Наш Армагеддон

Татьяна Дмитриева

Книга написана в 2011 году, когда многие ожидали конца света. В жизни каждого есть свой Армагеддон и своя Голгофа. В романе дан опыт преодоления своих ужастиков через любовь и духовные практики. Это четвертая книга из цикла романов с одним и тем же героем. Параллельно идет исследование фактов стихийных бедствий и катастроф с эзотерической точки зрения. Оба повествования выделены разным шрифтом, поэтому каждый может читать либо весь роман, либо то, что ему понятнее и интереснее.

Мой маленький Армагеддон

Может быть, где-то все дороги и ведут в Рим, но в нашей деревне все дороги ведут в психушку, то есть в психоневрологический интернат, который находится от нас примерно в двух километрах. К такому выводу пришли мы с сестрой, большой любительницей поплутать в лесу. Сначала это нас удивляло, потом стало смешить, а потом мы просто привыкли. Леса за деревней тянутся на много километров, и в какую бы сторону мы не пошли перед тем, как заблудиться, результат наших поисков пути домой всегда один — полуразрушенные стены, окружающие психушку. Пациенты ее — народ тихий и не опасный — беспрепятственно могут бродить по лесу и протаптывать повсюду тропинки. Но что интересно — никого из них мы никогда в лесу не встречали. Возможно, они совершают свой моцион по ночам?

Шутку про дороги, ведущие в психушку, я вспомнила при обстоятельствах, при которых нормальные люди не шутят. А точнее — при обстоятельствах, в которые нормальные люди не попадают.

Я валялась с книжечкой на своей любимой кровати, ночь давно перевалила за свою половину, сна — ни в одном глазу. За окном вверху — полная луна да мириады звезд, внизу — осенняя тьма, слегка подсвеченная ночными светилами улица без единого фонаря. И абсолютная тишина, которая бывает только в деревне, где половина домов оживает в выходные, а жители второй половины ложатся спать гораздо раньше меня.

Уснуть мешала самая страшная для меня болезнь на свете — насморк. У меня выпали три свободных дня. Накануне я дежурила у постели больного внука, от него и подхватила инфекцию. Малышу стало намного легче, он шел на поправку, только горлышко немного беспокоило, но он уже был весел и бодр, и меня отпустили домой отлеживаться. Через несколько дней у дочери начнется сессия, и я должна быть здорова, чтобы «принять вахту». Все шло нормально, но какое-то легкое беспокойство иногда заставляло оторваться от книжки и сказать себе: «Надо бы уже уснуть, сон — лучшее лекарство!». После очередной попытки я снова брала в руки книгу. А, все равно, когда организм захочет — сам уснет.

Но сон все не шел, а беспокойство нарастало. Я включила оздоровительную медитацию и попыталась расслабиться. Этот номер почти всегда заканчивался одинаково — крепким глубоким сном. Но не тут-то было. Все пошло не так. Я не смогла расслабиться и остановить ненужный поток мыслей, который, перед тем, как мне провалиться в сон, превращался в какой-то бессмысленный набор обрывков фраз. Поскольку медитация предполагает не самый глубокий транс, какой-то край моего сознания бодрствовал, и он решил прислушаться к этим обрывкам и присмотреться к начавшим наплывать образам. Были они столь ужасны, что мозг дал мне команду проснуться. Ни фига себе! Еще чего не хватало! Я давно не вижу кошмаров, а мое засыпание под тихую медитативную музыку навевает обычно приятные, иногда заказанные сны.

Я села на кровати, тряхнула головой, включила свет. Подумаешь, сон! Пойду, покурю. Я стала спускаться вниз по едва освещенной лестнице. Конечно, я подумала о своем малыше. Не звонить же им в два часа ночи. Тем более что, если бы там были хоть малейшие проблемы, дочь бы мне уже позвонила. Значит, там все в порядке. Просто это страх, который угнездился во мне с тех пор, как малыш пролежал две недели в реанимации. Все начиналось с больного горла. Тогда его спасли врачи, а меня — вера. Но сейчас все было по-другому, болезнь явно отступала. Нужно избавиться от этого страха раз и навсегда. С малышом все будет хорошо.

Я еще не дошла до конца лестницы.

– Он умрет! — вдруг всплыла в голове мысль.

Ну, уж нет! Он выздоравливает, ему все лучше и лучше, что за чушь! Пошла вон, дурацкая мысль.

