Маски трёх эпох. Посланники

Татьяна Буглак, 2021

Какая она – Российская империя 1802 года? Чем жили тогда обычные люди и вельможи, и каково современному человеку оказаться в самом начале правления "русского сфинкса"? Это и должны узнать Деми и Лант, послы Шалорна при дворе императора Александра Павловича. Впереди путешествие по эпохам. Помни только одно: не верь глазам своим!

Глава 2

— Ждём аудиенции у императора, — устало глядя на Шалорна и Тана сказал Лант. — Просто так уехать нельзя, мы же — «слуги дьявола».

Он усмехнулся, вспомнив, как нас тут называли. Придворные, разумеется, за глаза, а вот люди попроще — те орали нам это с невероятным наслаждением, избавляясь от страха иного мира, вторгшегося на знакомые улицы столицы.

То, о чём мы говорили, касалось очень серьёзного вопроса — возможной поездки по стране. Официальным объяснением было стремление познакомиться с Россией во время летнего затишья в столице, когда многие разъезжались по своим имениям. На самом деле мы планировали стать кем-то вроде послов доброй воли, создать в провинции благоприятное впечатление о народе Лорна, заинтересовать людей наукой. И ещё — об этом знали только мы четверо — выбрать место для переселения, если Александр согласится на предложение Шалорна.

Шёл конец июля по юлианскому стилю. В Петербурге стояла влажная, изматывающая жара, от которой не спасали ни зелень многочисленных садов, ни прохлада речек и каналов. Последние, наоборот, ухудшали положение: мелкие и грязные, они зацветали, плодили комаров, а то и вызывали вспышки тифа. Все, кто мог, жил в это время за городом, даже император жил в загородной резиденции, появляясь в Зимнем только по воскресеньям, ну а мы — на пришвартованной у Английской набережной яхте. Точнее, ночевали или принимали официальных посетителей, всё остальное время нанося визиты и ведя переговоры. И ждали ответа императора. Ждали так же, как за месяц до этого — согласия Александра на принятие нашего посольства.

***

Двадцать седьмого июня яхта в сопровождении нескольких украшенных флагами судов направилась к устью Невы. От услуг лоцмана мы отказались, потому что бортовой компьютер намного лучше любого местного специалиста знал все мели и течения.

Переход начался ранним утром, но в устье реки мы вошли лишь к полудню. Мимо проплывали застроенные какими-то сараями низкие берега Васильевского острова слева и Нового Адмиралтейства — справа, потом показалась набережная, на которой толпился народ, ожидая невероятного чуда — корабля без парусов и вёсел. И они получили своё зрелище. Огромная серо-стальная яхта прошла, почти не создавая волн, и встала у назначенного места, словно пришвартованная прочными канатами, которых в действительности не было.

Я наблюдала за людьми. Вот богатый офицер красуется, держа треуголку в руках и картинно выставив ногу, а потом обалдело таращится на реку и становится как родной брат похожим на протиснувшегося к парапету безусого подмастерья в деревенских рубахе и портах. Вот бородатый купец в русском кафтане, рядом с ним жена в расшитом золотом кокошнике и парчовом сарафане. Вот наверняка прислуга из богатого дома — в дешёвой, но европейского кроя одежде. А это, наверное, лифляндец: похож на русского, но вместо портов штаны до колен, чулки и грубые кожаные башмаки с пряжками.

Кто-то смотрел, разинув рот, кто-то восторженно кричал, кидал в воздух шапки и шляпы. Но не меньше было тех, кто испуганно крестился, плевался, выставлял вперёд нательные кресты и иконки. Некоторые, протискиваясь вперёд, старались доплеснуть до яхты святой водой из поливных и стеклянных кувшинчиков и бутылок, кое-кто даже умудрялся кинуть в яхту такие склянки. Оцепившие набережную полицейские безуспешно старались выловить этих метальщиков.

Мы с Лантом понимали, что люди боялись. Боялись так, как боятся чёрта религиозные фанатики, как суеверные прихожане у нас боятся вышек связи и пресловутых инопланетян. Да, это самое точное сравнение: нас боялись так, как сельские бабки боятся энэлошек. Мы своим существованием рушили мир этих людей. Мир насильно вырванных из деревенского быта крепостных, мир набожных купцов, городских юродивых, малообразованных попов, стращающих паству бесами и адом, мир едва освоивших грамоту, но хорошо лопочущих по-французски щёголей из мелких дворянских семей. И мы должны были убедить их всех, что мы — не дьяволы, не антихристы, что мы не несём вреда им и их миру. Но сначала нужно было убедить в этом Александра и его приближённых.

***

Настало двадцать девятое июня — день аудиенции у императора. С раннего утра мы с Лантом были на ногах, готовя посольские дары и повторяя про себя официальные речи. Мичмана ещё в первый день нашего прибытия в Петербург отозвали с яхты, так как его присутствие теперь могло восприниматься как вмешательство в вопросы дипломатии. На яхте кроме нас осталась одна Жюли. Она немного оправившаяся после болезни и тяжёлых воспоминаний о службе у княгини, с несколько нервной весёлостью помогала мне одеваться.

— Ой, мадам, как же вы не боитесь? — болтала девушка, укладывая мои волосы и то и дело роняя украшенные александритами шпильки. — Этот русский царь! Говорят, русские совсем дикие, не как французы. А вдруг он рассердится на вас и сошлёт в Сибирь? И платье ваше не для дворца совсем. Ну разве можно в чёрном? Княгиня всегда говорит, что женщина должна быть прелестна, как нимфа, а строгость в одежде пристала лишь дурнушкам да думающим о скучных делах старым девам… Простите, мадам!

Она испуганно прикрыла рот ладошкой, сообразив, что повторяет слова бывшей хозяйки, а этого горничной делать никак нельзя.

Я рассмеялась:

— Это моё мундирное платье, Жюли. Оно и придумано, чтобы говорить о делах. И разве оно мне не идёт?

— Ой как идёт, мадам! И как вы хорошо будете смотреться рядом с витаром! Просто чудо! А как они испугаются ваших подарков?

— Они предупреждены, — успокаивающе улыбнулась я.

