Книга 3. Без названия

Татьяна Анатольевна Денисова, 2021

Продолжение 1 и 2 частей романа. "Мне повезло в жизни. Я повстречала людей с сердцем, оголенным до крайности. У них ничего не может быть наполовину: либо все, либо ничего. Все это любовь. О ней не кричат, не дают клятву, что она вечная. Для них по-другому жить не дано. Странные – может быть. А может, нет? Доказывать, что день – это день, а ночь – это ночь, не надо. Зачем ежечасно клясться в вечной любви? По-моему, абсурд…" Герои, несмотря на испытания, остаются верными себе.

Часть 2

Глеб

Глава 1

Глеб прошел по пустому коридору, постучал в дверь с табличкой «доктор Вощева». На предложение войти открыл дверь, однако увидел, что за столом не доктор, а ребенок.

— Где доктор? — раздраженно спросил Глеб.

— Ушла на вызов, — ответил мальчик лет десяти.

Видно, сын. Он спокойно смотрел на взрослого человека: мама предупреждала, что военные должны завести лекарства.

— Вы привезли лекарства? Можете оставить их здесь — я не украду, — мальчик решил пошутить — напрасно.

— Если такой остряк, отправляйся за коробками, — Глеб хмуро посмотрел на шутника.

— Детям носить тяжести запрещено, — мальчишка нарывался на неприятности.

— Значит, носить коробки тебе нельзя, а хамить можно? — тон Глеба не предвещал ничего хорошего.

— Именно! — мальчик сложил руки, словно в школе на уроке, ожидая продолжения.

Глеб подошел вплотную к столу, навис коршуном над ребенком, но тот нисколько не испугался. Напротив, был готов, даже хотел, чтобы что-то произошло.

— Вероятно, я должен затрястись от страха и описаться? — спросил он.

Глеб впился в него глазами: отступать никто не собирался.

— Дядя решил поиграть в гляделки? — язвительно продолжал спрашивать мальчишка.

— Даня, я пришла, — в коридоре послышались шаги. Женщина торопливо распахнула дверь. — Здравствуйте, извините за опоздание.

Глеб оторвал взгляд от мальчика и нехотя обернулся. Раскрасневшаяся от быстрого шага, женщина стягивала с себя шарф, расстегивала пальто. Мужчина ничего не стал говорить, лишь наблюдал.

— Одну секунду, пожалуйста.

Доктор поставила медицинскую сумку на кушетку, туда же бросила шарф. Подойдя к столу, налила стакан воды — выпила одним залпом, шумно выдохнула.

— Все. Теперь можно идти, — она посмотрела на молчащего мужчину, — за медикаментами. Они, я полагаю, в машине.

Глеб молча вышел в коридор, не оборачиваясь, пошел к выходу. Открыв багажник машины, наклонился за коробкой.

— Давайте сложим на ступеньки. Я сношу позже — не стоит вас задерживать.

Женщина вслед за мужчиной вынимала коробку из багажника и направилась с ней к ступеням медпункта. Она не отставала от Глеба, не жаловалась на усталость, на тяжесть. Мужчина не стал вдаваться в подробности.

— Спасибо, — просто сказала она, когда все медикаменты оказались на ступеньках. — Скажите, будет совсем некрасиво, если я еще попрошу ваше командование о помощи?

— О чем именно? — спросил Глеб, захлопывая багажник.

— О пандусе, чтобы могла въехать инвалидная коляска, — женщина показала рукой в сторону ступенек.

— У вас много пациентов в инвалидных колясках? — спросил Глеб, нахмурившись.

— Нет.

Женщина не собиралась упрашивать. Глеб это понял.

— Хорошо. Пандус будет. Завтра.

— А сегодня нельзя?

Брови Глеба медленно, но верно поползли вверх: ну и наглость.

— Если найдем цемент.

Он, не прощаясь, обошел машину, чтобы сесть. Отъезжая, посмотрел в зеркало заднего вида: она снова принялась за коробки, чтобы теперь перенести их в помещение.

Через пару часов приехали солдаты делать пандус. Глеб был с ними. Он не стал говорить о просьбе доктора Бланки: эту проблему он может решить сам. Глеб не сразу заметил ее. Женщина старалась не мешать, однако внимательно наблюдала за работой строителей.

— Здравствуйте.

Солдаты по очереди поздоровались с ней.

— Здравствуйте, — ответила женщина.

Она по-прежнему не отрывала взгляда от того, как укладывали кирпичи на ступеньки, швеллеры по краям, чтобы цемент со временем не рушился.

— Мы делаем хорошо, — сказал Глеб, уязвленный, что работу его солдат контролирует дотошная бабенка.

— Я вижу, — она не взглянула на него, занятая своим делом: наблюдением.

Когда работа была закончена, доктор поблагодарила солдат, предложила войти вовнутрь, чтобы вымыть руки. На том и расстались.

На следующий день Бланки спросил, отвез ли Глеб медикаменты. Что за глупый вопрос? Разумеется, да. Как доктор? Глеб пожал плечами: его это должно волновать? Не мешало бы узнать, как она устроилась на новом месте. Администрация поселка предоставила жилье, но мало ли что. Почему бы Глебу не проведать ее? Он что, ей нянька? Бланки промолчал, что означало, Глеб знал по опыту, положительный ответ.

Медпункт оказался закрытым. Что прикажете делать? Домой ехать? Глеб хотел повернуть машину на полигон, но знал, что утром командующий спросит, ответить будет нечего. Вранья Бланки не переносил. Глеб спросил у вездесущих старушек, где живет новая доктор. Ему показали.

Мужчина оставил машину на обочине. Дом построили в конце лета, поэтому вокруг черная земля. Забора, разумеется, нет. Глеб прошел по дорожке, засыпанной щебнем, на котором после дождя виднелись отпечатки колес, скорее всего, от коляски. Половину ступенек занимал пандус, плохо высохший (последние несколько дней шел мелкий осенний дождь). Глеб звонил в дверь, разглядывая пандус: делал его не профессионал, скорее всего даже не мужчина. На звонок не отвечали. Глеб прошел к окну, заглянул в него: на диване сидел мальчишка с книгой в руках. Мужчина постучал в окно. Мальчик узнал его, но не сдвинулся с места. Глеб снова постучал:

— Открыть можешь?

Мальчишка понял вопрос, но отрицательно покачал головой.

— Что вы здесь делаете?

Глеб не слышал, как она подошла, поэтому резко обернулся, поскользнувшись на грязи под окном.

— Черт! — выругался он и на себя в том числе.

— Так что вы делаете возле моего дома? — женщина сердилась и была права.

— Приехал узнать, как устроились, — огрызнулся Глеб и добавил, — начальство послало.

— Хорошо.

— Что хорошо? — не понял Глеб.

— Устроились.

Она не собиралась вдаваться в детали. По ее взгляду Глеб понял, что доктор сомневается, во-первых, в его умственных способностях, во-вторых, он для нее всего лишь солдафон, в-третьих, он грязный солдафон, не умеющий и не желающий помогать женщинам без распоряжения сверху.

— Не смею вас задерживать, — она поднялась к двери, достала ключи.

— Почему сын не открыл дверь? — спросил Глеб, глядя на грязные берцы.

— А должен был?

Женщина уже открыла дверь и теперь ждала ухода непрошеного гостя. Глеб посмотрел ей в глаза и обжегся.

— Гордые!? — был ли это вопрос или восхищение, он сам не понял.

— Да.

Ответ оказался понятен простотой и отчетливостью. Она закрыла за собой дверь.

На следующий день Глеб приехал с утра. Он понял, почему мальчик отказался помочь ему в медпункте, понял, для кого понадобились пандусы. Но почему мальчик не смог открыть дверь?

Матери дома не было. Глеб открыл дверь своим ключом, вернее, отмычкой. По закону его за это и за решетку могут засадить, да ладно, чего уж там. Мужчина разулся в прихожей, загроможденной коробками: переехали, но не до разбору. Заглянул в комнату, где вчера сидел мальчик: он снова в той же позе, снова за книгой.

— Вам не говорили, что вламываться в чужую квартиру нехорошо? — мальчишка спрашивал, не отрывая головы от книги.

— Нет, — Глеб стоял в дверях, прислонясь к косяку.

— Чего надо?

— Мне ничего. Это вам нужна помощь.

— С чего вы взяли? — мальчишка оторвался, наконец, от книжки и посмотрел на мужчину.

— Я тоже с характером, так что проехали…

Мальчишка отложил книгу.

— Коляска там, в той комнате. Мы с мамой пытались починить.

Глеб посмотрел на закрытую комнату. Открыв дверь, увидел сломанную инвалидную коляску.

— Останешься здесь или будешь помогать? — спросил Глеб, не оборачиваясь.

— Я не смогу… добраться.

Мужчина обернулся и увидел, как ребенок опустил голову. Скулы выдались вперед, руки сжались в кулаки. Десятилетний парнишка показался ему перышком. Глеб осторожно усадил ребенка на пол, спросил:

— Надо что-нибудь?

— Нет, — мальчик придвинул руками свои непослушные ноги.

— Схожу за инструментами, — сказал Глеб.

