Соло для влюбленных

Татьяна Бочарова, 2022

В жаркое августовское воскресенье молодая певица Лариса отправляется в театр на первую репетицию оперы Верди «Риголетто». Но по пути она становится единственным свидетелем ужасного ДТП – неизвестный насмерть сбил человека. Шокированная Лариса успевает запомнить несколько примет автомобиля. Лицо водителя рассмотреть не удается – в момент аварии он упал лицом на руль, а в следующую секунду тронулся с места и исчез. Лариса с опозданием приезжает в театр, где знакомится с новым солистом Глебом Ситниковым и влюбляется в него буквально с первого взгляда! Но в его поведении она замечает некоторые странности, которые наводят ее на страшные подозрения… Детективные мелодрамы Татьяны Бочаровой из серии «Детектив сильных страстей» – увлекательные остросюжетные романы, где действительность узнаваема, в героях можно увидеть себя и своих близких, прописаны традиционные ценности, добро в финале побеждает зло и справедливость торжествует.

Глава 10

Одна за другой пролетели незаметно две недели. Репетиции набрали обороты, и спектакль зрел в рекордные сроки, обещая быть готовым к началу сентября. Лепеховское рвение невольно увлекло всех. Работали, не считаясь с усталостью, практически без выходных, отпевая в день по четыре-пять часов вместо положенных трех.

Артем все больше проникался образом, который создал ему Лепехов. Первоначальное раздражение на главрежа прошло, роль стала понятной и удобной, как много раз ношенная одежда. В таких случаях вокалисты говорят про партию, что она впета.

Но сейчас Артем осознавал, что партия не просто хорошо, крепко выучена. Она была прожита, прочувствована до самой мельчайшей подробности, до деталей.

Артему нравилось, что Лепехов отошел от традиционной трактовки Риголетто как уродливого, мерзкого, старого шута, отвратительного в своей злобе на весь мир и проявляющего человеческие стороны натуры только по отношению к собственной дочери, Джильде. В постановке «Оперы-Модерн» главреж приблизил Риголетто к другому персонажу того же Гюго, по драме которого Верди написал свою знаменитую оперу, Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери». Именно его свойствами, в том числе и внешними, наделил Лепехов Риголетто в исполнении Королькова. Не хилый злобный старец, а мрачный, угрюмый великан, отгороженный от людей стеной непонимания, собственным уродством, таинственный, пугающий своей фантастической силой и в то же время скрывающий в глубине души преданность и нежность. Именно таким виделся Лепехову главный герой Верди, и таким он больше всего подходил самому Артему, с его почти двухметровым ростом, развитой мускулатурой и немногословностью, которую правильнее было бы назвать молчаливостью.

Словом, Артем увлекся и с головой ушел в работу. Тот сон больше не повторялся, и он почти совсем успокоился. Утром и днем пропадал в театре, по вечерам долго гулял со Стешей, беседуя с ней о том о сем и, в частности, о своей роли. Ротвейлерша внимательно слушала, помахивая сохраненным хвостом и время от времени отвечая хозяину негромким гавканьем. Такой диалог вполне устраивал обоих.

Единственным, что вызывало у Артема негативные эмоции, было присутствие на репетициях Ситникова. Он и сам не мог объяснить себе, почему его так раздражает этот «плейбой», как с первого дня знакомства Артем окрестил Глеба. Не признать, что поет новый тенор великолепно, Корольков не мог, — не глухой же он, в самом деле, слышит, какой у парня голос. Дай боже каждому, явный талант, спору нет. Да и характер Ситников имел уживчивый, не выпендривался перед остальными солистами труппы. Он был достаточно уважителен к театральным «старичкам» — так в молодежной «Опере-Модерн» называли тех, кому за сорок: Саприненко, Славу Медведева, второго баритона, меццо-сопрано Ольгу Ковалеву и еще пару человек. Чрезмерным зазнайством Глеб тоже не страдал, и поэтому причин для плохого к нему отношения у Артема вроде бы не имелось. И тем не менее, только Ситников появлялся в репетиционном зале, Артем испытывал тягостное чувство, вызывавшее в нем стыд и отвращение к себе. В глубине души он прекрасно знал, в чем истоки его неприязни к партнеру.

Отношения Глеба с Ларисой давно перестали быть тайной. Они приезжали в театр вместе, так же уходили домой, в перерыве часто стояли в коридоре, обнявшись или просто сидели рядом, тихонько беседуя о чем-то своем. Ни удивления, ни осуждения это ни у кого не вызывало: роман между певцами, исполняющими главные лирические роли, — вещь естественная и закономерная.

