Донбасс. Исповедь

Татьяна Деркс, 2022

В книге «Донбасс. Исповедь» описаны реальные исторические события, в которых переплетаются судьбы героев войны и простых людей. Автор рассказывает о них через реальные события и заставляет читателя задуматься о ценности жизни на войне. Традиционно Татьяна Деркс лично знакома со всеми героями повествования. Это рассказ о войне, где гибнут мирные люди, дети, старики, женщины. Стынет кровь в жилах от сотворённого на Донбассе за эти годы. Но нет и капли сомнения, что мы победим. Мы победим! Мы победили! Правда – за нами!

Ирина. Город Первомайск

Первомайск — город в Луганской Народной Республике. До войны, до обстрелов города, до авиаударов он был промышленным гигантом. Красивый, уютный, процветающий город.

С 2014 года его регулярно обстреливают, хотя в черте города нет никаких военных сооружений и солдат.

Улицы с полуразрушенными домами, город был в руинах.

Разбитые в хлам дороги, особенно пригород. Там не только сравняли с землёй дома, повсюду огромные воронки от взрывов снарядов, от бесконечных обстрелов со стороны ВСУ и нацбатов.

В городе частые перебои с водой, газом, электроэнергией, отоплением и нет возможности купить продукты и медикаменты. И среди всего этого живут люди. Семьи, женщины, дети, старики.

Ополченцы практически постоянно находились в окопах, на линии соприкосновения, и в редкие выходные отдыхать не приходится. Нужно было спасать из-под завалов людей, хоронить погибших, восстанавливать инфраструктуру города. В последние 2–3 года немного полегче мирному населению, по крайней мере, не нужно круглосуточно сидеть в подвалах и погребах. Но нормальной такую жизнь нельзя назвать. Обстрелов города стало меньше, но в окопах всё также гибнут люди. Здесь обстрелы не прекращаются ни на день.

И летит плач над Донбассом…

Как выживали, и как живут сейчас жители города Первомайска?

Елена берёт интервью, я, автор книги, прослушиваю и просматриваю записи и пишу. Наша цель донести правдивую информацию до читателей.

Мы попросили семью с малыми детьми рассказать о жизни среди этой войны. Семья жила здесь и до войны, и во время активных боевых действий и живут сейчас, все эти страшные восемь лет.

— Ирина, здравствуйте!

— Обращайтесь ко мне на «ты», мне так проще, — попросила она. Проходите в комнату, будем пить чай.

— Рома, — обратилась она к мужу, — помоги мне накрыть стол.

Роман, молодой мужчина, не по возрасту степенный, с тихим голосом и очень добрым характером.

— Дети, несите чайный сервиз. Николай, Елена, располагайтесь пожалуйста, — предложила гостям Ирина. — А я здесь вот сяду, мне так будет удобно выходить, никого не беспокоя. Сейчас принесу сладости, — хлопотала хозяйка дома, красивая женщина с открытым лицом и мягкой улыбкой.

— Рома, тарелочки расставь. Дети, садимся за стол, захватите салфетки! А мы ещё вот такой тортик, по дороге к вам, купили, — улыбнулась Елена.

— Какой красивый! — восхищались дети.

— Торты от этой фирмы очень вкусны, — отметила Ирина.

— Я всегда беру только в этом магазине, — проговорила Елена.

Разрезали и разложили по тарелкам торт, налили в чайные чашки ароматный чай.

Какое-то время за столом было тихо. Ирина обратилась к Елене и Николаю:

— Рассказывайте, как надумали к нам в гости заехать?

Елена, улыбнувшись, спросила:

— Ира, что бы ты сказала если бы к тебе приехал человек и сказал: «Я пишу книгу и хотела бы написать о тебе и твоей семье». Что бы ты рассказала для этой книги? Вот сейчас у тебя есть такая возможность.

У меня просто мороз по коже, потому что я понимаю какой я трудный вопрос тебе задала. Так одним рассказом твою жизнь за восемь лет не опишешь, — словно извинилась пред хозяйкой дома Елена.