На самом деле я намного лучше Жюли понимала, куда мы с Лантом идём и чем это может закончиться. Конечно, не Сибирью, ведь послы неприкосновенны. Но дипломатический скандал станет как минимум серьёзным ударом по репутации Лорна, а то и погубит все наши планы в самом зародыше.

В полдень на набережной появилась торжественная процессия. Десять лейб-гвардейцев верхами, за ними какие-то придворные чины, тоже на лошадях, предназначенная для нас карета в сопровождении пеших лакеев, открытые коляски для посольских даров и снова гвардейцы верхами. Подобный церемониал, но намного более роскошный, использовали при заключении мира или восстановлении дипломатических отношений с крупными державами. Обычные послы получали малую аудиенцию, о которой сохранялись всего несколько строк в дворцовых журналах, да и то не всегда. Но мы были тёмными лошадками, представителями неизвестного, но потенциально могущественного государства, вот церемониймейстеры и изменили всё под сложившиеся условия, чтобы и уважение оказать, и не особо распускать пёрышки, если причина окажется не такой сто́ящей.

Поддерживаемый одним из лакеев свиты обер-церемониймейстер торжественно вышел из кареты и по наклонному переходнику поднялся в шлюз жилого уровня яхты, в котором выстроились робо-лакеи в роскошных ливреях. Мы с Лантом ждали у специально для этого случая открытого парадного лифта. Я, соблюдая одновременно светский и дипломатический этикет, подала гостю руку, и мы поднялись на верхнюю палубу. Церемониймейстер впервые оказался в подъёмнике, да ещё и с прозрачными стенками, и едва сдержался от испуганного возгласа, только на мгновенье излишне сильно сжал мою ладонь.

Следующие полчаса мы пили кофе и вели пустой светский разговор, ожидая, пока робо-лакеи перенесут в коляски дары и выстроятся за этими колясками, чтобы шествовать в торжественной процессии. Потом мы трое вышли из яхты и сели в роскошно украшенную карету без гербов, запряжённую восемью лошадьми цугом.

Девушки часто мечтают прокатиться в такой вот карете. Это же так красиво! Ага В кино!!

Ободы резных золочёных колёс обиты железом, а ехать-то не по асфальту, а по очень неровному булыжнику. К тому же рессоры у кареты довольно примитивные, так что ощущения от поездки напоминают прогулку по стиральной доске. Да и сиденья в карете жёсткие, набитые конским волосом. В общем, не завидуйте дамам восемнадцатого века.

Ехали мы медленно и торжественно. Хорошо, что расстояние не очень большое, но полчаса потратить на каких-то два километра — это много.

И вот мы подъехали к Зимнему дворцу, ещё не совсем такому, к какому привыкла я в нашем мире. Наиболее заметное отличие — стены были окрашены не в зелёный, а в желтовато-песочный цвет, что делало здание более камерным и уютным.

У Посольского, будущего Иорданского подъезда стоял почётный караул, отдавший нам честь под бой барабанов и литавр. Обер-церемониймейстер и гофмаршал помогли нам выйти из кареты и повели во дворец, немного нервно поглядывая на шедших за нами робо-лакеев.

Переход по анфиладам первого этажа, отдающие нам честь солдаты, едва сдерживающиеся, чтобы не перекреститься при виде кукол-лакеев. Торжественно-бесстрастные дворцовые арапы, распахивающие перед нами створки огромных дверей. Широкая Посольская, будущая Иорданская лестница, деревянная, а не мраморная, какую в нашем мире сделали после знаменитого пожара.

Я шла, стараясь сохранять на лице маску спокойной уверенности, но это, кажется, получалось не очень хорошо. В висках билась мысль: мы с Лантом единственные люди нашего времени, кто видит Зимний таким, каким он был до пожара. Всё, что меня окружало, в нашем мире погибло почти два века назад.

На втором этаже нас провели в предназначенную для послов комнату, где мы могли немного отдохнуть, собраться с мыслями и в последний раз перепроверить все посольские дары. Так делали во время обычных торжественных аудиенций, но нам этого не требовалось. Все дары были давно распределены и несли их не робо-слуги — последние просто создавали необходимую массовку.

Ещё в Петле Времени, обсуждая этот вопрос, мы с Шалорном придумали довольно забавную вещь: дары шествовали сами, в красивых, под резное дерево, небольших сундуках на ножках. Робо-слуги только скрывали их от любопытства придворной челяди, чтобы люди не перепугались при виде такой нечисти. Поскольку раскладывать дары нам не требовалось, мы почти сразу сообщили, что послы готовы предстать перед императором.

Проход ещё по нескольким залам, блестящие золотым шитьём кавалергарды, и вот наконец залитый светом и заполненный толпой придворных тронный зал, в дальнем конце которого на обитом малиновым бархатом возвышении стоят император и императрица. И — неожиданно в таком огромном и полном света зале — не очень сильная, но тяжёлая смесь запахов разнообразных духов, ароматических солей и пропитанных застарелым потом мундиров и кафтанов. Тяжёлые дорогие ткани нельзя стирать, шить каждый год новое платье не каждый может себе позволить, а чистка и выветривание помогают далеко не всегда. Вот и впитывали дворцовые наряды запахи своих хозяев. Это не было неряшливостью, а объяснялось условиями жизни в этом мире и времени.

Я постаралась не обращать внимания на мелочи и думать исключительно об аудиенции.

Первый поклон у самой двери. Второй — в центре этого громадного зала. Третий — в нескольких шагах от тронного места. Лант выпрямляется и протягивает стоящему на нижней ступени возвышения канцлеру Куракину посольскую грамоту. Всё это давно утверждено в церемониале, привычно и никого не удивляет. Потом начинается неправильное.

Послов двое, а не один, и переводчиков нет. Я взглянула в лицо молодого императора и начала речь. Как казалось окружающим, не на обычном для дипломатии того времени французском, и тем более не на русском, а на совершенно непонятном языке. Техника Тана очень хорошо маскировала мои слова, всем вокруг казалось, что говорю я на каком-то тарабарском наречии, но говорю гладко и красиво. На самом деле я не говорила наизусть, а читала высвечивающийся контактными линзами текст, следя, чтобы нигде не запнуться. Через минуту я замолчала и эстафету подхватил Лант.

