Тайное место

Тана Френч, 2014

В дорогой частной школе для девочек на доске объявлений однажды появляется снимок улыбающегося парня из соседней мужской школы. Поверх лица мальчишки надпись из вырезанных букв: Я ЗНАЮ, КТО ЕГО УБИЛ. Крис был убит уже почти год назад, его тело нашли на идиллической лужайке школы для девочек. Как он туда попал? С кем там встречался? Кто убийца? Все эти вопросы так и остались без ответа. Пока однажды в полицейском участке не появляется девушка и не вручает детективу Стивену Морану этот снимок с надписью. Стивен уже не первый год ждет своего шанса, чтобы попасть в отдел убийств дублинской полиции. И этот шанс сам приплыл ему в руки. Вместе с Антуанеттой Конвей, записной стервой отдела убийств, он отправляется в школу Святой Килды, чтобы разобраться. Они не понимают, что окажутся в настоящем осином гнезде, где юные девочки, такие невинные и милые с виду, на самом деле опаснее самых страшных преступников. Новый детектив Таны Френч, за которой закрепилась характеристика «ирландская Донна Тартт», – это большой психологический роман, выстроенный на превосходном детективном каркасе. Это и психологическая драма, и роман взросления, и, конечно, классический детектив с замкнутым кругом подозреваемых и развивающийся в странном мире частной школы.

8

Ранний ноябрьский вечер. Первые легкие заморозки и запах торфяного дыма. Они вчетвером на своей любимой укромной полянке среди кипарисов балдеют в перерыве между концом уроков и ужином. Крису Харперу (сейчас он где-то там, далеко, за стеной, о нем даже не вспоминают) остается жить шесть месяцев, одну неделю и четыре дня.

Они валяются на траве, лежа на спине и скрестив ноги. На всех теплые худи, шарфы и угги, но пока еще можно обойтись без зимних пальто. Вечереет, однако день не желает уступать место ночи — половина неба окрашена розовыми и оранжевыми тонами заката, а напротив, в темной синеве, висит блеклый диск полной луны. Ветви кипарисов негромко, умиротворяюще шелестят на ветру. Последним уроком была физкультура, волейбол; в расслабленных мышцах приятная усталость. Обсуждают домашнее задание.

— А вы любовные сонеты уже написали? — спрашивает Селена.

Джулия стонет в ответ. Она прочертила на запястье ручкой пунктирную линию и как раз пишет под ней: В СЛУЧАЕ ОПАСНОСТИ РЕЗАТЬ ЗДЕСЬ.

— “А если вам не хватает, как бы это сказать, опыта в области, э-э, романтической любви, — Холли довольно удачно изображает жеманный оскал мистера Смайта, — то, может быть, любовь ребенка к матери или, эмм, любовь к Богу тоже была бы, эмм, была бы…”

Джулия картинно сует два пальца в рот:

— Напишу про водку.

— И тебя отправят на психотерапию к сестре Игнатиус, — говорит Бекка, которая не уверена, шутит ли Джулия.

— Крууууто.

— Я вот застряла, — сообщает Селена.

— Записывай, — предлагает Холли. Она подтягивает ногу, разглядывая потертости на угги. — “Луна, звезда, туман, река, огонь; любовь, морковь, мечта, рука, ладонь”. Готовый пятистопный ямб.

— Хренямб, — обрывает ее Джулия. — Спасибо за самый скучный сонет в истории человечества, вот тебе твоя двойка.

Холли и Селена украдкой переглядываются. Последние несколько недель Джулия ведет себя как полная стерва, причем достается всем поровну, так что дело, кажется, не в них.

— Не хочу я рассказывать Смайту, кого я там люблю, — продолжает Селена, пропуская мимо ушей колкости Джулии. — Фу вообще!

— Ну напиши про место какое-нибудь, — предлагает Холли. Она облизывает палец и трет пятно, которое постепенно исчезает. — Я вот про бабушкину квартиру написала. И даже не понятно, что про бабушкину, просто про квартиру.

