Соло для влюбленных

Татьяна Бочарова, 2022

В жаркое августовское воскресенье молодая певица Лариса отправляется в театр на первую репетицию оперы Верди «Риголетто». Но по пути она становится единственным свидетелем ужасного ДТП – неизвестный насмерть сбил человека. Шокированная Лариса успевает запомнить несколько примет автомобиля. Лицо водителя рассмотреть не удается – в момент аварии он упал лицом на руль, а в следующую секунду тронулся с места и исчез. Лариса с опозданием приезжает в театр, где знакомится с новым солистом Глебом Ситниковым и влюбляется в него буквально с первого взгляда! Но в его поведении она замечает некоторые странности, которые наводят ее на страшные подозрения… Детективные мелодрамы Татьяны Бочаровой из серии «Детектив сильных страстей» – увлекательные остросюжетные романы, где действительность узнаваема, в героях можно увидеть себя и своих близких, прописаны традиционные ценности, добро в финале побеждает зло и справедливость торжествует.

Глава 3

На репетицию она приехала почти с часовым опозданием. Припарковала машину во дворике бывшего кинотеатра, ныне перестроенного и безраздельно отданного в распоряжение «Оперы-Модерн». Толкнула тяжелую, обитую железом дверь и оказалась в пустынном прохладном вестибюле.

Только тут ее окончательно отпустило, — перестало гулко биться сердце, исчезла дрожь в руках. Так бывало всегда: стоило Ларисе переступить порог театра, как она чувствовала некую волшебную силу, от которой подпитывалась, становилась сильной, спокойной и уверенной.

В зеркальной стене отразилась высокая стройная девушка с красиво уложенными в пучок волосами, соблазнительно обнаженными плечами и миловидным, но бледным лицом. Лариса слегка кивнула своему двойнику и быстрым шагом двинулась к лестнице на второй этаж мимо пустующего гардероба.

Она уже поставила ногу на ступеньку, когда сверху послышались торопливые шаги. Лариса подняла голову и увидела спускающегося к ней молодого мужчину — в светлых летних брюках и кремовой рубашке с короткими рукавами, темноволосый, с приветливым и слегка растерянным лицом.

Лариса посторонилась, чтобы пропустить парня, полагая, что перед ней один из многочисленных фанатов театра — они осаждали помещение оперы ежедневно с утра до вечера, пытаясь прорваться на репетиции и завязать знакомства с певицами. От таких субъектов не спасала даже охрана, год назад нанятая Лепеховым. Мишка, несмотря на свой кроткий нрав и ангельский характер, научился безжалостно избавляться от навязчивых поклонников.

Однако молодой человек неожиданно остановился, не дойдя до Ларисы пары шагов, и проговорил, явно смущаясь:

— Простите, тут абсолютно никого нет, и я, кажется, заблудился. А охранник говорит, что он новенький и знать ничего не знает. Вы не подскажете, где проходит репетиция?

— Репетиция чего? — уточнила Лариса на всякий случай.

— Верди. Здесь сегодня должны репетировать Верди, и я… мне…

Лариса еще раз мельком взглянула на парня, и у нее появилась смутная догадка. Красивое, точеное лицо, выразительные карие глаза, идеально очерченные, чувственные губы. И голос — мягкого, певучего тембра, слегка упирающий на «о».

— Вы приглашены петь в «Риголетто»? — перебила она мнущегося парня.

— Да, — обрадовался тот, — я…

— Глеб Ситников, — Лариса улыбнулась. — Верно?

— Верно, — парень был явно ошеломлен, но и польщен одновременно. — Только откуда…

— Ну, вас узнать нетрудно. Вы же известная персона, столько раз мелькали на экране. Вся наша труппа видела вас и слышала ваш великолепный голос.

— И вы? — уточнил Ситников.

— Я — нет, к сожалению. Но доверяю вкусу своих коллег.

— Значит, — Ситников первый раз улыбнулся, и улыбка у него вышла совершенно очаровательной, мягкой, чуть смущенной и одновременно озорной, — вы поете в труппе? Солистка?

— Более того, — засмеялась Лариса. — Я — та самая бедная малютка Джильда, без памяти в вас влюбленная!

— Вот это да! — Ситников театрально всплеснул руками и легко перескочил через оставшиеся ступеньки. Теперь он стоял совсем рядом с Ларисой, почти касаясь ее. Он был чуть выше ее, но казался очень стройным благодаря изящной гибкой фигуре. Темные глаза смеялись и глядели на Ларису с непонятной смесью застенчивости и дерзости.