Он никогда не ремонтировал инвалидные коляски, не знал, сможет ли починить эту, но должен попробовать. Глеб нашел причину поломки, теперь подбирал подходящий болт. Мальчик ни о чем не спрашивал, лишь внимательно наблюдал за работой взрослого, как его мать несколько дней тому назад наблюдала за работой солдат, чтобы затем самой сделать пандус для сына. Глеб закрутил последний болт: вроде бы все.

— Попробуем? — он посмотрел на ребенка.

— Да, — ответил тот.

Глеб посадил мальчика в коляску. Тот проехал по комнате.

— Спасибо.

Глеб собирал инструмент и сделал вид, что не расслышал.

— Руки можете помыть в ванной. Это тут. Меня, кстати, Данилой зовут.

— А меня Глебом.

Мужчина встал и посмотрел в глаза ребенку, слишком глубокие и умные, совсем не детские. Опомнившись, Глеб прошел в ванную. Журчала вода, но он не спешил. Зеркало, прислоненное к стене, говорило о том, что и здесь не помешала бы мужская помощь: две зубные щетки в стакане тому подтверждение.

Так завязалась дружба между мужчиной и мальчиком. Глеб теперь каждый день приезжал к Даниле, который ждал его. С его матерью мужчина поначалу не встречался, однако, как любую мать, Юлю интересовало, что делал ее сын, тем более, больной. Данила вскользь упоминал, что приезжал Глеб, он не звал его дядей, считая, что теперь они настоящие друзья. Почему же в таком случае друг сына все время уезжает до ее возвращения? Ответа на это вопрос Данила не знал: может, случайно? Интересная случайность…

— Я не педофил.

Глеб стоял в дверях кухни. Сегодня он дождался возвращения Юли. Днем Данила передал вопрос матери. Она только что пришла с работы, заметила машину на обочине, берцы в прихожей, куртку на вешалке.

— Это радует, — Юля доставала из пакета продукты и убирала их в холодильник.

— Что плохого в том, что мы подружились с Данилой? — Глеб не собирался отступать.

— Ничего.

— Но? — Глеб почувствовал в интонации женщины недоговоренность.

— Ответьте на вопрос, большой взрослый мужчина, что мне делать с Даней после того, как вам надоест играть с ним? Что мне сказать сыну? — безжалостные глаза впились в Глеба: увернуться не получится. — Интересное занятие, а главное, необычное, не набившее оскомину: дружба с инвалидом.

Глаза Глеба превратились в щели. Он прохрипел:

— Вы думаете, дамочка, что нельзя дружить с мальчиком только потому, что он инвалид? Да ты глупая курица, не видящая ничего вокруг себя.

— Это ты глупый чурбан, солдафон, которому надоело маршировать по плацу и убивать людей…

Больше они не ругались, впрочем, они вообще мало разговаривали, как и виделись. Юля не пустила бы мужчину и на порог, но Данила ждал его. Мальчику не хватало мужского общения, ох, как не хватало. В школу он не ходил, обучался дистанционно, поэтому общение со сверстниками свелось до минимума, то есть до нуля. Сама Юля вынуждена работать, хотя каждую свободную минуту уделяла сыну, забывая об усталости.

Глеб вел себя чрезвычайно корректно, что было необычно, по мнению Юли, для солдафона. Для него Данила сразу стал сыном. Сначала мужчина спрашивал о занятиях, порой помогал с математикой, с которой у мальчика бывали проблемы. Затем они решали, чем заняться. В последнее время шахматы отошли на второй план из-за моделей. Уже два танка красовались на полке. Сегодня они мастерили третий. Работа весьма кропотливая: надо разобраться в чертежах, аккуратно вырезать все детали, согнуть, склеить. Засиделись допоздна. В дверь постучала мама.

— Можно?

Они не услышали ни стука, ни вопроса. Оба сидели на полу, склонившись под лампой. Глеб вертел в руках микроскопическую деталь, а Данила что-то ему объяснял.

— Да нет же, говорю тебе, это вот…

— Данила, — мама стояла над сыном.

— Ой, мамуль, мы увлеклись. Понимаешь, тут осталось совсем немного, но никак не можем понять.

— Куда уж тут понять.

Глеб услышал в ее голосе издевку.

— Дайте нам пятнадцать минут.

Он посмотрел на часы: поздно. Юля молча вышла из комнаты. Она поставила чайник на плиту: вряд ли сегодня удастся уснуть, впрочем, как вчера, как предыдущую ночь. Женщина с каждым днем понимала все отчетливее: посторонний человек дает ее мальчику куда больше, чем она. Что она может предложить сыну? Безграничную любовь и заботу? Это важно, нужно, но что в будущем? Мальчику необходимо взрослеть, становиться мужчиной, уметь выполнять мужскую работу по дому. Кто научит? Глеб? Хорошо. Она готова смириться с его присутствием в доме. Каковы пределы ее готовности? Они безграничны ради сына, но есть и другой вариант. Что если Глеб по каким-то причинам (ведь неизвестно, чего ради он здесь находится) перестанет к ним приходить. Что тогда?

Юля услышала свист чайника и машинально схватилась за ручку, которая оказалась чрезвычайно горячей. Инстинктивно женщина выронила чайник, он ударился о плиту, перевернулся, и весь кипяток вылился на нее. Именно этот момент, как кипяток ошпаривает Юлю, увидел Глеб, выйдя из комнаты Данилы. Юля онемела от боли, сжав руки в кулаки, словно пыталась собрать остатки своих сил. Глеб очнулся первым. Ему потребовались доли секунд, чтобы оказаться рядом, чтобы отслонить халат, прилипший к ногам.

— Данила! — крикнул он.

Глеб расстегнул халат и осторожно снял его: рука, бок, нога на глазах покрывались яркими красными пятнами.

— Что? — Данила не понимал, что произошло.

— Возьми мой телефон. Найди Бланки, позвони.

Юля плохо помнила, что происходило потом. Очнулась она в палате с капельницей в руке. В горле першило, скорее всего, необычное действие препарата, но боли не чувствовала. Первая ее мысль — о сыне: где он, с кем.

Юля лежала в госпитале ЭСВ. Ожоги заживали. Со временем следы исчезнут, даже если нет — не велика важность. Но так рисковать собой больше нельзя — с кем останется Данила? Пока он с Глебом. Они навещали ее несколько раз. Глеб завозил мальчика к матери, сам тактично удалялся. Данила рассказывал о своих успехах, о том, что прочел, что смастерил. Он скучает, кушает хорошо, лекарство принимает, по утрам делает гимнастику. Глеб ночует у них, спит в зале. У них все прибрано. Цветы поливают. Долго не засиживаются.

Глеб приехал за ней один: Данила ждет дома. В дороге молчали, слушали негромкую музыку, в основном бардовскую. Странно, Юля думала, что он вообще музыку не слушает, а тут стихи со смыслом. Уехал сразу по приезде. Они остались с Данилой одни. Сын приготовил ужин: разогрел пиццу, сделал бутерброды. Почти сказка. Почти? Сказка?

На следующий день мужчина не приехал. Данила у себя в комнате читал книгу. На вопрос Юли, приедет ли дядя Глеб, ответил, что нет, у него дела, как и на следующий, и на следующий. Мужчина звонил мальчику, расспрашивал о чем-то, советовал, Юля слышала краем уха их разговор, но сам не показывался. Явился на пятый день. Лишь поздоровался, впрочем, сквозь зубы, когда она открыла дверь, снял куртку, обувь и прошел к Даниле: полный завал по математике под конец четверти.

Юля сидела в зале с включенным телевизором, который не смотрела, скорее он требовался для фона, пыталась прочесть несколько строк из первой попавшейся книги. За стеной, наконец, прекратились пререкания по поводу математики. Нельзя такому несдержанному человеку командовать людьми. Почему вообще Данила не сказал ей о проблеме с учебой — они разобрали бы как раньше.

— Мы можем поговорить или следует подождать, пока вы окончательно поправитесь? — спросил Глеб, стоя в дверях. Его взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Я здорова, — Юля гордо вздернула голову вверх.

— Замечательно.

Глеб сел в кресло напротив Юли, попутно заметив название книги, лежащей на коленях женщины: «Грозовой перевал» Бронте.

— Просвещаетесь?

— Вы хотели поговорить, — перебила его Юля.

Она не любила разговоры ни о чем.

— Да. Пока вы отсутствовали, я много думал…

— Вы и думали?

Глеб сделал вид, что не заметил сарказма в ее вопросе, как и самого вопроса.

— У меня нет и не будет детей, а Даниле нужен отец. Мальчик растет, нуждается в мужчине. С этим вы вряд ли станете спорить. Может, рассмотрим предложение о том, что я стану отцом Даниле. Для вас, впрочем, я могу остаться в прежнем качестве: пустое место либо безмозглый солдафон, что больше по душе. Если не против, я хотел бы переехать к вам жить.

— Интересное предложение.

— Сразу не отвечайте. Подумайте, я не тороплю с ответом.

— Без посягательств? — уточнила Юля.

— Без.

— Но у вас есть определенные физиологические запросы?

— Для этого есть определенные места и… женщины.