И однако именно из-за нее, Ларисы, Артем терпеть не мог Ситникова. Он упорно не желал себе в этом признаться. Ревность? Ерунда, какая у него может быть к ней ревность, если нет ничего? Никаких отношений, ни полслова намеков, ничего. Просто дружба, хорошая, крепкая, какая иногда возникает между коллегами.

Да и вообще, о чем говорить! Ревность — это чувство, страсть. Совсем не по его адресу. У него, Артема, никаких чувств нет и быть не может. Все осталось там, в далеком прошлом, в котором не было августовского сна, одиночества, разговоров со Стешей. И нечего сопли распускать, все равно не поможет.

Так Артем убеждал себя, и ему это почти удавалось. Почти — потому что какая-то часть его рассудка все-таки противилась этим уговорам.

Так или иначе, Артем старался избегать Ситникова, разговоров с ним и даже к Ларисе подходил, только когда Глеба рядом с ней не было. Сам же Глеб, наоборот, стремился сойтись с Артемом поближе, и это раздражало Королькова еще больше.

На одной из репетиций Глеб проявил особую настойчивость в стремлении завязать с Артемом беседу. Во время перерыва Артем и еще несколько певцов сидели за столиком в буфете и не спеша пили кофе. Глеба среди них не было. Он вошел десятью минутами позже, один, без Ларисы. Очевидно, та осталась в гримерке приводить себя в порядок перед новым выходом на сцену: репетиции теперь шли в костюмах и почти полном гриме.

Глеб взял себе чашку кофе и направился прямиком к компании. Тон за столом задавал Саприненко, известный любитель анекдотов, смешных пикантных историй и вообще наиболее разговорчивый из всех собравшихся. Костя пересказывал очередной курьез из своей богатой любовными приключениями личной жизни. Остальные вяло и молча внимали ему, поглядывая каждый в свою чашку. Байки Саприненко многие слышали уже не один раз. Кроме того, все устали от многочасового пения в душных костюмах и жары, которая так и не проходила, а, казалось, становилась только сильней с каждым днем.

Глеб пододвинул к столику соседний стул, втиснулся между Артемом и Медведевым, поющим в опере графа Монтероне, проклятье которого оказалось пророческим для Риголетто. Саприненко, обрадовавшись новому слушателю, удвоил свои усилия, прибавляя к рассказу новые красочные подробности. Глеб, которому вокал давался поразительно легко за счет природного широкого дыхания, выглядел намного свежее других и стал с готовностью смеяться над Костиными прибаутками, периодически пытаясь втянуть в беседу сидящего слева от него Артема.

Тот на обращенные к нему реплики Ситникова отвечал односложно — «да» и «нет». Однако Глеб и Костя разошлись не на шутку, заразили своим весельем Медведева, и вскоре за столом раздавалось буйное ржание. Теперь все трое травили анекдоты, один другого похабней, сами же хохотали над ними и разрабатывали идею, не взять ли прямо сейчас по пятьдесят граммов по случаю жары и нечеловеческой усталости.

Артем отвернулся от Ситникова и перехватил угрюмый взгляд Женьки Богданова, направленный на ребят и Глеба. Видимо, его тоже коробило от такого неуемного, фонтанирующего смеха. Евгений вообще был Артему симпатичен — такой же молчаливый, как и сам Корольков, Богданов всегда выделялся среди певцов труппы колоссальной начитанностью. Он мог наизусть сыпать цитатами из книг практически любого писателя, будь то Пушкин, Булгаков или современный автор. Когда он что-нибудь рассказывал, слушать его было крайне интересно. Но случалось это довольно редко: обычно Богданов сразу после репетиций уходил, вежливо попрощавшись со всеми, а во время перерывов сидел в зале с книгой или журналом. Иногда они с Артемом перекидывались партией в шашки, причем Богданов неизменно побеждал.

В «Риголетто» Евгению досталась лишь эпизодическая роль, но, несмотря на это, он присутствовал в зале на всех репетициях, тем самым вызывая у Артема уважение. Немного нашлось бы людей, которые, будучи лишь частично заняты, согласились бы ежедневно посещать театр без обид и амбиций по поводу того, что им не хватило сольных партий.

Евгений еще пару минут послушал застольную беседу, а затем встал, вынул сотовый и отошел в сторону, к окну. Артем, оставшийся один среди общего веселья, почувствовал себя совсем скованно и поспешил вслед за Богдановым.

