Возьми его, девочка!

Татьяна Воронцова, 2010

«Есть люди, удержать которых очень просто, и есть другие люди, удержать которых невозможно вообще никак», – слышит Вера от своего бывшего мужа, с которым рассталась давным-давно, но, кажется, не очень успешно. Появление в ее жизни молодого не то художника, не то писателя, не то бездельника с кучей странных идей в голове изменяет эту самую жизнь внезапно и необратимо. Причем, не только жизнь Веры, но и жизнь ее сына, ее младшей сестры, ее бывшего мужа и многих других людей, угодивших в паутину, которую походя плетет этот несносный тип, этот сказочник, этот экспериментатор. Так можно его удержать или нет? И если да, то как? Неужели есть только один способ – удержать, не удерживая?..

Глава 5

По дороге к дому он встретил маленькую Азиру. Серьезная и сосредоточенная, она несла под мышкой свернутый в рулон отрез шерстяной ткани.

— Тебе помочь, красавица? — спросил с улыбкой Рэй.

Девочка одарила его долгим, не по-детски внимательным взглядом, от которого у него загорелось лицо. Да, точно, она как две капли воды похожа на ту женщину из сна. Черные волосы до середины спины, губы как спелая вишня, глаза дикой кошки.

— Спасибо, я сама, — вежливо ответила Азира. И сочла нужным пояснить: — Это Кармэла, жена вождя Бастура, передала для моей матери. Посмотри. — Она отогнула уголок ткани. — Красивая, правда?

— Правда, — кивнул Рэй и заправил ей за ухо выбившуюся прядь волос. — Твоя мать сошьет тебе новое платье, и ты будешь самой красивой невестой в Ле-Ир-Кабир.

— Я буду твоей невестой, — выпалила та, покраснев, и крепче прижала к груди рулон ткани, как будто кто-то пытался его отобрать. — Так говорит Анаис, а она никогда не лжет.

— Анаис? — в замешательстве переспросил Рэй, в равной степени шокированный и признанием девочки, и своей реакцией на это признание. Он почувствовал себя польщенным. — Кому же она говорила?

— Моей матери, вчера вечером. Они думали, что я сплю. — Азира стыдливо хихикнула. — Я знаю, подслушивать нехорошо, но кто заставлял их говорить так громко?

— А что ответила твоя мать?

— Хо! — Еще один смешок, на этот раз полный бессознательного кокетства. — Она ответила, что я еще слишком мала, чтобы думать о таких вещах, а когда созрею для замужества, у меня будет возможность сделать выбор самостоятельно.

— Что ж, ладно, — сказал Рэй, продолжая любоваться ее очаровательным личиком. — Я подожду.

Азира взглянула на него из-под длинных ресниц.

— Разве ты не любишь Туирен?

Он присел на камень, нагретый полуденным солнцем.

— Я люблю вас обеих. Но не могу же я взять в жены сразу двух сестер.

— Почему? — пожала плечами Азира. — Наш отец имел же двух жен, и обе до сих пор живы.

И правда. Никто не делал секрета из того, что Азира и Туирен рождены от одного отца, но разных матерей. Туирен родилась здесь, в Ле-Ир-Кабир, и была старше Рэя на каких-то полгода, но Азира… Похоже, их общий отец, который покинул яхад еще до того, как узнал о беременности Анаис, спустя время — семь или восемь лет, — взял в жены другую, совсем юную Чармиан, которая родила ему Азиру. Каким образом Чармиан вместе с новорожденной малышкой в конце концов оказалась в Ле-Ир-Кабир, Рэй точно не знал. Это был один из тех вопросов, на которые никто не желал отвечать, в том числе сама Чармиан. Она вообще держалась особняком, слова от нее не услышишь.

Обе женщины, Анаис и Чармиан, вместе с дочерьми, Туирен и Азирой, жили одной семьей в доме Анаис и старой госпожи Сесиль. Анаис, разумеется, заправляла всем, и горе тому, кто осмеливался задеть или побеспокоить кого-нибудь из ее родственниц, старшую или младшую. Великолепная Анаис с годами превратилась в настоящую фурию, хотя все, кто знал ее в молодости, в один голос утверждали, что она не сильно изменилась. Разве что приобрела еще большую власть. Даже ее собственная мать Сесиль, в прошлом тоже не слишком покладистая, по слухам, побаивалась ее. Двадцатитрехлетнюю Чармиан Анаис называла сестрой, но относилась к ней, как к старшей дочери, и ту подобное положение вещей вполне устраивало. Все в доме безоговорочно признавали Анаис главой семьи.

