Моя вселенная

Татьяна Володина, 2018

«Я открыла глаза, когда самолет подлетал к Ницце и всех пассажиров попросили пристегнуться ремнями. В окно было видно море, береговая линия лазурного побережья юга Франции. Солнце, опередив нас, уже ушло на запад, и на Ниццу опустился теплый вечер позднего лета. У меня гулко забилось сердце. Получив письмо по электронной почте, я так и не поняла, будет ли Дэвид встречать меня в аэропорту или я должна взять такси и добираться сама. В письме был указан адрес виллы, и это сбивало меня с толку. Но в то же время в письме были слова: «Встреча в аэропорту. Сообщи мне дату прилета и номер рейса». Дэвид, как правило, не встречал меня, чтобы нас не увидели вместе. Исключением был только один раз, когда, встретив меня в аэропорту, он обозначил свое внимание ко мне…»

2

Но звонок из киностудии все изменил. Так три года назад я познакомилась с Джеком Уайтом, режиссером фильма, и с исполнителями главных ролей — звездой и красавцем Дэвидом Скоттом и миленькой Хэлли Смит, которая после этого фильма прочно вошла в перечень успешных и востребованных актрис. Актрису на роль меня (об этом никто не знал) искали долго, а вот Дэвид был вне конкуренции. Джек сразу же оговорил со мной кандидатуру Дэвида Скотта, и у меня никаких возражений не было. Мне он нравился как талантливый актер и не более. Фанаткой каких-либо актеров и актрис я не была. Пусть будет Скотт, решила я, режиссеру виднее. В киноиндустрии я ничего не понимала и поэтому больше помалкивала. Дэвид Скотт снимался в то время в другом фильме, и Джек объявил, что будет его ждать.

Идея попробовать Хэлли Смит на роль «меня» принадлежала Дэвиду. Она всем понравилась и, пройдя кастинг, Хэлли была утверждена на роль. А мне, честно, было все равно. Хэлли? Пусть будет Хэлли. Так Дэвид выбрал такую «меня», которая совсем не была похожа на меня. Я — брюнетка ростом выше среднего, худая, с синими глазами и короткой стрижкой (после расставания с Максом я отрезала длинные волосы), а мисс Хэлли Смит — миленькая блондинка ниже меня ростом с темными глазами и восхитительной фигурой. Этакая соблазнительная и сексуальная блондинка с пухлыми губками. В любое время, какая бы мода ни была, мужчинам (настоящим) всегда нравится такой тип женщин. Это у них заложено природой в мозг, и поэтому глаза, как под гипнозом замечают в толпе именно такую блондинку. В данном случае я говорю не о любви, а об их предпочтении… Я не стала утверждать и настаивать, что моя героиня совсем не такая, а вот та, с которой герой ей изменяет, возможно, и такая. В этом и была вся проблема. Как писал мне Макс, у них был просто секс, а соблазнился он ее формами: «Дорогая, прости. Она для меня ничего не значит. Это получилось случайно. Просто секс. Ты должна мне поверить. Люблю я только тебя». По-видимому, словами «люблю только тебя» я должна была утешиться и простить его, но мне их не хватило.

Удивительно, как у мужчин все хорошо сочетается? Любит он только тебя, одну единственную на всем белом свете, а спать хочет со всеми женщинами с соблазнительными формами, которые привлекли его внимание. И при этом мы, женщины, должны утешаться тем, что так природа их создала. Удобная позиция. Но это действительно так, и с природой не очень поспоришь. Но есть и другой аргумент. А «случайно» — это даже тогда, когда сексуальный объект он сажает в свою машину, привозит в ваш дом, открывает ключом дверь вашей квартиры и укладывает его в вашу постель? И это все случайно, а вам клянется, что любит вас, и только вас, и думает о вас каждую минуту, по-видимому, за исключением той, когда в вашей постели ее, простите, трахает. Не люблю это новомодное словечко, но в данном случае оно точно определяет этот процесс.

Когда Джек подвел Дэвида ко мне, чтобы нас познакомить, я удивленно на него уставилась: не ожидала, что он настолько красив и молодо выглядит в жизни — высокий, стройный, со светло-русыми волосами и дивными большими зелеными глазами. Его длинные, удивительно прямые и густые ресницы отбрасывали тень на лицо, отчего взгляд казался необыкновенно таинственным и сексуальным. Снисходительная улыбка ярких и сексуальных губ блуждала на его лице, и он показался мне очень раскованным. При виде его у меня гулко застучало сердце, во рту стало сухо, и я с трудом сглотнула, а потом почувствовала, как внутри все сжалось от страха. Его красота поразила меня, а уверенность, которая читалась в этих роскошных глазах, испугала меня. Руки опустились, и цветы, преподнесенные Джеком, упали на пол. На мгновение у меня закружилась голова. Я как сейчас вижу Дэвида, поднимающего цветы, его нежную улыбку и ямочки на щеках.

