Останемся чужими

Тата Златова, 2023

Шесть лет назад Роберт Северский предал меня, женившись на моей подруге, и оставил глубокие шрамы в сердце. Он стал счастливым мужем и отцом, а я сбежала в другой город и попыталась начать новую жизнь.Шесть лет спустя я возвращаюсь домой, и моя жизнь переворачивается. Потому что в ней снова появляется Роберт и… его маленькая дочь.

Глава 4

Смотрю на то, как поют детишки, и невольно улыбаюсь. Пальцы бегают по черно-белым клавишам, выдавая незатейливую мелодию. Утренник в детском саду помогает мне ненадолго отвлечься от мыслей. А мыслей много. И все сумбурные.

Осознание того, что сама испортила себе жизнь, жжет душу. Сначала клятва в вечной любви, которую дала по дурости, потом — еще одна глупость, из-за которой спасали врачи, и наконец, страх создавать новые отношения…

А еще прошлое не хочет отпускать. Я уже обрадовалась было, когда заглянула после работы к Катюше и не застала там Роберта. Думала, попрощаюсь и все, забуду обо всей этой нелепости.

Но и недели не прошло, как Роберт стал мне звонить. Откуда только номер узнал? Увидела незнакомые цифры, ответила… и сердце перевернулось, когда услышала его голос. Попросил приехать, поговорить с Катюшей. Та ни в какую не хочет к нему переезжать. Кричит, что останется жить с бабушкой и вообще, он ей никто. По интонации стало понятно, как сильно его это задело.

У меня нет совершенно никакого желания ввязываться во все это опять. О чем я четко ему сказала, но Роберт продолжает одолевать меня звонками и смс-ками.

«Пожалуйста, поговори с Катей».

«Обещаю, что мы не пересечемся. Просто поговори с ней».

«Сделай это хотя бы ради Виты. Помни, о чем она тебя просила».

Он присылает одно сообщение за другим. И знает же, гад, на какие точки надавить! В итоге я нехотя отвечаю, что приеду с условием, что его там не будет.

Мой рабочий день заканчивается. Надеваю верхнюю одежду и выхожу на улицу. По дороге ругаю себя на все лады и мучаюсь сомнениями. Наконец, обещаю себе, что заблокирую номер Роберта, как только переговорю с девочкой, и спокойно выдохну.

Хотя вряд ли это поможет. Ибо я думаю о Роберте все чаще. И бесполезно себе запрещать, эти мысли становятся все навязчивей. Прям наваждение какое-то!

Меня это пугает. Чем дольше он в моей голове, тем труднее удержать чувства, которые не угасли. Нет, бежать от него нужно. Со всех ног. Пока еще есть возможность.

— Пока не поздно, — не замечаю, как произношу это вслух. Неуверенно топчусь возле двери, думая, звонить или нет. Роберт обещал, что мы не встретимся. Что ж, выбора нет.

Дверь открывает Антонина Валерьевна. Все такая же бледная, грустная, усталая. Сердце сжимается от жалости. Я еще помню, как она заваривала нам вкусный чай из деревенских трав, угощала пышными пирожками, вязала и дарила свитера. Добрый и светлый человек, который сейчас сломался. Катя — последняя соломинка. И меня в который раз мучают сомнения. Может, и не стоит девчушке переезжать, оставлять бабушку одну?

— Катюша в комнате, — женщина кивает на дверь. Потом предлагает чай, но я отказываюсь. Осторожно открываю дверь, переступаю порог.

Катя, обнимая подушку, смотрит мультик про юных волшебниц. Я присаживаюсь рядом, на краешек кровати, и гляжу в экран. Сюжет рассказывает о приключениях героинь из русских народных сказок, которые приехали учиться в школу магии. Я смотрю с минуту, делая вид, будто увлечена. Даже задаю девочке пару вопросов по теме. Когда замечаю интерес к разговору, начинаю издалека:

— Какая у них большая школа! Сложно, наверно, жить так далеко от дома…

— Нет, — отвечает Катюша. — Тут же подружки.

— А, точно.

Вот здесь возникает трудность. Катиных подружек я не знаю. И как в разговор втиснуть папу, тоже не знаю. Какие у нее увлечения? Как она проводит время? Бывала ли она раньше у Роберта? Почему она так враждебно к нему настроена?

Вопросов море. И расспросить никого не могу: Антонине Валерьевне сейчас не до этого, а Роберт… Я видеть его не могу, а разговаривать — тем более.

— Тебе какая царевна больше нравится?