— А я свой просто выдумала, — добавляет Бекка. — Про девчонку, к которой каждую ночь под окно приходит лошадь, а она вылезает и катается на ней.

Она расфокусирует взгляд, и луна в небе двоится, превращаясь в два прозрачных, перекрывающих друг друга круга.

— А любовь тут при чем? — удивляется Холли.

— Ну, она любит лошадь.

— Развратненько, — ухмыляется Джулия. У нее пищит телефон. Она вынимает его из кармана и подносит к лицу, жмурясь от бьющего в глаза закатного солнца.

Случись это часом раньше, они как раз стаскивали бы с себя потную спортивную форму в своей комнате, переодевались, напевали Эми Уайнхаус, решали бы, стоит ли идти через дорогу смотреть, как мальчишки играют в регби. Часом позже были бы в столовой, тянулись через подносы, подбирая кончиками пальцев последние крошки кекса. И ни одной из них не пришлось бы столкнуться с неведомым — иным, чуждым, жизнью и смертью, яростно и неудержимо несущимся рядом и лишь на кратчайшее мгновение отстоящим от привычного им мира. Вокруг школы повсюду группы девчонок, веселых, сияющих, переполненных суматошной, неразборчивой, но взаимной любовью и привязанностью; никто из них не почувствует той неотвратимой силы, когда стрелка на путях переключается и их уносит в иное пространство. Много позже, когда Холли вспоминает тот вечер, когда мысли приходят в порядок, а сумбурные ощущения складываются в ясную картинку, ей кажется, что можно, наверное, сказать, что Криса Харпера убил Маркус Уайли.

— Может, напишу про какие-нибудь цветочки, — заключает Селена. Она вытягивает прядь волос, расправляет ее перед глазами — золотую паутинку, пронизанную последними лучами заходящего солнца, — и смотрит сквозь нее на деревья. — Или котяток. Думаете, ему не без разницы?

— Кто-нибудь наверняка напишет про One Direction^[8], — задумчиво говорит Холли.

— А-а-а! — вскрикивает вдруг Джулия, неожиданно и громко, зло, с отвращением. Остальные приподнимаются на локтях.

— Что случилось? — спрашивает Бекка.

Джулия запихивает телефон обратно в карман, складывает руки за головой и смотрит в небо. Ноздри у нее раздуваются, она дышит быстро и глубоко. И стремительно краснеет. А Джулия никогда не краснеет.

Остальные переглядываются. Холли ловит взгляд Селены и слегка кивает в сторону Джулии: видела, что там?.. Селена едва заметно качает головой.

— Ну давай, чего там? — не выдерживает Холли.

— Маркус Уайли — полный мудак, вот что. Еще вопросы будут?

— Ну, блин, это мы и так знаем, — фыркает Холли. Но Джулии, похоже, не смешно.

— А что такое “мудак”? — спрашивает Бекка.

— Лучше тебе не знать, — отвечает Холли.

— Джули, — мягко начинает Селена. Она переворачивается на живот и оказывается рядом с Джулией. Ее блестящие волосы в беспорядке, в них запутались травинки и кипарисовые иголки, а худи замялось складками на спине. — Что он сказал?

Джулия отодвигает голову от Селены, но отвечает:

— Ничего он не говорил. Прислал фотку своего члена. Потому что он гребаный мудак. Все? Давайте уже вернемся к сонетам.

— О господи! — выдыхает Холли.

Селена изумленно округляет глаза:

— Серьезно?

— Нет, блин, шутки у меня такие. Конечно, серьезно.

Закатный свет вдруг становится гнетущим.

— Но ведь… — озадаченно произносит Бекка, — вы ведь даже толком не знакомы.

Джулия вскидывает голову и смотрит на нее оскалившись, как будто вот-вот набросится, но Холли вдруг начинает смеяться. Через секунду к ней присоединяется Селена, и наконец Джулия с хохотом опускает голову обратно на траву.