— Вы пришли в удачное время. У нас сегодня вся семья в сборе и, получается, у меня есть группа поддержки, — смеётся Ирина. — Будем пить чай с тортом и разговаривать…

— Даже не знаю с чего начать. Начну с главного.

Очень бы хотелось, чтобы закончилась эта братоубийственная война и истребление русскоязычного населения силами ВСУ. Чтобы и у наших детей были бы детство и юность, мирная жизнь.

Обезумевшие от горя родители оплакивают своих погибших детей, а сколько осталось детей-сирот и инвалидов, безмерно слёз и боли от этой проклятой войны!

Мы всегда жили здесь. И всю войну тоже. Уезжали лишь на два месяца на море, с 21 июля 2014 года: я, двое детей и моя мама, когда в городе ещё было тихо, и все было хорошо. А 22 июля уже полетел самолёт, бомбить наш Первомайск. А вернулись мы 29 сентября.

Мы уехали в Бердянск, в Украину, боялись за маленьких детей, но поняли, что мы там абсолютно никому не нужны, а здесь — родные стены, и как бы там ни было, есть хотя бы свой угол. Мы жили в подвале, но мы жили в своём подвале.

А в Бердянске нас шпыняли. Вспомнились наши походы в магазин, местный супермаркет, да и не только в магазин. Очень трудно было собраться, настроиться и выйти из дома. Это ужасное чувство, словно ты прокажённая. Рассматривают в упор, не скрывая неприятные, с усмешкой, взгляды. Многие указывают пальцем в нашу сторону и кричат:

— Смотрите, беженцы, беженцы идут!

Мы не выдержали давления.

И это ещё они не знали, что мы приехали с этой стороны.

Возможно, нам нужно было быть посмелее и понаглее. Но мы — беженцы, а в чужой монастырь со своим уставом не ходят, как известно.

Мы идём в супермаркет и набираем еды, много пакетов, продукты на десять человек, живущих в доме. Мы брали пакет картошки, пакет крупы….

Наверное, это смотрится непривычно для них. Денег катастрофически не хватало, возможности работать не было, помогать никто не помогал. Нужно было оформить на новорождённого ребёнка пособие.

Решить проблемы не удавалось. Бюрократия жуткая, куда не обратишься. Все сбережения, которые у нас были, мы там проели. Оставался единственный выход — вернуться домой.

Да, там война, и очень страшно за детей. Но это наша Родина, и здесь наши дома. Мы были даже не в Крыму, а рядом, в Бердянске.

Рвались домой всем сердцем и мыслями. Но, когда приехали, это был, конечно, сплошной шок! Мы уезжали из одного города, а приехали в руины!

Почти полностью была разбита девятиэтажка, в ней зияла огромная дыра. Квартал «60 лет» полностью разбит, подъезды попадали, выгоревшие здания возле «Абсолюта», «Технолюкс» полностью выгоревший был. От «Манежа» буквально ничего не осталось.

В нашей квартире окна были выбиты, стёкол нет практически во всём доме, но это были лишь цветочки.

Мы тогда ещё не знали, что нам предстоит пережить, потому что приехали мы в затишье. Пару дней было затишье, то ли перемирие у них, то ли что-то еще на два дня. Мы все успокоились и даже расслабились, а потом начался кошмар по-новой.

Даже и не предполагали, что приедем с детьми в самую гущу событий! То, что было летом, когда нас не было, это было ужасно, а в октябре началась настоящая блокада, бесконечные обстрелы. Ни выехать, ни заехать было нельзя.

Позже стали пропускать в Стаханов, по пропускам. Выдавали индивидуальный пропуск, официальный, из комендатуры, на передвижение.

Ходить по городу, даже днём, было нельзя — только с пропуском. И на работу также — в любой момент могли остановить и проверить. Но мы не обижались — это правильно, это забота о нашей безопасности.

Спасибо нашим ребятам ополченцам, они соблюдали все правила предосторожности, чтобы максимально оберегать население от опасности.

Ополчение появилось много раньше, даже страшно представить, что здесь было, если бы не они. Всё держалось на них: и оборона, и жизнь города. Бывшее правительство бежало, бросив всё и всех на произвол судьбы.