Тот уже набрал номер и ждал ответа. Артем, чтобы не мешать, направился к буфетной стойке за новой чашкой кофе. В принципе, он знал, кому звонит Богданов. В Астрахани у него жила одинокая больная сестра, и Женя поддерживал с ней связь почти ежедневно. Раз в месяц, а то и чаще Богданов встречал на вокзале поезд из Астрахани. С проводником сестра пересылала в Москву мелкий товар, закупленный у себя в городе оптом по знакомству или со скидкой. Он предназначался для продажи в столице, где все идет втридорога. Богданов забирал присланное сестрой у проводника, в свою очередь, отдавал ему деньги, вырученные за продажу предыдущих вещей, а новую партию реализовывал в течение месяца с помощью знакомых торговок на рынке.

Артем догадывался, что суммы, посылаемые в Астрахань Евгением, несколько превышают истинную стоимость сестриного товара, и считал, что Богданов поступает абсолютно верно и благородно. Пусть больная пожилая женщина думает, что ее не содержат Христа ради, а лишь помогают достойно существовать. Сам Артем на месте Жени, наверное, поступал бы точно так же, будь у него хотя бы один близкий человек, о котором можно позаботиться. Но такого человека у Артема не было, поэтому он относился к родственной миссии Богданова с большим уважением.

Буфетчица, совсем юная девица с шикарной рыжеватой косой, перекинутой через плечо, и ярко подведенными глазами, протянула Артему стоящую на блюдечке чашку:

— Пожалуйста, ваш кофе.

Он поблагодарил, взял чашку из наманикюренных рук девицы и вернулся к окну. Богданов действительно говорил с сестрой.

— Я слышу. Поезд пятьдесят седьмой, вагон третий, прибывает в Москву в девять ровно. — Богданов сделал пометку ручкой в раскрытом на подоконнике блокноте. — Проводницу зовут Валя. Да, понял, понял, не Галя, а Валя. Валентина. Не беспокойся, все будет в порядке. Береги себя. О’кей, пока.

Он нажал на кнопку и спрятал телефон. Артему показалось, что Евгений выглядит усталым. Лицо его было чуть желтоватым и осунувшимся, под глазами залегли синяки.

— Какая сегодня духота, — пожаловался Богданов, видя, что Артем смотрит на него с сочувствием, — а тут еще правый бок прихватило с самого утра. Так и тянет прилечь, а нужно еще на вокзал ехать после репетиции.

Теперь, внимательно приглядевшись к коллеге, Артем ясно увидел, что белки глаз Богданова слегка желтоваты.

— Не тошнит? — спросил он Евгения, ставя чашку на подоконник.

— Поташнивает, — признался тот. На лбу у него выступила испарина.

— Тебе нужно срочно лечь. И хорошо бы вызвать врача, — сказал Артем.

— Обойдется, — отмахнулся Богданов и взялся за подоконник, — не впервой.

— Не обойдется. Это печеночный приступ, возможно, разлилась желчь. И температура может подскочить в любой момент.

— Ты прямо как доктор. — Богданов криво, через силу усмехнулся. Видно было, что ему на самом деле очень скверно, — рука, вцепившаяся в подоконник, слегка подрагивала, губы пересохли, в лице не было ни кровинки. — Откуда ты знаешь, что это именно печень?

— Знаю, — спокойно проговорил Артем. — И еще кое-что: если сию минуту не вызвать «Скорую», то часа через три, возможно, придется тебя оперировать.

— Тьфу! Типун тебе на язык, — проворчал Богданов, однако слова Королькова его явно озадачили. — Вообще-то я и правда расклеился. — Он оторвал руку от подоконника и попытался сделать шаг навстречу Артему, но тут же сморщился от боли и пошатнулся. Корольков подхватил его под руку и подвел к ближайшему столику.

— Все, я вызываю «неотложку». Присядь пока.

Богданов послушно опустился на стул, прижимая ладонь к правому боку.

Пока Артем по телефону вызывал «Скорую», вокруг столпился народ. Все наперебой интересовались, что случилось, сочувственно качали головой, давали советы. Кто-то раздобыл таблетку эссенциале и пытался всучить ее Богданову со стаканом воды.

— Ничего не нужно, — Артем решительно отодвинул от Евгения руку, протягивающую новомодное лекарство. — Единственное, что можно в таких случаях, — стакан минеральной воды. Боржоми, например.

Буфетчица с рыжей косой, услышав его слова, тут же открыла бутылку и принесла наполненный до краев стакан. Богданов отпил несколько глотков и помотал головой:

— Больше не могу, а то сейчас вывернет наизнанку.

— Больше и не надо, — успокоил его Артем.

