Личная жизнь женщины-кошки

Татьяна Веденская, 2017

В жизни Фаи Ромашиной наконец-то «все очень хорошо», но появление новой начальницы в отделе ставит с ног на голову всю Фаину жизнь. А тут еще так некстати переезд к любимому мужчине. Проблемы одна за другой сыплются на девушку. Фая оказывается на волосок от тюрьмы. Она уверена: ее подставили. «Кому понадобилось меня уничтожить, зачем?» – не перестает спрашивать себя Фая. Ромашина намерена выяснить, кому выгодно ее убрать. Но получится ли у нее добиться правды и найти виновника ее бед?

Глава 5

Каждый день приходит, чтобы начать жизнь с чистого листа… и закончить неразборчивыми каракулями

Мы добрались до «Надежды» раньше, чем «Скорая», что было бы вполне забавным, если бы не было печальным. Или даже пугающим. Я лично вообще не понимаю, как эти так называемые «кареты» успевают к своим больным в условиях тотального трафика и всяких придурков, мешающих проезду. Если бы я была водителем «Скорой», я бы, наверное, больше людей задавила, чем спасла. Потому что бесят, знаете ли.

Мы ехали спокойно и молча, потому что, если бы я начала говорить, то сразу стала бы кричать. Нервы. У меня их было слишком много — компенсация за нечеловеческое спокойствие Апреля. Откуда у человека столько хладнокровия, спрашивается? Неужели его ничего не может напугать или расстроить? Неужели даже на смертном одре он будет лежать — благородный высокий старец с прекрасной осанкой и красивым оттенком седины — и говорить, что это нормальный, естественный ход вещей и что нужно просто дышать?

— Ты какая-то напряженная, — сказал вдруг Игорь с неожиданно приятным беспокойством в голосе.

— Да, ты считаешь? А обычно, когда моя сестра одна сидит в комнате с какой-то чокнутой, это меня страшно расслабляет.

— Сарказм — защитная реакция, — примирительно бросил он.

— Она самая, — рявкнула я. Меня бесило все: и то, каким спокойным Апрель был, и то, каким красивым. Даже когда он усталый, раздраженный и без пиджака, на него хочется смотреть не отрываясь. И его хладнокровие аккуратно намекало на то, что его чувства ко мне не могут быть глубокими. Эта темная зелень, этот омут в глазах. Что я буду делать, когда Игорь разобьет мне сердце? Как я могла довести ситуацию до такого?

— Я не думаю, что у клиентки Лизы настоящая клиническая депрессия. Честно, я уверен, что все наладится. Ты зря только срываешься.

— Конечно, зря. Ведь люди нервничают и волнуются только и исключительно по собственному желанию, верно? Все в мире легко поддается контролю, да? Нет ничего невозможного для человека с интеллектом?

— Так, я списываю все это на остроту момента.

— С чего ты взял, что там не может быть ничего серьезного? Ну вот как можно такое говорить?

— Потому что она выла, — пожал плечами Апрель. — А пациенты в клинической депрессии ведут себя иначе. Рыдать, выть — это ведь нормальная реакция на стресс. А те, кто действительно в депрессии, могут вообще не вызывать подозрений, казаться совершенно нормальными, только очень тихими. Одна моя пациентка говорила, что задыхается, даже когда дышит. Она обычно сидела очень тихо, не двигалась, не шевелилась — совсем. А однажды ее нашли утром на полу, еле откачали. Задохнулась, пытаясь повеситься на простыне. Хотя это просто невозможно сделать, да там и не на чем — ни люстр, ни крюков. Это же психиатрическая больница, но она все равно пыталась. Привязала простыню к ножке кровати и тянула…

— Кошмар, — прошептала я. Игорь вздрогнул, посмотрел на меня так, словно только сейчас вспомнил, что я сижу рядом на соседнем сиденье.

— Да-а уж, — протянул он, сворачивая к психологическому центру «Надежда». — Смотри-ка, а «Скорой» еще нет.

— Может, уже уехали? В смысле увезли?

— Тогда бы твоя сестра уже взорвала телефон звонками, — резонно заметил Игорь, припарковываясь так, чтобы оставить въезд для «Скорой». Зона, размеченная специально для этих целей, была уже заставлена другими машинами. — Ты сегодня на тренировку поедешь? Саша тебя на весь день отпустил?

Два вопроса, каждый из которых застал меня врасплох. Про тренировку я забыла — весь этот переезд сбил меня с толку. Это ведь был первый день совместной жизни, и я словно ходила по минному полю, а сегодня утром из квартиры Апреля — нашей с ним квартиры, которую мы теперь арендовали вместе, если уж на то пошло, — я фактически сбегала, как дезертир с поля боя. Про форму я даже не подумала.

И Саша никуда меня не отпускал. Саша вообще больше ничего не решал.

— Как это ты просто ушла?

— У меня сразу крыша поехала, когда я услышала Лизкин голос. Ты же знаешь, она только недавно из больницы. А что, если ее опять заберут? А Вовка? Я запаниковала и не подумала. Там еще была какая-то девица, сидела за Ванькиным компьютером. Нас все равно всех выкинут и приведут новую команду.

— Так-так-так, дай мне подвести промежуточный итог, — перебил меня Игорь. — У вас в отделе новый босс, которого ты даже не поставила в известность, что уходишь. Я правильно понял? Это логично! Просто и со вкусом. Развернуться и уйти, не сказав ни слова после того, как этот самый босс спросил тебя о вашей интеграции… чего с чем?

