Дневники фаворитки

Татьяна Абалова, 2020

На свадьбе Дикрея и Милены появляется незнакомец и объявляет право на первую брачную ночь. От выгодной сделки брат невесты отказываться не собирается, но и жених не встает на защиту любимой, поэтому она вынуждена подчиниться. Попытка осмысления той ночи и последующих событий заставляет Милену вести дневники. Но она никогда не была бы настолько откровенна, если бы знала, что ее записи попадут в чужие руки. Дилогия. Две части в одной книге.

Оглавление

Глава 5. Безумие

— Не подскажете, а где тут у вас ночная ваза? Мы скоро до нее дойдем? — мне уже было все равно, осудят меня за неприличный вопрос или нет. — Мне капитан Вокан еще в дороге обещал.

— Пришли уже! — погремев ключами, дракониха распахнула соседнюю дверь. Что меня поразило сразу — огромное, занимающее полкомнаты, ложе. М-да.

— Горшок там! — тетушка Велица ткнула пальцем под кровать. — Выносить туда! — она указала на окно.

— Но как?! Прямо за окно?!

— Открыла, выплеснула, закрыла. Ничего сложного. Тут тебе не царские хоромы. И слуг кроме кухарки и ее сына никаких нет. Даже король в Драконьей крепости сам за собой ухаживает. Иногда.

Я не стала дожидаться окончания речи. Сил уже никаких не было. Полезла под кровать и, сбросив покрывало и платок, задрала королевскую рубашку и уселась на горшок.

— Снимай с себя все, купаться будем. Сейчас Вокан воды горячей принесет. Заодно отогреешься.

При этих словах я натянула рубаху на голые колени.

— Да не войдет он сюда. За изголовьем кровати дверца есть, а там лохань на четырех ножках. Слышишь, ведрами гремят?

***

— Какая же ты тощенькая, — всплеснула руками Велица, когда я осталась совершенно обнаженной. Меня трясло от холода, а она не спешила, ходила кругами. — Сисечек вовсе нет, попу одной ладонью прикрыть можно. А это у тебя что за пятнышко? Родинка? Смотри-ка, меченая, значит.

От пристального внимания я вся скукожилась, закрыла грудь руками.

— Ты не стесняйся, откройся. Мы с доктором должны увидеть, нет ли в тебе какого изъяна.

— Если вас послушать, то я один сплошной изъян…

— Тю-ю-ю! Обиделась? Худой назвала? Так то поправимо. Думаешь, я сразу коровой родилась? Тоже, помнится, на плече легко несли, не обделались. Так что не стесняйся, руки разведи. Не к сапожнику в постель ложиться собираешься. К королю.

— Я уже лежала с ним в постели.

— А почему Вокан говорит, что твое поле двое пахали?

— Я замужем тогда была…

— О как! И Таллен тебя от мужа увез? Чем же ты его взяла?

— Жалостью.

Вода оказалась горячей, и я быстро разомлела. Закрыв глаза, полностью отдалась воле хозяйки Драконьего замка и просто наслаждалась процессом купания.

***

— Вот верно я говорю, что с моим молоком Таллену человеческие качества передались. Жалость, сострадание, — вернулась к разговору тетушка Велица, выбирая из набора гребень с редкими зубьями. С сомнением посмотрела на мои спутавшиеся после мытья волосы, вздохнула и налила в ладонь пахучего масла. Я сидела на стуле вся чистая и хрустящая и отчаянно боролась со сном. — Иначе был бы как его отец. Вот уж где настоящий зверь. Прости меня, святой Симор! О покойниках хорошо или никак.

— А сколько Таллену лет?

— Ну, мне сорок пять, ему, значит, двадцать семь. Хорошенький такой родился. Я тогда своего сыночка потеряла, а молока хоть задушись. Вот и пристроили меня к принцу. Королева-то болела все время. Таллену девятнадцать стукнуло, когда она умерла. Где-то через год эту принцессу из Гайрода прислали, Донну. А у него в самом разгаре любовь с леди Шер. М-да. И ведь в матери ему годилась, а как приворожила. Ее старый король сюда приказом услал, чтобы молодым слюбиться не мешала. Но ничего у Таллена с женой не получилось. Она ему чужая, он ей. Донна его в спальне ждет, злится, а он у какой-нибудь из фрейлин в кровати засыпает. Откуда ребеночку взяться? Пришлось дело на государственном уровне решать. Теперь повитухи подгадывают, в какой день Донна забеременеть может, и наш мальчик, хоть умри, но должен свои обязательства выполнить. Иначе война. Вот и сейчас во дворец ускакал. Может, в этот раз получится?

— Много у короля бастардов?

— На моей памяти ни один не родился. Прежде же как было: с кем Таллен спит, та женщина настойку из гиблых трав пьет. Фурдик варил. И здесь варит. Иначе голова с плеч. Руки у королевы длинные. Как так? У нее дитя нет, а у какой-то… прости, милая…здесь волосы в узелок завязались. Ну чистое золото, а не волосы!