— Джек, — обратился он тогда к рядом стоящему Джеку. — Ты говорил, что наш автор молода и хороша, но чтобы настолько молода и дивно хороша, я и подумать не мог.

Проговорил он это чувственным баритоном. Его голос звучал нежно, как музыка.

Я понимала, что для него это одна из дежурных фраз. Он всем своим естеством говорил всему миру, что мил, добр и способен на дружбу — и не более того. Меня это устраивало, и я расслабилась, выдавив из себя подобие улыбки. И потом, выбор партнерши явно говорил, что я не его тип. «Вот и отлично, — успокаивала я сама себя, — мне меньше достанется сюсюканья и его внимания».

Надо мной взяла шефство помощник режиссера Мэг — худая, высокая брюнетка с длинными волосами, которые она собирала в хвост. Я так никогда и не увидела ее с другой прической. У нее был резкий и громкий голос, и Дэвид всегда морщился, когда она делала объявления, но своего недовольства не высказывал. Мэг знала все, всех и обо всех. На следующий день после моего приезда и знакомства со съемочной группой я знала все о Дэвиде Скотте, Хэлли Смит и Джеке Уайте. О других членах съемочной группы предполагалось, что я услышу позднее. Я была благодарным слушателем — молчала как рыба, пила воду, закатывала глаза и стеснялась сказать, что она меня достала. По-видимому, у меня был до такой степени жалкий вид, что Мэг наконец сжалилась надо мной, пообещав, что мы еще поболтаем, а сейчас мне следует отдохнуть… Оглушенная Мэг до бесчувственного состояния, я и предстала тогда перед Джеком и Дэвидом, о котором Мэг сказала, что он входит в число (я уже не помню в какое) самых сексуальных мужчин планеты. Правда, она не уточнила, кто этот список составил.

— Ты должен ей понравиться, иначе она отклонит твою кандидатуру, и роль ты не получишь, — зычно рассмеялся Джек, а я еще больше сжалась под взглядом Дэвида.

Наверное, предполагалось, что и я должна засмеяться, но я так и не нашла в себе сил, чтобы это сделать. Подобные наигранные сцены меня просто убивали, и поэтому я продолжала молча существовать на фоне цветущих кустарников и яркого солнца.

— Ты должен знать, это было ее главным условием, — поддразнивал того Джек, и ему явно доставляло удовольствие мое смущение.

Я была в замешательстве. Со стороны Джека было невежливо говорить обо мне в третьем лице в моем присутствии. Мне так и хотелось ему крикнуть: «Эй, вы не забыли, что я здесь?» Я вспыхнула и поняла, что начинаю краснеть, а это мне совсем не свойственно. В ту минуту я отдала бы Дэвиду номер «первый» в любом списке.

Дэвид внимательно и несколько смущенно посмотрел на меня, чтобы удостовериться, действительно ли я такая нахалка, как утверждает Джек, или он шутит. А возможно, он почувствовал, как бестактность Джека смутила меня. Я почему-то подумала, что он сейчас сам откажется от роли и со страхом в голосе пропищала:

— Вовсе нет. Я признательна вам, что вы согласились… Вы самый красивый из всех моих знакомых мужчин, — ужаснувшись от произнесенной фразы, я решила продолжать говорить до полного своего провала. — И… и вы замечательный актер.

Дэвид склонил голову набок и внимательно стал разглядывать меня. Наверное, он только сейчас по-настоящему увидел меня. Дежурная сексуальная улыбка сползла с его лица, и это успокоило и воодушевило меня.

— Я признательна Джеку, что именно вас он пригласил на роль и не начинал съемки. Вам спасибо, что согласились сниматься в нашем фильме, но если вы откажетесь, я не буду в обиде.

Услышав то, что я произнесла, у Джека поползли брови вверх и открылся рот, но говорить он не стал, а только вздохнул. Дэвид с трудом сдержал смех, но смешинки в глазах выдавали его. «Будет знать, как не следует со мной разговаривать» — пронеслась в моей голове мысль и улетела прочь, а я от страха продолжала тарахтеть:

— Мне раньше не доводилось писать сценарии, это мой первый опыт, — мне бы сейчас заткнуться, но, заметив, как Дэвид сощурился и заулыбался, дав понять, что разгадал мой ход, я, как заведенная жалко пропищала. — Но подходит ли роль вам? Я и подумала, что вы, наверное, откажетесь от нее.

Не успела я договорить свой спич, как улыбку на лице Дэвида словно корова языком слизала.

— И не подумаю, — строго отрезал он, сверкнув на меня глазами. — Мне понравился материал, и я хочу изобразить того парня. Он интересен мне. Ваш первый опыт неплох. Мы потом вместе его доработаем во время съемок.