Я спустилась в туалет, закурила. Мне начинало все это не нравиться. Та мысль не могла быть моей, было в ней что-то утвердительное и злорадное. Я не могла так думать. Что это? Я начинаю слышать голоса? Все дороги ведут в психушку. Эта мысль была явно моей, только мне приходит в голову шутить в самые неподходящие моменты. Спать нужно по ночам, а не фигней маяться. И мысли дурацкие в голову не полезут. Я снова стала подниматься по лестнице, культивируя в голове только одну мысль: спать, спать, спать.

События пошли по кругу. Книга, музыка, от которой я обычно проваливаюсь в сон в течение двух минут, беспокойство, кошмар, та страшная назойливая мысль и стирание ее из своего сознания всеми доступными мне средствами от «Отче наш» до самогипноза. Все напрасно. И вопреки моему намерению не допускать никогда плохих мыслей и побороть страх, все получалось наоборот. Злобное, нечеловечески злорадное предсказание стучалось в голову, страх сковывал по рукам и ногам.

Хреново. Если я слышу голоса, то мне прямой путь в психушку. От этой мысли страху прибавилось. Спокойно. Нужно все проанализировать. Голос имеет свои характеристики. Громкость, тембр, частоту. Что я могу сказать по этому поводу? Ничего. Никаких характерных признаков. В том числе моих. Значит, все-таки — мысль. Гадкая, подлая. НЕ МОЯ. Нет в моей жизни более любимого человека, чем мой малыш. И такая мысль НИКОГДА не может исходить от меня. Значит, какая-то дрянь влезает в мое сознание. Говоря более наукообразным языком — какая-то низко вибрационная сущность. Интересно, какая, как, зачем и по какой причине. Если я это пойму — пойму и как с ней поступить дальше. Ну, на вопрос «как» ответ, пожалуй, есть.

Тогда, в те страшные дни, когда врачи боролись за жизнь малыша, ужас стал постоянно действующим фактором нашей жизни. Мы с дочерью боролись с ним и за нашего малыша, кто как мог. И я, не будучи ни экстрасенсом, ни магом, а просто веря и любя, пыталась переливать в его ослабевшее тельце свою силу. И силы уходили. Я тогда так ослабела, что едва смогла дотащиться до ближайшего «места силы» на горе над святым источником.

Я пополняла уходившую энергию, как умела: принимала в коронную чакру космическую энергию, просила Высшие силы поддержать меня, и они окутывали меня облаком фиолетового пламени, умоляла их не оставлять ни на секунду моего малыша и верила, что они с ним. Тогда мы с дочерью разом выпалили, утешая друг друга: «Господь подарил нам этого малыша, а подарки обратно не забирают. Все будет хорошо». На этом и стояли, сжав себя в кулак. И если тогда и приходили в голову плохие мысли, мы, сжатые, как пружины, справлялись с ними. Тверда была поставленная нами же защита — не сметь думать о плохом.

Но ужас на подсознательном уровне все же был… И если была какая-то вредоносная сущность, то ей было чем подкормиться. И, понятно, что страх вернулся, когда внук снова приболел. Но сейчас мы расслабились, я-то просто разболелась, и в образовавшуюся в ауре дыру вполне могла проникнуть какая-то сущность. Да, совсем я разучилась болеть. Нужно бы ауру почисть. Так, это пункт первый. Но не сейчас. Если я сделаю чистку, и она удастся, то я так ничего и не пойму, а, следовательно, не смогу и в будущем быть уверенной, что такое не повторится.

Качай, качай… Когда это произошло? Когда я испугалась так, что страх кричал во мне: «пейте!»? Если я вспомню этот момент, я пойму ответ на главный вопрос: «КТО?». Вчера этого не было. Значит, сегодня.

Я прокручиваю сегодняшний день. Ничего особенного. Вчера (уже позавчера, так как ночь на исходе) я приехала поздно на последнем автобусе, уже заболевающая, и упала бы в кровать лечиться пододеяльным теплом, но не тут-то было. Ураганный ветер, пронесшийся накануне, задул газовую горелку, сработала автоматика, газ был перекрыт. Дом остыл, и прошло несколько часов, пока он прогрелся. Ветер еще бесновался, угрожая снова остановить газовый котел, я обычно побаиваюсь в таких случаях, но на этот раз у меня не было сил бояться, и я уснула, как убитая. Весь день я шаталась по дому, что-то готовя на скорую руку, да валялась в постели с книжечкой. А вечером появилось это странное беспокойство, которое переросло в то, во что переросло. Что я еще делала днем?

Ну, конечно, болтала с дочерью. Что-то было необычное в этом разговоре? Да. Я прокручиваю в уме весь диалог:

— Как вы там?

— Все нормально, лечимся, горлышко мажем, температуры нет.

— Не хнычет? Горло мазать дает?

