и светлом, все кардинально переменилось. Исчезли огромный фикус с подоконника, кремовый удобный диван вдоль стены. Надо же, даже мебель успели уже сменить. Пожилой мужчина в затемненных очках указал ей на жесткий стул в самом конце стола для совещаний.

— Присаживайтесь там, Наталья Андреевна! Так, что мы тут имеем, — Наталья разглядела перед ним свое личное дело из отдела кадров, — тридцать девять лет, образования базового нет, Институт культуры. Да-с, хорошо не Институт благородных девиц!

— У меня курсы, при Министерстве финансов, — робко попыталась оправдаться Наталья.

— Курсы, еще скажите — кулинарный техникум. Нет, так не пойдет! Вот, возьмите лист бумаги, пишите заявление.

— Какое заявление?

— Какое? По собственному желанию, конечно. Кстати, две недели можете не дорабатывать, сегодня рассчитаем.

— Но… Куда же я пойду в середине коммерческого года? — голос у Натальи дрогнул, она почувствовала — еще немного, и она разрыдается здесь, перед этим монстром.

Вице-президент снял протереть очки. Глаза у него оказались совсем не страшными, усталыми.

— К сожалению, ничего не могу поделать, не я тут распоряжаюсь. За вашим отделом закреплено две ставки, а у нас тут и так сокращение идет. Хотите вот, могу телефончик предложить. Тоже банк, я раньше там работал. Как раз во внутренний контроль кого-нибудь ищут. Не держите на меня зла, пожалуйста.

Когда Наталья выходила, в приемной уже дожидалась Кобра. Увидев Натальино расстроенное лицо, злорадно хмыкнула.

Волю слезам она дала уже в отделе. Светлана бегала возле нее со стаканом воды, стараясь утешить:

— Да не расстраивайся ты так, что-нибудь обязательно подыщем. Бухгалтеры везде нужны.

— Ага, так меня и ждут, в сорок лет, ты только посмотри, каких девчонок в операционном зале насажали, только что с горшка слезли.

Их прервало появление Кобры. Лицо ее выражало крайнюю степень негодования и презрения.

— Светлана Анатольевна, вас там ждут!

Крикнула, как выплюнула. Потом Кобра схватила свою, похоже, змеиной кожи, крохотную сумочку, по-быстрому напялила валявшиеся под столом сапоги, вытащила из шкафа белое приталенное пальто и стартанула из офиса со скоростью отправляющейся на Марс ракеты. Когда за ней захлопнулась дверь, женщины недоуменно переглянулись:

— Что это было? — вопросила Светлана Анатольевна, скорее риторически.

— Взбучку, видать, получила. Иди, тебя там, правда, ждут.

— Ну да, моя очередь шишки получать. Пошла я.

— Ни пуха.

Отсутствовала Светлана Анатольевна долго. Наталья успела уже сходить за расчетом в бухгалтерию и даже собрать все свои немногочисленные вещички. Голова разболелась, на душе было тяжело, но она решила все же дождаться подругу, попрощаться. Вернулась та с виноватой улыбкой.

— Наташ, ты только не обижайся на меня. Тут такое дело вышло. Они меня опять начальником отдела делают, а Кобра просто у меня работать будет. Не понравилось им, как все с отчетностью получилось. Я сейчас полчаса вице-президента уламывала, чтобы он тебя оставил, а Кобру в операционистки перевел, она же тухлая совсем, а банковский контроль — не шутки. Но он ничего не может, велено ему так. Вот, номерок телефона тебе передал. Сказал, чтобы обязательно позвонила. Ты не горюй, правда, может, эта Кобра сама уйдет, не захочет ко мне под начало.

— Да никуда она не денется, все равно все делать ты будешь, а она только зарплату получать. Где еще синекуру такую найдет? Ладно, не поминай лихом, пошла я. Что-нибудь придумаю.

— Я тебе вечером позвоню, держись!