— Что? — озадаченно спрашивает Бекка, но их уже не остановить, вся троица бешено хохочет.

— Да ты так это сказала! И лицо такое! — сквозь смех отвечает Холли. — “Вы же не были друг другу представлены, милочка, отчего бы, ради всего святого, юный джентльмен стал делиться с вами изображением своего дружка?”

Услышав карикатурный британский акцент, Бекка краснеет и начинает хихикать.

— Ведь вы, кажется, даже не пили… чай с… с… огуречными сэндвичами! — восторженно завывает Джулия.

— А хрен, как известно, можно подавать только после сэндвичей, — всхлипывая, с трудом выдавливает Холли.

— О господи, — вздыхает Джулия, вытирая глаза, когда смех наконец стихает. — Бекси, детка, что бы мы без тебя делали.

— Не так уж это смешно, — говорит, улыбаясь, все еще пунцовая и отчасти смущенная Бекка.

— Наверное, — легко соглашается Джулия. — Но дело не в этом.

Она приподнимается на локте и роется в кармане в поисках телефона.

— Дай посмотреть. — Холли садится и подползает поближе к Джулии.

— Я хочу удалить.

— Вот и давай сначала поглядим.

— Ты извращенка.

— Я тоже! — радостно добавляет Селена. — Если ты будешь психологически травмирована на всю жизнь, мы тоже хотим поучаствовать.

— Да господи, что вы как педики, — говорит Джулия. — Это картинка с членом, а не упражнение для тимбилдинга.

И все же начинает искать фотографию.

— Бекс, — зовет Холли, — ты идешь?

— Фу, нет! — Бекка отворачивается, чтоб не увидеть даже краешком глаза.

— О, вот оно. — Джулия нажимает “открыть”.

Холли и Селена наклоняются поближе. Джулия притворяется, что смотрит, но на самом деле ее взгляд устремлен куда-то мимо телефона, в окружающие поляну тени. Селена чувствует, как ее спина напрягается, и приникает теснее к подруге.

Они не хихикают и не визжат, как в тот раз, когда решили посмотреть кое-что в Сети. Там все было какое-то пластиковое, ненатуральное, как Барби, представить невозможно, чтоб к такой штуке с другого конца крепился нормальный живой парень. Этот был совсем другой — меньше, нагло торчащий, как толстый средний палец, грозящий им откуда-то из гущи темных курчавых волос. Они почти чувствовали его запах.

— Если бы у меня была такая фигулька, — спокойно говорит Холли, — я бы не стала ее лишний раз демонстрировать.

Джулия даже не поднимает глаз.

— Напиши ему, — предлагает Селена. — Типа “извини, не вижу, чего там, слишком маленькая картинка”.

— И получить в ответ крупный план? Ага, спасибо. — Но все же Джулия усмехается.

— Подходи, Бекс, — зовет подругу Холли. — Никакой опасности, разве что у тебя при себе микроскоп.

Бекка улыбается, наклоняет голову и отрицательно мотает, и все это одновременно. Колкая трава приминается у нее под ногами.

— Ну, — перебивает их Джулия, — если вы, извращенки, уже насмотрелись на мини-член… — Она выразительно, с размаху, нажимает “удалить” и машет телефону пальчиками: — Пока-пока.

Короткий писк, и картинка исчезает. Джулия убирает телефон в карман и снова ложится. Холли и Селена возвращаются на свои места, думают, что бы сказать, и ничего не придумывают. Луна становится ярче, а небо темнее.

Через какое-то время Холли нарушает повисшую на полянке тишину:

— А знаете, где Клиона? В библиотеке, ищет, откуда бы спереть сонет, которого Смайт не знает.

— Спалится, — убежденно говорит Бекка.

— Как обычно, — поддерживает ее Селена. — Не проще самой написать?