Александр слушал. Сначала нас, потом зачитывающего перевод нашей речи и ответную приветственную речь императора князя Куракина, слепившего нас отблесками солнца на бриллиантовых орденах. Я украдкой рассматривала окружающих.

Мы, одетые в строгие чёрные костюмы, казались случайно попавшими в птичник… не во́ронами, а, скорее, стрижами. Чёрная, с серебристыми искрами ткань одежды, одинаковое серебряное шитьё по вороту мундиров и одинаковые гербы на левой стороне груди. Не металлические, а словно бы из вплетённой в ткань искрящейся росы — так выглядели предложенные Таном неизвестные нам камни, сверкавшие намного сильнее, чем чистейшие алмазы. Гербы наши теперь выглядели иначе, чем в Петле Времени. Это были спирали галактик, в центре которых на круглых зеркальных щитках — единственные металлические фрагменты гербов — словно бы летели, распахнув крылья, неизвестные на земле птицы. Эти одинокие и вроде бы скромные гербы на чёрных мундирах выглядели достойнее усыпанных бриллиантами орденских звёзд на мундирах придворных.

Пока князь Куракин читал ответную речь, а я разглядывала окружающих, император со всё бо́льшим нетерпением на лице ожидал конца этой части церемонии. Александру, как и императрице Елизавете, очень хотелось, чтобы вся эта пустая говорильня закончилась и началось намного более интересное. Вручение даров. Не из-за жадности императора, а из-за всей необычности ситуации.

Наконец речи закончились, стоящие за нами робо-лакеи расступились, вперёд протопали невысокие резные сундучки. В толпе придворных усилился шум, кто-то начал истово креститься. Хорошо, что в это время не было моды на обмороки, а устраивать истерики при императоре не позволили себе даже самые нервные дамы. Но впечатление мы произвели.

Ожидания императорской четы оправдались, потому что поднесённые нами дары оказались совершенно необычными. Да, были там и драгоценности — куда же без них? Но главное — книги, географические и астрономические карты и атласы, научные приборы, механические игрушки. То, о чём в начале девятнадцатого века не знал никто. Достаточно сказать, что в одном из сундуков скрывался мини-планетарий.

Был там и особый подарок для Александра — небольшой органайзер в неброской, но великолепной выделки обложке с монограммой императора. Замыкался органайзер на неизвестный в том мире электронный кодовый замочек. Лант особо отметил, что эта вещь — личный подарок правителя Шалорна российскому императору и содержит в себе одновременно записную книгу и карманный справочник по многим сторонам науки. «Правитель Шалорн, — подчеркнул Лант, — выражает надежду, что этот подарок будет приносить ежедневную пользу его императорскому величеству Александру Павловичу».

Аудиенции, какими бы они торжественными ни были, не длятся до бесконечности. Это красивый спектакль, не более. Настоящая работа начинается позже. Поэтому, вручив дары, мы с Лантом удалились, не забыв сделать обязательные три поклона. Самое сложное — пятиться назад через весь тронный зал, поскольку поворачиваться спиной к императору нельзя.

***

Знакомым путём мы в сопровождении обер-церемониймейстера вернулись в комнату для послов, в которой был накрыт небольшой кофейный стол. Но едва мы, стараясь сохранять приличествующее послам достоинство, сели в золочёные кресла, как в дверях показался сдерживающий готовое прорваться удивление флигель-адъютант:

— Его императорское величество государь Александр Павлович изволит оказать вам честь и пригласить к трапезе, которая будет подана в Каменноостровском дворце в пять часов пополудни. К четырём часам пополудни государь изволит послать за вами карету и просит явиться не в мундирном, а в статском платье.

— Мы с радостью принимаем приглашение его величества, — ответила я, держа на лице светскую улыбку.

Приглашение императора несколько нарушало протокол, но, насколько я знала, прецеденты случались. И наши с Лантом улыбки были не только официальными, но и искренними: мы радовались, что смогли вызвать у Александра такое неукротимое любопытство. Правда, у нас почти не оставалось времени, чтобы вернуться к себе и переодеться. Поэтому мы поспешили выпить поданный кофе — отказ от него посчитали бы оскорблением императора — и прошествовали к ожидающей нас карете.

Торжественное, но более быстрое возвращение на яхту, раскланивание с офицерами свиты, и вот мы наконец дома! Но времени на отдых нет.

Жюли, поспешившая помочь мне с переодеванием, ахнула, узнав о приглашении императора.

— Ой, мадам! — радовалась и ужасалась она и наивно спрашивала: — Ваши дары понравились императору? Это чудесно! Теперь вы будете жить здесь, постоянно жить, как настоящие послы?

— Мы и так настоящие послы, — рассмеялась я, скидывая удобное, но на самом деле слишком официальное платье. — Вопрос был в том, в какой стране нам работать. Жюли, в том шкафу серое платье… Да, именно это.

— Мадам, но оно… такое простое, — расстроилась горничная, доставая серое с лёгким стальным отблеском платье. Я всё так же придерживалась в одежде стиля модерн. Серые же тона я полюбила за месяцы жизни в Петле Времени: они успокаивали и возвращали ощущение устойчивости мира. И сейчас такие цвета выделяли меня из толпы придворных дам.

Но скромность при русском дворе — совсем не достоинство. Поэтому, подумав, я дополнила платье ажурными застёжками из белого золота с такими же уникальными камнями, какие использовались в гербах на мундирном платье, и тонкой цепочкой с александритовой каплей-кулоном. Только браслет несколько выбивался из общей картины, но он — не украшение, каждый раз менять его не просто неудобно, но и опасно.

Под невнятные, восторженно-испуганные возгласы Жюли я вышла в гостиную, лишь на несколько секунд отстав от тоже готового Ланта, одетого в костюм почти того же цвета, что у меня, но немного темнее.

Друг, поправляя рукава куртки, вздохнул:

— Тут одежду подобрать в сто раз сложнее, чем на приём у Камелии Дзинтарс!

