Останемся чужими

Тата Златова, 2023

Шесть лет назад Роберт Северский предал меня, женившись на моей подруге, и оставил глубокие шрамы в сердце. Он стал счастливым мужем и отцом, а я сбежала в другой город и попыталась начать новую жизнь.Шесть лет спустя я возвращаюсь домой, и моя жизнь переворачивается. Потому что в ней снова появляется Роберт и… его маленькая дочь.

Глава 2

Этот дурацкий туман преследует повсюду. Выхожу из автобуса, и он заворачивает меня в сизую пелену. Словно нарочно не дает забыть о Роберте. Будто намекает, что мы очень скоро увидимся.

Хоть я и надеюсь, что не застану его, когда приду.

В этом районе мне знаком каждый уголок. Я часто бегала к Вите домой. Здесь мы вместе гуляли, сидели на лавке, покупали мороженое, устраивали пикники. А вот и он, тот самый многоэтажный дом, стоящий прямо возле сквера, по которому я сейчас иду.

Сердце сжимается от воспоминаний.

Помню, как у подъезда увидела Виту в обнимку с Робертом. Как убежала вся в слезах, а потом ждала его весь вечер. Кровать била ногами, чтобы не уснуть, чтобы продержаться до рассвета. Он не пришел. И утром я рвала фотографии, на которых мы с ним вдвоем.

Теперь Вита умерла, а я иду знакомиться с ее дочерью. С их дочерью, если быть точной. Меня так и тянет обратно, мысленно я уговариваю себя вернуться, убеждаю, что это не мое дело, но почему-то продолжаю идти.

Останавливаюсь у подъезда и в нерешительности смотрю на домофон. Еще не поздно послать все к черту и уйти. Ну правда, у малышки есть отец. Он прилично зарабатывает, сможет обеспечить ей отличное будущее. Няни, домработницы, репетиторы, блестящее образование… Я здесь каким боком?

Опять меня что-то останавливает. Вспоминаю о письме и вздыхаю. Все-таки надо проверить, все ли в порядке, чтобы успокоиться окончательно. Чтобы уйти со спокойной душой и поставить в этом деле точку.

Я набираю на домофоне номер квартиры, который помню наизусть. К моему удивлению, дверь открывается сразу. Никто не интересуется, кто я и зачем пришла. Странно.

Дрожа от холода, я проскальзываю в подъезд и доезжаю до нужного этажа. Нажимаю на кнопку звонка и замираю в ожидании. Если сейчас не откроют — уйду и забуду всю эту историю. Буду считать, что меня глупо разыграли.

Слышится щелчок, дверь открывается, и на пороге останавливается Роберт.

Кажется, я перестаю дышать.

Застываю, не желая верить, что это он. Но тело не обманешь — оно мгновенно отзывается на всплеск забытых чувств. Откликается на его появление каждой дрожащей клеточкой.

Почти не изменился.

Такой же притягательный, как и раньше. Темные, небрежно уложенные волосы, губы, очерченные щетиной, широкие плечи, крепкое тело. На нем синяя рубашка и черные штаны. Смотрит очень внимательно, словно так же, как и я, отмечает все детали во внешности. А меня окутывает запахом тумана и пожухлой листвы, которую топтали когда-то, прогуливаясь в парке.

— Аня?

Нет, не надо. Не произноси ТАК мое имя.

— Ты что здесь делаешь?

Вздергиваю подбородок и отвечаю на его взгляд ледяным молчанием. С трудом подавляю в себе желание отхлестать его по щекам. А в сознании кадрами вспыхивает наша последняя встреча.

— Ты дал клятву… Как ты мог?! — хватаю его за плечи, смотрю в глаза. Чужой человек. Не тот. Совсем не тот, который возносил меня на то самое небо. Пронзительно высоко. Который обнимал до мурашек, набрасывал пиджак на озябшие плечи, пропитанный его запахом, и называл «моя».

— Еще скажи, что ты веришь в эту чушь. Ну да, невинная, святая… Только я один подонок, — между бровями рисуется складка, а на губах — ухмылка. — Ну пусть будет так. Я полюбил другую, Аня. Да, так бывает. Ты же это хотела услышать, да?

— Все это время ты говорил, что любишь меня. Врал?

Пожимает плечами. Надевает длинное пальто. Цвета тумана. Кладет телефон в карман. Поправляет наручные часы.

Полюбил другую. Да, так бывает.

Каждое его слово, как ржавый гвоздь. Вколачивается под кожу и причиняет невыносимые муки.