— Ну, типа да, — соглашается Холли. — Она вечно тратит кучу сил, чтобы чего-то не делать, хотя гораздо проще было бы тупо сделать, и все.

Они оставляют паузу для Джулии. Но та молчит, и пауза затягивается. А потом и весь разговор затягивает в эту паузу, и он растворяется.

А вот фотография никуда не делась. Ее едва уловимый противный запах висит в воздухе. Бекка дышит неглубоко, ртом, и запах как будто покрывает ее язык мерзкой пленкой.

Неожиданно Джулия спрашивает, уставившись в акварельное небо:

— Почему парни считают меня шлюхой? — И опять начинает краснеть.

— Никакая ты не шлюха, — успокаивает ее Селена.

— Ну, блин, я-то знаю. Они-то почему ведут себя так, словно я потаскуха?

— Да потому что им бы этого очень хотелось, — говорит Холли.

— Им этого от каждой хочется. Но вам фотографии членов не присылают.

— Это ведь недавно началось, — ежится Бекка.

— С тех пор как я целовалась с Джеймсом Гилленом?

— Да нет. Мало ли кто с кем целуется, все так делают, и всем пофиг. Еще раньше, когда ты начала тусоваться с Финном и Крисом и всей этой компанией. Шутишь с ними, говоришь всякое такое…

Она замолкает. Джулия смотрит на нее с удивлением:

— Что за хрень ты несешь?

Но Холли и Селена кивают: до них тоже наконец доходит, и все становится на свои места.

— Вот, — подчеркивает Селена. — Вот именно такое ты и говоришь.

— То есть они, типа, хотят, чтоб я была жеманной лицемерной стервой, как Хеффернан, которая разрешает Брайану Хайнсу трахнуть себя пальцами на Хеллоуин, потому что у него есть выпивка, но вся прям в обморок падает от ужаса, если кто пошутит похабно? И типа тогда они меня будут уважать?

— Типа того, да, — подтверждает Холли.

— Ну и в жопу тогда. В жопу их. Не буду. — Голос звучит грубо, и она как будто разом стала старше.

Редкие облака скользят по лунному диску, так что кажется, что это луна несется по небу или что мир переворачивается.

— И не надо, — соглашается Селена.

— Ага, а надо дальше тупо терпеть. Отличная идея. Еще гениальные предложения есть?

— А может, дело вовсе и не в этом, — продолжает Бекка, уже жалея о сказанном. — Может, я не права. Может, он вообще хотел написать кому-нибудь с похожим именем, Джоанне, например, а тебе отправил по ошибке…

— Когда я целовалась с Джеймсом Гилленом… — начинает Джулия. Вокруг сгущается темнота, и ее голос тоже мрачнеет. — Он пытался засунуть руку мне под лифчик, так? Я, в принципе, была к этому готова. Не знаю, чего они так зациклены на сиськах, грудью их мало кормили, что ли?

Она не смотрит на остальных. Облака несутся по небу все быстрей, и луна вместе с ними.

— Ну и поскольку мне ни фига не надо, чтоб меня щупал Джеймс Гиллен, и целуюсь-то я с ним только потому, что он в принципе ничего, а мне нужна практика, я ему и говорю: “О, смотри-ка, это, кажется, твое” — и возвращаю ему его мерзкую потную ручонку. А Джеймс, как настоящий джентльмен, решает, что самое правильное в этой ситуации — прижать меня с размаху к забору, типа реально толкнуть, не легонечко там, а по-настоящему прижать и вернуть руку на место. И выдать что-то такое жутко предсказуемое типа “да тебе же нравится, не строй из себя целку, да все про тебя знают” и бла-бла-бла. Прекрасный, блин, принц, да?

Воздух вокруг них неожиданно становится одновременно ледяным и обжигающе горячим.

