Соло для влюбленных

Татьяна Бочарова, 2022

В жаркое августовское воскресенье молодая певица Лариса отправляется в театр на первую репетицию оперы Верди «Риголетто». Но по пути она становится единственным свидетелем ужасного ДТП – неизвестный насмерть сбил человека. Шокированная Лариса успевает запомнить несколько примет автомобиля. Лицо водителя рассмотреть не удается – в момент аварии он упал лицом на руль, а в следующую секунду тронулся с места и исчез. Лариса с опозданием приезжает в театр, где знакомится с новым солистом Глебом Ситниковым и влюбляется в него буквально с первого взгляда! Но в его поведении она замечает некоторые странности, которые наводят ее на страшные подозрения… Детективные мелодрамы Татьяны Бочаровой из серии «Детектив сильных страстей» – увлекательные остросюжетные романы, где действительность узнаваема, в героях можно увидеть себя и своих близких, прописаны традиционные ценности, добро в финале побеждает зло и справедливость торжествует.

Глава 4

Лариса проводила подругу взглядом, дождалась, пока та скроется между домами, достала из пачки сигарету и закурила. Курить много Лепехов категорически не разрешал, поэтому обычно Лариса довольствовалась тремя-четырьмя сигаретами в день. Но сейчас курить хотелось просто смертельно, и она решилась нарушить распорядок. Жадно затягиваясь, девушка поглядывала из окна на дверь театра, откуда должен был появиться Ситников.

Постепенно вышли все певцы труппы, кто еще оставался в зале после ухода Милы и Ларисы. Лариса докурила, выбросила окурок в окно, достала из сумочки пудреницу, помаду, не спеша подкрасилась и продолжала терпеливо ждать. Она твердо решила не уезжать без Глеба. То, что произошло с ней сегодня во время репетиции, не давало покоя.

Павел был единственным мужчиной, который мог вызывать в ней такой трепет. Полтора года, как он ушел, а душа все тоскует о нем, невольно сравнивая с бывшим мужем каждого любовника. Ей казалось, что тоска и одиночество будут преследовать ее вечно, до самой смерти.

И вдруг час назад она поняла, что это не так! Существует человек, способный заставить ее волноваться, смеяться, желать его. Да-да, страстно желать, умирать от волнения и в то же время сознавать, что ее интерес к Глебу не только плотский. Нет, это нельзя упустить. Пусть сегодня же вечером ее постигнет разочарование, но, по крайней мере, она будет знать, что не прошла мимо важного человека в своей жизни.

Из дверей театра показался Богданов, задержавшийся дольше всех. Он оглядел двор, заметил сидящую в машине Ларису, махнул ей рукой и заспешил к своей «десятке».

Через несколько минут на крыльцо вышел Ситников. Лицо его было мрачным и даже злым, совершенно не таким, как сорок минут назад.

«Что это с ним?» — удивилась Лариса, и тут же ее осенила догадка: наверняка Ситников обсуждал с Лепеховым гонорар за сольную партию. В театре платят не бог весть сколько, в основном народ работает за престиж и популярность. Труппу главреж подбирал долго и придирчиво, много людей за эти годы побывало на репетициях и ушло. Остались лишь избранные, те, для кого «Опера-Модерн» больше чем работа, — скорее сама жизнь.

Конечно, восходящая звезда Ситников наверняка жаден до денег. Ведь ему нужно закрепиться в Москве, стало быть, он рассчитывал на то, что его работа будет должным образом оплачена. И ошибся.

Лариса тихонько посигналила. Глеб поднял голову, оглядел двор, заметил ее за рулем «Ауди». Лицо его слегка просветлело, он подошел ближе:

— Отличная машина. Выглядит совсем новой.

— Ей семь лет, — улыбнулась Лариса. — Садись.

— Нам может быть не по пути, — неуверенно возразил Глеб, — я живу в Марьино.