— Ошибался.

Хлопает дверью, а у меня внутри все обрывается. Смотрю на нее и мысленно кричу, задыхаюсь от слез, схожу с ума от боли. Весь мир исчезает для меня за этой закрытой дверью.

Яркие картинки проносятся перед глазами в долю секунды. А за ними и другие: горько-сладкие, иногда просто горькие, а порой настолько бесстыдные, что хочется сгореть от стыда.

— Это была плохая идея, — бормочу я и делаю шаг в сторону лестницы. Сердце стучит где-то в висках. Меня одолевает желание немедленно сбежать. Сбежать куда-нибудь подальше от него, подальше от этого места.

Но останавливаюсь, чувствуя на запястье ловушку цепких пальцев.

— Постой.

Все. Бежать некуда.

— Раз уж пришла — заходи.

Слишком крепкая хватка. Даже если бы захотела — не отпустил.

Роберт сторонится, пропуская меня внутрь. Прохожу в коридор на негнущихся ногах, а в голове куча вопросов. Неужели Вита не понимала, что сразу же после ее смерти Роберт примчится к дочери? А если знала, зачем прислала меня?

Ни одного ответа…

Странный звук, похожий на всхлип, возвращает меня к реальности.

— Пришла проверить, как Катя, — наконец нахожу в себе силы заговорить с ним.

Роберт помогает снять пальто и замирает рядом. А я в глаза не могу ему посмотреть. Отставляю сапоги и взгляд опускаю, надеясь, что не заметит, как пылают мои щеки.

— Не очень, — доносится ответ. — Плачет все время, никак не могу ее успокоить.

Он зачем-то берет меня за руку. От прикосновения по коже мгновенно пробегает разряд. Быстро отнимаю ладонь и гляжу на дверь соседней комнаты. Именно оттуда раздаются сдавленные рыдания.

Значит, Катя плачет… Я пытаюсь полностью сосредоточиться на цели, ради которой пришла. Твержу себе, что нужно просто представить, будто Роберта здесь нет. Это же не так сложно, правда? Я должна постараться.

Толкаю дверь и вхожу в детскую.

Девчушка сидит на кровати, поджав под себя ноги, и вздрагивает. Маленькая, хрупкая, с копной темных волос и заплаканными глазами, такими же серыми, как и у отца.

Я перевожу вопросительный взгляд на Роберта.

— Не знаю, что ей наговорили, но видеть меня она явно не хочет, — он нервно дергает воротник. — Попросил Антонину Валерьевну оставить нас, чтобы поговорить, но все впустую.

Я подхожу к кровати. Катюша поднимает глаза и кривится, явно намереваясь продолжить плакать.

— Привет. Я — Аня…

— Я очень люблю мамочку.

Голосок, полный отчаяния разрывает сердце на части.

— Я знаю, милая.

Набираюсь храбрости и присаживаюсь рядом с ней, прикасаюсь к плечу.

— Трудно смириться с тем, что любимые люди уходят. Но они уходят не по своей воле. Они продолжают жить в нашем сердце. Скажи, мама хотела бы, чтобы ты плакала?

Катя мотает головой. Губы ее дрожат, на мокрую щечку падает локон волос.

— Нет, она бы расстроилась.

— Тогда перестань плакать и улыбнись ради нее. Даже если ты ее не видишь, она наблюдает за тобой и всегда будет рядом.

Девочка смотрит на меня серьезно, совсем по-взрослому. А я не могу не заметить, до чего же она похожа на Роберта. Те же глаза, тот же нос и линия губ, та же ямочка на подбородке…

— Я хочу кушать, — вдруг говорит Катя, и я оживляюсь.

— Кушать? Ну, тогда вставай, пойдем на кухню, — я протягиваю ей руку. Пару секунд Катюша сомневается, но потом все же сжимает мою ладонь, позволяя помочь ей слезть с кровати.

Для своего возраста она невысокая, а короткое голубое платьице в горошек и вовсе придает ей хрупкий вид. Милый, беззащитный ангелок.

Она снова поднимает на меня взгляд.

— Вы из социальной службы?

— Нет, я учительница музыки. Учу красиво петь и танцевать детей твоего возраста.

— Люблю танцевать, — признается Катя и замирает на пороге, глядя на Роберта. Это сложно объяснить, но я ощущаю ее тревогу. Меня и саму охватывает это чувство. Тревога за эту девчушку с милой ямочкой на подбородке, за ее будущее и… за свое.