— Ты же знаешь, как он хорошо себя ведет, когда его лечат. Конечно, горлышко мазать неприятно, но он терпит. Ты-то как?

— Ничего, только в соплях путаюсь. Смотри, сама не заразись.

— Слушай, а Сатаня тоже слегла. Третий день пластом лежит, сегодня уже лучше.

— Она, поди, тоже инфекцию у нас цапанула!

— Да, уж больно заразная дрянь у нас завелась… Дружок Димка из садика притаранил.

— А, может, слишком много сил малышу нашему отдала. Не умеет сразу восполняться.

— Ну, ты скажешь! Если бы не умела, давно бы копыта откинула. Думаю, инфекция. Димка-то в больнице. Да, тут Сатане мужик с перерезанным горлом привиделся.

— Ужас-то какой! Сильно ее пробило! Кошмары мучают. Мужик какой-то!

— Не какой-то, а Андрей.

— Какой еще Андрей?

— Мам, но я же тебе рассказывала! Помнишь, мебель собирал.

— Помню. Ты говорила, что он покончил с собой, но не говорила, что горло себе перерезал. А Сатаня при чем?

— Она тогда мне помогла его от дома отвадить.

— Ничего себе!

Я часто так говорю, когда не знаю, как реагировать. Дочери я больше ничего не сказала, незачем ее пугать. А сама сопоставила время смерти Андрея и начало проблем у нашего малыша с горлом. И страх проник в меня. Возможно, не только страх. Я постаралась больше не думать о погибшем парне, с которым случайно свела нас жизнь. Все-таки Алена умеет влипать в совершенно невероятные истории и еще и оказываться крайней.

Теперь совершенно иначе выглядит картина снятия Сатаней порчи с нашего малыша. Давняя подружка Алены, странная, бесшабашная, с неустроенной личной жизнью и взрослым сыном, искалеченная и собранная после ДТП по частям, явно была не лишена природных способностей. Честно говоря, я немного опасалась ее вмешательства. Она бралась за любые поручения, не сильно вникала в нравственные проблемы, и пользовалась своими способностями направо и налево, не разбирая, с какими силами, темными или светлыми, имеет дело. Образования у нее не было никакого, но это не мешало ей писать интересные, оригинальные стихи и творить добро и зло с одинаковым рвением. Я неоднократно предостерегала Алену, но та была абсолютно уверена, что малышу Сатаня не нанесет вреда.

— Мам, не кипиши! Она его любит!

Интересно, что Алена, до последних трагических событий скорее суеверная, чем верующая, Сатане доверяла однозначно. И мое мнение ее не интересовало. Постепенно и я привыкла к ее подруге, хотя так однозначно и не определилась со своим отношением к ее способностям. Точнее, я принимала ее соучастие в лечении нашего малыша, потому что спорить с дочерью было бесполезно. А допускать плохие мысли в отношении малыша я себе запрещаю. Поэтому я дала себе установку: Сатаня любит малыша и не нанесет ему вреда. Она обязательно ему поможет. Точка.

Не обошлось без нее и на этот раз. Когда у малыша поднялась высокая температура и не желала снижаться, дочь позвонила и мне, и Сатане. Та приехала первой, и ее помощь оказалась очень кстати. Она влетела в комнату и с порога поставила диагноз:

— Сглаз, порча и ОРЗ.

Если бы я была там, то, наверное, рассмеялась бы. И все бы испортила. Дальше процесс лечения пошел необычно. Она усадила малыша напротив себя. Он не сопротивлялся. Она долго пристально смотрела ему в область третьего глаза, покрываясь испариной. Вдруг лицо малыша почернело, будто измазанное сажей. Хорошо, что я этого не видела. Сатаня сама была поражена:

— Никогда такого не видела. Это кто же мог такую порчу нанести, не пойму. Все, клади его в кроватку, пусть поспит.

Алена не поняла:

— Нет, он не уснет. Он в это время никогда не спит.

— Уснет. Я с ним посижу, беги, куда тебе надо — в аптеку, в магазин…

— Да, у нас свечки от температуры закончились.

Малыш уснул тут же. Через час он проснулся веселый и здоровый. Температура спала. Горлышко еще болело, но выздоровление пошло. А Сатаня слегла. И этот мужик с перерезанным горлом. Смутные сомнения закрались мне в душу. И страх. И, видимо, то, что им питается. Днем я справилась, не придав этому большого значения.

А вот ночью все страхи вылезли из подсознания, и я сижу, курю и ищу ответы на свои вопросы.