Когда Наталья добралась до подъезда, голова, не смотря на проглоченную горсть таблеток, болела так, что хотелось кричать. Дурнота волной подкатывала к горлу, после каждых несколько шагов приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Она с трудом попала ключом в замочную скважину, перед глазами все размылось в неясные контуры. Наконец, захлопнула дверь, успев повернуть замок, и прямо в сапогах и пальто свалилась на диван. Начался приступ. Сознание отключилось от всего, что снаружи.

Глубокая ночь. Небо усыпано яркими звездами. Она стоит у огромного костра, от него пышет жаром. Непривычная одежда сковывает движения, мешает. Она подняла руку, чтобы поправить волосы. Это не ее рука, совсем узкая, кожа темная, почти черная, на запястье собралась в морщины под тяжелым, белого металла, браслетом, и волосы тоже не ее, они жесткие и плотные, уложены в тяжелый узел на затылке. Где это она? Какой-то мерный шум рядом. Тут, позади. Это море, плещется в пяти шагах от нее. Она стоит в толпе странно одетых людей: мужчины в белых длинных юбках, обвязанных вокруг талии, голые до пояса, или в оранжевых рубахах и штанах, расшитых по краю серебряной нитью, женщины, обмотанные разноцветными тканями, к ним прижимаются дети. Все смотрят в сторону от моря, чего-то ждут. Почему она оказалась здесь? Что сейчас будет? Вот по толпе пробегает шум, что-то начинается, но ей не видно. Толпа расступается. Там, за ней, горят воткнутые в песок свечи, с двух сторон огораживая тропу, ведущую сюда, вниз, к костру. Люди вокруг нее запевают протяжную тягучую песню на незнакомом языке. Между свечами появляются мужчины в белых одеждах. Они несут на руках статую женщины, отлитую из золотого цвета металла. Движутся они неторопливо, останавливаясь, замирая после каждого шага. Там, где они проходят, люди опускаются на землю, простирают руки к золотой женщине. Наконец, носильщики подходят к костру и бережно ставят статую подле него. Какой-то мужчина рядом дергает ее за одежду, и она тоже падает на колени, острая боль пронзает ноги. Это вовсе не ее тело, оно не хочет слушаться. «Парвати, Парвати», — шепчет тот мужчина около нее, и еще какие-то слова, она не может разобрать. Она просто смотрит, на золотое лицо скульптуры. Отблески от костра скользят по нему, кажется, золотая женщина улыбается лично ей. В непонятном для себя порыве, протягивает к ней руки и слышит, нет, чувствует глубоко внутри, ни с чем не сравнимую радость, покой. Перед ней великая богиня, она принимает ее, смертную, ободряет, успокаивает перед тем, что свершится совсем скоро. Непонятно как, у нее в руках появляется кусок дерева с закрепленной в нем горящей свечой. Она с трудом встает и спешит к морю. Десятки людей уже бродят у берега, опуская в воду плошки со свечами. Черная вода словно усеяна светлячками. Она тоже заходит в море, босые ноги ощущают ласковую недвижно-блестящую воду. Наклоняется, чтобы опустить свою свечу, и видит, в неверном колеблющемся свете огонька свое отражение. Это не ее лицо, все в уродливых морщинах, а волосы белее снега. Она совсем старуха…..

Когда Наталья пришла в себя, вокруг уже стало темно. Волосы были мокрыми от пота, а в голове пусто и гулко, каждый звук казался ужасающе громким, она слышала даже, как течет вода за стенкой у соседей, и раздражалась. Так всегда бывает после приступов, через пару часов пройдет. Она неуклюже сползла с дивана, зажгла свет, переоделась в домашнюю одежду. Из зеркала в ванной на нее глянуло серое, словно вымазанное краской лицо, с огромными синяками под глазами. Хорошо, что завтра на работу не надо, можно будет отлежаться. Она перебралась на кухню и нажала кнопку электрического чайника.

Телефонный звонок чуть не убил ее, все внутри завибрировало в такт с ним. Поколебавшись секунду, стоит ли отвечать, все-таки подняла трубку:

— Алле?