Затем он поклонился, развернулся и ушел. Джек растерянно извинился передо мной и потопал за Дэвидом, что-то бормоча себе под нос.

«Неплох?» «Вместе доработаем?» Он что, псих? Я ему не девочка. У меня перехватило дыхание. Я тут перед ним распинаюсь, абсолютно искренне пою дифирамбы тому и другому. На самом деле просто хотела сказать правду, а получилось неловко, и я почувствовала, как горячая волна пробежала по моему лицу. Дэвид потом мне рассказал, что вид у меня был обиженной девочки, которая вот-вот заплачет, отчего глаза превратились в два огромных озера. «Своей непосредственностью ты меня просто сразила, и от твоих глаз я чуть не задохнулся», — вспоминал потом Дэвид.

А потом… потом начались его придирки к сценарию. Это была пытка. Он требовал от Джека постоянно вызывать меня на съемки. Я упрямилась, но прилетала и начинала орать на них за то, что они перекраивают мой — я так и кричала: «Мой, мой» — сценарий. И потом я старалась меньше встречаться с Дэвидом. Он пугал меня своей уверенностью в суждениях и подчас ослиной упертостью, а если на съемочной площадке была неразбериха и бардак, как он говорил, или что-то было не по его — вспышками гнева и ярости. В этот момент укротить его могли только Джек или мое появление на площадке. Увидев меня, он словно сдувался, переставая орать, но продолжая пинать все, что попадало ему под ноги. Дэвид был не такой, как все, он был особенным во всем: красота, какой я не встречала раньше, заразительный смех и неуемная ярость, вдумчивость и стремление доводить все до конца, страстность в работе и жизни, доброта и нежность к женщинам и в то же время категоричность своих суждений о них.

Однажды, разыскивая Джека, я наткнулась на него и Дэвида, сидящих под тентом и громко смеявшихся. Дэвид весело и громко доказывал Джеку, как притворны женские слезы:

— Ты понимаешь, — наклонившись к Джеку, говорил он безапелляционно веселым голосом. — Они слезы используют как средство заставить нас уступить им и исполнить их прихоть. Они плачут, чтобы добиться своего. Искренне они плачут крайне редко. Вот поэтому ее слезы меня просто бесят. Это все уловки и притворство.

Джек в ответ громко хохотал. Я же была шокирована словами Дэвида, поэтому не стала подходить к Джеку, развернулась и вернулась в отель. Услышанные тогда слова глубоко засели у меня в голове. «Под «они», — решила я, — нужно понимать «женщины вообще», а «ее» могло обозначать любую из знакомых ему женщин, скорее всего, его жену, или, возможно, даже меня». От этой мысли меня передернуло. В словах Дэвида было столько цинизма, что позднее, встречаясь с ним, у меня мурашки бежали по телу. «Ну, моих слез ты не увидишь», — решила я, но слов своих так и не сдержала.

А взгляд Дэвида я чувствовала постоянно, его близость меня пугала. Находясь под его постоянным наблюдением, я словно проснулась после трехлетнего сна и стала чувствовать все обостренно. Причиненная Максом боль еще жила во мне, и я изо всех сил пыталась закрыться от любых чувств. Но внимание Дэвида давило на меня. Он осторожно наблюдал за мной и никогда не приближался близко. Я чувствовала себя маленькой букашкой, которую внимательно и с наслаждением рассматривают под микроскопом, а когда насмотрятся, займутся ее препарированием.

Правки в сценарии были, как правило, незначительными, но от меня требовали немедленного присутствия на съемках, и я как минимум была с ними неделю, а затем улетала к себе домой. Мои отлеты больше походили на бегство, а прилеты были такими частыми, что мне казалось, что я живу в воздухе в прямом и в переносном смысле.

Я шла у них на поводу и соглашалась практически на все их требования, только чтобы не задерживаться на съемочной площадке, но наотрез отказалась изменить последнюю сцену. Дэвид находил какие-то нелепые причины и звонил мне по ночам, убеждая, что я не права, что в жизни так не бывает, что моя героиня твердолобая дура. Да-да, именно так он и говорил: «Какой же нужно быть твердолобой дурой, чтобы, любя парня, не дать ему шанс. Она просто засранка».

Итак, я — твердолобая дура и еще засранка, Макс же — парень, которому нужно дать шанс, а я — засранка, которая не хочет дать ему этот гребанный шанс. Мило, ничего не скажешь. Мне всегда после этого хотелось послать его куда подальше, но в последний момент что-то останавливало. Я могла и Джеку, и Дэвиду привести свой довод, который остановил бы их требование, но Дэвид, как и все другие, не должен был знать, что это моя история.