— Это не имеет никакого значения, — спокойно проговорила Лариса, убирая сумочку с соседнего сиденья. — Мы поедем ко мне. Нужно же как-то отметить наше партнерство и начало сезона. Или ты против?

— Да нет, — пожал плечами Глеб, — не против.

Ни на его лице, ни в голосе Лариса не уловила особой радости. Он распахнул дверцу и уселся рядом с ней в уже знакомой позе: свободно уронив руки на колени и сцепив пальцы.

Она не могла до конца понять это его спокойствие, плавно и неуловимо переходящее то в безразличие, то, наоборот, в оживление и интерес. Что кроется за этим — только ли простота или умелая игра умного, тонкого и одаренного человека?

Ей хотелось разгадать его двойственность, докопаться до сути. Глеб становился интересней с каждой минутой.

Она крутанула руль, и автомобиль, сделав красивый вираж, плавно выехал на магистраль.

— Классно водишь, — уважительно заметил Глеб. — Давно за рулем?

— Год.

— Ничего себе! — Он присвистнул. — Я права получил лет пять назад, а до сих пор чувствую себя на водительском сиденье, точно на электрическом стуле. Прирожденная бездарность.

— У меня был хороший учитель, — просто сказала Лариса. — Правда, меня близко к машине не подпускал, но наблюдать за тем, как он водит, было увлекательней самого крутого шоу.

— Кто ж такой? — усмехнулся Глеб.

— Муж. Я села за руль спустя полгода, как он ушел, и оказалось, что водить машину проще простого. Он словно заложил в меня некую программу, и она сработала.

— Жаль, что в меня никто не заложил такой программы, — весело засмеялся Глеб, помолчал, внимательно разглядывая свои руки, а потом тихо спросил: — Он ушел от тебя к другой женщине?

— Просто ушел. — Лариса притормозила на светофоре и слегка обернулась к Глебу. — Он слишком близко к сердцу воспринимал мою работу в театре. Не мог понять, зачем мне все это нужно. Требовал выбрать: он или лепеховская опера.

— И ты выбрала оперу? — уточнил Ситников.

— Как видишь, — Лариса усмехнулась. — За тем перекрестком хороший магазин. Заедем? У меня дома в холодильнике только минералка.

Они вышли у небольшого, недавно отстроенного супермаркета, взяли бутылку французского шампанского, большую коробку фруктового мороженого, связку бананов. Обременять желудок более тяжелой пищей по случаю жары не хотелось, к тому же профессия приучила обоих быть весьма сдержанными в еде.

Дома Лариса сразу же положила шампанское прямо в морозилку, бананы нарезала кружочками, а моментально расплывшееся мороженое выложила на тонкие стеклянные блюдечки. Поставила всю эту красоту на расписной поднос и принесла в гостиную на низенький столик у дивана.

Глеб тем временем ходил по просторной двухкомнатной квартире, с любопытством оглядывая дорогой и нарядный интерьер, картины и фотографии, висящие на стенах, большой музыкальный центр новейшей модели, полки с дисками и аудиокассетами.

Лариса уселась в кресло, наблюдая за красивыми, гибкими движениями Глеба. В его пластике было что-то кошачье: одновременно расслабленность и упругость, странным образом сочетающиеся. Наконец он осмотрел все и сел напротив Ларисы.

— У тебя тут шикарно, — он сделал широкий жест, обводя комнату, — глаз радуется.

— Все это покупал муж. Из моего тут лишь кассеты и диски. Да еще пластинки там, в шкафу. Он все оставил, когда уходил.

— Какое благородство! — насмешливо заметил Глеб.

— Не знаю, — рассеянно проговорила Лариса, — я его об этом не просила.

— Когда мой папаша уходил от нас с матерью, он унес даже покрывала. — Глеб аккуратно взял блюдечко с мороженым и подцепил ложкой раскисшую розовую массу. — Мне было всего пять лет, но я хорошо запомнил. Мы сидели в голых стенах, и мать плакала. А я радовался, что не нужно будет застилать по утрам кровать. Очень вкусное мороженое.