Им всем твердили десятки раз — на жутко неловких уроках и в жутко неловких разговорах с родителями, — когда необходимо обратиться к взрослым. Сейчас ни одной из них это даже в голову не приходит. То, о чем они говорят сейчас, не имеет никакого отношения к обстоятельным осторожным лекциям. Странное сочетание ревущей ярости и всепоглощающего стыда, отвратительное осознание, что их тела принадлежат теперь другим людям, чужим рукам и глазам, а не им самим, — это нечто новое.

— Говна кусок, — сквозь зубы цедит Холли, сердце колотится как бешеное, а дыхание сбивается. — Скотина мелкая. Чтоб он сдох от рака.

Селена вытягивает ногу так, что ее ступня касается ступни Джулии. В этот раз Джулия отдергивает ногу.

— А что ты сделала? А он не?.. — спрашивает Бекка.

— Дала ему коленом по яйцам. Кстати, если кому интересно, реально работает. А когда мы вернулись в школу, отмывалась в душе хрен знает сколько.

Они помнят тот случай. Никто тогда не связывал это с Джеймсом Гилленом (Джулия походя бросила, мол, не стоило и заморачиваться, все равно как с лабрадором целоваться). Теперь, в свете услышанного, все кажется очевидным и ясным, как пощечина.

— И вот не знаю, как вас, но меня вдруг посетила гениальная догадка, что Джеймс Гиллен не стал рассказывать остальной компании из Колма, что в тот день он получил только разбитую мошонку, а начал трепаться, что я, мол, шлюха ненасытная и похотливая. И вот почему Маркус, мать его, Уайли считает, что я буду в восторге от фотки его члена. И так оно и будет продолжаться, да?

— Да они забудут. Уже через пару недель… — неуверенно начинает Селена.

— Нет. Не забудут.

Тишина и внимательно смотрящая на них луна. Холли мечтает, как бы выведать какой-нибудь мерзкий секрет про Джеймса Гиллена и рассказать всем, чтобы все начинали ржать, едва его увидят, и он в итоге покончил бы с собой. Бекка старается придумать, как подбодрить Джулию — шоколад, забавные стишки… Селена представляет старую пожелтевшую тетрадь, исписанную каллиграфическими строками, негромкое рифмованное песнопение, пучок трав и запах паленых волос; и сияние, окружающее их четверых, делающее их неуязвимыми. Джулия разглядывает облака, похожие на разных зверей, и вонзает ногти в землю, прямо сквозь дерн.

У них нет оружия против этого. Мир избит и изранен, пульсирует черно-белым и вот-вот рассыплется.

Прерывает молчание Джулия, решительно и зло, словно с грохотом захлопывает дверь:

— Пальцем не прикоснусь ни к одному парню из Колма. Никогда.

— Это все равно как сказать, что вообще с парнями общаться не будешь, — возражает Холли. — Мы только с ребятами из Колма и пересекаемся.

— Значит, никаких парней вплоть до колледжа. Пофиг. Лучше так, чем ждать, пока еще один придурок расскажет всей школе, какие у меня сиськи на ощупь.

Бекка опять краснеет.

Селена будто слышит звон, легкое динь! серебром по хрусталю. Она резко садится:

— Тогда я тоже.

Джулия бросает на нее яростный взгляд:

— Я не выделываюсь, типа “ах, мои нежные чувства задеты, поэтому отныне никаких мужиков”. Я серьезно.

— Я тоже, — отвечает Селена спокойно и уверенно.

Днем все было бы иначе. Днем на улице или в комнате с электрическим освещением им бы и в голову такое не пришло. Бессильная, сдерживаемая ярость пустила бы корни. Пятно въелось бы, стало вечным клеймом.

Ветер разгоняет облака, и сверху льется, спиралью закручиваясь вокруг них, чистый лунный свет.

— Я тоже, — говорит Бекка.

Джулия приподнимает бровь в шутливом сомнении. Бекка не знает, как объяснить, что для нее это важно, что, если бы могла, она принесла бы в центр их круга самую грандиозную ценность в мире и сожгла бы ее дотла, чтобы они поняли; но тут Джулия улыбается и подмигивает ей.