Я поражаюсь стойкости моего мужа, он всё время работал здесь в городе, он никуда не выезжал. Ни на море, никуда. Он выехал лишь на два дня, чтобы нас забрать и всё.

Работали первое время без продыху, и не за деньги.

Во всём мире твердят, даже сейчас, что здесь оккупация, и российские войска введены. Ни на тот момент, ни сейчас российских войск здесь нет! А если бы были российские войска, я думаю, мы не жили бы почти восемь лет в таком кошмаре! Нас обстреливали даже сегодня, а сегодня уже 16 ноября 2021 года.

Каждый божий день обстреливают, сегодня снова по периметру прошлись. Я не знаю, кто и где видел российские войска. Я даже не слышала об этом.

Просто до войны мне довелось знать очень многих людей в нашем городе. И вот эти дети, мальчишки, которые росли на моих глазах, я их практически всех знаю, и больше половины из них погибли, защищая свой город, землю предков! Просто сердце заходится, когда понимаешь это.

Из российских войск не видела никого и не слышала. По-любому мы бы об этом знали! Были антифашисты из многих стран. Так ведь и с украинской стороны кто только не воюет: и американцы, и англичане, поляки, прибалты, грузины…

— Моему старшему ребёнку на тот момент было шесть лет. Он понимал, что творится вокруг, и чем это может закончится. У него начались большие проблемы со здоровьем, и это отзывается до сих пор. Он и сейчас боится, и боится намного больше, чем младшая девочка. Чем старше ребёнок, тем сильнее он переживает.

Мы жили в подвале, а туалет у нас был лишь на втором этаже. Бывало, что этот шестилетний ребёнок только поднимается в туалет на второй этаж, и начинается обстрел. Совсем рядом. И он терпит, он боится этих взрывов и спускается назад в подвал.

И у него была паника, я лечил его много лет от этого всего. Он просто стал бояться ходить в туалет. Ему казалось, что, если он пойдёт в туалет, обязательно начнётся обстрел, и он погибнет. Как говорится, к бомбёжке не привыкнешь.

Наверное, эти травмы останутся у наших детей на всю жизнь.

Маленькими дети часто спрашивали:

— Что это, мама?

Я отвечала:

— Да это гром.

Хотелось хоть как-то успокоить. Стали старше, и их уже не обманешь, они же понимают, что зимой не может быть грома. Им страшно до сих пор. Сейчас подвала в нашем доме нет, просто выходим в коридор. А когда в прошлом году 31-й блокпост обстреливали! Ведь это было просто жутко, даже для взрослых!

Когда вернулись из Бердянска, мы сидели одну зиму полностью в блокаде, в подвале. Так просидели с осени 2014-го и весь 2015 год. Вначале 2016-го мы перешли в квартиру. Нашей малышке было всего два месяца, когда началась война. Она подросла, но в подвале ей даже ползать негде было, даже стоя учиться было негде. Тогда мы соорудили ей кроватку из двух кресел. Вот она и научилась стоять в этих креслах, а потом как-то сразу пошла, она у нас не ползала.

Нам ещё очень повезло с подвалом. Он был надёжным и тёплым. Из дома мы принесли ковры, что-то из мебели, стеллаж, где и складывали книги, детские вещи, памперсы. Убирались строго каждый день, что бы ни случилось. Здесь был даже душ. Это здание ЖКХ до войны переоборудовали в социальную баню. И мы жили в комнате этой социальной бани.

В это время мы здесь жили на постоянной основе. Там было три комнатки, в каждой комнате — по семье. Но, когда начинались обстрелы, сюда бежали люди из соседних домов: и по десять, и по двадцать, по тридцать человек собиралось. И поэтому двери были всегда открыты в подвальные помещения, во все подвалы. На законных основаниях запрещалось двери закрывать, чтобы могли, кто как успел, вбежать и спастись.

Люди всё же гибли…

Нужно на что-то жить, и я в октябре 2014 года, оставив детей на маму, пошла работать в ЖКХ диспетчером. В числе первых погиб парень по фамилии Лобода, работник ЖКХ. Обычно, после очередного обстрела, работники шли затягивать плёнкой выбитые стекла в квартирах домов. Каждый день обстрелы! Всякий день, как по графику! Они жестоко и стабильно не просто бомбили линию соприкосновения и окраины, а именно город!