Ларисе вдруг захотелось обнять его, погладить по голове, как ребенка. Она с трудом сдержала себя.

— Шампанское в морозилке сейчас лопнет! Я пойду достану, а ты возьми фужеры. Вон там, в стенке.

— Понял, — Глеб не спеша поднялся, подошел к сверкающей хрусталем горке.

Лариса принесла запотевшую, ледяную бутылку. Глеб отодрал серебряную бумажку, ловко и беззвучно вытащил пробку.

— За что пьем?

— За нас.

— Тогда за нас, — серьезно повторил Глеб и осторожно коснулся своим бокалом Ларисиного. Хрусталь тихо и мелодично звякнул. Воцарилось молчание.

— Я хочу танцевать, — решительно сказала Лариса и щелкнула клавишей магнитофона. Над комнатой поплыл хрипловатый голос Патрисии Каас.

Лариса встала, держа фужер с недопитым шампанским за тонкую ножку и пристально глядя Глебу в глаза.

— Хорошая музыка. — Он сидел, удобно развалившись в кресле, похлопывая рукой по подлокотнику в такт песне.

— Тогда поднимайся, — она протянула руки, коснулась его ладоней.

— Послушай, — Глеб крепко сжал пальцы Ларисы, продолжая сидеть, и слегка притянул ее к себе, — я не знаю, как у вас принято. Если мы по спектаклю любовники, то значит…

— Не будь занудой, — прошептала она, наклоняясь к нему, — у нас принято вот так…

Их губы встретились, руки Глеба обхватили Ларису за талию. Она почувствовала, как возвращается восхитительное ощущение легкости и гармонии, охватившее ее сегодня утром на сцене. Все кругом провалилось, исчезло в тумане, и лишь темные, ставшие бездонными глаза Глеба все приближались, точно магнитом притягивая Ларису к себе…

…Ей казалось, что давно настала ночь, черная, глухая, скрывшая их от всего мира, поглотившая посторонние звуки. Но когда она очнулась, за окнами было светло. Тихо, завораживающе пел магнитофон, на ковре лежал опрокинутый бокал и подсыхала маленькая лужица пролитого шампанского. На столике в блюдцах застыла розоватая жидкость.

— Мороженое растаяло, — тихо проговорила Лариса.

— Пусть, — Глеб улыбнулся, отвел с ее лица светлую прядь. — Джильда, вы неотразимы!

— Вы тоже, Герцог.

Оба засмеялись. Кассета, щелкнув, остановилась. Лариса села на диване, не отрывая глаз от красивого, безмятежного лица Глеба.

— Как ты поешь! Где учился?

— До шестнадцати лет нигде. Я оканчивал последний класс школы, когда моей тогдашней подружке пришла в голову идея, что она непременно должна стать оперной примой. Ее предки владели у нас в городе сетью продуктовых магазинчиков и зашибали приличные бабки. Поэтому в один прекрасный день моя герлфрендша заявилась ко мне с толстым конвертом, полным баксов, и велела сопровождать ее на дом к профессору, у которого она якобы хочет прослушаться.

Мне тогда было совершенно все равно, где проводить время, и мы пошли. Профессор жил на окраине и оказался старым грибом, как в фильме «Приходите завтра!». Смотрела?

— Конечно, — Лариса улыбнулась. — Дальше что было?

— Дальше будущая Мария Каллас принялась распевать какие-то вокализы бедному дедку. Он слушал и морщился, точно от зубной боли. А я сидел в углу на диванчике и умирал со смеху.

Наконец старичок не вынес и стал горячо уговаривать мою подружку ни в коем случае не становиться певицей. Он говорил, что это черная, неблагодарная и безденежная работа, которая займет все силы и мало что принесет взамен, — Глеб вздохнул и усмехнулся. — Как он был прав, я узнал только теперь, спустя годы.

