Загадай желание

Татьяна Веденская, 2013

Говорят: если в сердце твоем живет сильное желание, оно непременно сбудется. А еще говорят: если желание не сбудется, то его и не было. Правда это или нет, решили проверить четыре подруги – Анна, Олеся, Нонна и Женя. Каждая загадала свое сокровенное желание и выпустила на волю – пусть плывет по воде вместе с венком из весенних цветов. Прибьется к берегу, значит, не судьба – желание не исполнится. Если же поплывет вдаль, уносимое быстрым течением, значит, жди, скоро сбудется… Только жизнь… такая забавная штука! Все желания подруг исполнились. Но того ли они хотели?

Явление Анны

Нонна огляделась вокруг в растерянности, но ни лицо расслабленного Ванюшки, ни бледная и явно чем-то потрясенная Олеся, ни Женька ничего не знали. Да что там, не знала даже свекровь Анны, Полина Дмитриевна (в народе иногда называемая Бабушкой Ниндзя за исключительное умение бесшумно появляться в самый неожиданный момент), — она стояла на кухне в стареньком халате и с нескрываемым подозрением рассматривала содержимое холодильника.

— Ее нет? Как это? А где она? — спросила Нонна, — она не могла припомнить, чтобы Анна хоть раз пропустила их встречу.

— Понятия не имеем! — ответил хор голосов. Ванюшка зевнул.

— Но она хоть звонила? Может быть, что-то случилось? Куда она уехала? А где дети?

— Дети на месте, у компьютера, — фыркнула Бабушка Ниндзя. — Не понимаю, чего они там все смотрят в этом Интернете? Прямо как заговоренные, все трое сидят и пялятся. Выкину я его.

— Кого? Сашку или Володю? — хихикнул Ванюшка.

— Сдурел? — Полина Дмитриевна вынырнула из холодильника. — Я не о детях же, я об этом вашем говорящем ящике! И, кстати, — свекровь Анны прищурилась и пристально взглянула на Ванюшку, — не ты ли, мил-человек, слопал вишневый пирог, который я детям собиралась после ужина давать?

— Он-он, Полина Дмитриевна! — кивнула Женька, чтобы хоть как-то отомстить Ваньке. Она забыла, что ела пирог вместе с ним, так что немедленно поплатилась за стукачество, была сдана на растерзание тоже.

— Я вот не понимаю, чего вас дома-то родители не кормят? — заворчала свекровь, доставая с полки пакет муки, чтобы напечь блинков деткам. Конечно, была угроза, что и блинки пострадают от Ванькиного нашествия, но что ж теперь, не кормить внуков и внучку?

— А я же одна живу, — напомнила Женька. — Снимаю квартиру. Некому меня кормить.

— Это да. Мужика-то у тебя все равно нет, — подметил Ванюшка, доставая с полки венчик — взбивать тесто. — Хочешь, я тебя пригрею? Нет? Ну, наше дело — предложить. Так что взбивать? Я готов!

— Я сама, иди уж, — фыркнула Полина Дмитриевна, но Ванюшка настоял. Он всегда помогал ей по мелочам, что примиряло свекровь с фактом постоянного присутствия в доме невесткиного брата.

— Так где же она? — беспокоилась Олеся.

Бабушка Ниндзя только пожала плечами и еще пуще сосредоточилась на сковородках, делая вид, что не слушает разговоров. Анны не было уже с обеда, но и до обеда она вела себя как-то странно. Встала позже обычного, на вопросы отвечала как-то пространно и рассеянно, не стала завтракать. Все металась, раскладывала посреди гостиной какие-то вещи, потом ушла в ванную, и Полина Дмитриевна могла поклясться, что она там плакала. Она как раз в тот момент «совершенно случайно» стояла около двери… минут десять стояла и слушала. Определенно, невестка издавала характерные звуки, хотя решительно ничего плохого у них не случилось. Детки были здоровы, Сашка с Вовкой в садике, Машенька в школе, все в порядке. Потом Анна попросила свекровь забрать детей из сада, а сама улетела быстрее, чем ее успели хоть о чем-то спросить.

