Ты (не) моя мама

Татьяна Адриевская, 2023

Я работаю в известном модном доме Владислава Ярчинского. Он – опекун моей дочери, от которой я была вынуждена отказаться десять лет назад. Моя судьба зависит только от решения этого человека. Либо он не подпустит… либо поможет вернуть мою настоящую дочь.

Глава 1

Наталья. Настоящее время.

— Добрый день. Проходите, — раздался ровный спокойный голос, едва я успела подойти к приоткрытой двери кабинета.

Негромко выдохнула, стараясь не поддаваться панике, и шагнула вглубь просторного, выполненного в серо-коричневых тонах, помещения. Напротив письменного стола, развернувшись полубоком ко мне, стоял мужчина. Высокий, широкоплечий, подтянутый брюнет. Его чуть отросшие больше положенного волосы завивались на кончиках полукольцами, а отпущенная за неделю щетина, наряду с высокими заостренными скулами, придавала его лицу ещё больше мужественности.

— Добрый день, — негромко поздоровалась я.

Взгляд упал на белоснежную папку, лежавшую прямо посередине стола. В тусклом освещении кабинета она отливала белизной и притягивала взгляд. Я знала, что в ней. Как и то, зачем Владислав Ярчинский пригласил меня на личную беседу. Но подписать эти документы я не могла.

— Присядьте, Наталья, — мужской голос звучал всё так же ровно.

В несколько шагов преодолела расстояние до стола и опустилась на выдвинутый для меня стул. Небрежным взмахом руки Ярчинский пододвинул папку к краю стола, поближе к моему месту и проговорил:

— Здесь новые условия по контракту. Ознакомьтесь, пожалуйста.

— Спасибо, этим займётся мой юрист, — вежливо кивнула, зажимая напряжёнными пальцами папку.

— Условия остаются прежними, меняется только состав второстепенных моделей…

— Тогда я не смогу подписать, — тихо, но твёрдо заявила я, перебив уверенную речь мужчины.

На пару мгновений в кабинете повисло неловкое молчание, а затем в воздухе раздался вполне ожидаемый вопрос:

— И какова причина?

— Я согласна работать только с Алёной.

Владислав выпрямился, его глаза моментально сменили свой привычный оттенок с тёмно-зелёного на черно-зелёный.

— Моя племянница больше не может принимать участия в вашем проекте. Через два месяца она переезжает в свой новый дом.

— Да, но ваша сестра…

— Моей сестры больше нет, — холодно напомнил Ярчинский, полоснув по мне острым взглядом. — Как только я оформлю опеку, Алёна переедет ко мне и оставит этот город.

— Хорошо, — терпеливо кивнула, а в голове набатом стучало страшное слово «уедет». — С вашего разрешения я могла бы приступить к работе в основном филиале компании.

— То есть вы хотите переехать? — недоумённо переспросил Владислав.

— Да.

— Из-за моей племянницы? Я не понимаю…

— Без Алёны я не смогу завершить коллекцию.

И снова повисла томительная пауза. Я замерла в ожидании ответа, не смея вздохнуть, в то время как Ярчинский изучал меня странным растерянным взглядом. Он опустил локти на стол, сложив перед лицом пальцы в замок, и холодно спросил:

— Вы меня за дурака держите?

— Ни в коем случае, — выдохнула я.

— Но в то же время пытаетесь убедить меня, что без моей племянницы не сможете выполнить свою работу, за которую я вам уже заплатил.

— Если мы не сможем договориться, я верну аванс.

— Чтобы мы с вами смогли договориться, я бы хотел узнать истинную причину такого интереса к моим близким родственникам. Почему вам нужна именно Алёна?

— Я выполняю последнюю волю вашей сестры, — постаралась ответить как можно равнодушнее, но едва справлялась с эмоциями. — К тому же Алёна очень хотела работать со мной.

— Вы действительно считаете, что моей племяннице сейчас есть дело до модных показов?

Сердце болезненно сжалось, когда я вспомнила тихий плач разбитой горем девочки.

«Мама, только не оставляй меня… снова…»

Это жуткое слово вонзало мне иглы в сердце, медленно, мучительно, одну за другой. С Алёной это действительно происходило снова…

— Нет, я так не считаю, — хрипло ответила я, пряча взгляд. — Но вашей племяннице сейчас необходима поддержка. За последние полгода мы с ней неплохо сдружились.

Ярчинский вздохнул и откинулся на спинку стула.

— Думаю, вы правы, Наталья. Мы с вами не сможем договориться. Если вас не устраивают условия нынешнего контракта, вы можете его не подписывать, — деловым тоном изрёк он. — Учитывая, что изначальные условия сделки были несколько иными, будем считать выплаченный вам ранее аванс моральной компенсацией за неудобства. Спасибо за уделённое мне время, больше я вас задерживать не смею.

Пальцы рук и ног онемели от охватившего меня холода. Я смотрела в одну точку, не желая признавать, что это конец. Медленно поднялась со стула, вежливо кивнула Ярчинскому, и на ватных ногах пошла к выходу.

Бессмысленно. Он не поймёт, не подпустит, не даст с ней общаться.

У меня нет другого выхода. Я должна сказать…

От моего резкого разворота взгляд тёмно-зелёных глаз вновь сосредоточился на мне. Брови едва заметно сдвинулись к переносице, и Владислав задал вопрос:

— Передумали?