А тогда… тогда я не мог придавать серьезного значения его словам, настолько сам профессор выглядел чудаковатым и смешным. Подружка стала умолять его все же начать с ней заниматься и под конец сунула под нос пухлый конверт. Это решило исход дела. Бедный старик скривился, как будто слопал незрелую сливу, и согласился давать моей милой уроки два раза в неделю. Довольная, она собиралась уже уходить, но тут профессора что-то дернуло. То ли он был зол на себя, что так легко купился за зелененькие, то ли музыкантское нутро ему что-то подсказало… Не знаю. Но вдруг он обратился ко мне:

— Молодой человек, а вы что же, не поете?

— Пою, — ответил я шутки ради.

— Ну так спойте, не стесняйтесь, раз уж все равно пришли.

Я петь всегда любил, но репертуар у меня был неподходящий для профессорского уха — одна попса да блатные песенки. Единственным, что хоть как-то подходило по ситуации, были «Подмосковные вечера» и «Джамайка» — мать с утра до вечера крутила пластинку Робертино Лоретти на нашем стареньком, раздолбанном проигрывателе.

Я изложил профессору свою «программу». Он милостиво согласился послушать. Я думал, он будет хохотать как безумный, но профессор, дождавшись, когда я закончу, почему-то закашлялся. Кашлял старикан долго, я уже испугался, как бы он не помер на наших глазах. Но тут он пришел в себя и предложил мне заниматься у него так же, как и моя подружка. Я возразил, что денег нет вовсе, но он огорошил меня, заявив, что будет учить бесплатно, причем не два, а три раза в неделю. Подружка от зависти позеленела: представь, она-то готовилась к этому визиту целый месяц!

— И ты согласился? — со смехом полюбопытствовала Лариса.

— Да. Мы занимались прилежно до самых вступительных экзаменов в Институт искусств. Потом я поступил, а моя соученица провалилась. Больше мы с ней не общались.

Старичок был чрезвычайно доволен, твердил что-то про связки, природное дыхание. Мне, честно говоря, это было до фени. Просто мать дома запилила, в аттестате одни тройки, а тут — возможность учиться в вузе, пусть и музыкальном, но все-таки!

Лишь отучившись год, я стал понимать, что к чему. Например, что мой смешной старичок — один из самых маститых вокальных педагогов в регионе. К нему отовсюду приезжали на прослушивание, но выбирал он очень немногих. Если ему предлагали деньги, брал без стеснения, а потом заваливал на вступительных точно так, как мою подружку. Он ничего не боялся — слишком важной фигурой был для города, своего рода местным достоянием.

Меня он учил с нуля. Я ведь даже ноты твердо не знал, не то что там четверти и восьмые! Об этом разговору не было. Одним словом, точно как Фрося Бурлакова.

Но он умел объяснять так, что все становилось ясно. Наверное, потому и стал таким знаменитым, что имел этот талант — в двух словах передать самую суть.

Третьекурсником я впервые принял участие в общегородском конкурсе и… победил. Потом был областной конкурс, за ним — региональный. И наконец, тот самый, последний… — Глеб замолчал, думая, вероятно, о чем-то своем. Потом он взглянул на часы. — Наверное, мне пора. Уже пятый час. От тебя до моего Марьина наверняка не меньше полутора часов. Надо еще партию посмотреть и спать завалиться пораньше. Терпеть не могу рано вставать.

— Теперь придется. — Лариса прислонилась головой к его плечу, задумчиво глядя в потолок.

Глеб обнял ее, но потом тихонько отстранился.

— Пора.

— Останься, — попросила она, — тебе незачем сейчас уходить.

— Вот так сразу?

— И до театра от меня гораздо ближе.

— Ну разве что… — он усмехнулся и поцеловал ее в губы…

Посреди ночи Лариса проснулась с давно позабытым ощущением покоя и тихой радости. Квартира преобразилась. Она больше не была пустой и холодной. Теперь каждый ее уголок наполнился уютом. Тем особым уютом, который тонко чувствует женщина, когда в ее жилище находится близкий мужчина.