Вот, после очередного обстрела, эти пацаны, работники ЖКХ, пошли плёнкой забивать окна людям. И как-то случилось, что они выбились из графика. Начался обстрел, и убило пацана, прямо во время рабочего процесса. У него остались двое детей и жена.

Умирали и гибли люди, их хоронили прямо возле подъездов. Большей частью это было лето — осень 2014 года, когда не давали даже выйти из подвала. Этот ужас продолжился и в 2015 году.

До сих пор ещё поднимают тела, очень много тел захоронено во дворах возле домов. Только возле моего подъезда были похоронены три человека, теперь уже перезахоронили. У соседнего дома тоже много людей похоронено: не успевали, не было возможности хоронить на кладбище. Пожилые люди умирали, просто не выдержав творившегося ужаса. В моём подъезде два человека умерло от инфаркта.

Я вышла на работу. В то время ведь даже ничего не платили — война. Платить начали через восемь месяцев. Мы просто работали, не рассчитывая ни на что. Первую зарплату нам дали в мае 2015 года. Остальные, в принципе, не получили уже никогда.

Мы работали, как волонтёры, за еду. Нас просто кормили. Работали за тарелку супа, но и это очень выручало, хотя бы не нужно тратиться на еду для меня и мужа, так как дома были ещё дети и мама. Выручали запасы из подвала, мы всегда делали много закруток на зиму. Салаты, соленья, варенье. Вот это и спасало нас. Трудно представить, как выживали те, у кого не было таких заготовок. Очень помогала гуманитарная помощь, младшему ребёнку — памперсы, смеси, баночки. Это было в достатке у всех. Чтобы деткам не было голодно.

Помощь, в основном, всегда поступала из России.

От «Красного Креста» мы, по-моему, только 2016-м году получили коробки, а всё остальное — это просто люди из России нам присылали, в том числе, конфеты и многое другое, к Новому году.

Прежде, наверное, поступало в администрацию, а там уже нам распределяли по районам. Открываешь конфеты, а там рисунки! Допустим, город Таганрог, первый А-класс. Именно от людей, не от «Красного Креста». Я работала в ЖКХ до 2017 года, и всё это время помогала именно Россия! Это невероятно прибавляет сил и веры! И подписанные открытки от деток, рисуночки….

В разговор вступила Елена.

— Ира, я вот только что смотрела передачу, сейчас, в ноябре 2021 года, в Украине готовится законопроект, который должны принять. О том, что Украина в Донбассе предложит нашим людям либо фильтрационные лагеря и люстрация, либо чемодан — вокзал — Россия! Я вот, например, не представляю даже, куда я поеду из своего Донбасса. Брошу всё и всех на разграбление и надругательство? Я имею в виду свой дом и могилы предков. Уеду куда-то в Россию? Я очень люблю Россию, но больше я люблю родной Донбасс!

В России люблю быть в гостях, а мой дом здесь! Война продолжается, это понятно. Этим законопроектом они хотят вернуть нас «домой»? Сказали, что амнистии не будет. Раньше они называли нас сепаратистами, сейчас все мы, от мала до велика — боевики! Этими заявлениями они нам дают очередной «пинок под зад»!

Они просто хотят нас запугать, мы уже почти восемь лет сидим. И много разных вариантов они предлагали, но ни одного человечного!

И так, как мы были здесь, так мы здесь и останемся! Не зря говорят: Донбасс на колени не поставить!

— Представляешь, Ира, получается, что все мы и наши дети, а у многих отцы погибли, мы все — враги Украины? Все мы, по сути! Я помогала, привозила гуманитарные грузы, мой муж тоже помогал мне разгружать и развозить людям, чтобы помочь им и поддержать их. А ты, Ира, помогаешь своему мужу. И в данный момент все мы, получается, злостные враги Украины?