— Аленка.

Пары минут поисков в интернете оказывается достаточно, чтобы понять, кто такая Аленка и что ей нравится. И вот я уже с видом знатока задаю новый вопрос:

— Нравится рисовать?

— Да.

Катюша вскакивает и бежит к столу. Пользуясь случаем, я внимательно рассматриваю комнату. Здесь аккуратно и чисто, новая мебель, много игрушек. Похоже, Вита баловала дочку. В отличие от других комнат, в детской свежий ремонт, все современное и явно дорогое.

— Вот.

Я отрываюсь от мыслей и гляжу на протянутый альбом.

— Это я рисовала.

Катюша присаживается рядом, и мы вместе начинаем листать пестрые страницы. Девочка воодушевленно описывает каждый рисунок, и я поневоле вовлекаюсь в процесс. Красиво. И для ее возраста очень даже неплохо. Но кое-что меня настораживает.

— Катюш, а почему ты везде рисуешь только себя с мамой? А папа где?

— Мне мама сказала, что нельзя его рисовать, — девочка опускает глаза.

Смотрю на нее очень внимательно.

— Почему?

— Потому что он нас не любит.

Та-ак… Вот это уже интересно. Пододвигаюсь к ней ближе, осторожно обнимаю. Девочка вдруг прижимается и закрывает глаза.

— С чего вы так решили?

— Он маму сильно ругал, а потом выгнал. Мама постоянно плакала потом. Сказала, что не надо его рисовать. Вот я и не рисую.

Ну и ну. В голове появляется новая порция вопросов, и что-то начинает давить на виски. Ругал, выгнал, плакала… Из-за чего, почему…

Мысленно запрещаю себе рассуждать на эту тему. Какая теперь разница. И какое мне вообще до всего этого дело? Главное — девочка. Каким бы ни был Роберт, он все-таки ее отец, может о ней позаботиться, устроить в жизни. С бабушкой, возможно, было бы лучше, но ей все же уже много лет, может не уследить, не доглядеть. Да мало ли что.

— Давай так, — я тянусь к фломастерам, лежащим на тумбочке, — нарисуй мне его. Вот прямо сейчас. Как ты его видишь.

Девочка хмурится. Вижу знакомую впадинку между бровей. Но отступать нельзя.

— Мы никому об этом не скажем, — шепчу я, превращая все в милую забаву. И замечаю, как у Кати загораются глаза.

Она открывает колпачок красного фломастера, снова хмурится, качает головой. Откладывает, берет черный. Начинает сосредоточенно выводить черты. Предлагаю ей пересесть за стол, она молча пересаживается, явно с неохотой отрываясь от процесса. Останавливаюсь за ее спиной и, затаив дыхание, наблюдаю.

К моему удивлению, человечек, выведенный старательной Катиной рукой, отдаленно похож на Роберта. Темные волосы, серое пальто, широкий зонт… Стоп. Зонт? Уже с напряжением вглядываюсь в рисунок. Темно-синий зонт, о который ударяются капли дождя. Какой знакомый образ…

— Отлично, Катюша, ты замечательно рисуешь!

Глажу ее по плечу, чувствую, что ее обрадовала похвала. Стараюсь отпустить эмоции, продолжаю разговор:

— А почему он один?

— Не знаю, — пожимает она плечами.

— Наверно, ему грустно. Давай мы ему кого-нибудь нарисуем.

— Кого?

— Ну, не знаю… — Мне очень хочется, чтобы она нарисовала рядом с ним себя. Но девочка молчит. Говорю уже прямо: — Тебя?

— Нет.

Опять упрямая складка. Вздыхаю. Предлагаю компромисс:

— Хорошо. Нас.

— Нас? — Катюша удивленно оборачивается.

— Угу. Тебя и меня.

Говорю первое, что взбрело в голову, хотя предложение мне совсем не нравится. Ясно, что буду держаться от Роберта подальше, как от огня. Но маленькой умнице об этом знать необязательно.

Можно, конечно, было бы предложить подружек или, скажем, бабушку. Но обычно ведь рисуют маму и папу… Про Виту я не стала говорить — тема острая и болезненная. А я… Не мама и не подружка, но, наверное, что-то значу для Катюши. Раз уж она так охотно идет со мной на контакт. Мне хотелось верить, что значу. Не знаю, почему.

Пока я думаю, Катюша, высунув язык, продолжает увлеченно рисовать. Я пододвигаю стул и наблюдаю за процессом уже с неподдельным интересом. Снова дождь и листья под ногами. Моя копия на рисунке, одетая в красное, тоже держит зонт, а маленькая Катюша идет рядом со мной.