Юля долго смотрела на Глеба — взгляда не отвел. Значит, не врал. Черт его знает, когда мужчина врет, а когда говорит правду. Глеб поднялся и направился к выходу. Сегодня он не уснет, впрочем, как вчера, как предыдущие ночи.

Наутро Бланки застал его в своем кабинете. Окурки высыпались из пепельницы, смятые пачки из-под сигарет валялись на столе.

— Решил угореть? — Бланки открыл окно, форточка здесь не поможет.

Глеб молчал. Молчание друга последнее время все больше раздражало Юлиуса. Еще вчера он решил поговорить с объектом раздражения Глеба. О чем? Да о них. О ком же еще, господа хорошие. Видно невооруженным взглядом: втрескались друг в друга, но в силу характеров никто не признается первым.

— Глеб, ты не пробовал сказать женщине, что любишь ее? — спросил Юлиус, усаживаясь за свой стол.

— Пробовал однажды, — ядовито похрипел Глеб. — Помнится примечательный результат: девушка ушла к другому — моему брату.

— На ней свет клином не сошелся.

Глеб рассмеялся в ответ.

— Глеб.

— Что? Что, Юли? Кто я? Что я могу сказать ей? О чем? Знаешь, я… как… я не тот, кто красиво говорит. Вообще, говорит. Даже тебе не могу сказать — слова не идут на ум. А она… она не такая, как все. Ей надо… — Глеб махнул рукой — не о чем говорить.

— Может быть, ей надо того, что и всем женщинам: тепла, ласки, мужчину.

Глеб засмеялся.

— Ага, она только обо мне и мечтала, как я приду и…

— Глеб, ты любишь ее. Возможно, это для тебя новость.

Они еще долго сидели, но убедить Глеба Юлиус не смог. Тогда Бланки решил зайти с другого бока — отправился к Юле. В медпункте уже никого не было: время обеденное. Юли постучал и сразу вошел.

— Зачем стучать, если вы не ждете разрешения войти? — спросила Юля.

— Извините, дело не ждет отлагательства. Больной требует повышенного внимания.

— Слушаю вас, — при слове «больной» Юля пришла в себя, — присаживайтесь.

Юлиус сел на стул около стола.

— Я вам расскажу о симптомах, — начал он, — а вы поставите диагноз, назначите лечение. Итак, рассеянный взгляд, потеря аппетита и, как следствие, потеря веса, бессвязная речь, повышенная возбудимость, трясущиеся руки…

— Достаточно, — перебила его Юля, — с этими симптомами надо обращаться к психиатру, а не к врачу общей практики.

— Вы живете в поселке, где являетесь, в том числе, и психиатром. Если быть откровенным, я говорю о Глебе, хотя вы и так догадались. Видите ли, я хорошо его знаю. — Юлиус немного помолчал, словно собираясь с мыслями. — Когда-то Глеб был другим: чутким, понимающим, говорящим красивые слова, однако все переменилось вдруг и сразу. Война — дело не шуточное. Она меняет людей, многих ломает. Кого-то пугает перспектива общения с людьми, вернувшимися из «горячих» точек (название то еще — «горячие», я бы выразился по-другому, да речь сейчас не об этом). Невеста Глеба просто испугалась, когда узнала, что он попал в Афган. Ждать не стала — вышла замуж… за брата Глеба. Письмо брата — последняя нить, что связывала Глеба с домом и прошлой жизнью. После войны он не вернулся домой к родителям, попал в ЭСВ. Его отношение к женщинам изменилось: считал, что верить им нельзя (любимая предала, мать промолчала, что равносильно согласию). Прав он или нет — не мне решать, тем более судить: сам наломал в жизни столько дров, что мало не покажется.

Сейчас я чувствую, что Глеб стал другим. Глаза изменились: оттаяли. Он хочет жить, а не доживать отведенное судьбой время. Думаю, вы должны знать. Глеб гордый. Ему не просто. Он старше вас и намного. Служба в ЭСВ, война и не одна, наложили отпечатки. Его хамство — защитная реакция. Решать в любом случае вам. Только знайте: Глеб скорее умрет, чем предаст.

Юли посмотрел на женщину напротив. Она внимательно слушала, но с выводами не торопилась. Командующий хотел задать вопрос, но, уважая чувства человека, передумал, попрощавшись, вышел из кабинета.

Сегодня она не спешила домой: надо подумать. Хорошо подумать, как тогда, когда ей предложили сдать сына в интернат, потому что мальчик требовал особого ухода, времени, сил, терпения. Предлагали добрые люди, ведь они заботились о ней. Глеба не было дома… сколько? Прав ли он? А она? Юля медленно брела по улице, глядя себе под ноги. Оказавшись перед домом, очнулась. Нельзя быть настолько расточительной, чтобы позволить себе расслабиться. Данила. Она быстро поднялась на крыльцо.

Вешая пальто, услышала голоса на кухне: Глеб дома. Непроизвольно поймала себя на слове «дома»: ее или его, или их? Тряхнув головой, словно желая отогнать ненужные сейчас мысли, отправилась на кухню.

Недовольный взгляд Глеба нисколько не смутил Юлю, болтовня Данилы все компенсировала. Сын стал много говорить — это хорошо. Очень хорошо: почувствовал вкус жизни. Юля улыбалась. Она с удовольствием съела приготовленные мужчинами пельмени — извиняться за опоздание не стала (доктор имеет право опаздывать, женщина тем более). Она разговаривала с сыном (Глеб ел молча), спрашивала, что нового он узнал за день, чем занимался, написал ли контрольную по математике.

Уложив сына спать, Юля вышла из его комнаты, прикрыв за собой дверь. Странно, Глеб еще не уехал. В чем причина? Он сидел в зале на диване в ожидании ее, говорил, что даст время на размышление. В его понимании день — это и есть время на размышление? Недовольство выразилось на лице женщины. Глеб взглянул на нее и усмехнулся: не те выводы делаешь, мамзелька. Юля села в кресло, ожидая, что он начнет разговор. Глебу нравилась ее немногословность. Все по существу, без лишних фраз, жестов. Если чем-то недовольна, сразу поймешь, как сейчас, например.

— Как вы отнесетесь к тому, чтобы Данилу осмотрел мой знакомый?

— Зачем? — спросила, удивившись, Юля.

— Хуже, чем есть, не будет, но он может дать совет.

— По поводу?

— Он тоже был инвалидом. Врачи говорили, что не встанет — теперь здоров.

— Когда? — Юля внимательно смотрела на Глеба.

— Завтра.

Взгляды встретились: никто не хотел уступать в этом поединке. Он заранее знал, что она согласится. Она поняла, что он все уже решил, спрашивал ее согласия ради формы.

Назавтра приехал Ритус. Его слова повергли Юлю в шок. Она переспросила: не ослышалась ли? Нет. Несколько операций, и у Данилы появится реальный шанс встать. У мальчика дух захватывало от слов Ритуса: он не представлял, каково это — ходить. Люди, обладающие подобным даром (для Данилы это, действительно, дар) не понимают его цену. Судьба, Бог дарят возможность ходить, бегать — двигаться самостоятельно, а человек — глупое существо — не ценит подарок, воспринимает его как должное.

Юля взяла отпуск за свой счет, но в гарнизон пришлось ехать с Глебом. Мать осталась с сыном: жить она будет в палате — так удобнее, им разрешили.

Первая операция прошла через неделю, вторая через две. Все это время Юля боялась верить, но надеялась, читая молитвы матери Бога. Несколько раз приезжал Глеб. Он не спрашивал ее разрешения на свое присутствие, она не задавал глупых вопросов типа: зачем ты здесь.

Данила делал первые шаги. Он задыхался от радости, волнение прошло, пока он лежал и представлял, как именно пойдет впервые в жизни. Страх еще был, но рядом находились те, кто забирал его у ребенка. Глеб смотрел так напряженно, как будто он сам, а не Данила, сейчас пойдет. Мама кусала губы: она никогда не плакала — он точно знал.

Данила относился к дару ответственно: не разбрасывал, не разбивал на кусочки. Он наслаждался каждым шагом — не понять этого обычным людям. Он ходил еще с опаской, словно боялся: у него отнимут возможность двигаться, на этот раз навсегда.

А еще… Еще он пошел в школу, самую обычную, что всем девчонкам и мальчишкам быстро надоедает, та самая, в которую дети ходят по великому принуждению. Он шел с охотой, желанием показать себя, познакомиться с людьми, увидеть и познать огромный мир.

Глеб переехал к ним. По возвращении из больницы Юля предложила сама. Он поселился в зале. Трехкомнатная квартира давала своим обитателям часть личного пространства, в котором можно отгородиться при желании от внешнего мира. Вещей у него оказалось мало, все уместилось на одной полке. Фотографий никаких, как, впрочем, и иных милых безделушек. Стирал на себя сам. Юля непроизвольно подметила, что он аккуратно складывает постель в диван, бреется каждое утро, форма всегда чистая, выглаженная. В комнате у него идеальный порядок, впрочем, когда он убирал, она не знала.

Он не спрашивал разрешения, чтобы что-то сделать по дому, она никогда не заставляла. Она не спрашивала, что он хочет на ужин — просто готовила — мужчина садился, ел, убирал за собой посуду. Почти идиллия, потому что никто ни от кого не зависел, ни о чем не просил другого, ничем не был обязан.