Теперь, когда я опять увидела Роберта, ко мне вернулись воспоминания, те самые, которые я долго и методично выкорчевывала из своей памяти. Они вернулись и причиняют боль. Мне придется снова бороться, придется заново от них избавляться, вновь собирать себя по кусочкам.

«Знала бы — не пришла».

— Я вспомнила. Вы же Аня! — внезапно выдает Катюша и стреляет в меня проницательным взглядом. — Мама показывала мне фотографии.

Я слегка улыбаюсь, пытаясь скрыть за улыбкой растерянность.

— Да. Мы с ней долго дружили.

— А потом поссорились?

— А потом у каждого появились свои дела, — я стараюсь обойти острую тему. — Стало некогда видеться.

— Понятно… — Катюша замолкает. Но только на мгновение. Потом снова пристает с вопросом: — А Роберт вам кто?

Девчушка переводит неприязненный взгляд на отца, от которого даже не пытается скрыть свою враждебность. Я тоже смотрю на него. Зря…

Легкие сдавливает, становится нечем дышать. К глазам предательски подступают слезы. В ушах звучат слова: «Клянусь… любить только того, чьей кровью сегодня соединилась…»

Кто он для меня?

Все.

Он для меня — все…

***

Я сижу, подперев щеку рукой и внимательно наблюдаю за тем, с каким аппетитом Катюша уплетает омлет. Она уже не сторонится меня и охотно поддерживает беседу. Наверное, тот факт, что я была знакома с ее мамой, играет в мою пользу.

Катюша позволяет себе немного расслабиться. Хоть и видно, что держится из последних сил, чтобы опять не разрыдаться. Глаза, полные грусти, блестят от слез.

Она дожевывает последний кусок, и Роберт ставит перед ней чашку с дымящимся чаем и кусок пирога. Девочка напрягается. Я улыбаюсь и пододвигаю к ней блюдце поближе.

— Ешь. Вкусно же.

Она неуверенно размешивает ложечкой чай, но потом все же решается и делает глоток.

— Спасибо, что пришла, — на кухне появляется Антонина Валерьевна, мать Виты.

Я помню ее молодой, цветущей женщиной с теплой улыбкой, отражающейся в глазах. А теперь вижу перед собой ссутуленную худую женщину с пучком седых волос на макушке и потухшим взглядом. Черный платок на голове и такого же цвета платье делает ее еще бледнее, сильнее подчеркивает худобу.

Если бы ни внучка, маленький спасительный огонек, озорная девчонка с глазами цвета тумана, женщина уже обезумела бы от горя. Она так любила Виту, просто души в ней не чаяла…

Мне хочется поговорить с ней, хоть как-то успокоить, но эти несчастные глаза, эта тихая скорбь в каждом движении… Они воздвигают какой-то невидимый барьер, дают молчаливую команду «стоп» при любой попытке сломать преграду. Нельзя. Не надо. Еще слишком больно. Пока не время.

Я не нахожу, что ответить. Просто киваю. Женщина опускается на соседний стул и с любовью смотрит на внучку. А я вдруг слышу над самым ухом:

— Можно тебя на минутку?

Голос Роберта вызывает мурашки на коже. Встаю на автомате, подхожу к нему, уверенная, что смогу совладать с эмоциями. Главное, не смотреть в глаза, а то не выдержу!

Мысленно твержу это все время, пока идем в коридор. Останавливаемся у входной двери и сердце подпрыгивает, когда прижимает к стене и взглядом просвечивает так, будто сейчас будет проверять меня на детекторе лжи.

— А теперь давай начистоту: зачем пришла?

Не вопрос — требование. Глаза будто говорят: ответь, иначе вытрясу всю правду.

— Вита попросила, — и не думаю лгать, отвечаю, едва он успевает договорить. Чтобы не встречаться с ним взглядом, смотрю на ямочку на его подбородке. Раньше так любила целовать, проводить по ней пальцами…

— В смысле — попросила? Когда?

Со вздохом вытаскиваю из кармана сложенный вдвое лист и молча ему протягиваю. Перевожу взгляд на морщинку, прорезавшуюся между его бровями, потом — на темные пряди. Чудом удерживаю себя от желания смахнуть их со лба. Ну что за наваждение!

— Все? — убедившись, что Роберт прочел письмо до конца, я бесцеремонно выхватываю лист из его рук.

— Странно, что она попросила позаботиться о Кате именно тебя.

— Угу.

— А обо мне ничего не написала.

— Ну как же, написала. Что ты отец.