— Может, в поликлинике? Или в собесе? Может, дали какое-то внеочередное пособие по многодетности? — предположила она, потому что, как ни старалась, никаких других вариантов придумать не могла. Чтобы невестка вот так уехала и ничего никому не сказала — такое случилось впервые за все четыре года, что они жили тут, в этой квартире, без Володи.

— А не могла она поехать к клиенту? Вдруг кто-то срочно позвонил? — предположила Женька.

Нонна хмыкнула.

— Да, ее срочно вызвали сделать кому-то маникюр или стрижку. Буквально выслали за ней вертолет, так что теперь она спасает внешний вид какому-нибудь министру. Ты хоть сама-то подумай!

— Я просто предположила, — обиделась Женя, которой уже давно порядком поднадоел покровительственный и насмешливый тон Нонны. Учитель — это не профессия, это образ жизни.

— Если бы у нее был клиент, она бы позвонила, — уверенно сказала свекровь.

— Да вернется, куда денется, — пожал плечами Ваня. — А вы можете и без нее поиграть в ваши карты.

— Да разве в этом дело? — возмутилась Женька. — Неужели ты нисколько не волнуешься о сестре?

— А может быть, у нее кто-то завелся? — предположила Нонна, разглядывая семейные фотографии, развешанные по стенам. Фотографий было много: и Аннины детские фотки, и снимки с ее детьми, и, конечно, миллион фотографий Владимира.

— У Анны? Ты с ума сошла? — накинулись на нее все. — Это невозможно! Ты же ее знаешь, она бы не стала!

— А что такого? Не всю же жизнь ей одной куковать? Извините, Полина Дмитриевна, — кивнула Нонна. Свекровь, покачав головой, переключила внимание на шипящие на сковородке блины.

— Но ведь это нормально, разве нет? — продолжила Нонна. — Ей всего двадцать семь лет, она красивее всех нас, вместе взятых, она добрая, с прекрасным характером…

— И с красивыми волосами, — зачем-то добавила Женька, разглядывая с отвращением свое отражение в зеркале. О волосах Анны ходили легенды. Все интересовались, какими средствами она пользуется, чтобы добиться такого великолепного блеска и сияния своих длинных, до пояса, густых соломенного оттенка волос. Все без исключения приходили от них в восторг и тут же влюблялись в Анну — сотрудники ДПС, мужчины нетрадиционной ориентации и даже кошки! Анна могла бы выиграть мировую войну, если б вышла на поле противника с распущенными волосами. В свое время Нонна привела Женю к Анне со словами, что если кто и может вернуть Жене уверенность в себе, то только Анна. Уверенности не прибавилось, но Анну Женя уже не могла променять ни на какого другого мастера-парикмахера.

— У нее трое детей! — буркнула Полина Дмитриевна. — У нее нет времени на глупости! Она должна думать о семье.

— Надеюсь, она делает глупости прямо сейчас, — пробормотала Нонна. Потом она замолчала, и все замолчали. Как-то сразу стало понятно, что все пришли именно к Анне, а друг с другом их связывает совсем немногое. Впрочем, все здесь присутствующие так или иначе познакомились с Анной благодаря Нонне (Ванюшка, конечно, не в счет, ему повезло от рождения, мерзавцу), а они были лучшими подругами с самого детства.

Олеся переехала в Москву из Владимира, чтобы поступать в театральный, и поселилась у своей бабушки, занимавшей двухкомнатную квартиру в том же доме, где проживало семейство Нонны, но только в соседнем подъезде. Потом, не прошло и двух лет, как бабушка умерла, и Олеся осталась в ее хрущевке одна — в наследницах. Повезло. Все ее владимирские родственники завидовали ей. Но Олеся чувствовала себя одинокой и потерянной, совсем одна в большом городе, где к тому же никто особенно не верил в ее талант. Вот тут-то и появилась Нонна. Она первая заговорила с Олесей, после того как заметила, что та рыдает на балкончике. Квартиры, хоть и были в разных подъездах, соседствовали по одной стене и по балконам.