Взгляды устремлены на Холли. Она вспоминает отца, его усмешку, когда пытаешься добиться от него прямого ответа: никогда не связывай себя обещаниями, если не уверена, что сможешь их сдержать, и даже тогда не надо.

Три ярких светящихся силуэта на фоне темных деревьев: они ждут.

Мягкая тень под подбородком Селены, узкий излом запястья Бекки, опущенный уголок рта Джулии. Холли будет помнить их и в сто лет, когда весь прочий мир сотрется из памяти. Ладони пульсируют и тянутся к подругам. Болезненная спираль закручивается внутри, чувство похоже на жажду, но нет, оно где-то глубоко в груди. Что-то происходит.

— Я тоже, — говорит она.

— Господи, — вздыхает Джулия, — уже слышу: теперь они скажут, что у нас тут лесбийская секта.

— И что? — спрашивает Селена. — Пускай говорят что угодно. Нам-то что?

Тишина. Они впитывают сказанное. Мысли несутся вскачь. Они видят, как Джоанна кривляется и хихикает в “Корте”, пытаясь подцепить очередного парня из Колма, как Орла беспомощно ревет в подушку, после того как Эндрю Мур с дружками размазали ее по полу, видят, как сами они изо всех сил стараются правильно стоять, правильно ходить, правильно одеваться и правильно говорить, вечно под цепкими взглядами парней, и думают: никогда никогда никогда никогда никогда больше. Вырваться, как супергерой, разрывающий наручники. Кулаком в морду — и наблюдать, как разлетается на куски.

Мое тело, мой разум, как я одеваюсь, как я хожу, как говорю — все мое.

Сила этой мысли, гудящей в их головах, ждущей возможности вырваться на свободу, вызывает дрожь до самых костей.

— Будем как амазонки, — говорит Бекка. — Они тоже мужчин избегали, совсем, и их не волновало, что люди подумают. А если парень пытался с ними позволить себе, он… — Пауза, наполненная свистом стрел и потоками крови.

— Но-но! — К Джулии возвращается ее улыбка, настоящая, та, которой посторонние почти никогда не видят. — Расслабьтесь, это же не навсегда. Только до конца школы, пока не сможем встретиться с нормальными человеческими парнями.

До конца школы еще очень много лет, невообразимо много, это случится так не скоро, что, считай, и вовсе не случится. Так что — навсегда.

— Надо пообещать. Принести клятву, — предлагает Селена.

— Ой, да ладно, — возражает Джулия. — Кто вообще так делает…

Но возражает как-то неуверенно, скорее по привычке, и слова улетают в темноту, бестолковые и никем не услышанные.

Селена вытягивает руку ладонью вниз, над травой и невидимыми тропками насекомых.

— Клянусь, — начинает она.

Вверху, во тьме, пищат летучие мыши. Кипарисы склоняются к ним, внимательно, одобрительно смотрят. Их шепот вдохновляет и воодушевляет девчонок.

— Ладно, — присоединяется Джулия. Получается громче, чем она рассчитывала, так громко, что сама пугается; сердце бьется быстро, словно вот-вот приподнимет ее над землей. — Ладно, давайте.

Она кладет свою руку поверх руки Селены. Легкий шлепок разносится по поляне.

— Клянусь.

Бекка — тоненькая ручка, невесомая, как пушинка одуванчика, на руке Джулии — отчаянно с запозданием жалеет, что не стала смотреть на фотографию и не видела того, что видели остальные.

— Клянусь.

И Холли:

— Клянусь.

Четыре руки сплетаются в узел, обернутый лунным светом, пальцы переплетаются, каждая старается дотянуться до всех остальных сразу. Короткий смешок.

Кипарисы вздыхают. Долгий, удовлетворенный вздох. Луна неподвижно висит в небе.

Примечания

8

Англо-ирландская поп-группа, в составе которой четверо симпатичных парней.