— Горько очень, но получается так, — вздохнула Ирина. — Никогда не забуду слова Порошенко, которые гуляли по всему интернету, когда он кричал с трибуны: «…Наши дети будут ходить в школы, а их дети будут сидеть в подвалах…. Потому что они ничего не умеют делать… Вот так мы и выиграем эту войну!»

Авианалёты, бомбы, танки, тяжёлая артиллерия, миномёты и пулемёты всех мастей обрушил он на мирные города и посёлки Донбасса. Бомбили и обстреливали детские сады, школы и интернаты. Гибли люди и ни в чём неповинные дети. Он после этого, вообще, человек?

Да, в 2014 году дети не учились, такой возможности просто не было. Первомайск был в полной блокаде, под постоянным обстрелом. Дети не ходили в школу, а просто просидели в подвалах. В Стаханове дети ходили в школу, и в каждом населённом пункте старались создать условия для обучения детей.

— Но в Первомайске это было невозможно, так как город был в блокаде. Из — за блокады, с 2014-го по 2016-й включительно, дети жили и учились в подвалах.

Город Первомайск был не просто в блокаде, он каждый божий день, по несколько раз, подвергался обстрелам. Спальные районы, детские сады, интернаты, школы. Каждый Божий день! До подписания мирных февральских соглашений в Минске. До этой даты — каждый божий день!

Я помню, как сейчас, седьмое декабря. Это была годовщина нашей свадьбы, мы сидели в подвале, мы отмечали. Скромно, конечно, отварили «макарошки»… Главное, что мы в месте, живы сами и здоровы наши детки. Война войной, но жизнь-то продолжается. Жуткие звуки обстрела, вздрагивала земля…

В тот день 120 снарядов прилетело в черту города! Сто двадцать снарядов «Града» насчитали! Больше десятка, просто, слава Богу, не взорвались. Два здания выгорели полностью, разруха, нет просто слов выразить тот пережитый кошмар! С кем они воюют? Можно их после всего этого назвать людьми?

Моей новорожденной дочери было лишь два месяца, когда я увезла её, а вернулась, когда ей было четыре месяца. Ребёнок рос, и было страшно видеть, как она реагировала на взрывы!

Вздрагивала, плакала. Старались успокоить, не подать вида, что мы тоже боимся, нам очень страшно. Не было возможности гулять с детьми. Ни свежего воздуха, ни солнца! Почти два года так.

Позже, когда подросла, она всегда подходила и спрашивала:

— А что это? А что это?

— Нам приходилось говорить неправду, успокаивая. А теперь она подросла и приходится говорить:

— Стреляют плохие парни!

Ребёнок спрашивает:

— А почему им позволяют так страшно стрелять?

А сын по звуку определяет, откуда стреляют, из какого орудия и как близко разорвётся снаряд, и нас успокаивает. Хотя самому, после пережитого в раннем детстве шока от обстрелов, наверное, гораздо страшнее, чем нам. Он научился сдерживать эмоции.

А вот дочка очень боится! Вот, например, в это воскресенье нас «кошмарили», а дочь была у бабушки.

Она писала мне СМС: «Мама, стреляют! Я боюсь, я плачу, мама! Снова стреляют!!! Я очень боюсь, я плачу, мамочка!!!»

Представьте моё состояние!

— Да, — сказала Елена, — я знаю, что моя внучка ходила в детский сад, и их учили, как правильно ручки складывать, как правильно ложиться под стеночку при обстрелах.

Ирина подтвердила: их в детском саду и в школе постоянно учат, как правильно проводить эвакуацию, как правильно защищаться, где нужно находиться во время обстрела.

Подвалы оборудованы: там есть вода и всё необходимое в этом плане. Все учителя очень стараются. Мы привыкли, и мы понимаем, что, если стреляют на улице, а ребёнка твоего нет рядом, но он в школе или в садике, значит, он в этот момент в подвале.

И мы понимаем, что ему там безопаснее. Некоторые мамы срываются и бегут, сломя голову, чтобы забрать ребёнка, в итоге, могут погибнуть сами, или уже возвращаясь с ребёнком. Мы же знаем чётко — ребёнку безопаснее с учителем в подвале: там и успокоят, и окажут помощь при необходимости, там всё оборудовано. А бежать, мало того, что панику на ребёнка наведёшь, так и на весь подвал наведёшь панику! Эмоции. Мы же научены горьким опытом, отсюда и выдержка.