— Не важно. Мне просто не везет. Каковы шансы, что меня не уволят? Ты же понимаешь, что уволят все равно! Им просто, наверное, нужны основания. Вот они их и ищут! — грустно пожала плечами я, открывая дверь в центр «Надежда». За ними, прямо передо мной, в просторном холле, выстеленном пыльным ковролином, стояла Лизавета.

— Как это уволит? Кто уволит, кого? Тебя? Почему? — тут же разразилась она вопросами.

— Так, я не понимаю, у тебя что, своих проблем не хватает? — окончательно озверела я. — Меня препарировать сегодня не будем. Где твоя сумасшедшая?

— Тише! — моментально вытаращилась сестра, и я поняла, что сумасшедшая сидит тут же, в коридоре, и смотрит на меня возмущенным и немного смущенным взглядом.

Сумасшедшую звали Зинаида. Ей было за сорок, точнее не скажешь, ибо ей могло оказаться и сорок два, и пятьдесят два — с одинаковой долей вероятности. Однако на сумасшедшую она никак не походила. Что, руководствуясь изуверской логикой моего всеведущего Малдера, как раз намекало на то, что сумасшедшей она вполне могла оказаться на самом деле. Зинаида была женщиной простой, без изысков. Бесформенный свитер с не до конца отстиранными пятнами неустановленного происхождения (вполне может быть, что и от кофе), темно-синие, немаркие джинсы туго обтягивали ее внушительный зад.

— Игорь, спасибо, что согласились приехать, — залебезила Лизавета, пока мы с Зинаидой враждебно сверлили друг друга глазами.

— Меня очень убедительно попросили, — серьезно сказал Игорь, слегка кивнув в мою сторону. Лизавета тут же зарделась.

— Я не хотела вас отрывать, но тут сложный случай.

— Фаина сказала, вы уже вызвали «Скорую»? Что именно произошло? Почему их до сих пор нет?

— Они передали куда-то вызов. В… психиатрическую. — Лиза была бледная, но держалась уверенно, особенно теперь, когда мы с Малдером были рядом. Как говорится, никто не умер, и ладно. Они разговаривали между собой так, словно ни меня, ни тем более Зинаиды тут вовсе и не было.

— Пила? — спросила я, прервав напряженное молчание.

— Смотря что, — обиженно буркнула Зинаида, откинув назад увесистую тяжелую косу. Я давно уже не видела женщин с косами. Молодые вообще их не носили, предпочитая отутюженные до неестественности ровные блестящие волосы. С возрастом волосы становились все короче — удобно ухаживать. Но у Зинаиды была шикарная коса. Раритет. Глаза тусклые, но большие, когда-то голубые, теперь помутневшие, с желтизной. Наверное, здоровье шалит.

— Таблетки?

— Фестал я выпила, — буркнула Зинаида.

Я пораженно замолчала. Лицо женщины было красным, помятым, с неровными пятнами от слез. Буря пронеслась, а следы остались. Я попыталась представить, как бы Зинаида прыгала из окна, но не смогла. Нет, прав Малдер: те, что воют, не вешаются.

— Муж бросил? — неожиданно спросила я.

— Не бросил, — покачала головой она.

— Гуляет? — продолжила зачем-то задавать вопросы я.

— Ну и что? — неожиданно обиделась она. — Ты-то что, тоже психолог?

— Боже упаси. Мне хватает этих двоих, — усмехнулась я, показав глазами на сестру с… да как бы его называть-то? Сожителем? Ха-ха!

— Красивый, — протянула Зинаида безо всякой зависти в голосе. — С такими-то хуже всего.

— Не говори. Страшное дело, — согласилась я.

— Мой тоже красивый… был. Да бабам разве есть разница? С пузом или нет, все одно. Он говорит. Улыбается. А я не могу прямо, хочется в морду дать. Я же знаю, я была у нее — у другой. Гуляет он от меня. Вот Лизочка все хочет, чтобы я примирилась с собой. Чтобы приняла свою жизнь. А на черта она мне такая? Сыну пятнадцать, и он тоже все знает. Обедать к ней ходил. Ты понимаешь, какой позор? Сын там жрал. Так она ему еще и денег дала на новые кроссовки. Целых три тысячи. Я работаю в кафе, помощник повара. Я что, кроссовки не куплю своему сыну? А? Она вообще какое право имеет в мои дела лезть?

— А муж чего? — спросила я.

— В смысле? — опешила Зинаида. — Муж ничего.

— Вообще ничего? Не знает, что ли?

— Конечно! Я не говорю ему ни о чем. Не дождется. — Зинаиду аж передернуло от возмущения. — Я скажу, ага, так он сразу к ней и ускачет. Знаю я такие истории. Поймают с поличным, а муж тут же лапки свесит и давай уходить к другой. И все. Так и кукуют.

— Кукуют, значит, — вздохнула я. — Из окна прыгать-то не будешь? По ночам рыдать?

— Не знаю пока, — покачала головой Зинаида и насупилась. — А тебе что за дело? Бессмыслица какая-то. Зачем психиатрическую-то вызвали?

— Ты хоть видела, что психолог твой беременная? А? Ну куда на полу валяться?

Конец ознакомительного фрагмента.