— Что случилось? — спросила она, развешивая выстиранное белье.

— Я не понимаю, что я тут делаю — в этом городе, — пробормотала Олеся, и через пять минут они уже сидели вместе на маленькой кухне Нонны, заставленной банками с консервированными помидорами, и Нонна учила Олесю, как ей следует жить.

— Тебе нужно больше общаться с нормальными людьми. Все актрисы — змеи, — сообщила Нонна так, будто это была секретная информация.

Потом Нонна познакомила Олесю с Анной, которой как раз нужны были любые клиенты, чтобы выплачивать деньги за квартиру, которую она, положа руку на сердце, не могла теперь себе позволить. Если что и сближало Анну и Нонну — так это катастрофическая финансовая недостаточность.

Олеся теперь стриглась и делала маникюр чуть ли не трижды в неделю, даже когда ей это было совершенно не нужно. Анна стала кем-то вроде ее личного стилиста, Олеся теперь даже майку без одобрения подруги не могла купить. С Нонной же Олеся общалась с опаской — ее приводили в трепет властный голос учительницы и желание всеми командовать. Хотя… чуть позже Нонна оказалась ей очень и очень полезна.

— Ну а у тебя чего стряслось? — спросила Нонна, заметив, наконец, что Олесю бросает из жара в холод и обратно. — Что, не пригасили сниматься в продолжении рекламы про кариес?

— Нет-нет, — подключился Ванюшка. — Она узнала, что пролетела мимо «Оскара», да, Олеська? И в этом году тоже? Так близко — и снова мимо?

— Что вы к ней пристали? — возмутилась Женя. — Может, у нее больше нет желания сниматься в рекламе кариеса! Это был такой абсурд, честно говоря, только после этого я поняла, как тяжела актерская жизнь.

— Да уж, тяжело оно — бремя славы. Да, Олесь? Скажи, часто ли тебя узнают на улицах? Не пытаются тебя почистить щеткой? — острил Ванюшка.

— Отстань! Между прочим, главное не то, что именно играть, а как играть, — насупилась Олеся.

— И ты была великолепна в этой роли. Сара Бернар, разрушающая зубы со всей неотвратимостью гнева Божьего. Критики с нетерпением ждут продолжения!

— Нет, надо все-таки сдать тебя в военкомат! — Женя всплеснула руками и швырнула в Ваньку скомканной салфеткой.

Ванюшка увернулся с легкостью пантеры — сказалось его увлечение альпинизмом.

— Надеюсь, ты в нее не сморкалась? А скажи, Олеся, если тебе предложат сыграть Венерическое Заболевание, ты тоже согласишься? — Ванька явно не собирался останавливаться на достигнутом. Только одно могло его обезвредить — немедленное тотальное уничтожение.

— Максим вернулся, — пробормотала Олеся, и все замолчали.

Все, включая Ванюшку, застыли, как парализованные, и уставились на Олесю. Женька так и продолжала сидеть с открытым ртом и салфеткой в руке. Нонна помрачнела и собралась было что-то сказать, но лишь покачала головой. Наконец она встала, перенесла свой стул и села напротив Олеси на манер плохого полицейского.

— Что ты сказала? — переспросила она тихо, разделяя слова по слогам.

— Максим вернулся. — Олеся тут же пожалела, что не дождалась Анны. Теперь она была беззащитна пред лицом Нонны всемогущей и карающей.

— Это какой Максим? — притворно равнодушным тоном продолжала Нонна. — Тот, который ушел от тебя со словами, что ты душишь его талант?