«Скорая» приехала через полчаса. Врач, сухопарая носатая женщина предпенсионного возраста, мельком оглядела Богданова, пощупала ему живот и, подтверждая диагноз, поставленный Артемом, проговорила:

— Спазм желчного пузыря. Нужно в больницу. Денька три отлежитесь, а там как пойдет.

После того как «неотложка» укатила, подняв клубы пыли, Артем немного постоял во дворе, глядя вслед удаляющейся машине, а потом отправился обратно в зал, где Лепехов уже начинал прогон третьего действия.

Первой шла сцена у дома Спарафучиле, в которой Риголетто и пришедшая с ним Джильда тайком наблюдают за неверным Герцогом, явившимся на свидание к красотке Маддалене.

Артем и Лариса отошли на авансцену, а возле длинного стола происходило объяснение Герцога с Маддаленой, то есть Глеба с Милой.

Зина, аккомпанировавшая сегодня в последний раз перед тем, как ее заменит оркестр, перевернула очередную страницу и заиграла вступление.

Артем поглядел на стоящую рядом Ларису. Она едва заметно улыбнулась. На мгновение Артему показалось, что в глубине ее глаз затаилась какая-то тень, то ли печали, то ли тревоги. Он попытался приглядеться пристальней, но в это время наступил его черед петь. После нескольких реплик Риголетто, обращенных к дочери, в квартет вступали Герцог и Маддалена. Глеб, прохаживаясь взад-вперед перед столом, начал уверять Милу‑Маддалену в своей любви и верности.

— «Вижу, сударь, без сомненья, вы смеетесь надо мною!» — кокетливо вертясь перед ним, запела Мила.

— «То же мне твердил, неверный!» — вплела в ансамбль свою партию Лариса, не отрывая глаз от Глеба, теперь уже обнимающего Милу за талию.

Артема вдруг охватило странное ощущение того, что происходящее сейчас на сцене вовсе не спектакль, не вымысел, не прихоть композитора и режиссера, а сама жизнь. Жизнь, в которой рядом с ним страдает Джильда‑Лариса, по которой играючи скользит повеса Герцог‑Глеб, где неумело, оттого грубо и жалко пытается завлечь мужчин Мила. И где сам он, Артем‑Риголетто, наблюдает за этим с тайной болью, не в силах что-либо изменить или исправить. Он даже зажмурился на мгновение, до того ярким было это чувство, и допел до конца на автопилоте.

Квартет закончился. Артем по очереди оглядел его участников. Да нет, кажется, у него от жары крыша поехала. Обыкновенные люди, усталые, выложившиеся, которые только что сыграли свои роли. Просто роли, не более того.

Однако до конца действия его продолжала преследовать непонятная, смутная тревога.

Наконец репетиция подошла к концу. Артем проводил взглядом Ларису и Глеба, покидающих зал в обнимку, постоял немного и побрел на выход. У дверей его догнала Мила.

— Домой?! — то ли спросила, то ли объявила она.

— Домой.

— Поехали вместе.

Они были соседями, жили почти в одном дворе в рядом стоящих домах.

Мила уютно ухватила Артема под руку — она с трудом доставала ему до плеча. Они вышли в холл, Милины каблуки гулко зацокали по плиточному полу.

— Что там стряслось с Богдановым? — Она, не останавливаясь, на ходу взглянула в зеркало, быстрым жестом взбила прическу. — Говорят, что-то ужасное?

— Приступ холецистита. Думаю, через неделю он окончательно оклемается.

— Говорят, ты его чуть ли не спас! Ты что, разбираешься в медицине?

— Да нет, просто имею в таких делах кое-какой опыт.

Мила уважительно покивала.

Разбирается ли он в медицине! Еще бы ему не разбираться, когда… Впрочем, откуда все они могут знать? Незачем вспоминать, все это осталось там, в другой жизни, до того как было бледное лицо на мокром песке…

Подошел троллейбус. Салон был почти пустым, лишь на двух передних сиденьях развалилась подвыпившая компания подростков, две девчонки и трое парней. Все пятеро громко гоготали, ребята нещадно матерились, девчонки пронзительно визжали. Парни с вызовом оглянулись на вновь вошедших, но, оценив рост и комплекцию Артема, не стали нарываться и слегка поутихли.

Мила, как всегда, болтала, не требуя от собеседника ответных реплик, что было очень удобно. Артем слушал ее вполуха, погрузившись в свои мысли.

Жарко. Стеша, наверное, совсем измучилась. И соскучилась. Уже вторая неделя, как он возвращается домой лишь к вечеру. Целый день собака дома одна. Сегодня ей будет небольшой презент — в перерыве Артем взял в буфете говяжьей вырезки на смену вечному сухому корму…

Почему Лариса так смотрела тогда, во время вступления к их квартету? Ведь у них с Ситниковым, кажется, все на пятерку с плюсом. Отчего же это смятение в глазах? Или все-таки показалось? Наверное, показалось…

–…надо на вокзал, — громко закончила Мила фразу, начало которой он не уловил. — Там хороший курс почти всегда. Ведь правда?