— Наташ, ты куда делась? Я тебе весь вечер звоню, уже волновалась, — это опять была Светлана Анатольевна.

— Свет, не кричи ты так, мне не хорошо, — слабым голосом отозвалась хозяйка.

— Ой, Наташ, — Света понизила голос почти до шепота, — опять, да? Я уж думала — все прошло у тебя, совсем. Я и не кричу вовсе, просто спросила. Ты как там? Хочешь, приеду?

Подруга была в курсе Натальиных проблем. Еще лет пять назад, когда они только начинали работать вместе, Наташу несколько раз прихватывало на работе, и Светлана ее не сдала, пусть и испугалась первый раз безумно, а, наоборот, в такие моменты старалась, чтобы ничего не стало известно начальству. Но потом приступы прошли, и они обе искренне полагали, что навсегда.

— Нет, Светик, не надо приезжать, я уже оклемалась, отосплюсь.

— Хочешь, я Вовке позвоню, он приедет?

Тогда же, еще в самом начале их дружбы, Наталья на всякий случай сообщила начальнице кому позвонить, если ей станет совсем худо. Светлана с Вовкой давно познакомились и тоже подружились.

— Нет, не надо, я уже ложусь.

— Ладно, спокойной ночи тогда, завтра поговорим.

Вовка был как раз тем парнем из сна, на три года старше. Когда ее тогда, пятилетнюю, привезли в новый детдом, и она набросилась на девчушку, дразнившую ее, он ударил Наташу по голове камнем, чуть-чуть не попав в висок, на четыре месяца уложив в кому. Казалось бы, Наташа должна люто ненавидеть того, кто в полном смысле слова, поломал ей жизнь. Но все обернулось иначе. Вовка был первым, кого она увидела, придя в себя. Потом ребята и воспитатели рассказывали, что он сам чуть не умер там, во дворе, увидев, что натворил, две недели тоже провалялся в больнице с нервным срывом, а потом каждый день тайком бегал к ней, самовольно сбегая из детдома. Воспитатели пытались не пускать его, запирать, но тогда он плакал так, что мог опять загреметь в лазарет. И тогда взрослые смирились, разрешив ему ходить к ней в больницу, благо, находилась травматология на соседней улице. В ее палате он проводил все свободное время.

Когда она, наконец, поправилась и вернулась в детдом, парень и там продолжал ходить за ней хвостиком, оберегая от реальных и мнимых опасностей. Наташа даже представить себе не может, какой была бы ее жизнь без Вовки, которого все в их детдоме уважали и побаивались за безбашенную смелость. Он никогда ничего не пугался и всюду лез напролом. Вместе с Вовкой она пережила и первый свой припадок. Это случилось примерно через полгода после того, как отошла от комы. Они тогда забрались на чердак, выкрав предварительно ключ у сторожа, когда он спал у себя в сторожке после обеда. На чердаке было пыльно и жарко, дело происходило в самом конце мая и, в общем, ничего особенно интересного не оказалось, там хранили поломанную мебель и старые, никому не нужные вещи. Они все-таки покопались в корзинках со старыми игрушками, Вовке досталась вполне приличная клюшка со стертой треснувшей шайбой, а ей — мягкая розовая кошка, величиной с ладонь, которую она собиралась постирать в шампуне, чтобы еще больше распушилась. Довольные, они уже собирались вниз, напоследок решив заглянуть в окно, как смотрится их двор отсюда. Наташа глянула вниз, и все поплыло у нее перед глазами, она оказалась совсем в другом месте.