Так. Я, похоже, знаю когда, как и кто капает мне на мозги, лишая сна и сводя с ума. Осталось решить, что с этим делать. Предположим, мне удастся светом очистить свою ауру. И что дальше? Бедная, разделенная со своим ангелом и пребывающая во мраке душа — куда она подастся? Снова к малышу? Мы уже однажды видели, как наш малыш, всегда спокойный и уравновешенный, ночью кричал, метался по кроватке, от стенки к стенке, и отбивался, не известно от кого. Нет, я не могу так подставлять ни его, ни дочь, которая эту кашу и заварила. Что же делать? Мне нужно как-то договориться с тем, кем стал Андрей после смерти. Пришла подсказка: «Да упокой, Господи, его душу!». Вот именно. Нужно сделать так, чтобы Господь принял его душу. Но как это сделать? И примет ли Господь душу самоубийцы?

Я пыталась вспомнить все, что я читала о разделенных душах и способах их «умиротворения». Какие-то обрывки знаний вперемежку с информацией из дешевых фильмов ужасов. И параллельно «смотрела» фильм из жизни Андрея. Нужно досмотреть его до конца. Может, в нем я найду ответы на свои вопросы.

***

Я познакомилась с Андреем вскоре после рождения внука. Дочь с малышом только что выписались из роддома, и я отвезла их к себе в деревню. В их квартире едва закончился ремонт, их вещи были свалены у меня, в общем, бардак был изрядный. Оставив их в деревне, я поехала в город отмывать квартиру после ремонта. Для мужской работы по сборке и расстановке мебели отец моего внука, Михалыч, пригласил Андрея. Молодой мужчина слегка за тридцать был мастером на все руки, делал все быстро, но как-то слишком суетливо. Была в его движениях какая-то нервозность, а если что-то шло не так, он просто начинал паниковать. Сверло ли сломалось, или при сборке что-то не совпадало, он волновался так, что от него искры летели.

Михалыча он уважал и был привязан к нему больше, чем сын к отцу. Алена рассказывала, что именно Михалыч помог Андрею в трудную минуту, вытащил из какой-то заварушки (чуть ли не из тюрьмы) и помог создать свой бизнес — купить грузовик и собрать бригаду для переездов. Немудреный бизнес шел хорошо, расторопных ребят рекомендовали друзьям и знакомым. Конечно, не Бог весть что, но жить было можно. Андрей был не просто обязан Михалычу по гроб жизни, он его почитал, он верил ему безусловно и советовался по любому поводу. Алене он уже помогал освобождать квартиру, поэтому помнил, что где стояло. Волнение Андрея я сначала объясняла себе желанием угодить Михалычу, который попросил помочь своим дальним родственникам.

Мы никогда не распространялись о том, кто отец нашего малыша, по уже понятным всем причинам. Был он не молод, давно женат, не совсем здоров, как говорится «силен умом, но слаб телесно». Будучи инженером, мозги Михалыч имел необыкновенные, в них постоянно рождались новые проекты, которые он, к тому же, всегда реализовывал. Деньги к нему легко приходили и так же стремительно уходили. Алена говорила, что он добрый, как Дед Мороз. Я бы назвала это иначе — мудрость. Умная доброта.

Вокруг него вечно кормились десятки людей. Так уж получалось, что если жизнь его пересекалась с людьми проблемными, он тут же подключался к решению их проблем: кого-то устраивал на работу, помогал платить за учебу или открывать свое дело, лечил, выручал из беды и даже носил передачи в тюрьму едва знакомому мужику, потому что «больше некому». Иногда его кидали, и он выплачивал чужие кредиты, по которым поручился, но всегда прощал и находил оправдания тем, кто его подвел. Может быть, потому и приходили к нему деньги, что умел помогать без расчета на дивиденды и благодарности. Люди платили ему любовью, он, как магнит, притягивал к себе и больших боссов и бывших детдомовцев.

К числу последних относился и Андрей. Они с сестрой рано осиротели, после детдома Андрей попал в армию и отрубил в Чечне не один срок, потом долго не мог адаптироваться, пока жизнь не столкнула его с Михалычем. И с тех пор большего авторитета для него в жизни не было. Ко мне он отнесся сразу хорошо, видимо, тень «родственника» падала и на меня. Несмотря на нервозность, был он как-то невероятно открыт, на вопросы отвечал с обнаженной искренностью. Это мне импонировало. Меня тоже можно спросить о чем угодно, и я отвечу именно то, что думаю. Жизнь так и не научила меня врать. Но тайна отцовства была чужой, а это — святое, и я молчала.