— Правда, — подтвердил Артем, вовремя догадавшись, что она говорит про обменный пункт. Слово «вокзал» вызвало в нем какую-то неясную ассоциацию. Странно, вроде у него не было никаких дел, связанных с этим местом.

Троллейбус сильно тряхнуло на повороте, девчонки завизжали громче. А, понятно, в чем дело! Это же Богданову надо было на вокзал. Он собирался встретить поезд. Артем даже номер его помнил — пятьдесят седьмой. И вагон — третий. Проводница Валя напрасно будет ждать, что за переданным товаром кто-то придет. Женьке сейчас явно не до сестриных тряпок или что там она посылает брату в столицу.

Внезапно Артему пришла в голову мысль, что он вполне мог бы выручить Богданова. В самом деле, не возвращаться же передаче обратно в Астрахань! Времени уйма, поезд приходит только в девять вечера, а сейчас всего шесть. Он все успеет. Побывает дома, покормит Стешу, погуляет с ней и сгоняет на вокзал. Что еще ему делать? Дома сидеть весь вечер, снова думать о Ларисе и Глебе? Лучше провести время с пользой.

Он довел Милу до ее подъезда, за всю дорогу сказав не более десяти слов. Однако она отнюдь не выглядела обиженной: чмокнула Артема в щеку на прощание, повернулась и побежала к двери. А он зашагал к себе домой.

Намеченный в троллейбусе план Артем выполнил полностью. Нарезал мясо аппетитными ломтями, устроил Стеше пир. Потом долго гулял с ней по округе, стараясь компенсировать свое длительное отсутствие. В половине восьмого он поджарил себе яичницу, выпил чаю и ровно в восемь уехал на вокзал.

Поезд уже стоял на платформе, грязный, с покрытыми пылью оконными стеклами. Пассажиры только что вышли. На полу опустевших тамбуров валялся мусор, бумажки, бутылки. Проводники стайками стояли у вагонов, некоторые нетвердо держались на ногах.

Артем отыскал третий вагон. Рядом с ним никого не было. Он зашел внутрь. Купе проводников было заперто, из крана напротив капал кипяток, занавеска на ближнем окне сорвалась и висела боком.

Артем прошелся по коридору, на всякий случай заглядывая в раскрытые двери купе. Там тоже было пусто. Так и не найдя Валю, он снова вернулся на платформу и направился к группе проводников, стоявших у первого вагона.

Их было четверо. Усатый мужик средних лет курил, то и дело сплевывая себе под ноги. Рядом белобрысый парень тискал тощую крашеную девицу в мятой голубой форме со съехавшим набок галстуком. Чуть поодаль, но явно принимая участие в общем разговоре, стояла другая девушка, стройная высокая брюнетка. В отличие от своей товарки, вид она имела подтянутый и аккуратный.

Артем понадеялся, что черноволосая и есть Валя, которая отошла от своего вагона к друзьям.

— Ребята, — обратился он к расслабляющейся компании, — не подскажете, где можно найти проводницу третьего вагона? Ее Валентиной зовут.

Брюнетка и ухом не повела. Зато тощая девица оживилась. Она оттолкнула белобрысого, норовившего залезть ей под блузку, и поглядела на Артема из-под густо и неряшливо накрашенных ресниц.

— Валька-то? Пойдем отведу. Да пусти ты, козел белесый! — цыкнула она на бесцеремонного ухажера. — Пардон, это я не вам! — Крашеная улыбнулась, обнажив полный рот сверкающих металлических зубов, и, слегка пошатываясь, зашагала по платформе в хвост поезда. Блондинистый приятель тощей девицы рассеянно и тупо поглядел ей вслед, негромко икнул и, переместившись вбок, ухватил за грудь черноволосую подружку своей прежней пассии.

Артем невольно усмехнулся и поспешил за своей провожатой.

— Тебе Валька зачем сдалась? — на ходу оборачиваясь, полюбопытствовала та, кокетливо стреляя в Артема глазами, под одним из которых отчетливо проступал запудренный фингал. — Знакомый будешь ей или кто?

— По делу, — коротко пояснил Артем.