Тогда она тоже увидела морской берег, пляж, маленькую бухту среди нагромождения камней, только днем. Вообще, море почему-то часто присутствовало в ее видениях. Позади, в конце пляжа, высились огромные, никогда не виденные ею раньше деревья с широкими листьями, пальмы. Небо было синее-синее, тоже непривычное, песок желтый. Невысокие волны плавно катились на берег, оставляя причудливый узор. Солнце светило так ярко, что у нее сразу заболели глаза. Картинка то приближалась, то отдалялась от нее, словно она смотрела, покачиваясь в лодке, недалеко от берега. На пляже сидели в обнимку двое. Совсем молоденькая девчонка, с темной, как полированное красное дерево, кожей, одетая в шелковые широкие брюки и такую же тунику. Черные вьющиеся волосы были распущены и тяжелыми волнами падали, струились на песок. В ушах горели на солнце яркие серебряные кольца, тонкие запястья и щиколотки позванивали браслетами. Ее спутник, тоже совсем мальчик, выглядел по-другому: загорелый, голубые глаза, со светлыми длинными волосами, спускающимися на обнаженную грудь, в полосатых, странного покроя брюках, кожаных сандалиях. Он нежно обнимал подругу и что-то говорил ей, Наталье не было слышно. Эта картинка казалась такой мирной, спокойной, родной, что придя в себя, Наташа не сразу поняла, где находится, ей показалось даже — у нее что-то незаслуженно отняли, что ей просто необходимо. Вовка тогда переполошил весь дом, очнулась Наташа уже в медпункте, куда он притащил ее, рыдающий от ужаса. Потом она еще полгода обследовалась у врачей, но без толку.

А еще через несколько лет Наталья заметила за собой и вовсе странное. Она может, если захочет, читать чужие мысли. Это было вообще необъяснимо. Первый раз это случилось с ней прямо в школе, на уроке математики и так поразило, что она даже на какое-то время выпала из окружающих ее реалий. Она вдруг ясно услышала, или почувствовала, что их учительница, объясняя способы решения уравнений, одновременно думает совсем о другом, своем. У нее сильно болеет мама, целыми днями лежит в постели, и учительница очень волнуется, как она сейчас там одна. С ней рядом никого нет, потому что муж не ночевал дома, так часто бывает в последние дни. У него есть другая женщина, молодая. Учительница сожалеет и переживает об этом тоже, но не так остро, как за мать. Ей очень хочется выйти сейчас на секунду из класса, чтобы позвонить домой. И сквозь окутавшую ее странную пелену, Наталья слышит:

— Ребятки, я сейчас вернусь, а вы пока решайте уравнение номер двенадцать, ты, Соколов — у доски. И чтобы тихо было!

Первые дни Наталья ходит как оглушенная, прислушиваясь внутренне к тому, что думают люди вокруг нее: подружки, учителя и воспитатели, регулировщик на перекрестке. Вихри чужих, часто непонятных, мыслей завиваются вокруг нее, затягивают, пугают, не дают спокойно жить. Но постепенно она привыкает к своим странным способностям, отчасти берет под контроль. Теперь она может запускать их уже только тогда, когда хочется ей самой, и даже иногда специально использует себе на пользу. Ее подружки девчонки и Вовка скоро тоже замечают за ней что-то новое и интересное, и тоже, случается, прибегают к ее услугам, когда им что-нибудь нужно. А еще позже также начинают поступать и взрослые, детдомовские воспитатели.

Став взрослой, она неоднократно пыталась лечиться. Все говорили одно и то же: последствия детской травмы, спасибо скажи, что жива осталась. Обмороки — обычное дело даже после простого сотрясения мозга. Поначалу Наташа еще пыталась рассказывать, что во время приступов видит странные, загадочные картины, и даже вне обмороков с ней творится что-то непонятное, но врачи как-то невнимательно слушали об этом, никак ничего не объясняя. Когда они были детьми, рассказывала свои виденья Вовке, он даже сам каждый раз расспрашивал ее, воспринимая все как чудесные сказки. Но с годами и он привык думать, что она все выдумывает, сочиняет. И женщина перестала рассказывать то, что виделось ей. Для всех окружающих это были просто глубокие внезапные обмороки.