С Данилой все налаживалось, со взрослыми все усложнялось. Юля понимала — впереди тупик.

Саднило ногу. Старая рана ныла к непогоде. Обычно он выходил курить на улицу. Сегодня открыл окно на кухне, сидел на стуле, приспособив под пепельницу пустую баночку. Так и знал, что учует. Глеб поморщился то ли от боли, то ли от появившейся женщины. От Юли не скрылось выражение его лица: он еще и возмущается.

— Интересно! — констатировала она.

— Что? — спросил он.

— Интересно, чем все закончится?

Юля скрестила руки на груди и выжидающе смотрела на Глеба. Он затушил окурок, поднялся: нехорошо сидеть в присутствии женщины.

— Твои предположения?

Теперь он подошел вплотную: рана рвала плоть изнутри.

— Теряюсь в догадках.

Юля не расцепила рук, во взгляде читалась решительность.

— Что если этим?

Глеб резко привлек женщину к себе, сразу нашел ее губы и сковал их поцелуем. В ответ глыбы льда. Когда он оторвался, звук пощечины вернул его на бренную землю.

— Тебе же было интересно, — зло заявил он.

— Ты только что курил!

Юля вышла из комнаты.

Глеб ворочался на диване, пытаясь найти приемлемое положение, чтобы рана не беспокоила его — напрасно. Промучившись до трех ночи, обрадовался телефонному звонку Бланки — это хорошо, что нужно дернуться с места, да еще в Чечню — значит, бой. Боль уйдет, забудется, потому что ее место займет опасность. Глеб радостно усмехнулся: не надо думать, лишь выполнять работу, такую знакомую, — воевать.

Отсутствие Глеба дало Юле передышку. Она слышала телефонный звонок, поняла, что его вызвали на службу. На следующий день узнала, что колонна двинулась на Чечню, где ранили брата Бланки. Говорили, что Юлиус Станиславович в тот момент, когда ему сообщили о ранении брата, был не просто зол — чудовищен, пообещал убить многих. Ему поверили.

Колонна вернулась — она точно знала — его не было. Не то, чтобы она волновалась (разумеется), чтобы ждала (приготовила вкусный ужин), думала (бессонные ночи явственно проступали на лице). Данила напрямую спросил, когда приедет Глеб: телефон молчал.

Он приехал через два дня. Данила увидел его в окно и выбежал, забыв об осторожности, навстречу. Мальчик замешкался на пороге, пытаясь всунуть ноги в непослушные шлепки (не важно, что холодно). Глеб подходил к дому, в руках перед собой держал пакет. Поздоровавшись, потрепал Данилу по волосам, но, как показалось ребенку, несколько неуклюже.

Они разбирали на кухне пакеты, когда хлопнула входная дверь: с работы вернулась Юля. Она еще издали заметила машину, внутри потеплело. Глеб стоял вполоборота, когда заглянула в комнату. Поздоровавшись, предложила мужчинам удалиться: сама здесь разберется. Спорить с ней никто не стал.

За ужином Данила рассказывал о своих успехах. У него появились друзья, его пригласили на день рождения. Глеб медленно ковырялся в тарелке. Не вкусно? У Юли пропал аппетит: она, вообще-то, старалась. Женщина обиделась, но старалась не подавать виду. От чая и вовсе отказался. У нее же пирог! Из-за стола Глеб не ушел, остался, чтобы совсем испортить настроение. Юля поднялась, чтобы убрать посуду. Данила вызвался помочь, он тоже заметил, что Глеб в плохом расположении духа, вернее, вовсе без расположения.

Глеб поднялся, поблагодарил за ужин и сказал, что пойдет к себе. Его никто не держал: Юля даже не повернулась. После уборки на кухне мать с сыном отправились проверять уроки.

Юля потушила верхний свет, оставив ночник. Вряд ли сегодня удастся уснуть, как и предыдущие ночи. Взяла книгу, открыла на главе, на которой остановилась накануне. В коридоре послышался скрип двери. Глеб прошел на кухню. Его дело. Прочитав несколько страниц, Юля поняла, что скрипа больше не слышала: курит на кухне. Это уже слишком — в состоянии выйти на улицу. Она решительно встала, накинула халат.

Он стоял к ней спиной. Сквозь футболку проступали бинты, опоясывающие грудь. Правая рука, которой он сегодня пытался есть, безжизненно висела, а по ней тонкой струйкой стекала кровь. Юля решительно отодвинула стул, своим движением напугав мужчину: думал, что все спят и он никого не тревожит.

— Садись, — приказала Юля.

Глеб молча повиновался. Доктор взялась за ножницы. Она безжалостно разрезала футболку, кровавую повязку. Рана ей не понравилась. Юля достала лекарства, набрала шприц, чтобы сделать укол. При виде шприца Глеб непроизвольно поморщился.

— Дядя боится уколов? — спросила Юля.

Он посмотрел ей в глаза и промолчал. Она обработала рану, наложила повязку все теми же безжалостными движениями. Закончив, сказала:

— На диване будет неудобно — узко. Я застелю постель в своей комнате, сама перейду в зал.

Не дав возможности ответить, Юля отправилась в свою комнату, убрала постель, застелила чистым. Она прошла в зал, включила свет, взглянула на диван, который, конечно же, не подходил раненому. Он не раскладывался — что-то сломалось при перевозке мебели. Увидев бурые пятна, поняла, почему встал Глеб — рана начала кровить. Скомкав грязное белье, застелила своим.

Глеб стоял в дверях и наблюдал за решительными действиями женщины. Уходя с колонной, он искренне считал, что тем самым освобождает себя от мыслей, непрошенных, назойливых, не дающих покоя. Очутившись совсем не в мирном порядке, свободы не ощутил: мысли не давали покоя и на войне, даже во время боя, поэтому получил рану, которую, естественно, опытный солдат должен был избежать. Теперь вот стоит, весь забинтованный, с перевязанной рукой, и смотрит на женщину.

Юля обернулась и спросила:

— Командующий в курсе ранения?

— Да.

— Почему, в таком случае, не отправил в госпиталь?

— Я похож на человека, которого можно куда-то отправить?

Глеб все больше хмурился, не хотел сейчас разговаривать: все не то и не так. В словах чувствовалась двусмысленность, которую он терпеть не мог.

— Давайте прекратим на сегодня, — Юля словно прочитала мысли.

Она была недовольна, причем недовольна собой: плохо подумала о человеке. Решила за ужином, что ему не понравилась еда, а у него просто не было сил держать вилку или чашку. В итоге он остался голодным, а она амбиции выставляла. Одним словом, дура.

— Я заберу некоторые вещи из комнаты.

— Это ваша комната.

— Если почувствуете себя неважно — не геройствуйте, — в словах доктора Глеб почувствовал раздражение.

Он пожелал ей доброй ночи.

Наутро его разбудил голос командующего. Спросонок Глеб не мог сообразить, где находится. Окинув взглядом комнату (при свете ночника накануне она выглядела иначе), вспомнил вечер, переезд, вернее, переход в комнату Юли. Ее голос он тоже услышал. Что командующий делает у нее дома? Дверь в комнату отворилась. Вид Бланки не предвещал ничего хорошего.

— Юлия Борисовна, вы врач. Может, окажете любезность, понаблюдаете за больным на дому?

Юлиус обращался к доктору, одновременно буравя Глеба взглядом волка (ему ли не знать «добрый» взгляд начальника).

— Я, собственно, не против, если больной станет соблюдать постельный режим и слушаться моих предписаний.

Юля не хотела смотреть на Глеба. Она делала вид, что с ним вообще не знакома. Если бы командующий не позвонил на телефон Глеба, забытый вчера около дивана, и она не подняла трубку, сегодня с утра она позвонила бы сама. Оказывается, командующий не в курсе ранения. Глеб не хотел говорить? В чем причина?

— Постельный режим? Выполнение предписаний? — переспросил Юлиус с сарказмом. — Еще как будет! Напишите список медикаментов, вам доставят. И если вы позволите, доктор, несколько слов тет — а-тет с моим подчиненным.

— Нет, не позволю.

Юли опешил. Он уставился на женщину, как и Глеб.

— Вы тоже должны выполнять предписания доктора, одно из которых: категорический запрет на беспокойство больного.

Юля не собиралась сдаваться, не важно, что их двое и они мужчины, да еще военные. Юли переглянулся с Глебом: не будь ослом — она того стоит. В ответ прочел: проваливай отсюда — без тебя разберусь.

Юля делала перевязку. Ее прохладные пальцы аккуратно прикасались к израненному телу и согревали пациента, который старался не дышать, чтобы не спугнуть женщину. Юля принесла завтрак: Глеб искренне пришел в ужас от овсянки. Женщина, в самом деле, считает, что он станет это есть? Вид доктора именно это и утверждал. Молоко! Да. Когда же Глеб увидел утку, он поперхнулся, хотя в горле ничего не было. С чего начнем? Она не собирается уходить?