— Ну так русский двор, чего ты хочешь? Скажи спасибо, что волосы посыпать алмазной пудрой не надо, а то были случаи, — отшутилась я. Так что остаётся терпеть. И тебе, между прочим, легче, а мне придётся каждый раз что-то новое придумывать… Карета подъехала!

Карета была другая, намного скромнее и, как ни странно, удобнее. Это не удивительно. Парадные кареты слишком сложны в изготовлении, стоят невероятных денег, поэтому их берегут, пользуются ими очень редко и передают по наследству, поэтому такие кареты в техническом плане обычно довольно старомодны. Так же, как в нашем мире старомодны «роллс-ройсы» столетней давности, которым все предпочитают современные автомобили. Поэтому и нам подали не особо приметную, но новую и лёгкую карету, опять же без гербов.

А вот свита — это совсем другое дело. Она предназначена не только для престижа или безопасности. Кто в здравом уме средь бела дня в центре столицы сунется к знатному вельможе? Свита нужна совсем для другого: оттеснить к обочине телегу с сеном или дровами, не дать подойти попрошайке или уличному торговцу, а то и развернуть карету на узком повороте, поскольку длина экипажа с четвёркой цугом — больше десяти метров. Вот и сопровождают вельможу выездные лакеи и гайдуки — на руках карету переставляют, если что.

Ехали мы намного быстрее, чем в первый раз. Но для нас, привыкших и к скоростям двадцать первого века, и тем более к сверхзвуковым экипажам Петли Времени, шесть километров в час — черепашья скорость.

— Надо будет добиться разрешения ездить в мобиле, — шепнул мне Лант.

— В городе ограничение скорости, — так же тихо ответила я, пытаясь рассмотреть понтонный мост через Неву.

— Зато ехать будет удобнее.

Я не ответила, потому что мы как раз въехали на мост, и я засмотрелась на непривычную картину Питера, где узнавалась только видневшаяся вдалеке игла Петропавловской крепости, а о ростральных колоннах не думал даже будущий их создатель.

Мимо проплывали здания Первой линии Васильевского острова, некоторые из которых были построены ещё при Петре Первом, справа тянулись казармы Кадетского корпуса. Потом снова понтонный мост, застроенные деревянными домиками пригороды, сады. Петербург совсем не походил на тот величественный и мрачноватый город, который все знают по книгам классиков и сериалам девяностых. Окраины столицы утопали в зелени и напоминали то провинциальный городок, а то и вообще большую деревню.

Наконец карета повернула на парковую аллею, в конце которой виднелась самая малоизвестная резиденция русских императоров — любимый Александром Каменноостровский дворец.

Встретившие нас в просторном аванзале придворные пригласили пройти в одну из дверей. Если в Зимнем одетые в парадные ливреи лакеи распахивали перед нами обе створки так, чтобы была видна вся анфилада, то теперь открывалась всего одна створка, и лакей был в обычной ливрее. Тонкости придворного и дипломатического этикета.

В парадной столовой нас снова представили императору и императрице, уже не торжественно, а по-человечески. Мы с Лантом поклонились, и я поймала на себе недоумённые и даже возмущённые взгляды присутствующих. Моё поведение нарушало принятый этикет, потому что дамам перед императором полагается делать глубокий реверанс. Но ещё при первых консультациях с церемониймейстером мы обсудили этот вопрос, упирая на то, что я полномочный посол и значит не должна делать реверансов перед кем бы то ни было. Оговорили тогда и обычай целовать руку, объяснив, что это запрещают нормы нашего родного мира, и что запрет возник после страшной эпидемии, распространявшейся как раз из-за таких обычаев. Эти объяснения и церемониймейстер, и сам Александр признали удовлетворительными.

Теперь на нас удивлённо смотрели десятка два человек — приглашённые к обеду высшие чины и стоящие вдоль стен лакеи и пажи. А я смотрела на стоящего всего в двух метрах от меня императора Александра. Молодой, довольно симпатичный белокурый мужчина казался высоким, выше Ланта, что меня немного удивило. Приглядевшись, я поняла, что это обман зрения. Специально или нет, но Александр надел модные сапоги на довольно высоком каблуке, светлые волосы взбиты в кок, несколько гротескный на мой взгляд и напоминающий причёску Элвиса Пресли, да и крой и цвет одежды прибавили фигуре императора статности и высоты. А Лант был в простых серых куртке и брюках и ботинках на цельнолитой невысокой подошве, довольно пышные волосы просто откинуты со лба. Вот и получалось, что если не присматриваться, император казался выше, хотя был ниже почти на ладонь. Забавно.

Мысли об этом шли у меня по краю сознания, потому что следовало приветствовать каждого из представляемых нам людей, одновременно слушая речь обер-шенка⁶ и читая высвечиваемые контактными линзами короткие справки. Императрица Елизавета, милая белокурая женщина, смотрела на нас с доброжелательным любопытством. Её сестра, принцесса Амалия, — намного сдержаннее, своим поведением больше соответствуя положению венценосной особы, чем младшая сестра. Князь Куракин, всё в том же кафтане с орденами и в башмаках с красными каблуками⁷, лишь величаво наклонил голову. Но больше всего моё внимание привлекли двое молодых мужчин. Первый — президент Коллегии иностранных дел граф Кочубей, с которым мы должны были официально встретиться только через день. Он пристальным оценивающим взглядом всматривался в нас, наверняка уже понимая, что мы — не профессиональные дипломаты. Второй — высокий, стройный и обещал через некоторое время стать даже тощим, но пока вполне мог пользоваться повышенным вниманием дам. Это был знаменитый князь Адам Чарторыйский, близкий друг и императора, и императрицы, российский политический деятель и в то же время ярый противник России. Если ничего не изменится, то через полтора года он станет министром иностранных дел. Однако интересный обед нам предстоит.

Лант, поняв, что сегодня он почётный гость, подал руку императрице, чтобы проводить к накрытому столу. Я, тоже как почётная гостья, приняла руку императора, думая о том, как бы не сбиться и не оказаться в глупом положении.

