Допустимая погрешность некромантии

Тальяна Орлова, 2017

Жить сразу в двух мирах, да еще и с нерешительной соседкой по сознанию – то еще удовольствие! Но Ольга сдаваться не умеет. Лишь бы некроманты держали себя в руках.При создании обложки использовано изображение с сайта shutterstock.

Глава 4

Дмитрий Александрович сидел на стуле, уперев лоб в ладони. Как только я открыла глаза, пиликанье слева чуть ускорилось. Он посмотрел на меня без удивления, потом на монитор и снова на меня. Я улыбнулась.

— Ну, привет, Ольга. Я поспорил с самим собой, что ты просто очнешься. Без какой-либо помощи. Я выиграл спор.

Да, точно тот же голос. Только гласные едва заметно короче и в тоне нет скрытой глубины.

— Здравствуйте, Дмитрий Александрович. Разве ваша смена не закончилась?

Он кивнул. Я успела понять, что в моем мире проходит примерно столько же времени, сколько я провожу в другом. И сейчас должно уже вечереть. На мой вопрос реаниматолог не ответил, как-то неестественно спокойно заговорил о другом:

— Почти восемь часов на этот раз. У тебя падает давление и сердечный ритм, но ничего критичного. Никаких реакций на раздражители, вообще. Никаких реакций на препараты. Ты просто уходишь и возвращаешься.

— Я знаю. Вы так переживаете из-за того, что не можете найти причину?

Он резко встал, отошел от моей постели, замер перед окном. Попутно я заметила, что кровать, на которой раньше лежала женщина, теперь пустовала. Дмитрий Александрович говорил ровным тоном:

— Разве я переживаю? Нет, Ольга. У меня такая работа, на которой со временем перестаешь переживать.

— Тогда почему вы здесь, ведь ваша смена давно закончилась?

Он будто бы не слышал меня:

— Мы всегда готовы, что прибежит медсестра или позвонят… скажут что-то типа: «Пациентка из третьей умерла». Или: «У пациентки из второй отказала почка». Или: «Привет, Дим, сегодня ночью мы сделали все возможное, но потеряли ее». Понимаешь, Ольга?

— Нет, — я чувствовала тяжесть в его словах и на самом деле пыталась разобраться.

— И я готов. Иначе я просто не выдержал бы. Готов, что мне позвонят и скажут: «Мы сделали все возможное, но…». Я не стал бы плакать, не пошел бы на похороны и забыл бы имя через пару месяцев. Знаешь, почему врач не смотрит в глаза, когда разговаривает с родными? Чтобы они не заметили, что он на самом деле не раздавлен смертью пациента. Он уже думает о другом пациенте, но вынужден несколько минут стоять в коридоре с родными и делать все возможное, чтобы они не увидели его глаза.

Такие признания не являются открытием. Если бы в реанимации весь персонал переживал каждую потерю, как свою собственную, то уже скоро они всем коллективом бы и свихнулись. Совсем не открытие узнать о том, что они не пускают каждую трагедию в душу, и чем хладнокровнее могут относиться, тем лучше для них и других пациентов. Не открытие, но такие признания никогда не звучат вслух. Я мало что понимала в медицине, но казалось, что это и есть основной закон врачебной этики.

— Почему вы говорите это мне, Дмитрий Александрович?

Он не поворачивался. Продолжал смотреть в окно:

— Потому что есть большая разница между тем, что я не бог — не могу спасти каждого, и тем, что я ровным счетом ничего не сделал. К первому со временем привыкаешь. Со вторым я сталкиваюсь впервые. Я ничего не могу сделать для тебя, Ольга.

Я молчала. Он хороший врач — не может смириться с собственным бессилием. Но как облегчить его ношу? В мои сказки он не верит. Потому что звучат они именно сказками.

— Я не могу перевести тебя в терапию или выписать. Три комы за два дня… Договорился со специалистами из диагностического центра — послезавтра тебя проверят еще раз. Но уже почти уверен, что и они ничего не найдут. Ты больна, Ольга, но не осталось ни одной версии, чем именно. И я не уверен, что готов завтра или послезавтра услышать: «Мы сделали все возможное…», потому что до самой смерти буду помнить, что мы ничего не сделали.

Раздавлен. Наверняка хороший специалист, который с присущим каждому врачу цинизмом готов спасать больных. Он умеет терять, но еще никогда не терял вот так, не представляя, что происходит. Я села и заговорила увереннее — эту обстановку надо разряжать:

— Дмитрий Александрович! А кофе мне можно?