Однажды Сейзмире застала своего шестнадцатилетнего сына за извлечением занозы из пальчика юной Азиры. Страдальчески сморщившись, девчушка обнимала его за шею, а он, присев на корточки, аккуратно действовал швейной иглой. Сейзмире прошла мимо, не сказав ни слова, а вечером поинтересовалась:

— Тебе нравится малышка?

— Да, — ответил он, помедлив.

— А старшая, Туирен?

— Тоже.

— Какая же нравится больше?

Он покачал головой, глядя в сторону.

— Я не знаю.

Сейзмире наблюдала за ним из-под полуприкрытых век.

— Младшая станет редкой красавицей.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю ее мать, — улыбнулась Сейзмире. — И я знала ее отца.

— Ты знала его? — встрепенулся Рэй. — Туирен с ума сойдет, если я…

— Ты не скажешь ей, — спокойно произнесла Сейзмире, — иначе больше ничего и никогда от меня не услышишь.

Он застыл без движения. Больше ничего и никогда. Значит, сейчас можно спрашивать? И он решился.

— Ее мать, Чармиан… такая молодая, такая красивая… и такая дикая. Что с ней случилось?

Сейзмире слегка вздохнула.

— Ее мир рухнул в тот момент, когда она меньше всего этого ожидала.

— Но неприятности бывают у многих.

— Ты не понимаешь. Ее мир рухнул.

— Как она попала сюда? Сама почти девочка, да еще с новорожденным младенцем. Ведь в то время, если не ошибаюсь, ей было столько же лет, сколько мне сейчас.

— А мы с тобой как попали сюда? — Сейзмире взглянула на свои тонкие изящные руки, лежащие на коленях, и машинально поправила обручальное кольцо с крупным квадратным бриллиантом, с которым не расставалась ни при каких обстоятельствах. — Когда приходит время, появляются люди, которые делают то, что должно быть сделано.

— Как Нэйджел?

Спрашивая, он пристально смотрел ей в лицо, надеясь уловить признаки… чего? Смущения? Ничего подобного. Нерушимое спокойствие, неприступная красота богини.

— Как Нэйджел.

А кто рычал как-то ночью, уподобившись разъяренной пантере: «Ты мне не муж, не брат и не отец! Не смей командовать здесь!»

«И все же мы не совсем чужие, миледи. Мы породнились через этого мальчика».

Ссора с любовником? Рэй был уверен, что нет.

* * *

Они столкнулись посреди коридора, и Данила зашипел сквозь зубы. Его смуглое лицо с россыпью мелких, почти невидимых, темно-коричневых веснушек перекосилось от боли.

— Что? — тихо спросил Алекс, сжимаясь от недобрых предчувствий.

— Ничего.

Он попытался проскользнуть мимо и скрыться в комнате, но Алекс преградил ему путь.

— Дэнни! Посмотри на меня.

— Твое какое дело?

Алекс легонько подтолкнул его обратно в ванную. Включил свет. Поняв, что сбежать не удастся, Данила круто повернулся и, усмехаясь, замер без движения, давая себя рассмотреть.

— Мне нет до тебя никакого дела, Безумный Дэн. Ровным счетом никакого. — Двумя пальцами Алекс осторожно приподнял его голову за подбородок. Повернул в одну сторону, в другую. — И если завтра тебя пристрелят, как щенка, в таверне Плешивого Джо, чей виски ты назвал однажды помоями несмотря на то, что это лучший виски на фронтире, я скажу, что туда тебе и дорога.

Яркий свет галогеновых лампочек, врезанных в белые панели подвесного потолка, заставил Данилу моргнуть, а потом и вовсе закрыть глаза.

— Сколько их было?