Под этим взглядом она ощутила легкое волнение. Оно было приятным, слегка закружилась голова, и вдруг захотелось без причины смеяться, что Лариса и сделала.

С минуту они так и стояли друг напротив друга и весело, беззаботно хохотали. Потом Лариса в изнеможении оперлась рукой о перила и проговорила:

— Собственно говоря, непонятно, чему мы радуемся. Репетиция идет уже больше часа. Интересно узнать, почему вы опоздали в первый же день?

— Несчастный случай, — развел руками Ситников.

Лариса вздрогнула. Боже, как она могла забыть? Шутливые слова парня напомнили ей трагедию, произошедшую по пути в театр. Неужели после всего того, чему она недавно стала свидетелем, можно вот так стоять и заливаться идиотским хохотом?

— Кроме шуток, — холодно сказала она, — что случилось? Вас же вызывали к половине девятого, так?

— А я и не шучу, — пожал плечами Глеб. — Вот.

Он осторожно отвел со лба прядь волос, и Лариса увидела на загорелой коже свежую ярко-красную ссадину.

— Где это вы так? — сочувственно поинтересовалась она.

— Да, — досадливо отмахнулся Ситников, — я иногда бываю страшно рассеян. Не заметил открытой дверцы шкафчика в ванной. Ерунда такая, а кровь хлестала битых полчаса.

— Чуть ниже, и могли бы попасть в висок, — заметила Лариса.

— Слава богу, не попал, — улыбнулся Глеб. — А почему опоздали вы? Тоже несчастный случай?

— Да, — мрачно подтвердила Лариса. — Не будем об этом. Лучше пойдемте в зал, не стоит испытывать терпение Лепехова. — Она побежала вверх по лестнице.

Ситников шел за ней следом.

— Правду говорят, что у вас в спектаклях все ходят полностью голые? — услышала его голос Лариса.

— Не все и не полностью, но не без этого. Впрочем, не буду ничего рассказывать, сам увидишь.

— Тебе это нравится? — Глеб так же легко перешел на «ты» и на последней ступеньке обогнал Ларису, заглядывая ей в лицо.

— Нравится что?

— Ну… обнажаться на сцене. И что на тебя все смотрят.

— Это моя работа, — просто сказала Лариса. — Я ведь не просто обнажаюсь, а еще и пою. И не шансоньетки или попсу, а сложные оперные партии. Это нельзя разделять, тут все связано воедино ради одной цели — создать образ, который бы трогал зрителя. Сложно объяснить словами, потом сам поймешь.

— Чего тут непонятного? — усмехнулся Глеб, останавливаясь. — Нам куда?

Перед ними был длинный коридор второго этажа. Репетиционный зал находился слева.

— Туда, — Лариса указала на плотно обитую дерматином дверь, и Глеб широко распахнул ее перед ней.

Первым, кто бросился в глаза Ларисе, был красный от жары и возбуждения Мишка Лепехов, стоящий перед сценой, воздев руки и вдохновенно подняв голову. Поза выглядела комичной для не знакомого с характером главрежа, но не для Ларисы, проработавшей в театре несколько лет. Краем уха она услышала, как тихонько фыркнул за ее спиной Глеб, и незаметно дернула его за руку.

Труппа сидела в глубине зала, а на сцене, точно крепость, возвышался Артем Корольков, баритон, исполняющий в спектакле роль Риголетто. Он был голый по пояс, на его мускулистый торс был нацеплен большой бутафорский горб, лицо выражало усталость и нетерпение. Видимо, Лепехов до печенок достал его поисками нового образа.

Артем первым заметил Ларису и Ситникова. Выражение его лица смягчилось, он выпрямился во весь свой огромный рост и проговорил, обращаясь к Лепехову:

— Вот они. Пришли. Теперь их помучай, а я возьму тайм-аут.

Лепехов моментально лишился своего вдохновенного вида и стал совершенно обыкновенным: маленьким, узкогрудым и очкастым, похожим на доходягу-воробья. Невозможно было представить, что минувшей весной ему стукнуло пятьдесят два. Вообще-то артисты труппы, состоящей в основном из молодежи, должны были называть Лепехова Михаилом Григорьевичем, но холостой, бездетный, так и оставшийся вечным ребенком, он был для всех просто Мишкой, Мишей и лишь иногда, в особо торжественных случаях, Михаилом.

— Лара! — закричал он на весь зал, оборачиваясь к опоздавшим солистам. — Что происходит? Где тебя носит и… и почему вы вместе, черт побери? Вы что, куда-то ходили вдвоем? Давно знакомы?