Юля помогла мужчине сесть на кровати, подложив под спину высокую подушку. На одеяло поверх колен постелила салфетку, поставила тарелку с кашей. Левой рукой есть прикажете? Правую она прибинтовала к животу, он не заметил. Вошел Данила, Глеб прочел сочувствие в его взгляде. Ничего не оставалось делать. Данила сидел на краю кровати и наблюдал, как Глеб совершает героический поступок: каша, за ней молоко были съедены и выпиты. Ах, она, видите ли, оставит его. Глеб презрительно посмотрел на «утку». Данила может отвернуться, если он стесняется. Дурацкое положение.

Юля позвала сына: пора собираться в школу. Она унесла туалет, опорожнив его. Вернувшись, набрала шприц. Глеб подозрительно наблюдал за приготовлениями доктора. Ему надо повернуться на бок и спустить штаны. Он… сон навалился сразу, слабость растеклась по всему телу. Последнее, что он помнил, как давал себе клятвенное обещание… что… о том, что… когда… Он провалился в сон.

Странно, но рана затягивалась плохо. Юля хмурилась, может, она виновата — не тем лечит. Предложила командующему показать Глеба в госпитале ЭСВ. Она врач общей практики, нужен более узкий специалист. Бланки слушал внимательно. Они разговаривали в медпункте, куда он приехал после звонка доктора. В коридоре люди сидели в очереди и ждали, когда выйдет командующий.

— Юлия Борисовна, пожалуй, я приглашу врача из гарнизона сюда — так будет лучше, если вам удобно.

— Речь не о моем удобстве или неудобстве, — перебила Юля недовольно, — речь о человеке.

— Я понял, — Бланки поднялся, чтобы не задерживать людей, ожидающих в коридоре, — думаю, к вечеру кто-нибудь подъедет.

— Кто-нибудь?

— Я опишу симптомы, они сами решат, кому следует приехать.

Командующий вышел в коридор, аккуратно прикрыв дверь за собой. Бабушки перестали обсуждать последнюю сплетню: докторшу и Глеба при его появлении. Внимательно проводили его взглядами до двери и продолжили свое занятие.

Глеб за эти дни спал столько, сколько не спал за всю жизнь. Пришел Данила из школы и сразу, не переодеваясь, к нему. Рассказал о последних успехах, о том, что подрался сегодня — иначе было нельзя. Попросил научить драться на всякий случай, чтобы мог дать сдачи. Глеб, усмехнувшись, пообещал. Юля пришла рано: неужели не пошла на вызовы или их сегодня не было? Вставать все еще нельзя? Она издевается? Есть он будет за столом. Как он пожелает, но одежда отсутствует. Юля стояла, скрестив руки на груди. Не пойдет же он в трусах. В его глазах Юля явственно прочитала: «Стерва». Плевать. Она принесла обед, мельком глянув под кровать: вставал. Он сделал вид, что не понял ее взгляда.

Через час приехал командующий, но не один. Ольга Васильевна Измайлова тщательно осматривала Глеба. Она задавала много, по его мнению, ненужных, несущественных вопросов. Не мог ли он удариться головой? Не болит ли она? Он был на войне. Разумеется, он ударялся головой или его ударяли и не единожды. Глеб уже собирался послать доктора по адресу, но встретился взглядом с Бланки, что сидел в кресле и внимательно слушал доктора: не иначе как Юлька наябедничала. Ольга Васильевна, закончив осмотр, вышла. Глеб слышал, что теперь она беседует с Юлей.

— Командир, какие проблемы? — не выдержал Глеб.

— Ты ранен, о тебе беспокоятся.

— Это не первое ранение. Бывало и хуже.

— Бывало, — протянул Бланки в раздумье, — но у Юли первый подобный случай.

— В смысле?

Глебу послышалась двусмысленность в словах командующего. Тот отмахнулся: не бери в голову.

— Как Стив? — спросил Глеб.

— Хреново.

Бланки сгорбился в кресле. Брови сомкнулись в жестком изгибе. Никогда не простит себе то, что случилось с братом, потому что это его вина.

— По-прежнему в реанимации. Кости ноги раздроблены, осколочное ранение в живот, множественные внутренние гематомы. Сделали несколько операций. У жены выкидыш.

Глеб уставился в одну точку на стене: вот о ком стоит беспокоиться. Слова сочувствия — да кому они нужны. Они разговаривали о положении в армии. Командующий остался на сегодняшний момент один, не считая Семена — нет ни Стива, ни Глеба. Придется вызывать другого брата — Иоганна. Семен слишком молод, неопытен, может наломать дров, коснись боевых действий, наподобие последних…

Глава 2

Они шли на полном ходу. Бланки сам вел колонну, никому не доверил на этот раз, даже Глебу, проверенному ни одним боем, другу.

Стив застрял под Моздоком. Он не должен там находиться. Сверху попросили прислать кого-то опытного из ЭСВ для консультации. Юли ехать не хотелось — смотреть на толстых генералов за столом у карты с разговорами ни о чем? Чего консультировать? Надо выполнять свои обязанности как положено, а не надеяться на авось, подставляя желторотых мальчишек, что отправились сюда в поисках приключений или заработка. Война не пахнет приключениями, лишь смертью. Что касается заработка, смешно, поэтому и отправился Стив, более лояльный в подобных вопросах, умеющий не видеть отдельные недостатки.

Он находился в штабе, когда начальнику доложили о прорыве бандформирования. Почему такое название? Это далеко не банда. Шла большая группа хорошо вооруженных и, главное, обученных убивать, а не просто воевать, наемников. Сколько наших на их пути? Не успеют отойти. Стив дальше не слушал. Он взял обычную машину — первую попавшуюся — так быстрее. По рации связался с группой: отступать немедленно. Он приехал в тот момент, когда из-за сопки показалась голова колонны: шли, не боясь, как у себя дома, что было отчасти правдой. Оставлять оружие нельзя. Нет бензина в машинах? Черт! Бензин перелили из его машины. Он подождет, пока грузовик скроется за вторым поворотом, после двинется сам. Его машину накрыло как раз на этом втором повороте — прикрывать Стива было некому. Он помнил, как взрывной волной подбросило машину, и она загорелась. Когда машина взорвалась, второй волной взрыва задело ногу, человек не успел отползти на достаточное расстояние.

Его тело внимательно осмотрели, нашли документы. Именно эта находка привлекла внимание главаря: он знал Бланки — воевал с ними. О чокнутости Юлиуса на Кавказе ходили легенды — сегодня же будет здесь. Если осквернить труп брата, Бланки взорвут Кавказ. Одно дело — воевать с Россией, другое — с Бланки. Найдут всех, до седьмого колена, и везде. Стив застонал. Жив. Позвали доктора. Похоже, да, но пульс еле прослушивается. Стиву сделали укол, перевязали раны. Надо отправить в ближайший аул к старейшинам: пусть они решают, что делать — отдавать русским в больницу или ждать брата. Кто-то из новеньких предложил потребовать выкуп. Командир покачал головой: разве можно воевать, а тем более побеждать, имея в подчинении дураков? Предприятие проиграно, раз в него вмешались Бланки. Они, конечно, примут бой. Снова придется возвращаться на базу.

Юли забрал Стива из дома старейшины без сознания, переправил вертолетом в гарнизон. Благодарить Бланки не стал. Старейшины знали: не выживет — брат вернется. Кровная месть в роду этой семьи… Бой был коротким. Бланки умел воевать, злой Бланки умение удваивал. Если бы не оплошность Глеба, вышли из боя все живыми и невредимыми…

Глава 3

— Чья идея привезти доктора? — Глеб оторвался от точки на стене. Юли промолчал: не все в порядке с мозгами, если задает подобный вопрос.

— Нужно чего? — спросил Юли, вставая.

Глеб покачал головой. Командующий вышел в коридор, где собиралась Ольга Васильевна. Пожелав всего доброго, они ушли. Юля закрыла дверь за гостями, но возвращаться не спешила.

Ольга Васильевна не нашла причину, из-за которой Глеб не хотел поправляться. Лекарство назначено верно, лечение тоже. Скорее всего, дело в психике человека, болеющего войной. Ольга Васильевна так и сказала: синдром войны мешает организму поправиться. Знает ли Юля, на скольких войнах побывал Глеб? Ольга Васильевна внимательно осмотрела раненого — на нем много отметок, но раньше раны заживали, теперь нет. Война переполнила человека, он захлебнулся ей. Ольга Васильевна качала головой: надо лечить не раны тела — души. Юля посмотрела на женщину: знала, что говорила.

— У вас что-то случилось?

Ольга Васильевна улыбнулась. Да. Много лет тому назад, когда ее дети оказались втянутыми в ЭСВ… теперь… в гарнизоне, в госпитале, в палате интенсивной терапии, лежит ее зять — Андрей Станиславович Бланки — с ранами, на языке медицины, не совместимыми с жизнью. В соседней палате — ее дочь, потерявшая неделю назад ребенка, организм которой поддерживают в бессознательном состоянии, потому что никто не знает, какие слова найти для матери и жены, чтобы сказать о смерти близких.

Юля одернула себя. Потом. Времени на жалость нет — надо действовать. Она вошла в комнату. Разумеется, он недоволен — потерпит. Если не нравится, в госпитале есть свободные палаты с сексапильными медсестрами. При последних словах Глеб странно хмыкнул. Нет, он останется здесь. Чудно! Пора принимать ванну.