— Да, — скорее кивнула, чем сказала Олеся.

— Тот самый, который тебе изменял с твоей же двоюродной сестрой из Владимира? В твоей же квартире? Я ничего не путаю? Тот, который называл тебя бездарной идиоткой? Причем не просто так, а при нас? Этот Максим? Тот, который сказал, что если он когда-нибудь захочет детей, то не от тебя?

— Нонна! — воскликнула Женька голосом, полным боли и сочувствия. Не хотела бы она попасть под ее горячую руку. Женька отличалась от всех умением сопереживать чужим бедам, причем в этом своем умении она доходила до абсурда. Могла разрыдаться, вспомнив, как на ее глазах кого-то обрызгали грязью из-под колес. Или целый день переживать из-за истончения озонового слоя. Теперь вот она искренне страдала из-за того, как плохо Максим Померанцев обращался с ее подругой Олесей — такой беззащитной, такой уязвимой и, чего уж там, не слишком удачливой актрисой. Не бездарной, конечно, но… Впрочем, если уж на то пошло, то из всех них, тех, кто собирается тут, у Анны, чтобы посудачить и убить время, только у Олеси была настоящая мечта. Все остальные хотели только каких-нибудь пустяков. Если уж разбираться, только Олеся горела тогда, когда все остальные тихонько тлели.

— И что же? Он вернулся? И ты его пустила? — Нонна сощурилась и замолчала. Олеся молчала тоже и рассматривала стену с Анниными семейными фотографиями. Чем дольше она молчала, тем яснее становилось, что да, пустила, конечно.

— Как ты могла?

— У меня не было выбора, — пробормотала она.

— Не виноватая я, он сам пришел? — хмыкнул Ванюшка. Даже он косвенно поучаствовал в большой, вселенского масштаба, драме под названием «Померанцев бросает Олесю».

— У него остались ключи. Я совершенно забыла об этом. Если бы я знала, я бы дверь поменяла, не только замок. Вы же помните, я сожгла все его фотографии, я выкинула его книги, что, к слову сказать, я уверена, он мне никогда не простит.

— Не простит? — ахнули Нонна и Женя в один голос. — Да наплевать на то, чего он простит, а чего нет. Поганой метлой его надо гнать! Он тебе уже не нужен, ты уже прекрасно обходишься без него. Кстати, мне просто интересно, а с Лерой он все еще «дружит»?

— Я не знаю! — воскликнула Олеся в панике. Лерой звали бывшую девушку Померанцева, с которой он все еще время от времени встречался и с которой у них нередко случался дружеский секс. Леру Олеся ненавидела даже больше своей двоюродной сестры. Сестра была — на один раз, а Лера была — Лера, от Леры Олеся не смогла избавиться и за два года. Померанцев говорил, что, если бы он был умным человеком, он бы давно послал к черту всех этих Олесь и женился бы на Лере. От одной мысли о Лере Олеся закипала как чайник.

— А ты спроси у Померанцева, спроси! — Нонна рвалась в бой. — А то вдруг они «дружат» прямо сейчас. Может, он вообще задумал сообразить из вас большую шведскую семью?

— Отстань.

— Я второй раз дежурить у тебя дома не буду, — бросил Ванюшка, которому в свое время пришлось целых три дня просидеть с Олесей в ее квартире. Народ волновался, как бы она чего с собой не сотворила, на что она, по мнению Вани, способна не была. Все три дня она сидела перед индийским сари, пожалуй, единственным подарком Максима за все два года, и смотрела в одну точку.

— Я не понимаю, зачем он вернулся, — пробормотала Олеся.

— Не в этом дело. Важно то, почему ты сейчас впадаешь в ступор. Скажешь ему, чтобы он ушел, и все.

— Я не уверена, что смогу, — замотала она головой. Щеки ее раскраснелись, и, откровенно говоря, Олеся вдруг поймала себя на острейшем желании вскочить и побежать обратно, домой, пока ОН еще не ушел.

