Тени утренней росы

Татьяна Воронцова, 2005

«Как только мужчина и женщина перестают сражаться друг с другом, они становятся счастливыми». Прекрасная мысль, которая редко приходит нам в голову. Грубые, заносчивые мужчины не встречают понимания у обидчивых, строптивых женщин – вот и вся любовь. Но если повезет встретить человека, с которым можно отпустить себя на волю, жизнь уже никогда не станет прежней! Елена не верила в любовь, которая меняет не только мир вокруг, но и самого человека. Не верила до тех пор, пока не приехала отдохнуть на древний загадочный остров Крит.

6

–…и вот она облачилась в королевские одежды, готовая войти в страну, из которой нет возврата, в мир смерти и тьмы, где правит ее сестра и ее враг, богиня Эрешкигаль. Опасаясь, что сестра может убить или пленить ее, Инанна велела своему посланнику Ниншубуру ждать три дня, после чего отправляться к остальным богам и просить их о помощи. Спустившись в нижний мир, она приблизилась к замку, у ворот которого ее встретил привратник и спросил, кто она и зачем пришла. «Я царица небес — того места, где восходит солнце». — «Если ты царица небес, то зачем явилась ты сюда — в страну, из которой нет возврата?» Инанна ответила, что пришла поприсутствовать на церемонии похорон мужа своей сестры, господина Гугаланны, и привратник попросил ее подождать, пока он доложит об этом Эрешкигаль. Ему было велено отворить перед царицей небес семь врат, но согласно обычаю перед каждыми вратами снимать с нее часть одежд. Итак, перед первыми вратами была снята шугурра, «корона равнины», с ее головы. Перед вторыми вратами был взят у нее жезл из лазурита. Перед третьими вратами с шеи было снято ожерелье из лазурита. Перед четвертыми вратами с груди были сняты сверкающие каменья. Перед пятыми вратами с руки было снято золотое кольцо. Перед шестыми вратами с груди был снят королевский нагрудник. Перед седьмыми вратами все одежды пресветлой госпожи были сняты с ее тела. Обнаженную, ее подвели к трону Эрешкигаль…

Сама не знаю, что именно в облике или характере этого парня пробудило мою годами пребывавшую в состоянии летаргии врожденную кровожадность. Глядя на его гибкое худощавое тело, простертое на пляжном полотенце или прямо на земле где-нибудь в горах, я часто предавалась фантазиям, которые служили ширмой для моих тайных предосудительных желаний: о греческих юношах, растерзанных вакханками; о царских сыновьях, похищенных и проданных в рабство; о пленных воинах-чужеземцах, чья кровь веками проливалась на алтарь Великой Богини, Матери всего сущего.

Насилие. Меня преследовали мысли о насилии. Поглаживая тонкие запястья Нейла (на правом — золотой браслет), я буквально заболевала. В своих мечтах я видела их скованными стальными наручниками, опутанными веревками, стертыми или даже содранными в кровь. Отчаянный гонщик, насмешник, шут — как бы ты повел себя, случись нечто подобное? Сновидение, прыжок во времени, галлюцинация — все что угодно. Каким бы ты оказался, если бы…

Наличие шрамов, оставшихся на месте порезов, дополнительно подстегивает воображение. Он сделал это. Сделал с досады, со злости. Значит, никаким паническим страхам перед физической болью, перед кровью он не подвержен. В таком случае, почему бы мне… На этом месте я неизменно тормозила и, во избежание недоразумений, поспешно направляла свои мысли в более безопасное русло.

Сегодня он молчалив. Но не оттого, что перегрелся, и не оттого, что ему нечего сказать, — просто опасается брякнуть что-нибудь не то. Я сижу на камне, лениво обозревая окрестности, Нейл растянулся на травке возле моих ног. Дело происходит в тенистой долине, густо заросшей лиственными деревьями и кустарником, в трех километрах от ущелья Коцифи, откуда мы выехали час назад. Здесь не так жарко, как на побережье. Запах душистых трав щекочет ноздри. Я не очень-то разбираюсь в травах, но знаю, где-то поблизости наверняка можно встретить шалфей, тимьян, розмарин и знаменитый критский орегано.