Изредка мы выходили на балкон покурить, и, конечно, болтали. Я никогда не встречала человека, которого так интересовало бы мнение старших. Возможно, сказывалась нехватка материнской любви и заботы. За этот день я многое узнала об Андрее. Стала понятна и причина его нервозности. Он собирал детскую кроватку, а в это время его девушка делала аборт. Запсихуешь, пожалуй. Андрей недоумевал: у его женщины есть муж, хоть и гражданский, живут — не бедствуют, а рожать не хочет. А Алена одна, и родила.

— Андрей, ты не сравнивай. Твоей девчонке чуть больше восемнадцати, а моей дочери уже тридцадчик. И не одна она, у них я есть. Знаешь, она два раза замужем была, и не беременела. А тут — Бог дал. От таких даров не отказываются.

— Да, моя Валька еще сама ребенок. Если родит — на меня повесит, а сама будет хвостом крутить. А мне работать надо.

— Не факт. Может быть, она бы хорошей матерью стала.

— Да какая из нее мать! Балованная она.

— А мать ее не помогла бы?

— Там мамаша такая же. Она-то ее и настроила.

Он поднес сигарету ко рту, и мой взгляд отметил шрам на его запястье. Я отвела взгляд. Парень явно резал вены. Печально. Андрей понял, что я заметила, и показал вторую руку. Там был такой же шрам. Да, психика у него явно хромает. Понятно, что не каждая женщина захочет родить от него ребенка. После того, как он показал мне вторую руку, молчать было неловко.

— Старые раны? Плен?

— Нет, мирная жизнь пострашнее оказалась. Осуждаете?

— Я никогда никого не осуждаю. Это — твой выбор. Просто поверь мне — выбор не самый удачный. Я уже давно живу на свете и знаю, что то, что сегодня кажется трагедией, завтра окажется просто толчком к новой жизни.

— Что не делается, все — к лучшему? — вопрос прозвучал несколько иронично.

— Я бы сказала пожестче. Это не мои слова, но я их на своей шкуре проверила: «Все, что не убивает, делает нас сильнее».

— Красивая фраза. Но не для того, кто много убивал. Да, меня не убили. Но я стал психом. Я даже не пью, потому что, стоит выпить, я зверею, мне нужно подраться, а дерусь я до смерти. Вот и боюсь сам себя.

— У тебя есть крыша над головой, работа, любимая женщина. Расслабься. Может, время все сотрет?

— Вот вы говорите «любимая женщина». А я знаю, что она меня бросит. Что тогда?

— Тогда покажется, что мир рухнул. А потом появится другая, еще более любимая.

— Вы — оптимистка?

— Жизнь научила не зацикливаться на неприятностях. Ладно, пошли дальше работу работать.

Мы работали до вечера, ему из больницы все время звонила его женщина и чего-то требовала. Он перезванивал Михалычу, и тот терпеливо давал советы. Несколько раз он просил позвонить Алене и советовался с ней. Было его очень жаль. Красивый, сильный физически, психически был он надломлен основательно. Кто-то постоянно должен был его хвалить, подсказывать, подбадривать. За день я от него изрядно устала. А вечером ему позвонила девушка, чтобы он ее забрал, а мне — Алена, у которой поднялась температура. Я помчалась в деревню, чтобы везти их в больницу, и мы больше с Андреем не виделись.

Андрей заезжал к Алене еще пару раз — что-то прикрутить, что-то доделать. Это стало ее напрягать. Она тоже заметила его нервозность, а его разговоры пугали своей откровенностью. У каждого из нас свои проблемы, а уж тем более у матери с грудным ребенком. И она попросила Михалыча больше его не присылать. Тот очень удивился словам Алены о том, что Андрей не совсем адекватен. Он вообще не замечал в людях агрессии, наверное, потому, что в нем самом ее не было совсем. Трудно поверить, но есть смысл в высказывании о том, что мы замечаем в людях только те недостатки, которые есть в нас самих.

Прошел год. Однажды Андрей позвонил Алене. Он был в совершенно жутком состоянии. Ему очень нужно было кому-то поплакаться в жилетку, причем было совершенно очевидно, что он выпил и находится на грани между убийством бросившей его девушки и самоубийством. Не знаю, как следовало поступить Алене, но она со свойственной ей самоуверенностью решила, что сможет ему помочь «добрым словом». Конечно, ей было страшновато. Совершенно неожиданно к ней пришла Сатаня. Без звонка, просто почувствовав какую-то опасность и сделав вид, что случайно оказалась ряжом. Конечно, две женщины — не одна женщина, но что они могли бы сделать, если бы Андрей слетел с катушек? Да, какое там «если бы». Слетел. Он, как и многие недалекие мужики, почему-то был абсолютно уверен, что может осчастливить любую одинокую женщину уже тем, что он мужчина, и соизволил снизойти. После нескольких часов пьяных излияний на тему, какие все бабы сволочи, он, все сильнее заводясь, заявил, что Алена — не такая, как все. Он готов остаться с ней и кормить ее и ее сына. На мягкий отказ он отреагировал вспышкой злобы на тему «чем я тебя не устраиваю». Алена трухнула не на шутку:

— Слушай, тебе нужно было выговориться, я тебя выслушала. Я тебе ничего не обещала. Я — не твоя женщина. У меня есть мой малыш, и мне сейчас никто не нужен. Ни ты, ни любой другой мужик. Ты еще встретишь свою женщину. Иди домой, утро вечера мудренее.

— И ты такая же. Выгонишь меня ночью, пьяного, а ведь знаешь, на что я способен! не боишься?

— Боюсь. Но еще больше боюсь тебя оставить. А вдруг ты ребенка напугаешь? Иди уже.

— А если я руки на себя наложу? Не жалко будет?

— Жалко. Но это — твоя жизнь.

— Сука ты лживая. Да я тебя по стенке размажу. И ублюдка твоего.

— Солдат ребенка не обидит. Уходи, не бери грех на душу. Никто тебя здесь не обижал. Сам знаешь, что это алкоголь тебе мозги замутил.

Все это время Сатаня тихонько сидела в уголке крошечной кухни, только взгляд ее стал как-то жестче. Она смотрела Андрею в межбровье и что-то бормотала, что-то типа «ступай домой, с тобою Бог, шагай смелей через порог» и «на болоте ягодки — клюква да морошка, ты к Алене накрепко позабудь дорожку». Не знаю, был ли это какой-то заговор, от ворот поворот, или Сатаня, будучи дамой поэтически одаренной, сочиняла на ходу и просто напугала ошалевшего парня своим загадочным видом черной вдовы, но Андрей быстро встал, и чуть ли не задом стал пятиться к выходу, матерясь на ходу и обещая, что они еще пожалеют. Думаю, что свою роль сыграл безотчетный ужас простого русского мужика перед возможным страшным заклятием или чем-то в этом роде. Тем более странно это для человека, готового в любую минуту на самый отчаянный поступок и ни в грош не ставящим свою и чужую жизнь.

Сатаня, как она потом созналась Алене, тоже испугалась. Она даже ночевать осталась, так как одна боялась оставаться, а другая — выходить из дома. Больше Андрей не звонил и не приходил, но через две недели Алена узнала, что он покончил с собой, перерезав себе горло. Почему-то именно способ ухода из жизни, страшный и беспощадный к себе самому, поразил и расстроил Алену. Как и обещала, она искренне жалела невезучего парня, так и не нашедшего себя в жизни. Хоронил его, конечно, Михалыч. И горевал вместе с сестрой погибшего, которая к тому времени уже работала у него.

***

Вот такая жуткая история проплыла в моем сознании, когда я сидела внизу с сигаретой во рту и страхом в сердце. Скорее всего, именно его разделенная душа пришла ко мне, ставшей лакомым кусочком из-за болезни и страха. Накануне он был у Сатани, но ее этим не возьмешь, она умеет защищаться. Да и в астрале она всякого навидалась. А я? Я только теоретически знаю о наличии темных сил. Я всегда считала, что если идешь путем любви, то и вероятность встречи с тьмой практически равна нулю. Что я знаю об этом? Что любовью можно исцелить кого угодно. А ушедшего в мир иной?

Законы Вселенной должны действовать в любом ее уголке, в любом ее измерении. Ему очень не хватало любви в земной жизни, не хватает и там. С чем туда придешь, то там и найдешь. Все, хватит рассуждать, нужно действовать.

Я поднялась к себе в спальню, продолжая спорить с тем жутким прогнозом, который продолжал капать мне на мозги. Я легла на кровать и погасила свет. Было три часа ночи.

Прежде всего, нужно проверить, не надумала ли я себе все от начала и до конца.

Я закрыла глаза. Перед внутренним взором проплыли два пучка света и какие-то красные огненные шары.

Свет. Слава Богу, я не одна. Мой ангел со мной. А красные шары? Это — мой страх. Уберу страх — уберу и сущность. Но куда? Нет, этого мало.

Открываю систему тонкого тела, чтобы мой ангел услышал меня.

Открыться? В такой момент! А что? Все плохое уже случилось. Пусть случится и хорошее.