Данила сглотнул. Нервно, но не грубо и не зло оттолкнул его руку, присел на край ванны. Несколько секунд молча смотрел вниз и вбок, под раковину, где стояла литровая пластиковая бутылка с жидким средством для стирки цветного белья, потом нехотя процедил сквозь зубы:

— Трое.

— Что делали?

— Ты видел.

— Еще?

Со вздохом Данила принялся расстегивать рубашку. Когда он наконец снял ее и бросил на стиральную машину, Алексу показалось, что свет в помещении сделался еще ярче. Он плотно сжал губы.

— Нравится? — негромко поинтересовался Данила.

Глаза его были полны слез, которых он уже не скрывал.

— Сиди здесь, — кивнул Алекс и легонько коснулся его плеча. — Я не буду говорить, что все в порядке. Я вижу, ни черта не в порядке. Но в любом случае с этим надо что-то делать, согласен?

— Да. — Встретив его взгляд, Данила улыбнулся одной стороной рта. Довольной улыбкой, что было весьма неожиданно. — А тебя пробрало.

Алекс кивнул.

— Точно.

Он ушел и вскоре вернулся с фарфоровым блюдцем и тюбиком мази.

— Что это?

— Антибиотик, — ответил Алекс, шаря на полке в поисках ватных палочек. И добавил: — Больно не будет.

— Спасибо, доктор.

Это было сказано с такой неподражаемой иронией, что Алекс рассмеялся.

— Не говори им. — Данила прикусил губу. — Ну, Аринке… и матери моей.

— Ладно. Значит, была не просто драка?

— Нет, не просто.

— Есть какие-нибудь внутренние боли? Головокружение? Подташнивание?

— Нет.

Может, он и ждал других вопросов, но их не последовало. Хмуря брови, Алекс занимался оказанием медицинской помощи и старался предотвратить запуск внутреннего проектора, уже готового воспроизвести перед его мысленным взором сцену девятилетней давности, которую он изо всех сил старался забыть. Однако пациент о его стараниях не догадывался, к тому же был явно из тех, кого пережитый стресс делает болтливым, как сорока.

— С тобой такое было?

— Да. — Алекс помедлил. — Но я не запоминаю ощущений.

Подняв голову, Данила с любопытством взглянул на него.

— Правда? Я тоже.

И глубоко задумался.

— Помню, когда бывает больно или приятно… — Алекс сменил ватную палочку и зашел с другой стороны, — жарко или холодно… горько или сладко… Но все это воспоминания о впечатлениях, а не об ощущениях. Если болезненные ощущения сопровождаются страхом, отчаянием, злостью, то именно это и запоминается. Происходит эмоциональная привязка. Если приятные ощущения сопровождаются восторгом, воодушевлением и прочими экстазами, то запоминаются они. — Он замолчал и тронул пальцем вздутую багровую ссадину на правом плече Данилы. — Цепью?

Тот коротко кивнул.

— Только не говори, что это пойдет мне на пользу.

— Почему не говорить? Ты считаешь, это не пойдет тебе на пользу? А как же новый опыт, его осмысление…

— Падла ты, — сказал Данила, улыбаясь до ушей.

Через час он бесшумно проник в библиотеку, где Алекс, полулежа в кресле с ноутбуком на коленях, одновременно редактировал текст, курил и прихлебывал из стоящей на полу рядом с пепельницей кружки остывший чай. Как всегда разобиженная Арина дулась в спальне, как всегда озабоченная Вера жарила на кухне котлеты и рубила салат.

— Можно?

— Ты у себя дома, парень, — ответил Алекс, не отрываясь от экрана.

— Но я не к мебели, а к тебе.

— Тогда заходи.

Задвинув тяжелые портьеры, отчего в помещении воцарился уютный полумрак, Данила присел на край журнального столика. Потянулся за пачкой сигарет. На нем были те же синие джинсы, туго обтягивающие бедра, и клетчатая ковбойка нараспашку поверх белой футболки. Разбитая челюсть слегка припухла, кровь запеклась на коже коричневой корочкой.

Алекс бросил ему зажигалку.

— Если заглянет Вера, должен ли я сделать вид, что курю две сигареты сразу?

— Только если хочешь произвести на нее впечатление, — фыркнул Данила.

— Неплохой ответ.