Юля принесла таз с водой и губкой. Не мешало бы побриться и освежиться. Женщина предупредила, если он дернется — порежет. Чудно! Он всегда мечтал, чтобы женщина брила его и обтирала мокрой губкой. Юля, пожалуй, впервые внимательно рассматривала его тело. Она ведь не думала, что все эти отметины — раны. Некоторые выглядели совсем безобидно. Как, например, эта точка в сантиметре от сердца. Женщина застыла. Юля смотрела на отметину, пока не почувствовала, как Глеб накрыл ее руку своей. Опомнившись, выдернула руку и продолжила занятие. Когда откинула одеяло, Глеб с хрипотцой в голосе спросил:

— Может, я сам?

Он серьезно смотрел на женщину. Конечно, в отдельных местах своего тела. После обтираний она принесла градусник. Глеб поймал себя на мысли, что сейчас между ними, несмотря на простоту и приличия, было что-то чрезвычайно личное, даже интимное. То, как она касалась губкой его тела, как он чувствовал ее пальцы. Ее взгляд, изучающий, запоминающий, интересующийся. Она была с ним рядом — всего несколько десятков сантиметров разделяли их тела. В домашней футболке и джинсах с заколотыми волосами (одна непослушная прядь выбилась и падала ей на глаза, хотя женщина несколько раз заправляла ее за ухо). Вырез футболки давал возможность включить фантазию. Лицо несколько бледно, вероятно, переживания жизни не давали шанса румянцу. Губы плотно сжаты от усердия или от раздумий, Глеб не понял. Его глаза внимательно следили за руками. Странно. Глеб только теперь увидел: на ней нет никаких украшений. Ни цепочки, ни серег, ни кольца или перстенька. Нет или не носит? Надо у Данилы спросить. Почему раньше не обращал внимания?

Много позже, ночью, Глеб вспоминал выражение глаз Юли. Она спросила, не надо ли чего купить завтра, сигарет, например. Он ответил нет: бросил. Юля задержала на нем взгляд, в котором, пожалуй, было больше вопросов, чем ответов. Глеб с трудом разбирался во всем этом: не для него. Он обычный мужик, у которого жизнь простая, без поисков смысла жизни, без душевных треволнений. Она другое дело — разные они. Ей бы такого, что сможет на руках носить, не то, что он однорукий, неразвитый.

Глеб недовольно крякнул, достал из-под подушки книгу, что взял несколько дней тому назад из книжного шкафа. Когда Данила и Юля уходили, он, разумеется, вставал, пытался привести тело в чувство физическими упражнениями, но тело на этот раз предавало: открывало рану и взламывало голову. Глеб искал таблетку в аптечке, затем ложился с книгой. Читал, но понимал плохо: не для его ума — голова пылала, пытаясь убить его пульсирующей болью, что растекалась по всему телу. Глеб посмотрел на книгу с досадой на себя. Он помнил: в другой жизни ему нравился Хемингуэй, теперь он никак не мог разобраться. Видно, на войне получало травмы не только тело — голова. «Прощай, оружие». Да нет, пожалуй, «Прощайте, мозги!»

Она вошла без стука в тот момент, когда он закрыл книгу.

— У тебя свет, я подумала, что-то беспокоит.

— Ничего.

Юля посмотрела на корешок книги. Глеб молчал, ожидая, когда она уйдет.

— Может… тебе холодно? — она осторожно подбирала слова.

— Гм… Боюсь, нечаянно обижу тебя.

— Чем?

— Разочарованием твоих ожиданий.

Юля покачала головой.

— Об этом не тебе судить, к тому же, ты не в курсе моих ожиданий…

Через несколько дней Глеб стоял на ступеньках дома, внимательно обдумывая план действий. Подходила весна — самое время заняться чем-то полезным: обустроить быт для начала. Глеб улыбнулся, вспоминая, что начало было положено несколько дней тому назад: пылкая у него будет жена. Согласится ли? На худой конец скажет, что в ЭСВ без штампа нельзя. Попахивало шантажом, правда.

Приехали солдаты, привезли машину плодородной земли, свалили, разровняли. Завтра будет забор по всему периметру. Он заказал камни, плодородные деревья. Всегда мечтал о саде. Будет здорово заложить его. Камнем можно выложить цветники. Интересно, она любит цветы? По его мнению, все женщины должны любить цветы. А ковыряться в земле на клумбе? Надо спросить. Как? И когда? Разговаривают они по-прежнему мало. Все ночи со дня посещения Измайловой она… греет его в постели. Глеб улыбнулся — дух захватывает. Может, правда, в ее пальцах электричество? Стоит ей дотронуться до него кончиками своих тонких пальчиков, все тело… Надо подумать о чем-то другом. Ага, ребята лопату забыли… Глеб поднял инструмент, воткнул в землю. Так и стоял, опершись о рученок.

— Это что за новости?

От неожиданности он вздрогнул, обернулся.

— Ты копал землю?

— Нет.

Юля ему не поверила. Недовольная, она вошла в дом. Почему так рано вернулась с работы, даже Данилы еще нет. Глеб не пошел домой — осторожно опустился на скамейку, что поставили сегодня солдаты: подождет подмоги.

Данила попрощался с друзьями, махнув им рукой, подошел к Глебу, сел рядом. Оказывается, он заходил по делу к однокласснику, затем встретил другого — время пролетело незаметно, как, впрочем, и для Глеба, который не следил за часами. Да, мама уже дома и вряд ли у нее хорошее настроение. Во всяком случае, Глебу так показалось. А вот и она сама с полотенцем на плече. Да идут они, идут. Можно подумать, если они сядут за стол с грязными руками, то отравятся, да и не грязные они вовсе — об этом, правда, не стоит говорить вслух и злить маму. И Глеб, и Данила, не сговариваясь, съели по полной порции. Глеб уже научился есть левой рукой, даже сегодня пробовал бриться, что не осталось незамеченным Юлей (выходит, она бреет неважно). Что еще она делает неважно? Настроение испортилось совершенно. Юля несколько раз сухо ответила на вопросы сына, и он решил, что незачем спрашивать у мамы, спросит позже у Глеба. За столом нависла тишина.

— Данила, как ты относишься к рыбалке? — спросил вдруг Глеб.

— Хорошо отношусь, только я никогда не был на рыбалке, — тут же ответил мальчик.

— Тогда надо исправить положение. Скажем, в ближайшее воскресенье.

— Почему не в субботу?

— В субботу нам надо приготовиться.

— Я согласен. Мама, можно?

Юля строго посмотрела сначала на большого мужчину, затем на маленького.

— А уроки?

— Я сделаю заранее, — честно пообещал сын.

Юля промолчала. Данила удрученно посмотрел на Глеба, тот лишь пожал плечами, мол, решим проблему.

— Я не мешаю?

Юля встала из-за стола, поставила свою тарелку в мойку. Глеб показал жестом Даниле отправляться к себе. Мальчик поблагодарил за обед и вышел из комнаты.

— Что не так? — спросил Глеб.

— Все просто замечательно, — ответила Юля, собирая со стола посуду.

— Почему нельзя съездить на рыбалку?

— Я не запрещаю. Делайте, что хотите.

— Ты не разрешаешь. Что касается хотения. Я думал, мы неплохо проведем время на природе: ты совсем бледная — свежий воздух тебе не помешает.

Глеб внимательно посмотрел на женщину — думала, что они поедут вдвоем? В этом дело?

— Зато тебе обилие свежего воздуха претит…

— Я буду под присмотром доктора. В его надежных руках.

Юле не понравились слова Глеба, но она промолчала.

— Я скажу Даниле.

— Да…

Рыбалки не получилось, как, впрочем, и сада. Лишь забор напоминал о несбывшихся планах мужчины, только он не видел его.

В субботу Глеб заехал за Данилой в школу, и они отправились в район. Удочки были куплены, как и прочее снаряжение. Главным для Глеба было посещение другого магазина.

Он не знал, получится ли у него сделать все, как положено, не знал даже, как положено. Он еще не сказал ей главных слов, не знал, ожидает ли она их вообще. Ночью слова ему были не нужны. За последние недели он окреп, пытался перехватить инициативу у женщины. Она осторожничала — не отдавала первенства. Изголодавшийся, он страстно целовал, она отвечала. Глеб чувствовал, что ее тело такое же голодное, как и его. Разговоров избегали. Утром наступал быт: она уходила на работу, он оставался выздоравливать. Мужчина понимал, что долго так продолжаться не может. Он мог выспаться днем, она нет. Похудела, круги под глазами, заботы о сыне, нем, странное положение… Пора объясниться.

Глеб с Данилой внимательно рассматривали витрину с кольцами. Не ошибиться бы в размере. Пожалуй, вот это. Не очень большое, но со вкусом, на его взгляд. Даниле тоже понравилось. Продавщица посмотрела на мужчину в военной форме: он ценник видит? Это в тысячах, а не в рублях. Будет брать. Замечательно. Как платить изволите? Кредиткой. Ничего себе. Где такие военные служат?