— По какому такому делу? — захохотала девица, замедляя шаг и пристраиваясь сбоку. — Ладно дурить-то! В поезде, что ль, познакомились? Я Вальку знаю, ей всегда везет на знакомства. Вон, глянь, какого отхватила! — Она снова захохотала, и Артему стало ясно, что девчонка пьяна в доску, хоть каким-то невероятным образом держится на ногах.

— Далеко еще? — Он забеспокоился, что крашеная с пьяных глаз позабыла, куда идет. — Где ж она пропадает, ваша Валентина? Ей положено в третьем вагоне быть.

— А здесь! — насмешливо и с вызовом проговорила девица и указала на последний вагон. — Обожди, щас! — Она постучала кулаком по плотно занавешенному окну. Спустя несколько секунд одна из шторок приоткрылась, и в окне показалось девичье лицо.

— К тебе, — прокричала крашеная, сложив ладони рупором.

На лице девушки отразилось удивление. Она махнула рукой, приглашая подождать. Шторка упала.

— Видал, чем твоя знакомая занята? — развязно поинтересовалась тощая. — Это она с Лехой, бригадиром поезда. Теперь морду ей набьешь или как?

Почему-то Артема задело то, с какой легкостью и даже радостью крашеная закладывает подругу. Девушка в окне показалась ему вполне приличной. Лицо симпатичное, слегка ошалевшее, почти детское.

— Слушай, — обратился он к золотозубой проводнице, — тебя как звать?

— Вика, — с готовностью ответила та.

— Так вот, Вика, шла бы ты по своим делам. За то, что проводила, спасибо, а на все остальное зря надеешься. Я девушкам морду не бью. Ясно?

— Вполне, — хихикнула она.

— Чего смешного? — Артем улыбнулся: уж больно комично выглядела тощая размалеванная Вика.

— Да так. Представила себе… Такой, как ты, если двинет, небось костей не соберешь. Надежно с тобой девчонкам-то, как за каменной стеной.

Артем почувствовал, что от этих мимолетных слов гулко застучало в висках. Как она его! В самую точку, сама того не желая! Гнилая оказалась стена, вовсе не каменная, не надежная. Ну и хватит об этом!

В тамбуре показалась Валя. Вблизи она выглядела еще миловидней — прямые русые волосы до плеч, серые глаза, редкие веснушки на курносом носу. Она одернула форму, легко и мягко спрыгнула с подножки.

— Вы ко мне?

— Я за посылкой. — Артем сделал шаг к ней навстречу. На Валином лице отразилось удивление.

— За посылкой? Вы?

— Ну да. Ведь вам передавали посылку из Астрахани?

Валя на секунду заколебалась, словно прикидывая что-то в уме, а потом неуверенно сказала:

— Мне описывали другого человека. Не вас.

— Тот, про кого вам говорили, должен быть ниже ростом, темноволосый, чуть постарше меня. Он заболел, попал в больницу. Я его знакомый.

— Я должна отдать ящик вам? — В глазах проводницы мелькнуло что-то, похожее на испуг.

«Боится, что ей не заплатят за работу», — догадался Артем.

— Да, отдайте посылку мне. Мы обо всем с вами договоримся. Где находится ящик? Тут?

— Нет, он у меня в купе. В моем вагоне. Вам придется подойти со мной, одной мне не дотащить, он тяжелый.

— О чем речь!

Артем покосился на Вику, увлеченно слушавшую весь его разговор с Валей, и двинулся обратно к головному вагону. Молоденькая проводница молча шла рядом, время от времени бросая на Артема настороженные взгляды. Поравнявшись с третьим вагоном, девушка вынула из кармана форменной блузки ключ, вошла внутрь и отперла закрытую дверь купе.

— Вот, — она кивнула на внушительных размеров картонный ящик, стоявший на полу, под нижней полкой.

— Спасибо, — Артем нагнулся и вытащил посылку из-под сиденья.

Весила она будь здоров, тащить такой груз в общественном транспорте ему совершенно не хотелось. Придется брать машину.

Девушка стояла у окна купе, скрестив руки на груди, и по-прежнему молчала, выжидающе глядя на Артема. Он спохватился, полез в карман, достал бумажник, вынул оттуда три сторублевые купюры и протянул проводнице:

— Возьмите, это вам за хлопоты.

Валя слегка попятилась, лицо ее вытянулось, глаза растерянно заморгали.

«Мало, что ли?» — удивился Артем и прибавил к трем бумажкам четвертую.

— Пожалуйста, возьмите, — он почти насильно вложил в ее ладонь деньги. — Еще раз спасибо и до свидания.

— До свидания, — почти шепотом проговорила Валя, глядя на Артема странно округлившимися глазами.

Он поудобней перехватил ящик и вышел из вагона.