Нарочно стараясь меня раздразнить, Нейл снял рубашку, повесил ее на куст и разлегся передо мной на траве, как сонный ягуар. Застиранные джинсы туго обтягивают бедра, черный кожаный ремень подчеркивает мальчишескую стройность фигуры. Гладкая, загорелая кожа, пахнущая морем, плоские мышцы живота. На рынке рабов ему бы цены не было.

На меня он не смотрит. Лежит на боку, подперев голову согнутой в локте рукой. Один из задних карманов заманчиво оттопыривается, и, бесцеремонно запустив туда руку, я извлекаю складной охотничий нож. Ого! Довольно острый. Я провожу пальцем по лезвию. Откинувшись на спину, Нейл внимательно наблюдает за мной из-под длинных ресниц.

«Можно», — читаю я по его губам.

Можно? Что именно?

После минутных колебаний я легонько подталкиваю его в бок. Повинуясь безмолвному приказу, он перекатывается со спины на живот. Что дальше? Сердце мое стучит как шальное. Но медлить нельзя (что, если он передумает?), поэтому я проворно перекидываю через него левую ногу и с нарочитой небрежностью усаживаюсь верхом. Так-то вот, юноша… Сидеть на его мускулистой заднице очень приятно.

Он бросает на меня взгляд через плечо, и я вижу его улыбку. Коронную улыбочку лгуна, шута и хитреца. Когда она раздвигает его губы, лицо меняется до неузнаваемости. Вот такие типы по ночам совершают налеты на мини-маркеты и бензоколонки, грабят одиноких прохожих и затевают драки на дискотеках.

Стараясь держать себя в руках, я провожу лезвием ножа, для начала плашмя, вдоль его позвоночника. На коже остается тончайшая поверхностная царапина. Но руки-то, руки у него все еще свободны, и он немедленно напоминает мне об этом, щекоча внутреннюю сторону моего бедра. Он дразнит меня! Теперь я должна либо отступить, превратив все в невинную шутку, либо… Либо — что?

Отложив нож, я задумчиво поглаживаю его поясницу над поясом джинсов. Нагибаюсь и, подсунув под него обе руки, нащупываю пряжку ремня. Улыбка сползает с его лица, но он по-прежнему не оказывает ни малейшего сопротивления. Даже наоборот: приподнимается, чтобы мне было удобнее расстегнуть ремень и вытащить его из петель.

— Руки назад.

И вновь он подчиняется, только недоуменно поводит плечами, будто сомневается в серьезности моих намерений.

Старательно я стягиваю ремнем его запястья. Стягиваю туго, не обращая внимания на то, что местами жесткий край ремня так врезается в кожу, что она сразу оказывается стертой до красноты.

— Юный охотник Загрей, растерзанный неистовыми жрицами богини Геры. — Подавшись вперед, я хватаю его за волосы, резким движением оттягиваю голову назад и приставляю лезвие ножа к его шее. — Этот образ волнует тебя?

— Конечно, — отвечает он тихо, не открывая глаз.

— А ты пробовал представить себя на его месте?

Он усмехается краем рта, смущенно и вместе с тем развязно, как человек, которому есть что вспомнить. Я легонько царапаю его острием ножа. Не шею, всего лишь плечо.

— Пробовал, и даже не раз.

— Расскажи мне.

— Совсем недавно я пробовал сделать это перед сном, уже будучи знаком с тобой. А до этого… — Он снова усмехнулся. — Ну, было как-то раз. Много лет назад, еще в студенческие годы. Я заканчивал университет…

— Где?

— В Оксфорде.

Ничего себе! Маленький приемыш получил превосходное образование. Браво, дядюшка и тетушка.

— Так что же случилось в Оксфорде?

— Ну-у… — тянет он, поддразнивая меня уже в открытую, — сама знаешь, эти маленькие университетские городки — там может случится все что угодно.

— Под маской благопристойности, — подхватываю я, нацелившись острием ножа ему под лопатку, — там процветают все пороки мира. Там зреют заговоры, там… ах, гаденыш. Ты будешь отвечать на вопрос или нет?

— А тебе нравится допрашивать мужчину?

— Мальчишку, — вношу я поправку.

— О! — Еще одна короткая усмешка и ни слова больше.

— Учти, я не собираюсь развязывать тебе руки, пока ты не ответишь на мой вопрос.

— В таком случае мы проведем здесь много времени. Конечно, рано или поздно мне захочется есть, пить, курить, да и тебе, моя дорогая, все это до смерти надоест.