Стол, как и полагается в императорской резиденции, был накрыт превосходно, блюда выглядели великолепно. «Красиво, но лучше бы домашнего борща налили», — вздохнула я, глядя на плещущийся в фарфоровой тарелке прозрачный бульончик, который оказался супом а ля тортю. Вздохнув про себя, я переключилась на вёдшийся за столом светский разговор.

Александр благодарил за дары, императрица спрашивала у Ланта, не утомило ли нас путешествие и долгое ожидание на рейде у Кронштадта.

— Как вам Петербург? — обратился ко мне сидящий напротив князь Чарторыйский.

— Я ещё не успела познакомиться с городом, князь, — улыбнулась я. — Но то, что удалось посмотреть, очень красиво. И ещё странно видеть так много парусников на воде и лошадей на улицах города.

— На чём же вы ездите? — поинтересовалась принцесса Амалия.

Мы с Лантом стали рассказывать о транспорте, потом о городах, подчёркивая, что это касается нашего родного мира, а не государства Лорн. Так, вроде бы невзначай, беседа перешла к нашему посольству и стране, которую мы представляем.

— Вы говорили, что Лорн — древнейшее государство на Земле, — очень вежливо заметил граф Кочубей. — Но ни один историк древности не упоминал о нём. Или тогда оно называлось иначе?

Я переглянулась с Лантом, друг, едва заметно кивнув, предоставил мне слово.

— Прошли тысячи лет с того момента, как Лорн оказался отрезан от мира.

— Расскажите, прошу вас, — мягким голосом произнесла императрица Елизавета.

Мы перешли из столовой в гостиную, через распахнутые окна которой открывался прекрасный вид на реку, и я начала рассказывать придуманную мной и одобренную Шалорном и Таном легенду.

— История эта может показаться вам невероятной, но она не сказочная, а то, что выглядит чудом, объясняется законами природы, о которых у вас не успели узнать. Много тысяч лет назад жил небольшой народ. Но произошла катастрофа. Рядом с Землёй пролетал корабль разумных из другого мира. Началось то, что можно сравнить со штормом на море, только это был незаметный для людей шторм в космическом пространстве, повредивший приборы корабля. Корабль пронёсся над планетой, искривляя и сминая пространство на своём пути, и захватил в это искривлённое пространство народ Лорна. Вместе со всеми лесами, лугами и реками. Получилось что-то вроде складки пространства. — Я для наглядности слегка смяла носовой платок.

— Корабль остановился на Южном материке, подо льдами, в огромной округлой долине, и вытеснил из неё льды, заменив их сорванными с места лесами и лугами. Искривление пространства повлияло на всё. Теперь там не долгие полярные ночи и дни, не невероятный холод, а плодородная местность с обычной сменой дней и ночей, времён года.

Обитатели корабля потратили десятки лет на ремонт, и за это время стали учителями невольно оказавшихся их соседями людей. Улетая, эти разумные предложили вернуть людей обратно. Но те отказались, потому что долина была огромна, плодородна и безопасна. Тогда те разумные передали людям некоторые из своих знаний и инструментов. Люди привыкли жить в долине, отрезанной от мира высокими горами и ледяной пустыней, создали своё государство и все эти тысячи лет развивают науки и ремёсла. И со стороны наблюдают за тем, что происходит в остальном мире.

Я замолчала, понимая, что сейчас посыпятся вопросы. Отвечал на них уже Лант, рассказывая о зондах, объясняя, что они — не шпионы, что их очень мало, они постепенно выходят из строя, поэтому используются даже не каждый век, одна необходимость установить контакт с внешним миром вынудила Шалорна задействовать их.

Князь Куракин спросил, по какой причине Шалорн решил нарушить уединение своей страны, и я снова вступила в разговор:

— Ни один человек и ни один народ не могут жить в одиночестве. Об этом предупреждали обитатели того корабля, но люди были слишком неопытны, чтобы понять предупреждение. Сейчас бурная река деятельности превратилась в спокойное озеро, грозящее стать болотом. Народ Лорна теряет интерес к жизни. Пока это не очень заметно, но правители давно обеспокоились и, изучив оставленные их предкам записи, послали в космос просьбу о помощи. Сами они не могут свободно покидать долину — их средства передвижения не так хороши. Мы оказались первыми подходящими кандидатурами из тех, кто откликнулся на призыв. Мы некоторое время жили в Лорне, изучая его общество и те знания о Земле, которые хранятся в их архивах. И мы единственные, кто может свободно путешествовать по планете. Люди Лорна за тысячи лет отвыкли от большого мира. Но мы не дипломаты, мы учёные — это одно из самых уважаемых занятий нашей родины, сравнимое с вашей военной службой. Поэтому нам довольно тяжело привыкнуть к возложенным на нас обязанностям.

Я осознанно слукавила. Здесь наибольшим почётом пользовалось военное сословие, а учёные воспринимались эдакими чудаками, иногда приносящими пользу, но, в сущности, не особо важными для общества людьми. Уважение к инженеру придёт лет через пятьдесят. Вот мы и придумали немного соврать, чтобы объяснить наше незнание дипломатии и не уронить себя перед важными царедворцами.

Разговор шёл ещё около часа. Мы с Лантом, вымотанные необходимостью соблюдать придворный этикет, сдержанно отвечали на вопросы то императора, то его приближённых. Со стороны казалось, что это обычная светская беседа, но на самом деле это была тяжелейшая дипломатическая работа. Именно такие беседы и создают основу для официальных договоров и союзов. Довольно заметное поначалу недоверие к нашим словам понемногу уходило, хотя и не исчезло полностью. Но в этот день нам удалось основное — убедить главных лиц государства в необходимости поддерживать дружеские отношения с Шалорном.

Наконец император соблаговолил отпустить нас, и мы в уже знакомой карете поехали обратно.

— Александр с женой очень хорошо подходят друг к другу, — устало сказал Лант, предусмотрительно включив маскировку речи.

Я обернулась от окна кареты:

— Смотря что под этим понимать. У него уже несколько лет постоянная любовница, у неё любовник — князь Чарторыйский.

— Ты серьёзно?! — не поверил Лант. — Слухи или?..