В отличие от Наташи, у Вовки была мать, лишенная родительских прав на него. Когда Наталье было одиннадцать, а ему — четырнадцать, Вовкина мать образумилась, завязала с выпивкой, вышла замуж за дядю Леню, токаря с мебельной фабрики, и забрала сына домой. Но и тогда они не перестали дружить, писали друг другу письма. А когда Наталье исполнилось восемнадцать, и она закончила школу, Вовка приехал в Москву, они поженились.

Это была хорошая жизнь, пусть сначала и не очень сытая. Но через десять лет начались проблемы — Вовка очень хотел детей, а она не могла — врачи не советовали, не знали, как поведет себя полученная в детстве травма, да она и сама боялась, мало ли чего, вдруг не сможет растить малыша. Так же Володе не нравилась ее работа. Еще в раннем детстве Наталья поняла, что самое интересное для нее — танцевать. Только в танце чувствовала она себя полностью здоровой и счастливой. Музыка заполняла ее всю до краев, и она кружилась, неслась, ощущая себя нотой, каплей, и весь мир принадлежал только ей.

Когда они поженились, Вовке оставалось еще два года до окончания института, и она пошла работать, где придется, только чтобы он смог доучиться. Побывала она тогда дворником, официанткой, диспетчером в троллейбусном парке, библиотекарем. Но ей всегда хотелось танцевать. Когда Володя выучился — пришла ее очередь, она поступила на вечернее отделение Института культуры и попыталась найти работу, связанную с танцами. Ей удалось устроиться в дом культуры вести кружок бальных танцев для малышей. Времена тогда были такие — в стране все рушилось и ее зарплаты хватало от силы на неделю. Муж ее, молодой специалист, тоже зарабатывал гроши. Да и кружок бальных танцев — это было не то, к чему она стремилась. И тогда Наташа по-тихому пошла танцевать стриптиз. Как раз тогда в Москве появились первые такие заведения. Вовка прознал об этом через месяц и, конечно, расстроился. Но особого выбора не было, там платили реальные деньги. Прошло еще несколько лет — и Вовка тоже что-то придумал, открыл мастерскую по производству мебели, тоже научился зарабатывать. И попытался посадить жену дома: варить обеды и растить детей. Но с детьми было нельзя, а в стриптиз Наталья к тому времени уже втянулась. Это, конечно было не то, о чем она прежде мечтала, но все равно танец, внутри которого она чувствовала себя так, как хотелось.

На разводе она настаивала сама, и правильно, как оказалось, сделала. Сейчас у Володьки заботливая женушка и двое смешных пацанов. Но с Натальей они все равно продолжают дружить, по существу, он так и остался самым близким человеком для нее. Оттанцевала она до тридцати трех лет, а потом пришлось искать другое занятие. Так и оказалась в банке. Одно время она еще пыталась преподавать стрип пластику, но это дело у нее не пошло, хорошим учителем стать не получилось, да и требования к стриптизу и стриптизерам изменились. Когда все начиналось, туда шли из балетных студий, училищ, и танец еще нес на себе приметы классики, костюмированного искусства. Однажды, случайно зашедший в их клуб режиссер даже предложил ей сняться в историческом фильме, станцевать стилизованный под старину индийский танец. Она тогда долго раздумывала над постановкой, много читала. Разбирала, словно под микроскопом, Бхаратанатью и Ласью, изучила десятки мудр. Конечно, просто влюбилась в индийских танцовщиц. По легенде, сначала танцы были доступны только небожителям, богам. Первыми танцорами в мире стали Шива и его жена Парвати, так проявлявшие свои небесные чувства друг к другу. Это оказалось очень близко Наталье, танцуя, она тоже ощущала себя богиней. В обычной жизни она считалась особой скромной и зажатой, а в танце раскрывалась до самого донышка, выплескивая то, что волновало душу и тело без всякого стеснения. Особенно удался ей тот красивый индийский танец. Фрагмент был снят, но в фильм не вошел, его сочли слишком откровенным. Эту свою работу она до сих пор вспоминает с удовольствием.