— Не сможешь — мы Ванюшку попросим. Да, Ванюшка? Сходишь с нею?

— Ну уж нет. Я не пойду. Этот самовлюбленный кретин меня нервирует. Я могу с ним подраться, а мне карма не позволяет драться. И потом, он сильнее. Пусть лучше Нонна идет — у нее рука тяжелая. И голос. Она зайдет, включит свою трубу иерихонскую, скажет: «Так, и что ты тут делаешь, Померанцев? Быстро к директору!»

— Знаете, — встрепенулась Олеся. — Когда я зашла, он посмотрел на меня так, словно ожидал увидеть меня, все еще убитую горем и разбитую. Думал, я все еще жду его возвращения. Он был уверен, что я все еще живу одна. Я ведь могла уже быть с кем-то. Он мог бы прийти туда, а там мой новый парень. А?

— Ему плевать на тебя. Ты понимаешь это? Ему на всех плевать, он уверен, что мир крутится исключительно вокруг его высокообразованной, талантливой задницы.

— Не пойму, в чем выражается его талант? — вмешалась Женька. — Ты говорила, что он пишет книги? Но я ни одной пока в продаже не видела. Статейки, знаете ли, это ерунда. Обзор итальянской архитектуры? Ой, держите меня, я уже зеваю.

— Его талант выражается в тех, с кем он дружит. В том, что он родился на Малой Бронной. Тоже мне, талантище! — фыркнула Нонна. — Так что мы будем делать?

— Я не знаю, — моментально поникла Олеся. — Самое обидное, что мне должно быть наплевать на него, да? Но единственное, о чем я думаю, это о том, что в квартире у меня бардак и что он из-за этого теперь обо мне подумает. Мне стыдно, что у меня не убрано! Я просто жалкая личность, да?

— А вот это мне нравится! — разозлилась Нонна. — Женька, ты это видишь? Ты помнишь, как она клялась, что она больше о нем не вспоминает? Что встречаться с таким человеком — себя не уважать. И что она даже не посмотрит в его сторону, если встретит на улице?

— Я не встретила его на улице, он сидел в моем доме и смотрел мне прямо в глаза. Мне некуда было отворачиваться. Я оказалась не готова, но я сбежала. Это же хороший знак?

— А чего он-то хотел? — спросила вдруг Женька.

Олеся на секунду замерла, а потом вдруг пожала плечами.

— А я не знаю.

— Он предложил сойтись снова?

— Я поняла так, но я могла и ошибиться. Максима никогда нельзя понять до конца.

— То есть, возможно, он просто предложил тебе некий утешительный сеанс секса? — хмыкнул Ванька. — Одноразовая акция, как в Групоне. Может, ему негде было переночевать? Он же свои апартаменты так и сдает, наверное, — предположил Ванюшка. — А с тобой он и на квартплате сэкономит, и на проститутках.

— Фу! — вспыхнула Женька. — Это уже грубо.

— Естественно, он сдает квартиру, не работать же ему, как простому смертному, в офисе менеджером. С его-то талантом! — Ванюшка злобно улыбнулся и, встав с дивана, снова направился к холодильнику, игнорируя убийственные взгляды Полины Дмитриевны. — С Олесей у него любовь с интересом, у него там лежбище.

— Ну, а что я должна была делать? — взмолилась Олеся. — Вызывать полицию? Кричать «караул»? Он уже был внутри квартиры, как же вы не понимаете!

— Ты должна была сказать ему твердо «пошел на хер» и выставить вон! — лютовала Нонна. — Ты что, всерьез хочешь, чтобы все началось снова? Оставим в стороне весь тот кошмар, что мы все пережили, когда он тебя бросил. Давай лучше вспомним, как это было, когда он с тобой жил.

— Я помню, — закивала Олеся, чувствуя, как слезы накапливаются в уголках глаз и норовят прорваться наружу.