— Александр и не скрывается, а Елизавета… В нашем мире только слухи были в своё время, а тут точно. Императрица с князем в парке встречались, их зонд случайно заснял. Всё было прилично, но недвусмысленно. Так что поосторожнее. Елизавета человек, как говорят, неплохой, ей за характер даже любовника прощают, а вот князь — опасный противник, если что.

— Не понимаю. Они же супруги, и такое?

— Я тебе ещё когда говорила, что браки здесь часто по расчёту. Это скорее деловые контракты, особенно у знати и правителей. Цесаревич Константин с женой уже несколько лет в фактическом разводе. Официально — нет, статус не позволяет, а больше императрица-мать.

Лант молчал, глядя в окно на переливающееся пепельными оттенками вечернее небо, потом тихо вздохнул:

— В Петле Времени честнее было…

***

На яхте было тихо. Мы, устав так, что сил не было переодеться, незамеченными прошли в свою кухоньку.

Лант шагнул к креслу, устало вздохнул:

— Наконец-то! Как же вымотала эта гово…

— Мадам! Простите, я не услышала, как вы вернулись. Платье готово. Позвольте, я помогу вам искупаться.

Я обернулась к стоящей в дверях и искренне радующейся моему возвращению горничной:

— Спасибо, Жюли, но я сама. Вы идите к себе, прошу. Мы очень устали и хотим побыть в тишине. Ужинайте у себя. Идите, пожалуйста. Спасибо вам за заботу.

Говорила я таким мягким тоном, на какой только хватало сил. Жюли хорошая девушка, но сейчас её помощь была совершенно неуместной. Горничная сделала книксен и исчезла. Лант всё это время стоял у окна и отстранённо смотрел на искрящуюся в лучах закатного солнца Неву.

Я подошла, осторожно положила ладонь на его напряжённое плечо:

— Устал?

— Да, — не оборачиваясь кивнул он, его плечи немного расслабились. — Очень устал. И боюсь, что могу не выдержать. Посидим сегодня здесь, а? Как раньше, в нашем доме сидели. Что-нибудь вкусненькое приготовим. С браслета?

— Давай! — Я встала рядом, чувствуя плечом тепло друга. — Но сначала переодеться надо, вымыться.

— Да, надо… — Лант обернулся. — Может, перестановку сделаем? Пока силы есть. Я не хочу, чтобы кто-то приходил в эту комнату. Твою спальню сюда перенесём, а комнату — к рубке. И запретим Жюли заходить в неё.

Я только сжала его плечо. Лант был прав. Спальни — это спальни, а эта комната — единственное наше личное пространство во всём мире. Наша комната.

Я зашла к себе, быстро вымылась, переоделась в пижаму и, захватив коробку с сохранившимися ещё с Петли Времени личными вещами, вышла в коридор. Лант тоже переоделся в спортивный костюм и ждал меня.

Через три минуты перепланировка закончилась. Да и чего сложного — поменять местами две комнаты, если всё с самого начала внесено в то, что мы по привычке называли памятью компьютера. Это как два игрушечных кубика переставить.

почти не изменившейся кухне стоял уютный сумрак, на столе парили тарелки с едой: я, пока мылась, успела придумать, что приготовить на ужин. Светских трапез у нас впереди много, а простая жареная картошка со шкварками и помидорный салат — это совсем по-домашнему.

Мы с Лантом ужинали, не говоря друг другу ни слова. Хотелось ни о чём не думать, наслаждаться едой и ощущением надёжности и закрытости от всего мира. Даже окно затемнили, чтобы не видеть белых ночей, и задёрнули совершенно непрактичную, но такую уютную штору.

В нашей комнате было настолько хорошо и спокойно, что мы, не сговариваясь, остались ночевать на нешироких, но очень удобных диванчиках.

***

Когда я проснулась, за просветлевшим окном искрилась Нева, по спокойной воде легко скользил парусный катерок, в лучах встающего солнца казавшийся сделанным то ли из облачка, то ли из розоватого золота.

Я попыталась сесть и поняла, что, несмотря на долгий сон, всё ещё не восстановила силы после вчерашнего тяжёлого дня. Двигаться совершенно не хотелось, тело казалось избитым, хотя ничего не болело.

На шорох упавшего пледа обернулся возившийся у плиты Лант, подошёл, присел на краешек дивана:

— Как настроение?

— На Гарь хочу, — отшутилась я.

— Я тоже…

Друг взглянул на прекрасный вид за окном, вздохнул и спросил:

— Посидим сегодня здесь? В Коллегию нам только завтра. Скажем Жюли, что сегодня у неё выходной.

Я села, взглянула в бледное и всего за день осунувшееся лицо друга.

— Посидим… Ты куда?

— Каша убегает! — Он бросился к плите. — Уф, успел. Геркулес будешь?

Мы с Лантом сидели, болтали о писателях и актёрах — за эти месяцы у нас появилось много общих, наших книг, песен, фильмов, — обдумывали, что приготовить на обед, смеялись, представляя реакцию Жюли на перепланировку.

— Ребята, к вам можно? — раздалось от вмонтированного в дверь зеркала.

Мы с Лантом резко обернулись, вскочили со стульев.

— Тан!

— Я. Отец с императором разговаривает, а я улучил момент, чтобы вас увидеть. — Друг, немного грустно улыбаясь, смотрел на нас из зеркала.

— Александр с утречка решил подарок посмотреть, открыл, ну и… Так забавно выглядит лицо человека, который не имеет представления о видеосвязи. Но Александр — настоящий политик! Быстро сообразил, что к чему, отменил какие-то встречи, и уже два часа обсуждает с отцом вопросы дипломатии. Отец в первую очередь о вас с ним поговорил. Александр согласился, что вы официально посланники, а фактически просто маскировка и устанавливаете связи на бытовом уровне… Что?

Тан обернулся, выслушал что-то, что говорили за его спиной, и снова повернулся к нам:

— Только что договорились. Завтра вы в Коллегию и к послам — император карету даст, — а послезавтра показываете Александру мобили. Надо же вам нормально по городу передвигаться, да и местных к технике приучить. В Коллегию отнесёте органайзеры для министра и двух помощников. Ну а дальше будем действовать по обстоятельствам.