— Да нет, — спокойно и мягко произнес Глеб, — познакомились десять минут назад на лестнице.

— На какой еще лестнице? — взвился Лепехов. — Быстро на сцену! Время уходит.

— Прямо так сразу? — удивился Ситников. — Я ведь даже не распелся.

— У нас не всегда успеваешь распеться, — Лариса уже поднималась по шатким ступенькам на высокую широченную сцену, — привыкай.

— Куда ж я денусь.

Из реквизита на сцене были лишь широкие качели. Они висели на тросах, укрепленных под потолком. В самом углу стоял большой вазон с искусственными цветами.

— Я хотел представить вас труппе, но теперь уже нет времени. — Лепехов сделал нетерпеливый жест, приглашая Глеба подойти поближе к краю сцены. — Итак, господа, Глеб Ситников, Гран-при «Золотой лиры», отныне наш замечательный Герцог. Прошу любить и жаловать.

Из зала раздались дружные аплодисменты. Ситников, слегка смутившись, наклонил голову.

— Споете нам? — задушевно поинтересовался Лепехов. — Ну, скажем, эту арию, из первого действия. А? — Не дожидаясь ответа, обратился к сидевшей за роялем Зиночке Клеймштейн: — Зинуля, солнышко, сыграй нам…

Та улыбнулась, кивнула главрежу и заиграла вступление к арии «Верь мне, любовь — это счастье и розы». В отличие от большинства музыкальных театров столицы, Лепехов принципиально ставил оперы только на русском языке.

В зале притихли, с любопытством и ожиданием уставившись на сцену. Лариса покосилась на Глеба. Тот был абсолютно спокоен, только с его лица сошло мальчишеское смешливое выражение, оно стало серьезным и строгим. Выждав положенные такты, он сделал шаг в глубь сцены и запел.

Ну и голос! Лариса замерла на месте. Глубокий и в то же время совершенно свободный, летящий далеко в зал. И культура пения высокая, слышно сразу. Фразы, интонация — все на уровне. Да, Гран-при ему дали не случайно. «Ла Скала» по нему плачет, это факт. Вот только бы убрать это оканье, а больше и придраться не к чему.

Лариса тихонько отошла в сторону и присела на качели. Слушать бы и слушать, как он поет! Настоящий Герцог — обворожительный, блестящий. Она видела, как вытянулось лицо у Мишки Лепехова, в момент подобралась вся его жалкая, тщедушная фигура. Сидящая в зале Мила что-то шепнула на ухо Артему, и тот кивнул, продолжая не отрываясь смотреть на сцену.

Глаза всей труппы были устремлены на Ситникова, даже Зина, забыв про стоящий на пюпитре клавир, играла вслепую. Сам же Глеб, казалось, не замечал, какое производит впечатление. Он пел просто и естественно, как дышал, полностью перевоплотившись.

Наконец он закончил. Зина взяла последний аккорд, ее руки повисли в воздухе.

Настала секундная пауза, а затем из зала раздались крики «браво» и аплодисменты. Хлопали от души все певцы и сама Лариса, так и не вставшая с качелей.

— Замечательно! — искренне восхитился Миша. — К этому нечего добавить. Как приятно сознавать, что я не ошибся, предложив вам эту работу! Ларочка, что скажешь?

— Я потрясена. — Лариса поднялась, подошла к Глебу вплотную и протянула руку: — Поздравляю. Ты доставил нам всем огромное удовольствие!

— Очень рад, если это так, — улыбнулся тот.

Внезапно Ларисе показалось, что столь теплый и восторженный прием не слишком радует и удивляет Ситникова. Похоже, он привык к впечатлению, которое производит, и отлично знает себе цену, а все его смущенные улыбочки и растерянные жесты не что иное, как хитрые уловки, точно рассчитанная часть имиджа. Или ей кажется?

— Ладно, — произнес Лепехов, — с Герцогом все ясно. Займемся теперь вашими отношениями. Лара, ты готова спеть свое соло?

— Да, — кивнула Лариса, чувствуя невольное волнение. Нет, она, конечно, уверена в себе на все сто и партию вчера прошла на совесть, а тембр голоса у нее оригинальный, красивый, все говорят. Но все же петь после такого выдающегося исполнения будет нелегко.

— Тогда, пожалуйста, будь добра, вернись на качели. Они на сцене специально для тебя.

— Интересно. — Лариса в упор взглянула на Глеба и снова уселась на качели.

Лишь только раздались знакомые трепетные звуки, имитирующие арфу, волнение как по волшебству исчезло. На смену ему пришли восхитительное спокойствие и подъем, точно она заразилась от Глеба его уверенностью и вдохновением.