— Но выстроила текст так, будто я готов отказаться от собственной дочери!

— Наверное, не была в тебе уверена, — пожимаю я плечами и чувствую, что его задели эти слова. Решаю не останавливаться: — Знала, что можешь предать.

Роберт со злостью ударяет кулаком в стену, и я испуганно зажмуриваюсь. Кажется, я уже и забыла, каким он может быть злым. Лучше с огнем не шутить…

— Я не хотела здесь появляться. Если бы знала, что встречу тебя, то…

— Не пришла бы, знаю, — заканчивает он за меня и берет за подбородок. Вынуждает посмотреть в глаза. И мне приходится. Приходится смотреть, затаив дыхание.

Холодное спокойствие. Все в порядке. Он — уже пройденный этап. Чужой, незнакомый мужчина. Облегченно выдыхаю, удивляясь выдержке. Повторяю: незнакомый, чужой, не мой…

— А волосы перекрасила, — задумчиво произносит он, пропуская локон между пальцами. Берет за запястье, взглядом находит едва заметный шрам. Проводит по нему пальцами, вызывая в теле предательскую дрожь. — Уехала за тридевять земель, так, что и не найти.

— Захотел бы — нашел, — жестко отрезаю я, отдергивая руку.

— Искал. Без толку.

Я улавливаю в его голосе тоскливые нотки. Неужели и вправду искал? Но зачем? Чтобы сказать «прости»? Одним словом все обиды не перечеркнуть. Ничего бы его «прости» не изменило.

— Значит, плохо искал! — с ненавистью швыряю я.

Роберт сжимает мои плечи и пристально всматривается в лицо. Что-то покалывает там, внутри, и заставляет сердце стучать быстрее.

— Зачем ты так?

— Как?

— Резко.

— Как ты научил.

Роберт хмурится и стискивает челюсти. Потом выдавливает:

— Да, признаю, поступил тогда подло. Но может, тебе станет легче от мысли, что я не был с ней счастлив.

— Значит, не лжет поговорка, — ехидно бросаю я и возвращаюсь на кухню.

Шумит вода, Антонина Валерьевна домывает тарелку. Я присаживаюсь рядом с Катюшей и провожу рукой по ее мягким волосам.

— Ну, мне пора. Завтра приду.

«Попрощаться с Витой», — добавляю про себя. Как бы ни было больно и тяжело, но я должна проводить ее в последний путь. Должна забыть, оставить позади все плохое, что между нами произошло. Оставить в памяти только светлое, радостное, в надежде, что и ей там будет легко и радостно от мысли, что я ее простила.

Катюша вскакивает со стула и обнимает меня. Порывисто, крепко, своими маленькими ладошками, словно я не посторонний человек, словно я значу для нее больше, чем есть на самом деле. К моим глазам подступают слезы. Я проглатываю ком, опускаюсь на корточки и произношу:

— Ты не одна.

Глажу ее по хрупкому детскому плечу, слегка улыбаюсь, а потом быстро выхожу, не желая продлевать тяжелые минуты. Взгляд, полный отчаяния и мольбы, отпечатается в памяти так крепко, что у меня бешено стучит сердце, пока вожусь с верхней одеждой.

Смерть никого не щадит. Не жалеет ни маленького ребенка, ни несчастную мать. Просто приходит внезапно и забирает свое. Пролетают столетия, меняются эпохи, но одно остается неизменным…

Я мысленно приказываю себе замолчать. Если продолжу в том же духе, то опять впаду в депрессию. Этого нельзя допустить. Вита надеялась на меня, верила, что я смогу поддержать Катюшу на первых порах, помогу пережить ей это горе. Раз уж мне удалось наладить с ней контакт, я должна держаться.

С такими мыслями я поворачиваюсь лицом к двери, чтобы щелкнуть замком. В эту секунду за спиной раздаются шаги — слишком узнаваемые.

— Аня, нам надо поговорить.

Я зажмуриваюсь. Нет, пожалуйста, нет. Мысленно считаю до трех и поворачиваю замок. Если бы и с сердцем было так просто: захлопнул дверь и оставил прошлое позади…

Я спускаюсь по ступенькам и задерживаюсь на одном из этажей. Прислоняюсь к стене, прикладываю руки к груди, пытаясь унять бешеное сердцебиение.

Если бы ни Катюша, ни за что бы не пошла туда, где Роберт! Но я должна исполнить последнюю волю покойной, даже если придется ради этого опять разорвать свое сердце.