Он замолчал, вглядываясь в наши лица, встревоженно спросил:

— Тяжело там?

— Ничего, справляемся, — улыбнулся Лант. — А у вас как?

— Плохо, — неожиданно ответил Тан.

— Что случилось? — Мы оба испугались. — В городах что? Опять А́шка?

— Нет, в городах всё спокойно. Без вас плохо, ребята. — Тан провёл ладонью по разделяющему нас стеклу. — И мне, и отцу, и всем нашим. Даже Алорн по вам скучает. Нет теперь в городе Хакеров, никто не хочет кукол водить, выдавая себя за вас.

Он несколько секунд помолчал, потом заговорил немного о другом:

— Наши — люди, кто проводниками ходил, — начинают догадываться. Пока только поползли слухи. Официально вы ещё несколько раз появлялись в городе, потом уехали совсем.

Мы молчали, вспоминая далёких друзей. Потом я подняла взгляд на Тана:

— А вообще в городе как?

— По-разному.

Он коротко рассказал о всяких незначительных событиях, произошедших после нашего ухода, потом странно взглянул на нас, и я поняла, что эту новость он специально приберёг напоследок.

— У Орландо и Реми ребёнок будет! Первый настоящий ребёнок в Петле Времени!

— Что?

— То! Риа говорит, что скоро начнётся беби-бум. Люди к нормальной жизни возвращаются. Так что теперь от нас с вами зависит намного больше людей, чем мы думали… Да?

Он снова обернулся, потом грустно взглянул на нас:

— Ждите гостей. Император послал адъютанта, чтобы договориться о показе мобилей. Через полчаса будет. Простите, ребята. Так хотелось ещё поболтать. Привет вам от всех нас. Держитесь там!

Тан прижал ладони к стеклу, и мы, поняв, тоже подняли руки. Холод зеркала словно бы на мгновенье исчез, отступая перед теплом человеческой дружбы, и связь прервалась.

***

Весь следующий день мы провели в поездках, пользуясь присланной императором каретой и знакомясь одновременно с людьми, городом и местными дорогами.

Визит в Коллегию иностранных дел, долгий и полезный для установления необходимых деловых и личных контактов, ничем особым не запомнился. Граф Кочубей отлично понимал наше положение не то чтобы подставных лиц, скорее не главных участников межправительственных переговоров, поэтому посматривал на нас с той изысканной снисходительностью, какую часто можно увидеть на портретах царедворцев.

Он с вежливым поклоном принял в подарок «безделицу» — именной органайзер с шифровым замком и встроенным в крышку экраном видеосвязи с Шалорном. Убрал в сейф два намного более скромных «альбума» — такие же справочники и средства связи с Шалорном, но предназначенные для введённых в курс дела рядовых дипломатов. Выразил нам своё почтение и предложил кофе, от которого мы отказались, сославшись на дела. На этом аудиенция к обоюдному облегчению закончилась.

После Коллегии мы посетили дуайена⁸ дипкорпуса, шведского посла барона Штернинга, который жил в Петербурге больше десяти лет и отлично знал все тонкости местной дипломатии. Барон принял нас учтиво, но с проскальзывающими во взгляде опаской и высокомерием. Причину и того, и другого мы с Лантом очень хорошо понимали: в едва начавшую приходить в себя систему европейской дипломатии ворвались неизвестные игроки с невероятными техническими возможностями, превосходящими возможности любой страны мира.

Мы пили кофе, вели светскую беседу и ловили на себе неприязненные взгляды прислуги. Вокруг нас словно были толстые ледяные стены, возникавшие из полного неприятия чужаков, способности которых страшат своей непредсказуемостью.

Выходя из резиденции, мы впервые услышали за спиной сказанные шёпотом слова, которые потом сопровождали нас повсюду и произносились на всех языках, на которых говорили жители Петербурга: «слуги дьявола».

Сделав ещё несколько визитов к представителям дипкорпуса мы, уставшие от тряски кареты и от внешне светских, но выматывающих все нервы разговоров, вернулись домой. И увидели около яхты уже привычную картину — толпу зевак, которую удерживали на расстоянии от парапета присланные для охраны яхты полицейские.

Поднимаясь в шлюз, я заметила движения стоящих в толпе людей — они снова то испуганно крестились, то показывали нам фиги. Страх и любопытство создавали гремучую смесь, грозившую привести к взрыву. Нам нужно было вызвать как можно больше любопытства, одновременно сводя на нет страх горожан.

***

Императорская чета в окружении немногочисленной свиты прибыла в девять утра. За час до этого полиция и гвардейцы оцепили всю набережную аж до Адмиралтейства, вытеснив зевак на боковые улицы или, если позволяли владельцы, в расположенные вдоль набережной особняки.

Мы с Лантом встретили венценосных гостей у шлюза и провели в гостиную жилого уровня, извиняясь, что парадные помещения наверху готовятся для официального приёма, который, если его величество дозволит, состоится десятого июля. По моему приказу робо-горничные подали прохладительные напитки и вазы с тропическими фруктами, о которых на берегах Невы и не слышали.

После угощения мы провели для императора и его приближённых небольшую экскурсию по жилому уровню яхты. Александр дольше всего задержался в рубке, слушая объяснения Ланта и разглядывая выведенную на стену физическую карту мира. Елизавете больше понравилась увитая зеленью гостиная, и императрица ненавязчиво выпросила у меня отростки особо приглянувшихся кустов.

Впечатлённые увиденным, венценосные гости с ещё бо́льшим любопытством спустились на лифте на технический ярус и прошли в гараж, где стояли три мобиля — два городских и один для дальних поездок. В углу, под плотными чехлами, прятались пока что законсервированные жилые трейлеры на случай, если нам всё-таки дадут разрешение на поездку по стране.