В течение трех лет после расставания с Максом я мечтала только о покое. Моим единственным желанием было все забыть и ничего не чувствовать. И я почти добилась, но чего это мне стоило?! Я писала, много писала, продолжала работать в журнале и писала. Побывала во многих странах, познакомилась с добрыми и не очень добрыми людьми, и мне этого было довольно. И вот мое сердце снова билось как безумное только от одного голоса Дэвида, его запаха, когда он был рядом, только при мысли о нем. Я сходила с ума когда видела его и когда не видела — тоже. Вот поэтому всегда категорически отказывалась прилетать на съемки, ссылаясь на занятость. А он бесился и требовал у Джека моего присутствия. Это все походило на перетягивание каната. Так Джек в очередной раз уговорил меня прилететь.

В тот раз в аэропорту я не нашла машину съемочной группы. Встречал меня Дэвид собственной персоной, сославшись на свободный день от съемок. Когда мы подошла к машине, Дэвид открыл ее переднюю дверь, и я, не задумываясь, села на переднее сидение рядом с водительским креслом. Это было моей ошибкой. Дэвид, закрыв за мной дверцу машины и обойдя ее, сел за руль. Вот он совсем рядом, и я понимаю, что хочу, чтобы он обнял меня… Я знаю, я уверена, что, если он сейчас это сделает, я не буду возражать. И он переступил границу между нами. Из своего мира он решительно шагнул в мир мой. И это случилось, когда он взял мое лицо в свои ладони, заглянул в мои глаза, а потом время словно остановилось. Я видела только его яркие и такие желанные губы, которые медленно приближались к моему лицу, вот они приоткрылись и я, наконец, их почувствовала на своих. Поцелуй был долгим, нежным и восхитительным. Он опустил веки, и его ресницы закрыли от меня зеленый свет его глаз. Голова кружилась, мысли мои путались, я млела и таяла в его объятиях. И теперь, когда я закрываю глаза и вспоминаю Дэвида, вижу его полуоткрытые губы, которые собираются поцеловать меня.

За роль Макса в нашем фильме Дэвид получил второй «Оскар». Фильм был номинирован на премию «Оскар» в пяти номинациях, в том числе за лучший сценарий. В итоге получил два. Второй достался Джеку за режиссуру. Я отказалась присутствовать на его вручении. По красной дорожке Дэвид прошагал, держа за руку свою красавицу жену. Затем в Интернете появилось много фотографий Дэвида, обнимающего счастливую «ее». Прекрасно. Все как я и предполагала. Так я смогла избежать постыдного и болезненного разочарования. Точнее, этим я насладилась сидя на диване и уткнувшись в колени. Они целовали друг друга, как и полагается в такой день, а со сцены он благодарил ее («дорогую мою жену») за поддержку и понимание, когда не мог уделять ей своего внимания. Я же утешалась тем, что в это время мне уделялось более чем пристальное внимание. Джек, выступая с «Оскаром» в руках, в числе тех, кого он благодарил, упомянул и меня, поблагодарив за понимание и умное сотрудничество. Он так и сказал: «Спасибо тебе, Крис, за твое умное сотрудничество. Ты была нам всем добрым другом».

Все были счастливы, и я была за них от души рада. Я искренне считала, что так и должно быть, что это его праздник и его семьи. Ну а я, поскольку не член его семьи, снова писала, летала, работала, встречалась. Одним словом, жила своей жизнью и любила его, ожидая звонка или электронного письма. Джек после праздничного вечера позвонил и отругал меня за то, что я не появилась на вручении. Это он тогда сказал мне, что награду им подарила я, согласившись изменить последнюю сцену, которую так талантливо сыграл Дэвид. «Это была та самая вишенка на торте, которая сделала свое дело», — сказал он мне и чмокнул в телефон. С Джеком мы теперь добрые друзья, как и с его женой и детьми, с которыми он меня познакомил в Париже.

С Дэвидом мы не виделись уже больше трех месяцев, а если быть точной — сто два дня и десять часов. Это не самый большой наш перерыв, но дался он мне в этот раз тяжело. Я очень скучала по Дэвиду, и каждая новая разлука с ним становилась все мучительнее. Я понимаю, что бывают обстоятельства сильнее нас и что я все знала о нем, когда три года назад позволила сердцу любить его. Дэвид — звезда, он замечательный актер, он известен во всем мире, у него куча поклонниц и фанаток, объединившихся в клубы. А еще Дэвид женат на красивой, даже очень красивой, женщине и у них две красивые девочки, его дочери… их дочери… Я стараюсь не думать об этом. Чтобы быть с ним хоть день, хоть час, а я не могу не быть с ним, мне необходимо было принять это как данность, как истину, что за днем последует вечер, а за ним наступит ночь. Связав узлом все чувства, мешавшие мне любить его, я спрятала их глубоко-глубоко в моем сознании. Все отошло за эту черту. Остались только Он и Я.