Он обернулся и уставился на меня удивленно:

— Нет, конечно.

— Жаль! Но через недельку я спрошу снова. И знаете, когда-нибудь я проснусь окончательно, обещаю вам. Но до тех пор вам придется позаботиться о моем теле, пока оно остается без присмотра.

Он устало улыбнулся, потом направился к кровати, на ходу размышляя:

— Мне импонирует твой настрой. Постараюсь организовать встречу с родственниками. И еще, попроси своего друга привезти тебе личные вещи. Мало кто в реанимации способен играть в видеоигры или читать книжки, но для тебя сделаем исключение.

— Родственниками? — разволновалась я. — Если Костя должен был позвонить им, то он вряд ли это сделал…

Дмитрий Александрович вновь плюхнулся на стул и теперь говорил легче:

— Тогда сообщи сама.

— Зачем? Чтобы они всей толпой прилетели сюда из Томска и круглосуточно выли под окнами? Не хочу. И умирать не собираюсь, потому не вижу причины их тревожить.

Он наклонился, разглядывая мое лицо:

— Черт меня дери, но сейчас ты опять выглядишь совершенно здоровой! Как такое возможно?

— Это у вас от недосыпа, Дмитрий Александрович! — я подмигнула.

Он неуверенно улыбнулся в ответ:

— Допустим. Но Костю-то твоего я могу провести.

— Его проведите, — милостиво разрешила я. — Мне надо дать товарищу ряд инструкций. Пусть прикроет мое отсутствие, пока я тут с вами развлекаюсь.

Теперь врач даже недоуменно смеялся. Как бы то ни было, но атмосферу мне точно разрядить удалось. И Тайишка сразу встрепенулась:

— Какой он, Оль, какой! — я ощутила ее мандраж. — Спроси, нет ли у него невесты или законной супруги!

— Не буду я об этом спрашивать! — внутри я смеялась. — И не веди себя как последняя куртизанка!

Она засмущалась и что-то неразборчиво забубнила. Но надо отдать должное ее вкусу: Дмитрий Александрович на самом деле потрясал и меня. И от его следующего вопроса настроение поднялось еще сильнее:

— Этот Костя — твой парень?

— А вы с какой целью интересуетесь, господин реаниматолог? — я уже не сдерживала иронии.

— Не лишним будет знать, — он поддавался на флирт. — Чем больше у человека причин, чтобы жить, тем больше у него шансов.

— Только поэтому? Эх! А я уж надеялась записаться в фаворитки, чтобы получать привилегии!

— Кофе хочешь? — сразу понял он.

— Сил моих нет, как хочу!

— Нельзя. Я тут для того, чтобы лечить тебя, а не убивать.

— Реаниматологи все такие злобные?

— Пойду напомню, чтобы принесли тебе завтрак… ужин уже. В туалет хочешь?

Разговор принимал какой-то неромантичный оборот. Я нахмурилась:

— Я сама смогу сходить!

Он долго думал, потом кивнул:

— Хорошо. Но только с санитаркой. Попробуй встать сейчас.

Я не только попробовала, но даже станцевала ему не слишком эротичную ламбаду. Дмитрий Александрович был вынужден признать, что я вполне способна добраться до туалета, пусть и под надзирательством санитарки. Выходил из палаты он совсем в другом настроении, чем был еще недавно.

Когда я с удовольствием поглощала тушеную капусту с картофельным пюре из пластикового контейнера, Тайишка причитала:

— Вот бы нам с тобой туточки остаться! Тамочки совсем беда, а туточки — вон какие некроманты! Кстати, Оль, а ты его о помощи попроси! Авось знает, как нас с тобой расселить? Хотя нет, не проси! А то вдруг он меня тудашеньки отправит, а я там без тебя совсем пропаду…

Я жевала капусту и не отвечала. Наивная, до сих пор не поняла, что местные некроманты ни за что в нашу историю не поверят. А если настаивать, то отправят меня совсем к другим некромантам — и те могут оказаться далеко не такими же дружелюбными. Последнее, чего бы мне хотелось, — чтобы Дмитрий Александрович счел меня сумасшедшей.