Городские мобили внешне напоминали довоенные представительские машины высшего класса — довольно тяжеловесные с виду, высокие, с большим просветом, позволявшим ездить по не очень-то качественным дорогам российской столицы. Передние кресла поворачивались так, что при желании можно было ехать и как обычно, глядя на дорогу и управляя машиной, и, если этого требовали обстоятельства и этикет, сидеть лицом к почётным креслам в глубине салона. В закутке за креслами располагались два откидных сиденья, на которых могли ехать слуги или не особо знатные пассажиры. Под длинным капотом прятался не только небольшой двигатель — ему много места не требовалось, да и выглядел он просто герметично закрытой плоской коробкой, — но и довольно приличный запас платины на случай, если потребуется что-то срочно создать. Дверцы бардачков рядом с передними сидениями маскировали то, что биологи по аналогии назвали бы выводными протоками, а Лант, и я вслед за ним, стали называть выводами материи.

Лант отдал с браслета приказ, и стенка гаража выгнулась, образовав трап, упёршийся в лестницу набережной рядом с уже существующим парадным шлюзом. По трапу вверх выехали мобили. До нас донёсся нарастающий гул любопытной и испуганной толпы. А дальше начались испытания.

Основной причиной демонстрации мобилей было не любопытство императора, а практический вопрос безопасности невиданных экипажей. Не задавят ли они людей? Не испугают ли лошадей? Не повредят ли здания? Для того, чтобы проверить всё это, на набережной установили деревянные препятствия — столбы, тумбы, заборы. А ещё привели нервных, то и дело всхрапывавших и пытавшихся встать на дыбы молодых жеребцов. Не испугаются они — и клячи останутся спокойны.

Мы с Лантом боялись намного больше собравшихся на небывалое представление зрителей. Боялись, потому что в отличие от них знали, что такое потерявшая управление машина. Но мобили с честью выдержали все испытания, больше часа нарезая круги по набережной и состязаясь с норовистыми лошадьми опытных кавалеристов.

— Смотри, — шепнул мне Лант. — Вон тот жеребец. Его уже несколько раз в пах кололи, чтобы взбесился, а он ноль внимания.

Это было правдой. Несколько человек то ли по чьему-то приказу, то ли по собственной инициативе пытались сделать всё, чтобы лошади, увидев мобили, понесли. Но выходило наоборот, и при приближении мобиля кони переставали всхрапывать, успокаивались и с любопытством поглядывали на негромко рокочущие странные повозки. Хорошо поработали зоопсихологи Лорна, подобрав внешний вид и цвет мобилей, продумав запахи и, что было самым важным, звуки. Негромкий рокот издавали не моторы, а особые устройства, работавшие сразу в трёх диапазонах. Всё вместе приводило к тому, что ни одна лошадь за время испытаний не взволновалась. Ну а вопросы аккуратной езды — насчёт этого мы с Лантом совершенно не беспокоились.

Наконец Александр посчитал, что экипажи выдержали все испытания. И тут же изволил прокатиться в мобиле, причём вместе с супругой и двумя свитскими. Мы с Лантом выполнили его желание и часа два катались по городу в сопровождении десятка верховых офицеров, ехавших впереди и позади экипажа.

Император, наслаждаясь поездкой, решил одновременно побыть для нас гидом и показать достопримечательности Петербурга. В результате мы с Лантом окончательно уверились, что Петербург начала девятнадцатого века — очень тихий и для нас совершенно провинциальный город со множеством утопающих в зелени садов городских усадеб, чаще всего деревянных, только оштукатуренных под камень, и с пустырями и лужами даже в центре города. На одной из таких луж, в самом начале Невского проспекта, катались на самодельных плотиках мальчишки. Роскошные дворцы отражались в этой луже и не особенно влияли на общую картину.

К двум часам дня мы довезли императорскую чету до Каменноостровского дворца и смогли наконец вернуться домой, где восторженная и перепуганная Жюли не находила себе места, гадая, вернёмся ли мы вообще. Это же дикая Россия!

***

Следующую неделю мы не имели ни минуты свободного времени. Нам требовалось посетить послов, министров и сенаторов, и, разумеется, принимать ответные визиты. Единственное, что мы пока не сделали, — не были представлены вдовствующей императрице. Мария Фёдоровна летом жила в Павловске и в столице не появлялась, а нам было запрещено покидать Петербург. Возможно, и по той причине, что молодой император отстаивал своё право самодержца, неявно, но настойчиво отодвигая мать на вторые роли. Хватало того, что весь двор собирался у неё, а новых послов лучше подержать при себе.

Поездки по городу очень нас выматывали, как и необходимость постоянного общения с совершенно чуждыми людьми, относившимися к нам с плохо скрываемой неприязнью. Да и реакция обывателей на мобиль, пусть и предсказуемая, пугала. Люди всё так же боялись нас, и было уже несколько случаев, когда в мобиль кидали то какой-нибудь гнилью, то грязью и даже камнями. Благо, что ни царапин, ни разбитых стёкол в экипаже не могло быть в принципе. Другие послы не сталкивались с подобным, потому что их в случае чего сопровождала охрана, да и опознать карету без гербов не так просто. А наш экипаж был единственным не то что в городе — на всей планете.

Понимая, что с враждебностью горожан нужно что-то делать, мы с Лантом даже сходили в Николаевский Морской собор на воскресную литургию. При нашем появлении люди шарахнулись в стороны, позабыв о делении на «мужскую» и «женскую» половины храма, но вскоре успокоились, и по церкви пошли шепотки, что «чужеземцы-то, глянь, не бесы, святой воды не боятся». Стояли мы, как и полагается иностранцам, у самого входа, но выстояли всю службу и даже были окроплены святой водой — перепуганный священник очень постарался отметить «слуг дьявола». Когда все увидели, что мы не беснуемся, не дымимся и не проваливаемся сквозь землю, а даже кидаем в ящик для пожертвований серебряные рубли, люди немного успокоились. После службы священник, набравшись смелости, подошёл поговорить с нами и очень удивился тому, что я знаю две молитвы. Слухи о том, что мы были на службе, разошлись по городу с такой же скоростью, как до этого — о «бесовском корабле».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

О́бер-шенк — придворная должность. Второй класс по Табели о рангах, один из высших придворных чинов.

7

Красные каблуки — их имели право носить только высшие аристократы. Обычай пришёл из Франции и был популярен при дворах русских императриц. Ко времени Александра его придерживались только пожилые люди.

8

Дуайе́н — старший по времени пребывания в стране полномочный посол.