— И то помнишь, как он ушел прямо посреди твоего спектакля в театральной студии, а когда ты спросила, почему он так сделал, то он сказал, цитирую, что он давился и его тошнило от вашей игры, причем в одно и то же время, так что ему срочно понадобился туалет? А когда мы его поймали с твоей сестрой, он тебе же сказал, что это все из-за того, что ты стала невыносимо скучна и с тобой рядом больше пяти минут нельзя находиться?

— Не надо! — взмолилась Олеся. Но Нонна не собиралась останавливаться:

— А когда он назвал тебя самой безвкусно одетой девушкой во всем Строгино? А сколько раз он называл тебя толстой? Тебя! — Нонна встала и вытерла пот с лица, так она была возмущена. — А когда он выставил тебя из твоей собственной квартиры в два часа ночи, потому что ты, цитирую, мешала ему сосредоточиться на статье?!

— Что? — вытаращился Ванюшка, которому эта история была неизвестна.

— Да, я помню, — кивнула Олеся, а глаза ее вдруг неожиданно для всех высохли и взгляд стал злым. Да, она помнила, как она звонила ему потом, а он не брал трубку до самого утра. Когда же они с Нонной пришли, чтобы восстановить попранные Олесины права, Максим вышел в коридор полностью одетым, сказал, что из-за Олеси у него случилось «нервное расстройство», и ушел… на пять дней. Она прорыдала все пять дней на плече Анны, но потом Максим вернулся, и все началось снова.

— Мы тоже все помним. — Нонна немного успокоилась и села на свое место. — Ты должна его бросить. Немедленно. Выставить, если надо, с полицией.

— О, я так и вижу это: во всех новостях — известный журналист, культуролог Померанцев был выставлен с полицией из квартиры бывшей любовницы, никому не известной начинающей актрисы.

— А что? Между прочим, отличный черный пиар. Только надо проследить, чтобы приписали фамилию Олеси. Никому не известная актриса Олеся Рожкова.

— У вас есть что-нибудь? — спросила Олеся почему-то у Ванюшки. Тот кивнул, вызвав тем самым недовольство Полины Дмитриевны. Она фыркнула — все-то он знает о том, где и что лежит в их доме, — и ушла, захватив тарелку с блинами. Оставлять их на кухне она не решилась. Тем более теперь, когда дорогие гости собрались выпивать, наплевав на то, что хозяйки дома вообще не наблюдалось. Куда катится мир!

— Будешь красное или белое? — поинтересовался гостеприимный Ванюшка. — Или сразу водки?

— Будешь много пить — опять будут проблемы в театре, — напутствовала Нонна, категорически изымая из списка вариантов водку. — Эта вода забвения тебе ни к чему.

— Я хочу о нем забыть, но не могу. Это сильнее меня, понимаете? — оправдывалась Олеся. Она залпом выпила полный бокал красного вина, словно это была простая вода.

— Ты пролежала на диване две недели, мы кормили тебя с ложечки. Женя, ты помнишь?

— Не дай бог такого, — кивнула Женя, суетливо разливая вино по бокалам.

— Он писал в своем ЖЖ, что такая женщина, как ты, тянет его вниз. Он сказал, что если бы он не уехал, он бы повесился, помнишь? Я боюсь, что всем нам не потянуть еще хоть миллиметр Максима Померанцева. Ты слышишь? Это дорога в ад!

— Прекратите! Я же пришла, чтобы вы мне помогли! — воскликнула Олеся. — Наверное, мне не стоило сюда приходить.

— Мы желаем тебе добра, — заявила Нонна. — Мы составим план и не допустим повторения этого кошмара.

— А никого не интересует, что я думаю об этом? — вспыхнула Олеся.

