Рыцарь веры

Татьяна Гончарова, 2023

Ничем не примечательный паренек уходит в армию. Что ждет его в пореформенной России начала 1990-х?Выживший в новогоднем штурме Грозного, Федя Горкин не раз погибал и воскресал. Он вернулся домой цел и невредим, но разучился жить. Неизвестно, что бы с ним стало, если бы встреча с неказистым монахом. Этот старичок, непонятны, смешной и нелепый, вскоре стал единственным жизненным ориентиром для Феди. И Федя наконец видит свой путь.

Глава 2. За холмами порубежными

Хмурым декабрьским днем 900 ресковских мотострелков, и с ними Федя Горкин, добрались до аэродрома в Моздоке. Назначенный ими командовать подполковник Синицын объявил построение.

Солдаты вытянулись в строй, недоуменно оглядываясь кругом себя.

Конечно же, сейчас декабрь. Никто и не ждал, что здесь тропики. Но, Боже мой, ведь их как-никак привезли не в тундру, а на Кавказ! Где же его пышные горы, закутанные в леса, гостеприимное море, низкое жаркое небо?

Здесь должно быть море. Нет, земля, на которой они стояли, никогда не касалась моря, иначе она бы ни за что не осталась такой убогой.

Здесь должны быть горы. Нет, никаких гор не может быть под таким мутным, белесым, невзрачным небом.

Здесь должны быть леса и сады. Но разве что-то может вырасти из этой жирной серо-желтой грязи, на таком пронзительном ветру, в этом пустом, лишенном солнечного сияния воздухе? На аэродроме царил жуткий холод. И только вблизи взлетных площадок, раскаленных от непрерывных посадок и взлетов, чувствовался слабый намек на тепло.

Не прибавлял энтузиазма и внешний вид аэродрома. Чуть ли не все обозримое пространство — а его на любой аэродроме немало — было загромождено людьми и техникой. И все кругом, кроме кучки приземистых строений, непрерывно двигалось и перемешивалось. Вот, наверное, откуда пошло выражение «заваруха»…

Подполковник Синицын был, пожалуй, единственным из ресковцев, кто не расстроился от непрезентабельности Моздока и Чеченской республики. Некогда ему было огорчаться такими вещами, поскольку у него по самое горло было других, более внятных проблем. Ему надо было разбить свое «сводное подразделение» на подразделения помельче, которые могли бы самостоятельными единицами влиться куда им скажут. Больше всего Синицына беспокоило то, что этот приказ был единственной информацией, которую до него донесли.

Но приказ есть приказ. Переформироваться значит переформироваться. Синицын переформировался. Не без труда покончив с этой задачей, он крикнул:

— Не разбредаться, через полчаса посадка. Воль…

И тут у него за спиной возник некто. Этот некто его перебил:

— Разрешите представиться. Капитан 17 роты десантников Растаковского полка Барышев.

Синицын обернулся. Перед ним стоял запыхавшийся человек в бушлате без знаков отличия. Синицын назвал себя и свою часть.

Назвавший себя Барышевым не то отдал честь, не то потер висок. После чего заявил:

— Мне поручено доукомплектоваться вашими людьми. Вот приказ.

— Что за… — пробормотал Синицын. Поколебавшись, он убрал свою планшетку под мышку, и тут же ему вручили измятые ветром бумаги. Они кувыркались меж пальцев, словно буйно помешанные, не давая себя прочесть.

Наконец, ему удалось растянуть бумажки за углы, и он разобрал первый абзац. Не читая дальше, подполковник вернул их Барышеву.

— Не туда разлетелся, браток. Мы мотострелковые. Дожидайся своих и комплектуйся сколько влезет, — и наконец, улыбнулся Синицын, даже от сердца отлегло.

Вот ведь, оказывается, какой бывает у людей бардак. А он-то беспокоится из-за своих пустяков. Подумаешь, приказы запаздывают…

А Барышев словно и не слышал. Щурился от ветра и продолжал гнуть свое.