Первые мои впечатления после того, как приехали в город из Бердянска, были ужасными, а то, что происходило позже, и печатными словами не выразить!

Но в те годы было много хороших людей, которые друг другу помогали. Конечно, были, извините за выражение, твари, которые в свой карман хапали.

Были и такие, говорить не хочется о них.

— Ира, — снова вступила в разговор Елена, — а я помню, в то время была в Алчевске, тогда был Алексей Борисович Мозговой. Это, наверное, единственный человек на Донбассе, которого называли не по позывному, а по фамилии. Он имел огромный авторитет и уважение у местного населения. Навёл порядок на улице, не было ни алкоголиков, ни наркоманов, было спокойно, и была огромная надежда на мирную жизнь. Многие люди с благодарностью вспоминают его и сейчас.

А у вас здесь, пусть небольшой, короткий срок, но в самое трудное для города время, руководил Женя Ищенко, позывной «Малыш». Не знаю, почему такой позывной. Это довольно высокий мужчина с твёрдым характером. Он был комендантом. Потом его жена Оля.

— Ира, ты его помнишь?

— Конечно! Были порядок на тот момент и сплочённость. Сейчас уже такого нет. Тогда же все помогали друг другу, очень переживали друг за друга, последний кусок могли отдать — сам не поешь, но другого накормишь! Настолько были все сплочены этой бедой, этим горем своей Родины. Не было споров или пьяных ссор. Даже закоренелые любители выпить не позволяли себе дебошей и непотребного поведения. Все постоянно работали, рвение людей было просто невероятным — восстановить город!

У нас были чистые города, и сейчас они чистые. Кроме тех населённых пунктов, что «всушники», практически, сравняли с землёй.

Ещё не закончилась бомбёжка, а уже бежали стеклить, защищать от непогоды, закрывать, разбирать завалы, убирать мусор, заметать тротуары и дворы. Очень хотелось работать, приносить пользу.

Мы находились, по сути, на расстоянии, менее километра от передовой. Но, слава Богу, укропов видеть не довелось. Нам не пришлось пережить тот ужас, что испытали другие!

Когда «нацики» в начале войны беспрепятственно входили в населённые пункты, они грабили, убивали, насиловали, жестоко карая непокорное, по их мнению, население, не щадя никого: от стариков и женщин, до новорожденных детей! Или, переодевшись «гаишниками», останавливали машины… В лучшем случае, после такой встречи люди оставались инвалидами.

Говорят, в начале июня, как только зашли танки сюда, сразу и ушли. Тогда наши пацаны, втроём, отбили атаку, и танки прошли стороной. Наших было всего трое! И пацанам удалось развернуть танки. И больше их не было здесь, слава Богу!

Вспоминаю: сейчас мы уже почти восемь лет в этой бесконечной Гражданской войне. Остались в памяти и страшные, яркие, как вспышки от происходящего вокруг, и те небольшие радостные моменты, которые помогали нам выжить.

Мы пытаемся отмечать каждый большой праздник, и, особенно, Новый год и Рождество, Пасху. Пусть скромно, бедно, но отмечаем, не лишая детей праздника и сказки. Для нас счастье — видеть улыбки и радость на их лицах. И радостно отмечать всем миром 9 Мая!

Работали очень много, но старались находить время для отдыха. Иначе не выжить, просто можно сойти с ума среди всего этого.

А ещё, мне буквально «впечаталась» в память такая картина: в 2015-м году, где-то в октябре, открыли первые точки на рынке: с колбаской, с хлебом, творогом. И я поехала на рынок, попросили сотрудники. А у меня ведь тоже мама и двое детей. Поехала купить творог и ещё что-то вдруг удастся.

Очередь была очень большая, длинная.

Было жутко смотреть. Я оставила очередь за творогом, недалеко бабулечка стоит. Подумала: «Куплю зелёных яблок у неё, а потом вернусь в эту очередь».