Утром Наталья проснулась в отвратительном настроении. Хорошо еще, без будильника, его она, как и все работающие по восемь часов в день, ненавидела всей душой. Мысли в голову лезли противные. Опять эти приступы и непонятно, что делать. Она, конечно, сегодня сходит к своему врачу, но толку от этого будет — ноль, все это уже было, та только сочувственно поцокает языком, разведет руками и ничего не сделает. Одна надежда, что за последнее время, пока ей казалось, что все прошло, придумали какие-нибудь новые лекарства, вдруг какое-нибудь поможет. Впрочем, ей не привыкать жить, соблюдая осторожность во всем.

И еще работа! Вспомнив, что случилось вчера, Наталья громко застонала. Вот, черт, как не вовремя! И как назло, никакого подкожного жирка, накоплений, все ушло на Пежика, она купила его только четыре месяца назад. Кстати, надо забрать бедолагу, сейчас не до профилактик, каждая копейка на счету. Нужно немедленно искать работу, пока не оказалась на паперти. Так, она дает себе три дня на разборки с врачами, машиной, отдых и составление внятного резюме, а потом ищет новую работу. Решено и подписано!

Три дня пролетели как один миг, и она с головой зарылась в интернет для поисков подходящего места работы. Да вот беда, почти на всех подходящих вакансиях значилось: «До тридцати пяти лет». А где заветных слов не было, их произносили по телефону или вежливо выслушивали ее, обещали связаться и пропадали навсегда. Светлана Анатольевна тоже пыталась помочь подруге, роя во всех направлениях. Но и у нее пока ничего конкретного не вырисовывалось. Приезжал Вовка, предлагал место диспетчера по отправке мебели заказчикам, но она отказалась, зная, как относится к их дружбе Вовкина жена и не решаясь лишний раз попусту волновать ее.

Через неделю Наталья, от отчаянья, решила обратиться к другим вакансиям, не требующим квалификации: продавцов, складских работников, менеджеров. Но получилось еще хуже. Здесь хотели видеть совсем молодых, никого ее опыт работы не интересовал, а разговаривали просто грубо, хотя зарплаты едва-едва составляли половину от той, что она получала в банке. Через две недели Наталья уже была близка к критической точке отчаяния. Ей уже стало казаться, что работы у нее не будет никогда. Деньги таяли как лед на жаре, спасал только верный Пежик. Пришлось побороть свой страх и заняться извозом, чтобы хоть иногда разжиться сотней-другой.

Наконец, когда все возможности были исчерпаны, Наталья положила перед собой листочек с номером телефона, что дал ей вице-президент ее прошлого банка, и глубоко задумалась. Ей очень не хотелось звонить по этому номеру. Там придется сослаться на вице-президента, а она вовсе его не знает, да и обязываться у того, кто лишил ее прежнего места работы, совсем не хотелось. Но ничего другого не остается. Скорее всего, тут тоже откажут, как и везде, но, по крайней мере, она будет считать эту карту разыгранной. Ответил женский голос, назвав абсолютно незнакомый ей банк.

— Здравствуйте, я слышала, вам нужен человек в отдел внутреннего контроля?

— Ничего не могу сказать. Ждите. Сейчас переключу на кадры, — в телефоне заиграл Чайковский. Следующий голос уже был мужским:

— Слушаю.

— Здравствуйте. Мне говорили, у вас есть вакансия в отделе внутреннего контроля.

— А кто говорил?

Пришлось назвать имя вице-президента.

— Да, знаю. А что вы можете нам предложить?

Наталья кратко пересказала свое резюме. Голос стал недовольным:

— Тридцать девять лет, нет базового образования, только курсы, пять лет работы во внутреннем контроле, — голос на несколько секунд замолчал, видимо, его обладатель обдумывал, как ловчее спровадить просительницу. Наталья больше уже ничего не хотела, и только молила про себе, чтобы с ней не обошлись слишком грубо.

— Ладно, подъезжайте, послезавтра к десяти, найдете меня в кадрах. На месте посмотрим. Но, честно сказать, мы уже подобрали кандидатуру. Желаю здравствовать!