Глеб почувствовал легкое головокружение. Он оперся о витрину, зажмурил глаза — не проходит. Выступила испарина. Только не хватало в обморок упасть: вот смеху — покупал кольцо, чтобы сделать предложение, от перенапряжения свалился.

— Ты чего? — Данила посмотрел на Глеба: мама права — рано ему. — Давай садись.

Мальчик тянул Глеба к креслу в центре зала, усадил вовремя — тому, похоже, совсем худо.

— Телефон?

Данила звонил Бланки:

— Юлиус Станиславович, Глебу плохо. Мы в «Яхонте». Хорошо, подожду.

Данила положил телефон на стеклянный стол, на котором лежали красивые журналы. Продавщица принесла коробку с кольцом, кредитку.

— Чем можно помочь? — спросила она.

— Спасибо, ничем. За нами едут.

Охранник принес стакан воды. Через двадцать минут вошел Бланки.

— Глеб, — он подошел к креслу, в котором сидел друг.

— Ерунда какая-то. Ничего не вижу, туман перед глазами.

— Едем в гарнизон.

— Даниле надо домой, — сказал Глеб.

— Семен отвезет. Он со мной.

Причину слепоты не смогли объяснить. Глеб ожидал в жизни чего угодно: смерти — часто, особенно на войне, искалеченного тела — да, но отсутствия зрения при полном физическом здоровье не понимал. Через две недели за ним приехала Юля. Она знала, что он в больнице, что он проходит обследование. Теперь врачам нечего обследовать, и его выписали. Глеб решил, что поедет в дом ветеранов ЭСВ, в котором находились инвалиды, которым некуда деться, — не в армию же возвращаться. Он не знал, что в части ему подготовили отдельную комнату на тот случай, если Юля не захочет взять его назад. Она хотела. Данила рассказал маме все. Мальчик переживал, что сделал что-то неверно, и Глеб заболел из-за него. Юля не стала ругать сына за то, что он с раненым Глебом отправился в район. Она ждала, когда можно будет забрать его из больницы при любом диагнозе — для нее не было разницы: слепой он или зрячий. На телефонные звонки Глеб не отвечал. Вчера позвонил Бланки, спросил, можно ли им встретиться, приехал к ней домой.

Юлиус не стал ходить вокруг да около. Сказал, что врачи поставили диагноз: посттравматический синдром неврологического характера. Говоря русским языком, психоз. Пройдет или нет, никто гадать не собирается. Юлиус не просил за друга. Наоборот, сказал, что характер у Глеба далеко не сахар, у слепого Глеба несахарность прибавится еще больше. Юля посмотрела в упор на Бланки и спросила:

— Я похожа на женщину, которая боится психованных мужчин?

— Слепых психованных мужчин, — уточнил командующий. В раздумье остановился на ее глазах. — Пожалуй, нет.

— Когда его можно забрать?

— Завтра. Я вас отвезу. Хотите, возьмите Данилу.

— Сама справлюсь.

— Вас не пропустят в гарнизон без пропуска. Это, во-первых. Во-вторых, я окажусь полезен, когда потребуется стукнуть Глеба. Уверен, за это время он вам ни разу не позвонил, не ответил на ваши звонки.

— Так и есть.

Юля хотела что-то сказать, но сомневалась, стоит ли.

— Может, у вас есть причина, по которой Глеб обязан на вас жениться? — спросил Юлиус, догадавшись, почему она молчит.

— Жениться? Я не собираюсь замуж. Но причина для Глеба, действительно, есть.

— Вот и замечательно. Возможно, так будет лучше. Он просто устал, пора передохнуть…

Юля вошла в палату одна. Данила остался ждать в коридоре.

— Здравствуй.

Глеб повернул голову на ее голос, спросил недовольно:

— Зачем приехала?

— Мы приехали забрать тебя домой. К твоему сведению, потеря зрения не дает права хамить. Спроси у Данилы.

— Он хамил мне при нашей первой встрече, — вспомнил Глеб.

— Вы не были знакомы, в отличие от нас. Одевайся. Данила ждет. Выписку заберет твой начальник.

— Вы с Юли?

— Да.

Глеб нащупал брюки. Она подала рубашку, предупреждая его поиски.

— На улице прохладно.

Она накинула ему на плечи куртку.

— Не сахарный, — огрызнулся он.

— Что-то подобное я уже слышала, — ответила она, беря его за руку и увлекая за собой.

Данила поздоровался с ним, а потом прижался, обхватив за пояс.

— Ты ведь не уйдешь? — спросил он.

Глеб гладил мальчика по волосам:

— Куда же я от вас денусь.

Юлиус остался на ужин, уходить не спешил. За ужином поддерживал общую беседу, а после они сидели с Глебом одни на кухне. Командующий в двух словах объяснил Глебу, что не стоит недооценивать силу женщины: Юлька от него не отстанет. Затем они занялись весьма странным делом: командующий измерял шагами весь дом и говорил Глебу, тот запоминал. Юля наблюдала за странными мужчинами, но вмешиваться не стала. После отъезда командующего Глеб сам закрыл входную дверь, вернулся в дом. Пожелав спокойной ночи Даниле, стоял в коридоре, словно решая что-то для себя.

— Уже поздно, — сказала Юля, выходя из ванной, — ложись спать.

Она прошла в спальню, оставив дверь открытой, он понял по звуку. Завершив все необходимое, направился к женщине. Когда разделся и лег, Юля прижалась к нему.

— Ты чего такая холодная?

— Замерзла…

Глеб не жалел себя. Она не позволяла. Наутро после приезда, собираясь на работу, Юля между прочим сказала:

— Я заложила белье в машинку, вытащи, хорошо.

Юля не сказала, на какое время установила таймер. Пришлось несколько раз ходить в ванную. Вынимал белье, учился сворачивать. Оказывается, не так просто.

Юля просила проследить за пирогом, что ставила с утра в хлебопечке, передвинуть диван в угол зала, перелить, найти… Глеб прилагал большие усилия, чтобы выполнить ее маленькие просьбы. Соседка приносила молоко, он шел открывать, забирал банку, шел переливать, разговаривал со словоохотливой старушкой. Найти инструменты — зачем они ей — одному Богу известно. Ах, оказывается, они нужны не ей — ему — прикрутить болтающуюся розетку. Откуда в доме взялась болтающаяся розетка? Перед его болезнью все было в порядке. Значит, ему не стоит болеть. Ладно. Прикрутит розетку завтра. Сегодня у Данилы много примеров по математике, а ей некогда. Глеб слушал, как Данила диктовал ход решения. Приходилось проверять в уме. Не знает ли он, почему окно не закрывается. После примеров Глеб шел осматривать, если так можно выразиться, окно. Назавтра он делал розетку. На следующий день еще что-нибудь.

Сегодня шел дождь. С утра не задалось. Тело болело. Глеб уже подумал, что надо спросить таблетку — ночью будут проблемы. Юля села рядом. Она сегодня тоже чувствует себя плохо. Несколько раз ходила в ванную — тошнило, он слышал. Может, съела что-нибудь.

— Хочешь, почитаю? — вдруг спросила она.

— Хочу.

Она читала замечательно. Глеб не заметил, сколько прошло времени. Опомнился только тогда, когда в голосе женщины почувствовал хрипотцу.

— Который час?

Юля взглянула на часы: начало первого. Спать, немедленно спать, ей завтра на работу. Он крепко прижал к себе женщину: не отпустит, защитит, несмотря на слепоту. Засыпая, услышал, как Юля что-то прошептала, но расслышал только последнее слово «ребенок». Какой ребенок, почему ребенок. Ночью ему снилась девочка. Он запомнил ее голубые глаза. Цветные сны — кто бы мог поверить. Во сне он видел краски, наяву был слеп, словно крот.

Юля лежала в его объятиях, гладя его руку. Он уснул, не расслышал. Ладно. Скажет в другой раз, хотя жаль.

Проснулся он один, Юля уже встала. Может, проспал. Глеб натянул брюки, вышел в коридор, прислушался. Юля вышла из туалета, вытирая рот. Хорошо, что он не видит ее. Она сразу прошла в ванную комнату, долго не выходила.

Глеб поставил чайник на плиту, достал хлеб, чтобы сделать бутерброды. Все делал машинально, для этого зрения не нужно: все предметы на своих местах. За завтраком Глеб долго молчал: аппетита не было, как и у нее. Данила переводил взгляд с одного взрослого на другого: почему у них все так сложно?

— Данила, скажи, какого цвета лицо твоей мамы? — вдруг спросил Глеб.

Данила посмотрел на маму.

— Трудно описать. Наверное, бледно-землянистого, — честно признался мальчик.

— В школу, думаю, ты отправишься один. Мама задержится.

Дверь за Данилой закрылась. Мужчина вернулся на кухню, где по-прежнему сидела Юля.

— Ты ничего не съела, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Глеб.

— Аппетита нет.

Глеб сел напротив. Он почувствовал, как она опустила голову, незаметно смахнула слезу.

— Мне сегодня снился замечательный сон в цвете — девочка. Полагаю, наша будущая дочь? Я прав?

— Да.

— Когда нам ожидать чудо?