Глядя на его лицо, кажущееся непривычно строгим в мягком рассеянном свете торшера, строгим и взрослым, Алекс подумал, что надо, наверное, дать ему возможность высказаться, несмотря на вероятный… нет, даже неминуемый наплыв собственных параноидальных флюидов.

Проклятье. Друзей у него нет, что ли? Впрочем, Арина говорила, что он в достаточной степени сумасшедший, чтобы люди старались держаться подальше от него.

— Я не знаю, как это пережить, — вытолкнул из себя Данила, дрожащей рукой поднося к губам сигарету. Голос его звучал глухо. — Я не знаю, как с этим справиться.

Отложив ноутбук, Алекс выпрямился в кресле. Посмотрел на стоящую внизу пепельницу… на ссутулившегося Данилу… опять на пепельницу…

— Рассказывай.

…переставил пепельницу на стол.

— Не могу.

Черт бы тебя побрал, парень. Вместо меня в этом кресле должен сидеть сейчас твой отец.

— Ладно, тогда спрашивай.

— О чем? — удивился Данила.

— О чем угодно.

Повисла пауза. Алекс сидел, откинувшись на спинку кресла, не спуская со своего собеседника пристального, выжидающего взгляда. Он знал: для некоторых вопросов требуется не меньше мужества, чем для ответов на них.

И вопрос, наконец, прозвучал:

— Источник силы — он где, внутри или вовне?

Алекс пожал плечами.

— По-всякому бывает. — Закурил следующую сигарету, просто чтобы занять чем-то руки. — Ты в бога веришь?

— Нет.

— А во что веришь?

— Скорее уж в дьявола, тем более и гностики утверждали, что этот мир сотворен самозванцем. Но духи стихий уж всяко есть! В них верили даже средневековые алхимики.

На улице начался дождь. Были слышны протяжные завывания ветра и барабанная дробь капель по алюминиевому отливу. Наконец Алекс вновь заговорил:

— Боги, дьяволы, духи стихий… Однако мы принадлежим к роду человеческому, и путь к нашему источнику силы зачастую усеян битым стеклом комплексов и неврозов, а самим источником оказывается то, что мы долго и яростно отвергали.

Забыв про дымящуюся между пальцев сигарету, Данила молча смотрел ему в лицо.

— Видишь ли, я мальчик из хорошей семьи. — Он слегка усмехнулся. — Не просто хорошей, а очень хорошей. С детства меня приучали гордиться этим обстоятельством, и я послушно гордился, как будто рождение у данной конкретной супружеской пары было моей личной заслугой. Гордился тем, чем гордились представители старшего поколения, и намеренно игнорировал то, что игнорировали они, а именно: наличие в наших благородных жилах некоторого количества цыганской крови. Да-да… мой прадед по материнской линии был из цыган.

— Ух ты! — вырвалось у Данилы, при этом глаза его восторженно заблестели.

— Однажды я заболел. И никто из добрых докторов не мог понять, что со мной происходит. Беспричинная слабость, отсутствие аппетита, головокружение, озноб. За три недели я прошел такое всестороннее медицинское обследование, какого не проходил еще ни разу в жизни, но единственное, что удалось обнаружить, это банальный гастрит. Между тем работоспособность моя стремилась к нулю, и все то время, что я не проводил в клинике, я проводил в постели. Моя бедная матушка, навещавшая меня ежедневно, чтобы сварить мне овсянку и положить в холодильник батон колбасы, была в ужасе, потому что от ее сына осталась только бледная тень. Проходя по утрам в ванную побриться и почистить зубы, я видел в зеркале чужое лицо с ввалившимися щеками и горящими глазами и тоже невольно содрогался от этого зрелища.

Наконец дела мои стали совсем плохи, и ко мне приставили неработающую родственницу, с которой я толком не был знаком. Чертовски унизительная ситуация: молоденькая девушка целыми днями ходила за мной, как за немощным старцем, готовила, чистила, убирала, при этом выглядела достаточно привлекательной, так что в другое время я бы с большим удовольствием приударил за ней. Постепенно мы привыкли друг к другу, и она заинтересовалась происхождением моей болезни, а главное симптоматикой. Я ответил на все вопросы настолько правдиво, насколько смог.

Конец ознакомительного фрагмента.