— Десантников на аэродроме сейчас нет, и, когда подвезут, неизвестно. А мне уже надо ехать. Так что гони десять своих, от кого тебе меньше толку.

— Ты… офонарел? — вырвалось у Синицына. Конечно же, вырвались не совсем эти слова, а другие, покрепче, но смысл был такой. — Если тебе все равно кого набрать, отлови кого из местных и езжай. Не дам людей!

— Слушай, ты… — и десантник тоже подсыпал непечатных слов, — у меня сказано: за счет любых наличных подразделений. Твое и есть наличное. Не твоя забота, кто мне достанется. Твоих только-то и дел, что сдать и расписаться.

— Ты мне на мои дела не указывай.

— Смотри, рапорт подам, — рассвирепел десантник.

Синицын послал его в другой раз.

Колонна мотострелков тем временем, следуя полуотданной команде «Вольно!», наполовину разошлась. С обеих ее концов отделялись солдаты и выходили из строя. И только серединка, перед которой ругались два офицера, стояла на месте и пыталась их слушать сквозь ветер.

Барышев задумчиво поглядел на мотострелков, повернулся к Синицыну и сказал ему почти в самое ухо:

— Зря ты так, подполковник.

Синицын только брезгливо перекосился. А Барышев ровно ничего не заметил.

— Зря. Я же не кому-то — себе людей прошу. И знай я, что мне их туда вести, не просил бы. Хоть приказ, хоть расприказ — ни за что бы не просил! Так ведь не идти нам туда. В резерве мы, на западе. Будем безопасность штаба обеспечивать. А тебе под Аргун. А ты знаешь, зачем мотострелков везут под Аргун?

Синицын знал только одно — что он должен это прекратить. И в тоже время он не мог себя заставить прогнать Барышева. Он чувствовал, что этот человек, высочившийся из-под асфальта у него за спиной, неспроста стал на его пути. Синицын вдруг стал надеяться, что этот капитан сейчас скажет что-то, чего не узнаешь от командования и ни от кого в мире, исключая разве что саму Госпожу Фортуну.

Барышев посмеялся бы на славу, если б мог знать про эти мысли. Меньше всего он надеялся сойти за посланца судьбы. Он только видел, что нашел верный тон, что его наконец-то слушают, и спешил продолжить:

— Я тебе скажу зачем. Будешь имитировать основной удар. Простоите немного где скажут. Чеченцы вас всех до последнего автомата пересчитают. А потом в город поедете. Чтоб они подумали, что вас там много, что все серьезно, и на вас бы и сосредоточились. Тебе еще ничего не приказали? Прикажут. Зайти туда-то, продержаться столько-то. И выйти. А не выйдешь, хрен с тобой. — Тут Барышев опять ввернул непечатные слова и сплюнул. — Я знаю, что говорю, браток! Моего соседа туда отправили. Он пошел и попросил объяснить. Ему и объяснили.

Барышев замолчал и потянул к себе планшетку из-под локтя Синицына. Планшетка поддалась легко, и Барышев едва не уронил ее в грязь. Он хотел ее развернуть, но какое-то неопределенное чувство заставило его заговорить вновь.

— Не хочешь верить мне — и не верь. А поверишь — хотя бы от десятка сопливцев беду отведешь.

И Барышев развернул отвоеванную планшетку.

— Давай по списку. Рядовые Басарев, Васнецов, Горкин, Дымов, Дятчин, Жилов и вот эти двое, Ивановы. Восемь. Тогда еще Колесников и Половников. Беру их. Распишись мне, сам все оформлю.

Синицын что-то черкнул не глядя. Барышев помолчал и, не дождавшись команды, скомандовал построение сам.

Колонна мало-помалу восстановилась. Дятчина в ней не нашлось. Барышев поматерился, махнул рукой и повел к себе девятерых оставшихся.

Так Федя стал десантником.