Первая же взятая Ларисой высокая чистая серебряная нота доказала ей, что так и есть. Голос звучал как никогда, тело само находило естественные и грациозные позы, дышалось легко и свободно.

— Чудесно. — Лепехов дождался, пока в партии наступит пауза, и жестом указал Зине, что нужно прервать игру. — Дальше будем фантазировать. Ты поешь о юноше, которого встретила в церкви и увлечена им до потери чувств. Он только что почти признался тебе в любви и исчез. Так в оригинале. А мы представим себе по-иному. Герцог, изображающий из себя студента, Гвальтьера Мальде, не ушел, а лишь спрятался. Он дождался, пока нянька Джильды, прервавшая их свидание, выйдет из сада, и вновь появился перед девушкой. Но он уже слышал, как она мечтает о нем, и прекрасно понимает, что ни в чем не встретит отказа. Улавливаешь мою мысль?

— Не совсем.

— Ну как же! Разве ты не понимаешь, все это чушь, что Герцог соблазняет Джильду после похищения! Он овладевает ею гораздо раньше, еще в саду! Да-да, в саду, прямо на качелях.

Лариса мельком взглянула на Глеба. На его лице читалось изумление.

— Что ты смотришь, как баран на новые ворота? — взорвался Лепехов. — Подойди к ней! Да поближе, поближе, она не кусается!

Глеб, улыбаясь, приблизился к Ларисе почти вплотную.

— Ну и давай, действуй! Девушка только что мечтала о тебе! Начни ее раздевать, что ли!

— Прямо на сцене? — пробормотал Ситников.

— А где еще? — рассердился Лепехов. — Что вы будете делать вне сцены, меня не волнует. Интересно только то, что происходит во время спектакля. Давай, Зинуля, играй!

Зина ударила по клавишам, стараясь скрыть улыбку. По залу прокатился смешок, но Лепехов, обернувшись, сердито зыркнул на певцов.

— Как-то не ожидал я, что вот так буквально… — тихо сказал Глеб в самое ухо Ларисы.

— Не буквально, — в тон ему прошептала она, — просто обними меня. Это же театр, что тут такого? Ария кончится гораздо раньше, чем наши объятия перейдут во что-то более смелое.

В этот момент проигрыш кончился.

— Гва-альтье-ер Ма-альде-е, — запела Лариса и тут же почувствовала, как на ее голые плечи легли руки Глеба.

— О, дорого-ое и-имя!

Что с ней? Кажется, кружится голова и перед глазами пелена. За ней постепенно исчезает зал, Мила, Артем, Мишка Лепехов. Остаются только руки Глеба, нежные, теплые, сильные. Они все уверенней касаются тела Ларисы, отыскивают застежку спереди на сарафане, легко преодолевают преграды в виде маленьких матерчатых пуговичек. А она все продолжает петь, и ей кажется, что губы произносят не вымышленное, а настоящее имя…

…Нежная, страстная мелодия растаяла, отзвучал последний хрупкий аккорд.

Кажется, она даже глаза закрыла?

Лариса словно вернулась с небес на землю, выпрямилась, мягко отвела в сторону руки Глеба и вопросительно посмотрела на главрежа.

— Очень хорошо, — ласково проговорил тот. — То, что нужно. Учитесь импровизировать. Теперь отдохните, посмотрим Маддалену.

Лариса, не глядя на Глеба, спустилась со сцены и уселась в зале с остальными.

— Отлично пела, — тихонько прошептал Артем, — молодчина.

— Спасибо, — кивнула Лариса.

Она сидела между Глебом и Корольковым, чувствуя все нарастающее смятение. Артем, словно угадывая ее состояние, повернулся, внимательно глядя в Ларисино лицо. Ей стало неловко. Артем Корольков, старый друг, надежный и преданный человек. Интересно, видел он, что произошло с ней на сцене?

А что произошло? Она и сама толком не может разобраться. Знает лишь одно: никогда ни в одном из четырнадцати спектаклей, ни в одной эротической сцене она не теряла головы. А сегодня потеряла. Явно потеряла! И сейчас еще ее плечи и грудь хранят ощущение прикосновений Глеба, а в ушах звучит его голос. Бред какой-то.

— Ты опоздала, — так же тихо произнес Корольков. — Что-то случилось?

Лариса кивнула:

— Случилось.

— Что?

— Потом.

Воспоминания о сбитой девочке потускнели, померкли, ушли в глубину сознания. Тревожить их не хотелось. Хотелось думать о Глебе, о его объятиях под музыку Верди.