Я шепчу:

— Ангел мой, я знаю, что ты со мной! Дай мне знак, если кроме тебя здесь присутствует душа погибшего Андрея!

Я замерла в ожидании подтверждения. Больше всего мне хотелось, чтобы этот знак никоим образом не проявился. Но он возник. Что-то с силой ударило в окно. Я дернулась.

Будто камень угодил. Но некому кидать камни. Деревня спит. А если бы кто и прошел мимо, то собаки подняли бы лай.

И я начала говорить в пустоту:

— Андрей, мне очень жаль, что жизнь была жестока к тебе. Но ни я, ни моя дочь, ни наш малыш в этом не виноваты. Ты обижен, и эта обида не дает тебе уйти туда, где ждет тебя любовь и покой. Я попробую помочь тебе.

— Он умрет.

— Нет. Господь этого не допустит. Я буду молиться за тебя, не мешай мне. Позволь помочь тебе.

Тишина. Я начала молиться.

— Господи, будь милостив! Прими душу этого юноши. Он много страдал и мало видел любви. Господи! Помоги ему попасть туда, где его ждет мир, покой и любовь. Помоги ему ощутить в своей душе Божественную любовь. Прими мою благодарность и любовь! Аминь.

Ничего не изменилось.

Да, не принимает Господь грешную душу. Должна она очиститься, чтобы уйти ввысь с низших слоев астрального плана. А для этого он будет страдать снова и снова. Нужно что-то делать.

— О, возлюбленный Сен-Жермен! Прошу тебя, пусть твои ангелы фиолетового пламени светом своей любви очистят душу Андрея от обиды, гнева, злобы и боли. Помогите бедной разделенной душе не мучиться больше, ангелы фиолетового пламени, и перейти туда, где больше этот человек не познает боли, но только любовь! Примите мою благодарность и любовь! Аминь.

Я прислушалась к себе. «Он умрет» еще стучало в мозгу, но явно слабее. Мое «Нет!» было сильнее. Но это не было победой. Андрей все еще был здесь.

Помощи свыше ему явно недостаточно. Нужно его желание. Нельзя очистить насильно. Где-то я читала, что душа, разделенная со своим ангелом, может очиститься, пройдя через любого другого ангела, если тот захочет его пропустить через себя и примет на себя всю ее грязь. Даже если мой ангел и согласится, не нанесет ли это ему вред? Чистый свет — и чернуха. А, может, это все — фантастика? И нельзя пропустить в свет против воли?

— Ангел мой! Прости меня, если я прошу о чем-то невыполнимом или о том, что может нанести тебе вред! Если это позволяет тебе твой ангельский чин, помоги бедной запутавшейся душе вернуться к своим истокам и слиться со своим ангелом. Если это возможно, дай мне знак!

Я лежу, замерев. Тихо. Нет ответа.

Андрей тоже молчит. Может быть, и он, замерев, ждет ответа моего ангела. Но нет ответа. Не пошло.

Я свешиваюсь с кровати, включаю ночник и перебираю диски с медитациями. Отбираю две. Одну из серии «Любовь Бога» и «Активацию Мер-Ка-Бы». Ставлю первую.

Тебе было мало любви. Я покажу тебе, что такое любовь.

Звучит нежная музыка. Фаргат зовет за собой в мир любви. Я пытаюсь поставить перед собой фантом Андрея, которого я видела один раз год назад. Как ни странно, я вижу его своим мысленным взором.

Андрей! Ты умел ненавидеть. Это тоже любовь, но наоборот. Кто мог ненавидеть, сможет научиться любить! Прошу, позволь мне наполнить тебя любовью. Я смотрю на его фантом, музыка и картины цветущей земли наполняют меня любовью. Я изливаю эту любовь на фантом и на всю землю, на все сущее на земле и во всей Вселенной. Я окутываю его теплым покрывалом и освещаю светом, идущим из моей сердечной чакры — центра безусловной любви. Я молю его: откройся, впусти в себя любовь Матери-Земли и Отца небесного. Я — лишь средство, орудие в их руках. Это он шлют тебе свою Любовь!

Музыка стихла, я отпускаю фантом. Для меня невероятно тяжело удерживать его перед своим внутренним взором. Я прислушиваюсь к себе. Тихо. Я мысленно задаю себе тот страшный вопрос и не различаю угрозы. Но мне кажется, что кто-то мычит и стонет у меня в мозгу.

Господи! Что я делаю? Направь и научи! Нет ответа. Но и по рукам не дали. Значит, все правильно делаю? Одна надежда — нельзя нанести вред любовью. Никому.

Еще одна попытка. Я ставлю диск с медитацией активации Мер-Ка-Бы.