И только успела сказать:

— Взвесьте мне, пожалуйста, яблочек, и тут начинается обстрел, и по звуку взрывов было понятно, что это близко. Снаряды совсем рядом ложатся! Мы то уже привыкли и разбираемся, насколько опасно. Я посмотрела на очередь и понимаю — надо бежать, спасаться! Я знаю, где стоит машина, меня привёз водитель ЖКХ.

Я оборачиваюсь на эту очередь и меня поразило до мурашек на коже — в очереди люди стоят, и не шелохнулся ни один человек! У них настолько измученные лица, они стоят, и им всё равно.

Стоят за этим творогом, за хлебушком. В подвалах ждут их возвращения близкие, ещё более беспомощные, чем они. Большей частью это были пожилые люди. Вымученные, никто даже не присел, и не шелохнулся, так и стояли под обстрелом!

— Ира, извини, я тебя прерву, — проговорила Елена. — Ты рассказываешь, а я вспомнила, как на 9 мая было в Стаханове. Не помню, какой год, мы привезли большой венок, тогда мы в Первомайске его возложили. И в Стаханове мы тоже купили большой венок, цветы, и начался обстрел! А людей — полная площадь, что напротив ДК. Когда я услышала первое тяжёлое орудие, я дёрнулась! Ведь я не всегда находилась здесь, лишь наездами. Моя маленькая внучка рядом со мной, я немного запаниковала, думаю: «Что же делать?»

Поворачиваю голову влево, вправо, а люди стоят стеной! Никто не ушёл! И я сказала себе: стой спокойно, никуда не «рыпайся», на всё воля Божья.

Ещё я помню, как приехала в Стаханов в 2015 году. Как раз после того, большого, первого обстрела города. Света нет, связи никакой нет, и люди стоят в очереди в магазин, что у остановки.

Я подхожу, и что-то спрашиваю у одного из стоящих. У него нет ни паники, ни страха, он поворачивается и говорит:

— Ну, ничего страшного. Ну, нет связи, ну, не поговорим сегодня по телефону, и без света посидим — ничего страшного. Ну, завтра утром дадут.

Меня это так поразило! Насколько люди спокойно относись ко всему этому. Люди были просто вымотаны абсолютно, сохраняли спокойствие, экономя оставшиеся жизненные силы.

А ещё я помню, в 2015-м или в 2016-м году, нет, всё-таки 2016 год, когда Оля Ищенко попросила меня, чтобы я ей дала большой плакат на празднование.

— Людям нужно устроить хороший праздник, — сказала она, — чтобы люди сбросили накопившуюся усталость, пусть светятся улыбки и сияют радостью глаза.

И мы привезли плакат к девятому мая, и привезли большую Георгиевскую ленту.

— Лена! И я помню эту ленту. У меня даже есть видео. И я сама, и ребёнок старший нёс эту ленту, и сестра несла, — вспомнила Ирина.

— Да, Ирочка, я тоже шла в этой колонне, и меня поразило единство и сплочённость людей. Оля устроила нам такой праздник. Так принято у нас русскую зиму провожать или отмечать 1 Мая. С городскими гуляниями, транспарантами, с флагами и цветами! Организованы были выездные точки, жарили шашлыки, каши варились.

Люди встали в эту шеренгу с флагами, аплодировали и кричали: Первомайск, город — герой!

Я тоже встала, просто не сразу, фотографировала. Видела, как люди рвутся к этой Георгиевской ленте, чтобы хотя бы прикоснуться!

Я шла в этом строю и плакала, я думала: «Господи, как же это здорово! Как радостно осознавать, что мы с небольшой группой устроили такой праздник в городе. Люди ощутили это единение, и у них прибавится сил и веры».

В 2015-м году тоже девятое мая отмечали. Правда, гораздо меньше людей было на площади. Но также был митинг, и цветы возлагали. Был праздник. Но в 2016 году праздновали шире и ярче.

Отлично помню, как организовывали этот праздник в 2016 году! Георгиевскую ленту должны были пронести сначала в Брянске и других городах.

Мэры городов выверяли время, когда и во сколько пройдёт мероприятие. Не получилось в Ирмино, и Оля Ищенко говорит:

— Ну, значит, у нас всё пройдёт раньше и спокойно.