Вот так! Хорошо это или плохо? С одной стороны, ее все же зовут на собеседование, а с другой — у них уже есть человек. Непонятно, зачем ей туда. Скорее всего, для устрашения другого соискателя: вот, еще страждущие есть, на слишком большую зарплату не рассчитывай, другие желающие найдутся. Знаем эти игры, проходили, участвовали. Но других альтернатив нет, придется наведаться в банк.

Послезавтра, без пятнадцати десять Наталья уже входила в вертящиеся стеклянные двери маленького коммерческого банка, расположенного на севере Москвы. Информацию она почерпнула из сети, и она оказалась совсем неплохой: государственная лицензия, многолетнее стабильное существование. По крайней мере, узнать что-то компрометирующее ей не удалось. Она поняла, что вовсе не отказалась бы поработать в этом месте. Вернее, ей уже этого даже хотелось. Но, отчетливо понимая все свои слабые стороны для работодателя — даже не надеялась. Чтобы попасть в кадры, надо было подняться на лифте в ту часть банка, где располагались офисные помещения. Лифт оказался современным, скоростным, от которого замирает и сжимается все внутри. Наташа вышла из кабины, глубоко вздохнула, собираясь с духом, чтобы меньше волноваться и… сама не заметила, как свалилась в глубокий обморок у самого начала широкого, покрытого ковролином, коридора. Сказались волнения последних дней.

Сегодня она проснулась очень рано. У них праздник, и всю ночь женские голоса на разные лады пели «Харе Кришна, харе Рама». Их деревня далеко от моря, полчаса надо шагать по узкой тропинке, чтобы выйти на пляж. Она еще мала, чтобы бегать туда одной. Отец и братья строго запрещают. Вдоль дороги хватает наглых обезьян, они ненавидят людей, мужчины их прогонят, а девочку могут обидеть, особенно если увидят у нее в руках что-нибудь съестное, а то и укусить. Зубы у них острые и грязные, укусы будут заживать долго. Она сама видела, как мучился три недели мальчишка из соседней деревни, и теперь у него шрам на щеке, которого он стесняется, потому что стал некрасивым. Но сейчас раннее утро, в деревне будет фестиваль, на пляже, наверняка, никого нет. Отец с братьями ушел куда-то. Самое время добежать до моря, поиграть с волнами. Она так любит их.

Она выходит из жалкой, покрытой пальмовыми листьями лачуги и все время оглядываясь по сторонам, прокрадывается на узкую тропинку, ведущую на берег. Ее никто не заметил! Она побежит так быстро, что ни одна обезьяна не сможет догнать. И никто ее не увидит! Страшно, конечно, но вон, впереди уже блестит вода, и желтый песок, еще совсем немного. Вот она и на месте, скорее в море, ласковая вода остужает разгоряченные бегом ноги. Она немного поплещется здесь и вернется в деревню, чтобы никто не заметил ее отсутствия. Перед ней вытащенные на песок лодки, на них сети. Там лежит и их лодка, но отец не пойдет сегодня в море, он вчера говорил ей. Сегодня большой праздник, все должны быть в деревне. Так что, ей нечего бояться….

— Рашми, — вдруг, кричат рядом с ней, — что ты делаешь здесь? Сколько говорили — не бегать на берег!

Рашми — это она. Ее назвали в честь солнца, чтобы была такой же теплой, красивой, полной жизненных сил. И правда, она очень любит, когда светит солнце, ей кажется даже, что днем, когда все вокруг залито лучами, люди становятся добрее и спокойнее, чем вечером или ночью. От лодок к ней бегут отец и братья. Оказывается они тоже здесь, на берегу. Ей ужасно стыдно, что не сдержала обещаний, она прикрывает рукой глаза, мужчины не должны видеть ее слезы, но не может сдержать всхлипываний. Последнее, она слышит, как кричит напуганный папа:

— Кто тебя обидел, почему ты плачешь? Что случилось, Рашми?