— Хорошо, — Артем послушно кивнул, — если понадобится помощь, скажи.

— Спасибо, Тема. — Лариса нашла огромную его ладонь, благодарно пожала и искоса взглянула на Глеба. Тот сидел в глубокой задумчивости, чуть щуря темные глаза и сцепив руки на коленях. Огорчен? Или презирает ее? А может, ему просто глубоко наплевать на все, что произошло, — роль как роль, и ничего больше.

На сцене Мила заливалась соловьем. По своему обыкновению, она была одета в короткие штаны-капри, подростковую майку с каким-то немыслимым рисунком и напоминала не пышнотелую красотку-соблазнительницу, а Гавроша на французских баррикадах. Лепехов что-то внушал ей насчет выразительности жестов.

Обернулся Женя Богданов, бас, поющий в опере эпизодическую партию Марулло, придворного синьора, друга Герцога, и окинул Ларису и Глеба пристальным взглядом.

— Поздравляю, вы оба были неотразимы, — он подавил зевок. — Единственное, на что здесь стоило посмотреть с половины девятого утра.

Лариса усмехнулась. Глеб продолжал сидеть молча и неподвижно, будто уснув. Позади громко чихнул Костя Саприненко, бас, исполняющий роль наемного убийцы Спарафучиле. Мила допела и умолкла.

— Кажется, на сегодня все, — сказала Лариса.

Она не ошиблась. Мишка легко заводился, горел своими идеями ярко, но долго работать не мог, теряя продуктивность. Три часа были его пределом, после которого он скисал, становился вялым и наконец отправлялся в буфет пить кофе с бутербродами. Бутерброды эти Лепехов мог поглощать в невероятном количестве, и Ларису всегда удивляло, почему чудовищное Мишкино обжорство никак не отражается на его фигуре, состоящей сплошь из острых углов.

Так было и сейчас. Лепехов посмотрел в зал одуревшими глазами и устало махнул рукой:

— На сегодня все. Завтра собираемся в это же время. Попробуем пройти первое действие целиком. Всем спасибо и до свидания.

Народ с шумом поднялся со своих мест. К Ларисе подлетела Мила, на ходу взбивая свои пегие вихры.

— Это было нечто! — затараторила она, одновременно ухитряясь обнимать Ларису и пожимать руку Ситникову. — Ребята, о вас еще напишет пресса. «Новое слово в бессмертном творении Верди», — продекламировала она воображаемый газетный заголовок. — Тема, правда здорово?

— Лара всегда поет здорово, — пожал плечами Корольков.

— А молодой человек? — изумилась Мила. — Тебе не понравилось?

— Понравилось, — довольно сухо ответил Артем и, кивнув на прощание, поспешил к выходу.

Девушки удивленно смотрели ему вслед.

— Вы не обращайте на него внимания, — посоветовала Мила слегка растерянному Глебу, — он у нас всегда такой… немного замороженный, — она выразительно покрутила пальцем у виска. — Просто не умеет быть вежливым, разве что с Ларочкой, и все.

— Да я спокойно отношусь к комплиментам в свой адрес, — засмеялся Глеб. — Нравится, как я пою, прекрасно, нет — ничего не поделать.

— Нравится, всем нравится, не напрашивайся на похвалу. Ничего, если я на «ты»?

— Нормально, — Глеб рассеянно покосился в сторону.

— Ты куда-то спешишь? — спросила Лариса.

— Нет, скорее наоборот. Я бы хотел остаться, поговорить с режиссером. Так что не ждите. Завтра увидимся.

— Пока, — легко согласилась Мила и, подхватив Ларису под руку, потащила ее к двери.

— Подвезти тебя? — предложила та, садясь в машину.

— Нет, я заскочу к отцу. А то целую неделю не была, он небось и не обедал ни разу за это время.

Отец Милы был вдовцом и жил прямо напротив «Оперы-Модерн», ровно через дом. Она пару раз в неделю забегала к нему, убиралась в холостяцком жилище, готовила еду.

— Ну, давай, — Лариса помахала рукой. — Вечером звякни.

— Обязательно. А согласись, я была права! Верно же, Ситников — настоящий шедевр природы!

Выражение «шедевр природы» было придумано самой Милой и применялось исключительно к мужчинам, способным вызвать у нее восторг.

— Иди ты, — делано засмеялась Лариса, чувствуя, как зреет в ней твердое решение. — Обыкновенный окающий нижегородец, приехавший в столицу за удачей.

— Ну уж не очень-то обыкновенный, — ехидно возразила Мила и зашагала к тенистому зеленому дворику.