Мер-Ка-Ба, мое тело света, наполненное любовью! Мое личное средство вознесения. Я понимаю, что ты не можешь быть использовано никакой темной сущностью. Но ты можешь транслировать во Вселенную мое страстное желание помочь этому юноше. И дать его душе почувствовать ту беспредельную радость единения, которой наполняется моя душа, когда золотые потоки любви входят в мою коронную чакру и изливаются во Вселенную из моего центра безусловной любви. Пусть его душа, не знавшая любви, ощутит через меня любовь Вселенной.

Мне трудно расслабиться, я устала и одновременно перевозбуждена, медитация дается мне с трудом. Если бы не голос Марины Сутокской, я бы давно сбилась. Мне трудно визуализировать геометрические формы, я с трудом подбираюсь к заветному моменту программирования Мер-Ка-Бы. Я прошу ее (точнее его, поле) помочь заблудшей душе обрести покой. Нет у меня сейчас большего желания, чем это. Медитация продолжается, и я, переложив свою заботу на чужие плечи, наконец, уплываю вслед за музыкой и перестаю думать, бояться, быть здесь и сейчас. Волны энергии пронизывают мое тело. Я уже не принимаю и не посылаю любовь во Вселенную, мы — одно, мы едины с Землей и Небом, Космосом и всем сущим. Нет темных сил и светлых, нет плохого и хорошего, нет ненависти в парящей где-то рядом душе, нет ничего, что не было бы любовью. Идет музыкальная тема «Аллилуйя». Тело мое танцует танец жизни. Сознание возвращается.

Что я делаю? Танцую перед умершим танец жизни? Но раз он здесь, значит, нет смерти даже для самоубийцы. Господи, прими душу грешную. Она страданиями своими искупила грехи свои! Ау! Андрей, ты слышишь меня! Я не знаю еще, чем тебе помочь! Прости нас и не держи зла! Только от тебя зависит, останешься ли ты здесь или улетишь дальше, туда, где царят мир, покой и любовь. Иди к свету!

Я прислушиваюсь к себе. Во мне нет страха. С меня больше нечего взять. В мозгу едва различима беспомощная, слабенькая, не моя мысль, как крик о помощи:

Я НЕ МОГУ УЙТИ!

Ни фига себе! Андрей. Я слышу тебя! Ты сейчас настроен на одну волну со мной. Ты чувствуешь мою любовь! У тебя есть шанс. Прости всех. Это поможет тебе уйти. Никто не виноват в твоих бедах. И ты не виноват. Так фишка легла. Господь любит всех своих детей! И у тебя еще будет другая жизнь, если ты захочешь. Уходи!

Я НЕ МОГУ!

Почему? Что еще тебя мучает? Хочешь знать, почему моя дочь не приняла тебя?

ДА!

Ты пришел к ней без любви. Миром правит любовь. Не обида, не злость, не отчаяние. Только любовь.

ТЫСЯЧИ ЛЮДЕЙ ЖИВУТ БЕЗ ЛЮБВИ!

Это их выбор. Каждый выбирает свой Путь. Не твоя вина, что ваш выбор не совпал. И не ее. Отпусти нас!

ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ НЕ Я?

Вдруг правда открылась мне во всей своей простоте.

Столько сил отдано, а решение — вот оно, на поверхности. Или все это было нужно только для того, чтобы мы услышали друг друга?

Андрей! Ты слышишь меня!

ДА!

Она не могла тебя принять. Это было бы предательством. Мой внук — сын Михалыча. Дочь любит его. Мы не могли открыть тебе тайну его рождения. Сейчас ты знаешь. И ты не можешь причинить им вред. Наш малыш — сын единственного на земле человека, который искренне любил тебя, помогал тебе и заботился о тебе. Просто так. Без всяких условий. Сейчас он заботится о твоей сестре. Ты не можешь ему навредить!

Я прислушалась к себе. Где-то там, уже не во мне, прозвучало тихое:

ПРОЩА-А-А-А-Й!

Лети к свету! Пусть твоя душа в другой жизни получит опыт земной любви!

Я поблагодарила всех, кто сегодня вел меня и помогал мне. Включила свет. Вытерла слезы. И снова пошла вниз по лестнице. Спускаясь, спросила себя: мой малыш будет жить? Он будет здоров и счастлив? И сама себе радостно ответила: конечно! Ведь мы так любим его! Он вырастет и будет жить в любви, будет все освещать вокруг, мой маленький светлый малыш!

Я еще покурила, сбрасывая с себя всю фантасмагорию сегодняшней ночи.

Через десять минут я уже спала, как убитая.