— Будет гораздо лучше, если мы тут подумаем за тебя, ты себя дискредитировала еще в прошлый раз, когда чуть не улетела к нему в Италию только потому, что он позвонил тебе спьяну и сказал, что почему-то вспоминал о тебе. Он просто держит тебя на поводке, играет как кот с мышью. Пришло время взять свою судьбу в руки, — категорически заявила Нонна, подразумевая, что, конечно же, судьбу Олеси теперь возьмет в свои руки именно она, Нонна. Эта работа всегда была ей по плечу, а от Олеси теперь будет требоваться только одно — слушаться.

Олеся покачала головой и вцепилась в бокал с вином — третий по счету.

Посреди этого весьма талантливо разыгранного монолога Нонна вдруг запнулась — она увидела Анну. Та стояла в глубине коридора, ведущего к входной двери, и молча смотрела на всех. Нонна не знала, как долго она там простояла. Возможно, что долго. Анна молчала и смотрела на них странным, рассеянным взглядом. Нонна улыбнулась и помахала рукой. Все обернулись, увидели Анну и также принялись вскакивать с мест, оживляться и оглядываться. Теперь все будет хорошо. Анна придет и поправит все, она успокоит тех, кто беспокоится, примирит тех, кто не может найти общий язык. Она найдет решение и найдет слова, чтобы каждый понял, почему нужно поступить именно так. Она не осудит и не потребует от них ничего — никаких действий, никаких обещаний. Анна залечит раны и исцелит мертвых одним безмятежным взглядом своих прекрасных светло-серых глаз.

— Вот и ты! Ань, представляешь, Померанцев вернулся. И эта наша тютя его не выгнала, а сидит тут и рыдает, говорит, что не может без него, — сказала Нонна.

— Я не знаю, что делать! — поправила Нонну Олеся. — Я не говорила, что не могу жить без него! — добавила она, хотя про себя она и отмечала то, что ей ужасно хочется немедленно подняться и броситься обратно, к себе домой, посмотреть, там ли он еще. Олеся говорила себе, что надеется на его уход, но мысль о пустой квартире заставляла ее сердце сжиматься от разочарования.

— Ну, а ты что думаешь, — как ей поступить? — спросила Женя у Анны.

Та сделала несколько шагов, вошла наконец в просторную гостиную и остановилась.

— Должна она его немедленно прогнать? — задала Женя второй вопрос.

— Я не знаю. Откуда я-то могу знать? — Анна пожала плечами и принялась развязывать платок, завязанный на ее шее мудреным узлом.

— Нет, но что ты об этом всем думаешь? — хором спросили все.

Анна беспомощно посмотрела на Олесю, и в глазах ее почему-то промелькнуло отчаяние.

— Я не знаю! Слышите вы или нет? У меня закончились уже ободряющие речи, честно. Мне вообще не до вас!

— Анна! — ахнули все в полнейшем неверии. — Ты что?!

— Ничего! — воскликнула она, бросила на стол сумку и выбежала из комнаты.

Через секунду дверь в детскую захлопнулась. Вся компания осталась сидеть в таком глубоком шоке и потрясении, что в гостиной воцарилось гробовое молчание. Нонна растерянно пялилась на опустевший коридор. Ванюшка закрыл глаза так, словно бы собрался медитировать. Олеся, никем не сдерживаемая, почувствовала отчаянное желание пойти и броситься на шею Максиму. Женя потянула руку к бутылке на столе, взгляд ее соскользнул на сумку Анны. Из внешнего кармана почти наполовину выпало на стол потрепанное удостоверение — пропуск на Ваганьковское кладбище, в колумбарий. Женька кивнула и прикрыла рот рукой.

— Анна была у Володи, — пробормотала она и кивнула на сумку.

— Ах, вот оно что! — воскликнули все с пониманием и моментально расслабились.

— А ты говоришь — у нее кто-то завелся. Только не у Анны, — добавила Женя.

— Господи, вот ведь есть на свете настоящая любовь! — воскликнула Олеся, вытирая слезы. Если Анна была у Володи — это все объясняет.