— Ваша племянница — моя родная дочь, — выпалила я на одном дыхании, погружая кабинет в полнейшую тишину.

***

Дом моды Надежды Ярчинской специализируется на создании и пошиве модной одежды для детей и подростков. Молодой и перспективный дизайнер основала своё детище семь лет назад вместе с мужем, с которым впоследствии развелась, примерно через два с половиной года с момента основания компании. Ярчинскую поддержал брат, они расшили бизнес и теперь у них три крупных филиала, а так же сеть специализированных магазинов под брендами «Чудо-детки» — для малышей и «Фокс» — для подростков.

Для сотрудничества с Ярчинской меня интересовала линия по производству одежды для подростков. С недавнего времени линейку новинок представляла её приёмный ребёнок — Алёна Ярчинская. Год назад, когда я смогла найти свою родную дочь, увидела жизнь, в которой она теперь существовала, я дала себе слово не вмешиваться. Пять лет назад я потеряла на это право, подписав отказ от собственного ребёнка. Весь год я наблюдала за Алёной со стороны, радовалась её успехам и одновременно умирала от мысли, что она, возможно, даже не помнила моего лица.

Всё изменилось, стоило мне узнать о болезни Надежды. Я не смогла оставаться в стороне. Словно сама судьба подталкивала меня взять второй шанс, который я не рискнула упустить. Я решилась первой написать Ярчинской о сотрудничестве. И она заинтересовалась. Никаких планов, направленных на завоевание доверия Алёны у меня изначально не было. Я просто хотела хоть одним глазком увидеть её. Воочию. Услышать её голос, запомнить его таким, каким он стал спустя пять долгих лет нашей разлуки.

Когда я впервые была представлена Алёне, моё страшное предположение подтвердилось — дочка действительно не помнила лица своей родной матери. Я много думала об этом во время нашей разлуки, боялась, что если судьба преподнесёт нам встречу лицом к лицу, она узнает меня и задаст главный вопрос, на который я не смогу ответить, как бы ни желала этого.

В информации, представленной СМИ нигде не упоминалось, что Алёна приёмная дочь. Надежда отзывалась о ней, как о родной, и относилась так же — с большой любовью. Любовью, которой Алёна была лишена когда-то. Мною.

Самое ужасное, о страшной болезни своей приёмной матери она ничего не знала. И это казалось мне самой большой ошибкой Надежды. Мне было обидно за дочь до скрежета зубов, но вмешиваться не смела.

Наше сближение с Алёной произошло неосознанно. По крайней мере, для неё. Каждый раз, когда мы виделись, я жадно слушала каждое её слово, представляла истории из её жизни так, словно проживала их вместе с ней. Она никогда не говорила о своей прошлой жизни, лишь о прекрасных счастливых моментах, которые ей подарила Надежда.

Насколько же несправедливой бывает жизнь. Когда я писала отказ от собственной дочери, я мечтала умереть на месте, а в итоге умерла та, кто дал ей новую жизнь и семью. И теперь глядя в тёмно-зелёные глаза её брата — Владислава Ярчинского, я молила лишь об одном — оставить мне возможность видеться с Алёной.

— Что вы несёте? — глухо спросил Ярчинский, чуть ослабив галстук. — Вы в своём уме?

Мне понятна его реакция. О том, что Алёна для семьи Ярчинских не родная, знали единицы. И теперь этот мужчина гадал, откуда я могла выведать эту информацию. Всё просто — я была родной матерью его приёмной племянницы.

— В своём, — подтвердила тихо. — Я знаю, что Алёна была удочерена Надеждой в возрасте пяти лет…

— Я не знаю, каким образом вы узнали эту информацию, но в одном я точно уверен — если бы вы посмели сказать подобное моей сестре, она бы вас на пушечный выстрел не подпустила к Алёне.

— Ваша сестра знала… — выдохнула я.

— Что?!

— На протяжении последних трёх месяцев Надежда знала, что я — настоящая мать её дочери…

Владислав шумно втянул ноздрями воздух, словно взбешённый жеребец, и грозно пророкотал:

— Убирайтесь вон из моего кабинета.

— Владислав, послушайте…

— Я сказал вон! — выдал он ещё громче, заставив меня вздрогнуть.

Вцепилась в сумочку, борясь за остатки самообладания. Глаза невольно наполнились слезами, и я резко отвернулась, зажимая рот рукой. Я ошиблась, решив, что после моего признания, Ярчинский выслушает меня. Но и показывать своё моральное состояние я не хотела. Расправив плечи, быстрым шагом направилась к двери.

— Наталья! — окликнул меня Владислав у самого выхода.

Я замерла, почувствовав внутри себя, где-то глубоко-глубоко, крохотный, едва уловимый лучик надежды. Повернулась к Ярчинскому, столкнувшись с холодной вязкой трясиной его ледяных глаз.

— Что бы вы себе не воображали, как бы себя не убеждали, у моей племянницы была только одна настоящая мать — это моя сестра, — проговорил он, рассыпая по воздуху звенящие льдинки.

Возразить мне было нечем. Молча шагнув в коридор, я закрыла дверь и согнулась пополам от боли. Ведь он во всём прав… Я ничтожная мать.