Жизнь, пожалуй, налаживалась. Несмотря на слепоту, Глеб чувствовал себя нужным. Он нашел слова, без внешней ажурности, незамысловатые, но надежные. Юля поверила ему. Они назначили дату свадьбы, пригласили гостей. Глеб усыновил Данилу, пришлось переделывать документы. Предложил Юле научиться водить машину, раз он не в состоянии сесть за руль.

Теперь Глеб ездил в часть. По утрам приезжал кто-нибудь из ребят. Бланки уехал по делам. Вместо него прибыл брат Иоганн, но он не знал всего, нужен Глеб. Расположение части он знал как свои пять пальцев. Конечно, отсутствие зрения напрягало, доставляло массу неудобств, но это лучше, чем ничего. От трости он отказался категорически, впрочем, как и от очков. Ходил с сопровождением. Порой казалось, что он все видит. Обманчивое положение…

Глеб чувствовал, что уснуть ему сегодня вряд ли удастся, как всякий раз перед непогодой. Не мешало бы под каким-нибудь предлогом уйти из спальни и остаться одному. Его мысли прервала Юля.

— На улице непогода. Тебя что-нибудь беспокоит?

Врать не хотелось, он сказал правду. Таблетка помогла ненадолго. Через пару часов мужчина начал метаться во сне. Юля спала чутко. Проснувшись, она рукой попробовала лоб мужа — горит.

— Глебушка, родной, проснись, — Юля трясла его за плечо. В ответ лишь нечленораздельное мычание.

— Глеб, проснись, пожалуйста.

— У-у…

— Тихо, не маши руками. Глеб, услышь меня.

Наконец он очнулся.

— Слава Богу. Ты весь горишь. Я принесу воды и мокрые полотенца. Полежи, милый.

Испарина выступила на лбу. Глеб никак не мог сообразить, что с ним, где он, день сейчас или ночь. Стакан холодной воды, мокрое полотенце на лбу принесли облегчение. Он смог понять, что ему говорит Юля.

— Давно я мечусь? — спросил он.

— Нет. Ты напугал меня.

— Прости.

Он прижал к себе жену, такую хрупкую и беззащитную на первый взгляд, но лишь на первый. Дремота накрыла обоих не сразу, постепенно, как бы исподволь. Она перешла в глубокий тяжелый сон, который овладел людьми и не хотел выпускать из своих липких лап.

Первый, словно от толчка, проснулся мужчина. Он почувствовал дискомфорт в постели. Разжав объятия, одной рукой откинул с себя одеяло: жарко и мокро. Ощупав свой бок, постель, тронул за плечо Юлю.

— Юля, похоже, у нас проблемы, только не знаю, с кем: с тобой или со мной.

Женщина спросонок не могла понять, в чем дело.

— Под нами мокро, — уточнил Глеб.

Юля тоже наощупь попробовала постель, хотела встать, Глеб не пустил.

— Похоже, воды отошли, — сказала она испуганно.

Глеб сорвался с кровати, опрокинул пустой бокал с тумбочки. Он искал телефон, но никак не мог найти. Было ощущение, что он спьяну натыкается на незнакомые предметы. Юля лежала, боясь шевельнуться, боясь произнести слово, боясь за ребенка. Муж что-то спросил — она не разобрала. Глеб позвал Данилу — другого выхода не было. Заспанный ребенок взглянул на Глеба, стоящего в дверях комнаты: что-то случилось. Он позвонит Бланки.

Глеб пытался найти в шкафу полотенца — упали вещи. Пытался их подобрать — не получалось. Хотелось выругаться.

В дверь звонили. Данила пошел открывать: на пороге Юлиус и Семен. Глеб вышел в коридор, Юли было достаточно одного взгляда. Глеб пропустил его в спальню: от него сегодня толку мало. Бланки спросил женщину о случившемся, сказал, что вертолет уже летит. Он звонил Мухатчевили, спрашивал, что им делать до прилета помощи. Женщина старалась не шевелиться.

— Юля, где взять одеяло или плед? — спросил командующий.

— В шкафу…

Сидеть около палаты интенсивной терапии смысла не было. Хмурый Бланки плотно закрыл за собой дверь, посмотрел на неподвижную фигуру Глеба.

— Пошли.

Глеб не откликался.

— Глеб, не имеет смысла здесь сидеть. Помочь ты ей не сможешь. Надо поесть.

Юлиус взял друга за локоть и, несмотря на сопротивление, повел за собой. Они сидели в буфете больницы. Надо найти слова, чтобы вернуть человека к жизни.

— Слушай, старик, я был на твоем месте и поверь, знаю, каково это. Причем, мне не давали шансов ни за жизнь жены, ни за жизнь ребенка. Юлю в любом случае спасут. Ближайшие сутки покажут, что с ребенком. Утешать не стану. У тебя, как я понял, тоже проблемы.

— Да, — выдавил Глеб.

— Какого рода?

— Чернота вокруг стала гуще, плотнее. Не могу ориентироваться. С кровати чуть не слетел, не смог найти вещи на привычных местах. Даже сейчас не понимаю, где передо мной чашка.

— А голос?

— Что?

— Чувствуешь, с какой стороны я говорю?

— Вроде да.

— Покажи.

Глеб показал в противоположную от Юли сторону.

— Ладно, старик, выкарабкаешься, — сказал Бланки, — ни одному тебе хреново. Пока Юля будет в больнице, за тобой присмотрит Семен.

— Дома Данила.

— Он ребенок — не справится с тобой: не сможет поднять, если упадешь или дурь в голову ударит.

— Ну, спасибо на добром слове, — невесело усмехнулся Глеб.

— Всегда, пожалуйста. За Юлю не беспокойся, все что надо, будет сделано…

— Вот вы где, — Измайлова обратилась к мужчинам, — я думала, дражайший муж сидит в коридоре, крокодиловыми слезами заливается.

— Они помогут? — спросил Глеб.

— Нет, — ответила мудрая женщина. — Пойдет со мной, я осмотрю тебя, дам таблетку.

— Обойдусь, — огрызнулся Глеб.

— Я не спрашиваю твоего согласия, это приказ. У нас, вообще-то, количество палат интенсивной терапии ограничено.

После таблеток и укола Глеб заснул. Ольга Васильевна изредка переговаривалась с Бланки. Ночь длилась долго, очень долго…

Утром Бланки отправится к жене Глеба. Все-таки необходимо объяснить человеку, пусть самую малость, что происходит. Юля проснулась, она ожидала мужа, а увидела Бланки.

— Здравствуйте, — сказал он, плотно закрывая за собой дверь.

— Здравствуйте.

— Нам надо поговорить прежде, чем придет Глеб. Сейчас он спит — Ольга Васильевна сделала ему укол, — Юли сел в кресло напротив кровати больной. — Как вы?

— Не знаю.

— Врачи делают все, чтобы спасти малыша.

— Каковы прогнозы?

— Хм… — после неловкого молчания Бланки продолжил — Юля, вчера у вас была возможность… вылечить мужа.

— Потеряй я ребенка? — женщина впилась глазами в Бланки.

Он не испугался, не отвел взгляда, четко ответил:

— Да.

Молчание заполнило комнату. Женщина собралась с духом:

— Ответьте, Юлиус Станиславович, что такое ЭСВ?

Бланки невесело усмехнулся:

— Место, где гипертрофически чувствуется любое нарушение баланса.

Глаза в глаза — по-другому никак. Человек ждал честного ответа, что ж, он не солгал.

— Значит, баланс?

— Да.

— Несчастья и радости поровну?

— Нет. На толику радости огромная ноша тягот.

— Вы же сказали — баланс.

— Такова плата, — он сделал ударение на первом слове.

— Как Глеб?

— Потерял ориентацию.

— Совсем?

— Почти. Пока у вас никого не забрали — оставили обоих.

— Я могу чем-то помочь?

— Поможете ли вы кому-то своей смертью? Думаю, нет. Дезориентированный Глеб найдет возможность нажать на курок.

— Вы меня успокоили, — с издевкой сказала Юля.

— Вы сильная женщина. Врать не хочу, не имеет смысла. Несколько лет тому назад я попытался скрыть правду от собственной жены. Стало плохо всем: чуть не потерял дочь. Она в поисках истины встала под дуло автомата, а я не успел остановиться. Если бы не мой враг, каковым я его считал на тот момент, я убил бы собственную дочь. Такая вот увлекательно сволочная, но жизнь.

— Спасибо за откровенность.

Юля молчала. Главное она услышала, спрашивать о несущественном не хотелось.

— Еще вопросы, — на всякий случай уточнил Бланки.

— Нет, — женщина покачала головой…

Глеб заново учился обходиться без глаз. Теперь это давалось куда труднее, нежели несколько дней тому назад. Куда бы он не шагнул — на что-то натыкался, все время сваливая предметы. Данила не на шутку испугался за него. Он не понимал, что могло произойти с Глебом: разумного объяснения не находилось.

Одна человеческая жизнь — ничто. Несколько — уже что-то. Связанные жизни — главное. Жил-был человек по имени Глеб. Он встретил другого человека — Бланки. Между ними завязалась дружба, основанная на безысходности. Жизнь одного зависела от действий другого…