— Только это и заставит тебя заговорить? — уточняю я с угрожающим спокойствием. — Я правильно поняла? Только голод, жажда или скука.

Правила игры ему известны. Он говорит именно то, что должен сказать. Изображает строптивого невольника, в то время как я — надменную госпожу. Пока что это довольно забавно, во всяком случае никто не возражает.

— А как насчет боли, мой принц? Тебе разве не больно?

С этими словами я просовываю рукоятку ножа — сложенного, разумеется, — между его скрещенных запястий, после чего с намеренной жестокостью принимаюсь затягивать и перекручивать петли ремня. Нейл оказывает запоздалое сопротивление, сжимая кулаки и напрягая мышцы рук, но этим только укрепляет мою решимость разговорить его во что бы то ни стало.

— Да, — произносит он после паузы. — Есть немного.

Его высокомерие оскорбительно. Улыбка со стиснутыми зубами.

— Ты готов отвечать?

— Остынь, сиятельная, смени гнев на милость. Стоит ли ворошить прошлое? — Он закусывает губу и вздрагивает от смеха. — Ну ладно, ладно, расскажу.

— Что значит «ладно»? Ты делаешь мне одолжение, что ли?

— Нам обоим. Думаю, тебе, как и мне, не очень хочется сидеть тут до ночи.

— Наглец! Впервые вижу такого наглеца. Ну, рассказывай.

— Сперва развяжи, — говорит он тихим голосом, просительно шевельнув кистями рук.

Нагнувшись, я поочередно целую их — левую, потом правую — прикусываю зубами золотой браслет, вдыхаю запах буйволиной кожи от ремня.

— Ладно, не развязывай. Оставь, — произносит Нейл со вздохом. — Вижу, тебе это нравится.

— Я развяжу тебя после того, как услышу твой рассказ. Итак, ты жил в студенческом городке, ты оканчивал университет… и что?

— Уверена, что хочешь знать? Это достаточно скабрезная история. Лично мне потребовалось время, чтобы переварить ее. Не то чтобы я раскаивался в чем-то, раскаиваться вообще не в моих правилах, но некоторые угрызения все же имеют место. Мне жаль, что я так и не сумел искоренить в себе преступной, с точки зрения мелкобуржуазной морали, привычки превращать трагедию в фарс и возмездие в суперприз. Ужасно, не правда ли?

— Длинное предисловие, — замечаю я. — Только не говори, что я первая, кому ты об этом рассказываешь.

Он скалит зубы — гнусный обманщик, не ведающий угрызений совести. Выпускник Оксфорда с губительным обаянием шекспировского Оберона^[17].

— Должен признаться, в то время я встречался с двумя девушками одновременно. То есть не одновременно, а, так сказать, параллельно. С Чарлин я познакомился на клубной вечеринке, она только что поступила на историко-археологический факультет, а с Мэри, которая уже целый год трепала мне нервы, все собирался, да так и не смог расстаться. Глупо, да?

— Не то слово, — вздыхаю я. — Ты что же, имел их обеих?

— Боюсь, что да.

— И долго это продолжалось?

— Месяцев пять или шесть.

— За это время можно было принять решение, как ты считаешь?

— Сначала я и сам так думал. Потом решил получше узнать Чарлин. Что, если она окажется еще скандальней, чем Мэри? Так и пошло. День за днем, неделя за неделей. Они учились на разных факультетах, общих знакомых не имели. Словом, все было шито-крыто. И постепенно я успокоился, даже начал гордиться собой.

— Вот скотина!

— То же самое говорил мне мой друг, с которым мы делили комнату в общежитии. Он один был в курсе дела. Учитывая его близкое соседство, от него было трудно что-либо утаить. Не знаю, на кого из них он запал, на Мэри или на Чарлин, обе они были девки хоть куда, но в один прекрасный день не выдержал и раскрыл им глаза на все мои безобразия. Да-да, представь себе, это сделал мой лучший друг, с которым мы за время обучения в университете разве что из одной тарелки не ели.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

17

Оберон — в средневековой европейской традиции король эльфов, сын феи Морганы и Юлия Цезаря. С XV века известны случаи призывания его в магических целях под именем Обериона или Оберикома. В английской литературе (у Шекспира и др.) Оберон — грациозный и непостоянный дух, уступающий могуществом своему легендарному прототипу.