— Нарисуй и ей зонтик, — тычу я пальцем в девочку в синем.

— Ой, точно.

Дорисовывает деталь и вручает мне альбом. Я еще раз внимательно смотрю на то, что получилось. Я не психолог, в рисунках не разбираюсь, но мне кажется, что именно в этом есть изменения к лучшему. От прошлых работ веяло грустью, а здесь все довольно позитивно. Ловлю себя на том, что улыбаюсь.

— Замечательно! Покажем папе?

Катюша мрачнеет на глазах. Опускает голову, вертит в руке фломастер. Откладываю альбом, снова обнимаю ее.

— Эй, ты чего?

Опять ко мне прижимается. Нерешительно провожу рукой по ее мягким волосам. Лихорадочно соображаю, что делать дальше.

— Мне так грустно, что мамы больше нет, — всхлипывает она.

Рука дрогнула на секунду. Что можно сказать ребенку в такой ситуации?

— И мне грустно, — осторожно подхватываю, — но если мы будем грустить, маме там тоже будет грустно.

Может, бред, но, кажется, Катюша перестает плакать. Продолжаю уже уверенней:

— Папа, кстати, тоже грустит. Он мне недавно сказал. Только это секрет, ладно?

Поднимает голову, смотрит на меня. Опять вижу глаза Роберта. Чистейшее серебро.

— Если не готова переезжать к нему, хотя бы иногда наведывайся. Вдруг тебе у него понравится?

Сдвигает бровки, думает. Переводит глаза на рисунок, потом обратно на меня. Выдает:

— Ладно. А ты со мной поедешь?

И меня просто накрывает. Паникой, ужасом, чем угодно, просто ком в горле встает, а сердце переворачивается. Такого поворота событий я не ожидала. Катя пристально смотрит на меня, ждет ответа. Я мысленно напоминаю себе: «Туда нельзя. Я не могу. Я не выдержу. Только не рядом с ним. Нет!» Но этот детский взгляд… В них надежда. Понимаю, что если откажусь, сама она не поедет. Даже с бабушкой. И черт меня дернул предложить нарисовать себя вместе с ними! Сама навела ее на такую мысль.

— Ну пожалуйста! — кажется, хитрунья меня раскусила. Сделала молящий взгляд и руки молитвенно сложила. — Ненадолго!

Судорожно сглатываю слюну. «Мы так не договаривались», — хочу ей ответить и… Не могу. Не имею права расстраивать ребенка, у которого и так горе. Со мной она хотя бы отвлекается, проскальзывает какое-то озорство, появляется живой блеск в глазах. Вот откажусь сейчас, уйду и не вернусь больше, а что с ней будет? Не прощу же себе, грызть буду. Все равно вернусь.

— Ладно, — процеживаю сквозь зубы, уже не скрывая, что не рада этой затее.

Но девочка вскакивает, радостно обнимает меня. Не ожидала от нее такой реакции. Оказывается, для нее это было важно. Но от этого еще большее удивление: почему? Какое ей дело, будет ли присутствовать с ней какая-то тетя или нет? Как она могла так быстро ко мне привязаться?

За окнами темнеет, когда закрываю дверь детской комнаты. Иду на цыпочках — Катюша уснула. Просила почитать ей и уснула в процессе. Нигде не вижу Антонины Валерьевны. Решаю не беспокоить ее, просачиваюсь к вешалке, надеваю куртку. В этот момент женщина сама выходит в коридор. На бледных губах проскальзывает улыбка.

— Уже уходишь?

Киваю, стараясь не говорить лишнего. Не хватало еще ляпнуть чего-нибудь. Тем более, настроение упало ниже плинтуса от того, что согласилась на эту авантюру: поехать домой к Роберту! Но деваться некуда. Раз обещала — сделаю.

— Спасибо тебе.

Поднимаю глаза на женщину, замечаю теплоту в ее взгляде.

— За что?

— За то, что поддержала Катюшу в такой трудный момент.

— Надеюсь, ей стало немного легче.

— Она смеялась… Впервые, за столько дней… Я слышала, она уговорила тебя поехать к…

Она замолкает, понимая, что затронула болезненную тему. А я рассеянно киваю. Начинаю возиться с кроссовками, замечаю, что дрожат пальцы. Нужно относиться к этой неизбежной встрече проще, но не получается.