Чудная, однако, девчонка. Может, Богданов платил проводникам больше? Хотя вряд ли: какая это работа, чтоб за нее много получать? Ну взяла коробку, провезла ее в своем купе. Разве это хлопоты?

Артем не спеша пересек привокзальную площадь и вышел на улицу, по которой неслись машины. Ему пришлось пройти немного вперед, чтобы миновать зону, где висел знак, запрещающий остановку. Достигнув места, где можно было беспрепятственно тормознуть частника, Артем наконец скинул на землю свою ношу.

Сзади кто-то легонько тронул его за плечо. Он обернулся: рядом стояла Валя. Она была все в той же короткой форменной серой юбке, но вместо блузки с погончиками успела надеть открытый бирюзовый топик. Серые глаза смотрели на Артема пристально и решительно.

— Что-нибудь случилось? — Он с удивлением оглядел девушку.

— Нет, ничего, — она улыбнулась. — Просто… захотелось вас догнать.

— Зачем? — спросил Артем и понял, что выглядит как идиот.

— Ну, я подумала… — Валя замялась, но взгляда не отвела. — Хорошо бы… кто-нибудь показал мне Москву. Я ведь первый раз здесь. Работаю недавно. У нас всего сутки свободные, — она снова улыбнулась, мягко, обезоруживающе.

Вообще она была славная, эта Валя, совсем еще молоденькая и какая-то трогательная. Обижать ее не хотелось. Почему не показать столицу-матушку, раз уж и так сегодняшний день полон приключений?

— Предложение принято. — Артем улыбнулся ей в ответ. — Только есть два «но».

— Какие? — Она испуганно вскинула светлые брови.

— Во-первых, давай на «ты». А во‑вторых, с этим ящиком по городу не погуляешь. Нужно от него избавиться.

— Можно оставить его у меня, в гостинице, — с готовностью предложила Валя. — Тут близко.

— Не годится, — покачал головой Артем. — Лучше сделаем так: поймаем машину и завезем посылку ко мне домой. Это тоже недалеко, минут двадцать — двадцать пять. А затем я к твоим услугам. Идет?

На круглом, простеньком личике девушки снова, как недавно на перроне, отразилась кропотливая работа мысли. Потом она тряхнула головой и решительно произнесла:

— Идет.

— Ну и прекрасно. — Артем поднял руку, и тут же рядом затормозил голубой «Москвич».

Действительно, через двадцать минут они уже входили в квартиру. Артем поставил ящик на галошницу, и в этот момент в прихожей с рычанием появилась Стеша. Уши ее встали торчком, губа приподнялась, обнажая желтоватые клыки.

— Ой, — Валя испуганно прижалась спиной к входной двери, с лица мигом сбежала краска, и веснушки на носу стали видны отчетливей. — Я боюсь. Она меня загрызет.

— Не бойся, не тронет. — Артем осторожно взял Валю за руку. Ее ладонь оказалась неожиданно большой для такой хрупкой фигурки. Кожа на ладони была загрубевшей, шершавой. — Фу, Стеша! Фу, кому говорю!

Собака тут же смолкла и удалилась в комнату.

— Она у тебя злая? — робко спросила Валя, так и не решаясь отойти от двери.

— Да нет, — Артем пожал плечами. — Просто не любит чужих. Ты проходи, не стесняйся. Предлагаю выпить по чашке кофе с бутербродами.

— Хочешь, я тебя накормлю? — оживилась Валя, скидывая туфли. — Что у тебя есть из продуктов?

— Все есть, — засмеялся Артем, — но ты не суетись. Не в кухарки же я тебя привел.

— Ерунда. — Валя уже раскрыла холодильник и придирчиво изучала его содержимое. — Я люблю готовить. И много времени это не займет. Отбивные будешь? У тебя тут свежее мясо в морозилке.

— Ну давай, — сдался Артем.

Он уселся за стол, наблюдая, как Валя разделывается с остатками Стешиной вырезки, сначала размораживая ее в микроволновке, затем нарезая кусочками и отбивая молотком. Делала она все действительно ловко и умело, так что Артем невольно залюбовался ее точными, уверенными движениями. Как давно в его доме никто не хозяйничал вот так, у плиты!

— Ты один живешь? — проницательно осведомилась Валя, прикрыв шкворчащую сковородку крышкой.

— Один.

— Для мужика у тебя здесь чисто, — похвалила она и скомандовала: — Ставь тарелки.

После сытного ужина, состоявшего из румяных, сочных отбивных и салата, а также пары чашек крепкого, обжигающего кофе Артем понял, что ни на какую прогулку по Москве они не поедут.