Привезли ленту в Стаханов, а людей никого нет. Я думаю: «Как же мне нести её из машины? Лента широкая. Здесь ведь, в рулоне, метров 50–70 погонных, не помню уже, но солидно получается. Что делать?»

И только мы её из машины достали, вдруг люди бегут со всех сторон! И взрослые, и дети. Лента просто «поплыла» над площадью, в окружении людей. Меня поразила сплочённость людей, и весь этот вид, всё это для меня было откровением в тот момент. Я плакала.

А сегодня такого нет. Мы понимаем, что многие пришли, получается, с Украины, позанимали важные места. Творят и решают, не всегда хорошо и не так, как бы хотелось всем. И это ещё очень мягко сказано.

Не за это в 2014-м году мы боролись и выдерживали все выпавшие на нашу долю страдания. Но это пусть останется на их совести, не может быть бардак вечным, когда-то закончится.

— Ирина, как ты думаешь, на что сейчас надеется обыкновенный человек? Ты, например, мама, у которой старшему ребёнку тринадцать лет, а младший ребёнок пошёл в первый класс?

— Знаешь, Лена, назад в Украину мы точно не пойдём! Только вперёд, в Россию, если нас возьмут.

Было бы правильно, если бы мы остались на Донбассе, и наладили просто прямые связи с Россией. Мы на своей земле и в своём доме. Ну, назад у нас точно дороги нет!

Я не собираюсь сидеть в тюрьме, и чтобы муж сидел, и моя мама, и чтобы мои дети рабами были. Вот поэтому нам нужно стоять до последнего!

— Ира, а в вашей семье говорят на украинском языке?

— Я уже стала подзабывать украинский язык. Речь понимаем, но говорить — нет, не разговариваем.

— Ирочка, я тоже до 2014-го года очень любила украинские песни: мелодичные, красивые. С радостью их слушала. Украинский язык сейчас, у кого не спрошу, тоже стали подзабывать.

Люди в большинстве своём, от всего случившегося, пережитого и увиденного, стараются вытравить украинскую речь.

— Лена, даже от услышанной по телевизору или в интернете украинской речи или песни меня начинает трясти! Столько горя, страданий, столько беды пришлось вынести людям, что невозможно принять. Просто слышать не хочется.

— Ира, ты не слышала? Они сейчас переделали детскую песенку «Облака, белогривые лошадки» про «Байрактары», что летят на Россию в облаках. И всем ордынцам (то есть россиянам) будет плохо…! Такую светлую песню изгадили.

— Лена, я понимаю, что есть люди, например, с севера Донецка! Они родились на этой земле, и там выросли, и это тоже их родина. Только раньше не разбирались, кто какой национальности и где родился, все жили дружно до этого Майдана. Мы ведь тоже были за целостность Украины! Но нас вычеркнули, словно мы люди второго сорта. И что нам делать?

Сегодня я была в парикмахерской, рядышком сидела женщина из Луганска. Я услышала, что она рассказывала своему мастеру.

Эта женщина поссорилась с родной сестрой и очень была расстроена.

— Больше общаться не буду, — проговорила она. Оказывается, она позвонила своей родной сестре, а та ей вместо «здравствуйте» кричала: «Да я сама пущу хлопцев в огород с танком, и пусть они направят пушку на ваш грёбаный Первомайск! Горите вы все там огнём! Вы там все такие-сякие, уроды, убиваете наших парней!». И даже слушать не стала, что их парни устроили ад на нашей земле и обстреливают, убивают и наших парней, и мирное население ежедневно! «Я в шоке! — говорит женщина, — ведь она даже не выслушала меня, и это моя родная сестра!»

Просто им мозги настолько промыли, и внушили, что это мы — корень всех их несчастий. Их парни гибнут, когда занимают нейтральную территорию, а наши держат оборону. Чем больше смертей этих мальчишек, тем больше ненависти будет у простого населения Украины к населению Донбасса. Это выгодно правителям Украины. Так они стравливают нас и заставляют воевать друг другом на фоне ненависти.

Конец ознакомительного фрагмента.