— Думаете, ей там будет лучше? — выпрямляюсь, задаю волнующий вопрос. Может, она не захочет отпускать девочку? Тогда и ехать не понадобится… Наверное.

— Да. Роберт очень ответственный человек.

Поднимаю брови и молчу, так как ее слова лишают меня дара речи. Ответственный? Роберт? Да ладно!

— Несмотря на то, что они с Витой развелись, он всегда исправно платил алименты. И даже больше, чем нужно. Буквально заваливал Катюшу подарками и очень стремился к общению. Но Вита запрещала.

— Почему? — вопрос сам слетает с губ. Слишком поздно понимаю, что было бестактно спрашивать, особенно в такой момент, но слово — не воробей.

— Обижалась, хотя сама во всем виновата. Наказывала его за то, что развелся с ней.

Она замолкает, а я не решаюсь продолжить расспросы. Молчание бьет по нервам, но не могу заставить себя попрощаться и уйти. Стою как истукан и перевариваю услышанное.

Значит, Роберт сам захотел развестись. А Вита виновата. Интересно, что она сделала? И почему поступила так жестоко — наговорила дочке о нем кучу гадостей и запретила встречаться? Странно.

— Я это… Письмо хотела тебе передать, — спохватывается Антонина Валерьевна и, не дожидаясь ответа, скрывается в своей комнате. Я думала, что градус моего удивления достиг предела, но ошиблась. Голова начинает болеть еще сильнее. Надоели эти тайны мадридского двора. Что за письмо? Что за секреты?

Женщина возвращается в коридор и протягивает мне бумажный прямоугольник. По почерку понимаю, что письмо от Виты, но не решаюсь его прочесть. Машинально прячу его в карман и натягиваю шапку. Антонина Валерьевна понимающе кивает:

— Дома прочитаешь, в спокойной обстановке. Только не забудь, пожалуйста, это очень важно. Вита отдала его мне лично в руки, прямо перед… — Она прерывается на полуслове и смахивает ладонью слезу. — Попыталась объяснить, почему так настаивала, чтобы ты сюда приехала. Я знаю, что ты хорошая девушка, Аня, поэтому не будешь строго ее судить.

— Хорошо, не буду, — озадаченно бормочу я и наконец открываю дверь. Как еще голова не лопнула от сегодняшних новостей! Хочется вцепиться пальцами в виски и застонать от бессилия, но держусь. Даже выдавливаю слабую улыбку.

— До свидания, — прощается женщина, — я еще позвоню. Договоримся о встрече у Роберта.

— До свидания.

Лифт занят, потому спускаюсь вниз пешком. Колени подгибаются, в глазах темнеет. Кажется, я сама загнала себя в ловушку. Не пошла бы сегодня к Кате — не обещала бы поехать с ней к этому… этому… Никак не могу подобрать в уме подходящее оскорбление. Мысли путаются. Воспоминания накатывают с новой силой. Все попытки переключиться на что-то другое бесполезны.

Набираю до боли знакомый номер, с трудом преодолевая дрожь. Начинаю жалеть, что позвонила, но уже слышу отклик Виты:

— Да?

— Алло, расскажи мне что-то про него… — голос срывается, выдавая волнение. Сердце стучит так сильно, что тяжело дышать.

— Ты сейчас серьезно?

— Он вспоминает обо мне?

Мне кажется, что молчание длится вечно. Эмоции так захлестывают, что начинаю задыхаться.

— Радуешься, что у меня его забрала? — бросаюсь словами, будто камнями. — Так навсегда его забирай! Слышишь! Пусть он будет счастлив с тобой!

Бросаю трубку и рыдаю. Прощаюсь. Я достигла того предела, когда человек уже ничего не хочет, когда кажется, что нет смысла жить дальше. Страшное состояние безысходности. Ты погружаешься в него, как в морскую воду. Ныряешь и осознанно идешь ко дну…

Закрываю дверь и прижимаюсь к ней спиной. Хватаюсь за виски и сильно сжимаю их, изгоняя из головы мучительные воспоминания. Ощущаю, как меня заполняет злость. И на Роберта. И за мысли эти. И за поступки глупые и собственную слабость. Это он виноват. Роберт Северский. Это он заставляет меня прокручивать в голове кошмарное прошлое. Снова и снова. Погружаться во все это все глубже и глубже.

Мне нужно собраться. Взять себя в руки и перестать на нем зацикливаться. Представить, будто его не существует. Его нет. Не замечать. Не реагировать.

Это просто и одновременно очень сложно.

Но другого выхода у меня нет.