— Вкусно? — Валя подсела ближе, ее руки обвили его шею, волшебным образом утратив шершавость и став вдруг необычайно мягкими и ласковыми.

— Вкусно. — Он вдохнул идущий от ее волос едва уловимый холодноватый аромат духов, чувствуя, как постепенно отпускает напряжение, меркнут в сознании мысли о Ларисе, Ситникове, обо всем на свете…

…Ему снилось что-то очень светлое. Судя по нереальной яркости красок, из глубокого детства. Кажется, это была бабушкина деревня. Точно, деревня. Он отчетливо видел пруд, заросший камышом, изумрудно-зеленую траву на берегу, апельсиново-желтое солнце. По траве навстречу шла стайка гусей, ослепительно‑белых, с красными перепончатыми лапками. Главный гусак, идущий впереди, угрожающе разинул клюв. Послышалось грозное, глуховатое рычание.

«Что за глупость? — во сне подумал Артем. — Гуси не рычат. Они гогочут. Вот так: га-га-га».

Но вожак все наступал, продолжая рычать, громче и громче…

…Артем открыл глаза. В комнате было совершенно темно. Из коридора доносилось яростное рычание Стеши. Вали рядом не было. В следующее мгновение он различил ее тихий, жалобный голос, что-то неразборчиво говоривший собаке.

Артем вскочил, вышел в коридор. Валя стояла, вжавшись спиной в дверь, прижимая к груди ящик с посылкой. Лицо у нее было совершенно белым.

— Я… в ванную хотела, — виновато и жалобно пролепетала она, — а она… вот… Ты не сердись, я ее… от нее… ящиком…

— Степанида! — строго произнес Артем. — Я же сказал!

Стешу словно ветром сдуло.

— Иди в ванную-то, — он посмотрел на девушку ободряюще и тут только заметил, что она полностью одета и даже в туфлях. Интересно, для чего наводить марафет, если собираешься отправиться в ванную?

Он взял из дрожащих Валиных рук ящик, поставил обратно на галошницу и повторил как можно мягче:

— Ну чего ты? Не бойся, она больше не выйдет. Иди куда хотела.

— Н-нет, — будто через силу выдавила Валя. — Я, пожалуй, пойду.

— Куда? — изумился Артем. — Ночь ведь. Ты на часы глядела? Небось часа два или три. Метро уже закрыто.

— Я машину возьму. — Она цепко взялась за дверную ручку.

— А с чего такая спешка? Ты же говорила, у вас целые сутки?

— Я передумала. — Она смотрела на него, точно затравленный зверек.

Что с ней? Вспомнила о бригадире поезда? Боится, что тот приревнует? Кажется, в их проводницкой компании с девчонками не церемонятся, судя по словам тощей крашеной Вики.

— Ну, как знаешь, — он пожал плечами.

Девушка юркнула за дверь. На лестнице раздался дробный стук каблучков, сменившийся тишиной.

Артем вернулся в комнату, взглянул на будильник: так и есть, два тридцать. Дуреха, ей-богу! Наверное, не надо было ее отпускать. А впрочем, не маленькая, сама сюда напросилась, сама и убежала. Кажется, она не так уж плохо ориентируется в Москве для первого раза.

Артем лег обратно в постель, закрыл глаза, пытаясь снова погрузиться в мир детских впечатлений, но сон больше не шел. Проворочавшись с боку на бок до пяти утра, он окончательно распростился с надеждой уснуть и включил телевизор. Большинство каналов не работало, по одному шел какой-то американский боевик, который он смотрел машинально до той поры, пока стрелка на часах не достигла семи.

Приняв душ и позавтракав, Артем отыскал в телефонном справочнике телефон больницы, куда отвезли Богданова, и позвонил. Ему сообщили, что у больного состояние средней тяжести, что в данном случае являлось нормой.

Повесив трубку, Артем сходил в коридор, принес ящик и аккуратно развязал веревку: внутри плотными рядами, одна на другой, лежали лаковые расписные шкатулки.

Артем взял одну из них, повертел, разглядывая. Что ж, неплохой товар. Неизвестно, почем брала его в Астрахани богдановская сестра, но в Москве на рынке он видел такие шкатулочки и по пятьсот рублей, и даже дороже. Наверное, от этого бизнеса получается неплохая выручка.

Он аккуратно закрыл ящик и снова завязал веревку, оставив неупакованной одну шкатулку, ту, которую только что разглядывал. «Оставлю на память», — решил Артем, полагая, что Женька не будет против такой платы за его услуги. Он кликнул Стешу, минут двадцать погулял с ней во дворе, после чего собрался и отправился в театр.