— Я ромашкой их полоскала, — я почти заснула, поэтому уже не соображала, что говорю. — А мне Таллен денег на бастарда дал. Но потом мой муж на меня права заявил. Теперь я не знаю, если ребенок родится, то чей он будет: мужа или короля.

— Эх, милая. Не родится у тебя ребеночек. Ты после купания воды из кувшина пила? Пила. Фурдик свое дело знает. Он королю мучиться сомнениями не даст. Его ли — чужой, теперь нет никакой разницы. Через неделю у тебя очередники придут.

— Так что получается? — у меня затряслись губы. Горячая слеза скатилась по щеке и упала на грудь. Сон мгновенно улетучился. — У меня теперь детей не будет?

Нас, женщин, не поймешь. То не хотела ребенка, боясь, что он от разбойника Гуля, а теперь, когда сказали, что не родится, будто живого потеряла.

Велица покачала головой.

— Не допустят. Посмотри на леди Шер. Уж как они любили друг друга! Могла бы родить, но не позволили. А потом уже поздно было. А то, что у тебя дома вышло — так это чистый случай. Не было никогда такого, чтобы Таллен права на первую ночь заявлял да с незнакомыми и непроверенными в кровать ложился. Наверняка корит себя за ошибку.

— А если бы я осталась с мужем и родила?

— Таллен никогда не признал бы дитя своим. Это все равно что приговорить тебя к смерти. Сгинула бы вместе с ребеночком, даже если бы он на мужа твоего походил. Потому и деньги давал, не намереваясь больше появляться. Понесла — не понесла, интересоваться не стал бы.

Вошедший Фурдик оборвал беседу.

Осматривал меня на кровати.

— Так. Раздвинь ноги. Еще. Не зажимайся.

Пальцы его были холодными, а глаза внимательными.

— Так больно? Нет? А так?

— Чуть-чуть. Ой!

— Ну что же…

Мне позволили укрыться. Я смотрела на доктора, как на судью, собирающегося объявлять приговор.

— Нужен половой покой.

— Что со мной?

— Иносказательно — твое поле слишком глубоко вспахали. Я не знаю, кто из пахарей перестарался, но теперь требуется воздержание.

— И это хорошо, доктор. Мне нравится слово «воздержание». После всего, что я испытала и услышала, это мое любимое слово, — я повернулась на бок, положила ладонь под щеку и закрыла глаза.

— Бедное дитя, — вздохнул доктор Фурдик. — Она не познала радость совокупления, и теперь самое прекрасное, что может быть между мужчиной и женщиной, ей кажется страшным. Переживший изнасилование на уровне подсознания отторгает…

— Откуда ты знаешь про насилие? — оборвала Велица заумные речи.

— Вокан рассказал. Это он насильника из рук Таллена принял и во двор выволок. А перчатки так и забыли.

— Какие перчатки?

— Его деда.

— Ох, ты ж! Как теперь без них охотиться?

— Ничего, у нашего Таллена и без магии рука не дрогнет.

***

Первая неделя жизни в Драконьем замке прошла как один сплошной сон. Мой разум все-таки не выдержал испытаний и ввел меня в состояние, граничащее с сумасшествием.

Иногда я плакала и просила отвезти меня к маме, хотя помнила, что она никогда не была особо ласкова: для нее сын — свет в оконце, а я родилась ее раздражать. Поздний ребенок, получившийся случайно, да еще в тот год, когда освободилось место фрейлины при королеве-матери. Леди Дарице Мирудской блистать бы на балах и устраивать судьбу сына, вошедшего в возраст, когда старшие присматриваются к молодой поросли и намечают, кого взять в государственное услужение, а кого сразу в женихи подрастающим дочерям, а тут перетянутая грудь («Кормить самой? Как можно?!») и вечно орущий младенчик.

Иногда я смеялась и с воодушевлением рассказывала удрученно качающей головой Велице, как ловко сбегала от подслеповатого учителя точных наук, сажая вместо себя внука садовника, переодетого в мое платье. Зато сейчас парень — правая рука лорда Кархеля. Науки пошли ему впрок, и ни один дивир в большом хозяйстве соседа не тратится без пользы.

Но чаще я впадала в отчаяние и металась из угла в угол, не понимая, как жить дальше. Что делать при встрече с королем: подчиниться или противиться? Благодарить или окатить ненавистью? Мысленные рассуждения о том, что принесла ночь с ним — вред или благо, выматывали.

«Вред!» — говорила я себе. Поступок короля воспринимался мною как узаконенное насилие. Страшно, когда право первой ночи касается именно тебя, а я ведь не первая и не последняя, кто прошел через подобное унижение. Брат тоже не пропускал крестьянские свадьбы, и я не раз видела, как он зажимал приглянувшуюся «простушку», даже если на ней был плат замужней женщины. А ведь он господин, и кто может поручиться, что в какой-нибудь семье вассалов не растет белобрысый малыш, похожий на главу рода Мирудских?

