Загадки Сфинкса

Тараксандра

Захватывающий мистический детектив. Музей. Мировая сокровищница. Хранилище бесценных реликвий. Но… за парадным фасадом скрывается само зло. Погиб ученый, совершено жестокое убийство его дочери, украдена коллекция бесценных артефактов. Кто стоит за всеми преступлениями? Только гениальному Сфинксу подвластны эти загадки.

ГЛАВА 8

НА БАЛУ

Инкс неторопливо и тщательно, как он всегда делал, оделся и причесался. Безукоризненный вечерний костюм, лаковые туфли, строгий галстук — на любых, самых светских утонченных мероприятиях, которые Инкс выборочно посещал, Степан Федорович был самым элегантным и представительным мужчиной. Дамы приходили в восторг, мужчины завидовали. Инкс, хоть внешне и оставался холодным, в душе отчаянно смущался и про себя краснел.

Оставив Арнольда Карловича дома, Инкс сам сел за руль автомобиля и поехал в город. Музей изящных искусств встретил своих гостей чопорным величием и несколько надуманной, театральной торжественностью. Современная элита, вступая в это старинное обиталище знати, чувствовала себя неуверенно. Гостей провожали в просторный зал, где уже все было приготовлено для фуршета. В уголке играл оркестр «живой музыки». Директор музея, Максим Брониславович Перовский, лично встречающий гостей, подошел к Инксу.

— Как хорошо, что вы приехали, — сказал он. — Мы уже знаем, что произошло. Это непоправимая утрата для российского искусства. Дмитрий Александрович был выдающимся коллекционером, интеллектуалом, щедрым меценатом, большим другом нашего музея.

— Поэтому, ради памяти Димы, я и пришел сюда, — сказал Инкс. — Я хотел бы, чтобы сегодняшняя наша встреча была посвящена Дмитрию Александровичу Проклову.

— Конечно, только так и будет! — воскликнул Перовский. — Дмитрий Александрович был вторым по значимости человеком после вас в нашем клубе. Мы просто не могли замолчать такую трагедию. Вы обратили внимание, какую музыку играет наш оркестр?

— Моцарт, «Реквием», — кивнул Инкс.

— Да, Моцарт. Мы решили не устраивать сегодня никаких танцев. А все разговоры должны вестись только о Дмитрии Александровиче. Пусть каждый скажет и вспомнит о нем что-нибудь хорошее. Тем более что плохого про него просто невозможно сказать. Дмитрий Проклов был светлым, добрым, очень приятным человеком. Даже трудно допустить мысль, что у него были враги.

— И все же враги были, — вздохнул Инкс.

Перовский хотел еще что-то сказать Степану Федоровичу, но в этот момент пришел новый гость, и директор, извинившись, удалился встречать очередного прибывшего.

Нынешний бал, ставший в этот раз траурным поминовением, шел своим чередом. Играла печальная музыка, гости тихо переговаривались между собой. Инкс старался держаться в стороне, говорить ему не хотелось. Ища уединения, он отступил к самому дальнему углу, который был слабее других освещен. Здесь стояла статуя греческой девушки, а рядом, на тяжелом широком постаменте, лежала мраморная фигура молодого человека. Взгляд неизвестной гречанки, изваянной неизвестным скульптором, был тих и задумчив. Вероятно, эта скульптура когда-то увенчивала чье-то надгробие, и, вполне возможно, изображала саму безвременно усопшую, юность, похищенную в расцвете своей весны. Статуя юноши была известна, она называлась «Авель», и изображала человека, ставшего первой жертвой смерти. Авель — сын Адама и Евы, жестоко убитый своим завистливым братом. Эпохи, культуры и верования отделяли греческую девушку и еврейского юношу, но сейчас они были вместе, словно связь времен и связь чувств. Скорбящая эллинка оплакивала умирающего иудея. Инкс уже не раз бывал в этом зале и видел гречанку и Авеля, но никогда не обращал внимания на то, как расположены эти скульптуры. Печаль, исходящая от этих статуй, словно ножом резанула по сердцу Степана Федоровича, он приблизился к ним. Воспаленный мозг выделывал странные трюки с сознанием Инкса. Степану Федоровичу показалась, что статуя эллинки очень похожа на Ольгу Проклову. Инкс поднял голову, всматриваясь в каменные черты, но сомнений быть не могло: тысячелетняя гречанка была точная копия Ольги Дмитриевны Прокловой. У Степана Федоровича от этого открытия закружилась голова, он пошатнулся.

— Ольга, Олечка! — позвал он, протягивая руку, и невольно, нарушая правила, коснулся музейного экспоната.

Статуя покачнулась, Инкс сразу же пришел в себя, он обернулся, стряхивая наваждение, и посмотрел, не видит ли кто, как он, сам хранитель древностей, совершает непростительное святотатство. Но Степан Федорович был один, гости прогуливались по музею, а все находящиеся в этом зале, были скрыты от Инкса группой других скульптур. Инкс вновь коснулся статуи, желая ее поправить, но теперь он ощутил, что материал изваяния как-то непривычен. «Гипсовая копия», — с облегчением подумал он. Инкс провел по одеянию скульптуры, чтобы выровнять ее положение, и замер от неожиданности: вместо гипса или камня, под его ладонью была покрашенная заскорузлая ткань. Инкс замер. Это было невиданное новшество, даже гипсовые копии не одевали в «настоящую» одежду. Да и само изваяние выглядело слишком естественно. Инкс, забыв про осторожность, дотронулся до скульптуры. Она покачнулась и съехала со своего постамента, повиснув на прибитой руке.

— Что это? — прошептал Степан Федорович, побледнев. — Это безумие!

Забыв про осторожность, он взял статую и ощутил странный холод, исходивший от нее. Инксу казалось все происходящее метаморфозами его расстроенного разума. Он держал в руках Ольгу Проклову, мертвую Олечку, свою возлюбленную, ставшую жертвой чудовищного, не укладывающегося в голове, изощренного преступления. Степан Федорович не мог удержать крик. Перед глазами у него все бешено завертелось, и он потерял сознание.