«Благо!» — кричал мой мозг, стоило вспомнить, что ночь с Талленом спасла меня от замужества с человеком, оказавшимся разбойником.

Я боялась возвращения короля и ждала его.

Однажды посетила мысль сбежать. Но куда? Назад к брату? Чтобы вновь оказаться проданной? Если даже король заплатил за меня сполна, то вряд ли «опозоренной» дочери отыщется местечко в столичной жизни семьи Мирудских.

А может, устроиться в какой-нибудь богатый дом учительницей? Там и кров, и еда, и возможность в праздничный день выходить в город. Но какой из меня светоч науки, если сначала я не хотела учиться, а потом брат сократил деньги на мое образование? Сносно играю на бюдаре*, получаются неплохие акварели… Отлично танцую, вышиваю, плету кружева. Я представила, как зазываю на городской площади, перекрикивая торговок с корзинами пирожков: «А кому кружева на платье! Купите, таких даже у королевы нет!».

— Ты чего рыдаешь?

Я убрала руки с лица, мои плечи тряслись от смеха.

— Я не рыдаю, я смеюсь. Представила, что торгую на ярмарке кружевами.

— Зачем тебе это? — не поняла Велица.

— Уйти отсюда хочу. Жить вольной жизнью. Быть самой себе хозяйкой.

— Одной женщине жить не можно. Без семьи никак. Вмиг хозяин найдется. И будешь ты не кружевами торговать, а телом, — Велица села рядом со мной, обняла. — Скажи, что тебя тревожит? Открой душу.

— Маюсь я. Кто я? Любовница? Любовница любить должна, а во мне нет этой любви. Все выжжено здесь, — я постучала ладонью по груди. — А без любви, как ни крути, одно насилие. И зачем я королю такая?

— Сама не понимаю, зачем ты ему. Таллен всегда статных и высоких любил. Чтобы волосы как вороново крыло, чтобы губы алые, а взгляд дерзкий, чтобы бабская сила чувствовалась…

— Выбирал таких как леди Шер?

— Таких. А ты… — Велица прикрыла пальцами рот и оглянулась на дверь. Понизила голос. — А ты как Донна, когда она только во дворце появилась. Тоненькая, робкая, неумелая. Очи вниз, молитвенник в руках, голос дрожит.

Дракониха немного отстранилась, глаза прищурила.

— Да и похожи вы, словно сестры: волосы светлые, глаза карие, грудь… можно сказать и нет вовсе. В тебе все то, что Таллен в жене ненавидит, а потому никак не пойму, что за чувства он к тебе испытывает.

— Жалость.

— На жалости долго не продержишься.

— Что же мне делать? Куда себя деть?

— А что бы ты сейчас дома делала?

— Ну… — я задумалась. — В саду погуляла бы. Помогла кухарке Чесити месить тесто. Вы не смотрите, что руки у меня тонкие, я сильная: тесто получалось гладким, без комочков. Пошла бы на реку Ласку закат рисовать. Места у нас красивые, а осенью так вообще… Вечером взяла бы в руки коклюшки. Плетение кружев успокаивает и мысли на мирный лад настраивает. И глаз радуется созданной руками красоте.

— А почему бы тебе всем этим здесь не заняться? У нас и пироги пекут, и закаты такие, что душа от счастья заходится. А приедет король, там уж и решать будешь: бревном лежать или удовольствие получать. И без любви можно звезды увидеть, нужно только захотеть. Или представить кого другого на месте короля, — последние слова Велица произнесла шепотом и со значением покивала. — У меня с мужем так случалось. Думаешь, только богачей неволят? Я с кузнецом любовь крутила. Ох, и сильный мужик был! Это он меня на плече носил на сеновал. Легко по лестнице поднимался, а потом целовал сладко, — глаза Велицы лучились, смотрела она куда-то вдаль, где, должно быть, видела сеновал и улыбку любимого. — А родители сосватали за отцова сотоварища. За долги, можно сказать, отдали. Дом большой, жена, рожая пятого, померла. Очень уж Забиле женская рука в хозяйстве нужна была. А тут я, лошадь. Так вот когда я под него ложилась, все кузнеца своего вспоминала. Будто это не муж меня таранит, а он, Павушка. Дело даже криками заканчивалось, так мне сладко в моих фантазиях жилось. Еще, кричала, еще! М-да…

Наутро пришли очередники. И все в моей душе успокоилось. Нет, я не смирилась, что придется выполнять договоренность «Если скажу умереть, умрешь», но и отчаяние отпустило. Что король сказал на прощание? Поживем — увидим? Вот и поживем.

Сноска:

Бюдар — клавишный музыкальный инструмент.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я