***

Выяснилось, что реанимация — не лучшее место для общения. Пациенты, даже те, которые в сознании, сосредоточены на собственных проблемах. Ходячих тут и вовсе по пальцам пересчитать можно… если у вас только один палец. Медперсонал тоже вечно занят. Санитарки еще готовы перекинуться парой фраз, но у них нет времени, чтобы сидеть возле меня больше пяти минут, а врачи здесь как роботы. Кажется, они только раскидываются командами «в операционную», «проверь давление», «оформляйте в кардиологию» или ругательствами «почему до сих пор нет лаборатории? Я что, сам должен бегать в лабораторию и умолять их на коленках немного поспешить?!»… И как только выдается спокойное время, они удаляются в свою тайную комнату и, уверена, мгновенно засыпают. А как иначе у них происходит подзарядка?

Дмитрий Александрович вообще домой уехал… зла на него не хватает. Сегодняшний реаниматолог — такая же суровая, как и остальные врачи, женщина — задавала мне в точности те же вопросы, а потом только головой качала, тоже возлагая надежды на углубленную диагностику. Мне становилось скучно. Кое-как по телефону уговорила Костю привезти мне завтра ноутбук и пару книг. Он так долго нудел мне в ответ, что я во всей красе припомнила, почему все же с ним рассталась. Быстро же он позабыл облегчение, которое испытал в скорой, когда выяснилось, что я жива! Но ничего не поделать — некромантскими перипетиями Костя оказался единственной моей связью с внешним миром. Ему и придется идти мне навстречу. А мне придется терпеть его занудство.

В итоге вечером я все же отдалась на волю сна. Обсудили это с Тайишкой между собой. Некромант вроде бы дал мне свободу сегодня отдохнуть, а это означало, что у нас, возможно, имеется последний шанс, чтобы оглядеться в мрачном особняке.

Как же это непривычно — просыпаться в одиночестве и не под восторженные возгласы об очередном воскрешении! Я открыла глаза: в комнате пусто, а вокруг темнота. Мои подозрения, что время в наших мирах полностью совпадает, подтверждались. Здесь должно быть примерно двенадцать по московскому, но вряд ли кто-то из коренных жителей об этом подозревает. С помощью Тайишки я справилась с масляной лампой — от нее неприятно пахло, и света она давала немного, но я попыталась приспособиться. Сначала огляделась в комнате: ничего нового. После тихо приоткрыла дверь и вынырнула в коридор.

Гробовая тишина. Каждый шаг слышен в этом вакууме не как ничтожный шорох, а как единственный звук вообще. Я поежилась. Возможно, в реанимации было не так уж и скучно… Но мне требовалась информация и сон. И ничего, что из полноценного сна мне достается только сам процесс погружения. Незаменимая Тайишка успевает отдохнуть за нас обеих.

Я медленно передвигалась по освещенному коридору, приглядывая и за собственной лампой. Кто знает, что меня ждет за следующим поворотом? А поворотов тут хватало. И в бесконечном лабиринте ни души на пути не встретилось, что начинало злить. Может, мне плохо стало! Или помыться срочно понадобилось, а в этом огромном гробу полное безлюдье. Но и звать никого в голову не пришло. Вскрикнула только от радости, когда за очередным поворотом показалась знакомая уютная гостиная. А то еще немного, и пришлось бы поверить в лабиринтную магию, какую в фильмах про психические заболевания любят показывать.

Входная дверь не была заперта. Она скрипнула, когда я выходила, но страха я сейчас не чувствовала. В конце концов, не было озвучено ни единого правила, которое я могла бы нарушить. На улице темно и немного прохладно. Подняла лампу выше и осмотрелась: впереди яблоневый сад, за ним высокий забор. И не видно ни одного человека… точнее сказать, ни одной воскрешенной рабочей марионетки. Сделала еще несколько шагов и остановилась — я понятия не имела, куда идти дальше.

— Сбежать не получится.

Я вздрогнула, но удержалась и не оглянулась.

— Знаю, господин Шакка. Эльрик сковал меня клятвой.

Короткая пауза, после которой голос раздался чуть ближе:

— Он талантливый маг. Но дело не в клятве — по всей окружности стоит непроницаемая защита. Никто не может войти или выйти отсюда, если я не захочу.

— Не удивлена. И стражи на воротах днем — это скорее антураж, правда?

— Правда. Почему ты не смотришь на меня?

Вопрос был не таким уж простым. Отчасти непонимание мотивов некроманта навевало ужас, но сейчас я не тряслась от страха. Или мне просто нравилось слышать его голос — приятный и слишком сильно похожий на голос приятного мне человека. Но стоит только обернуться, как это ощущение рассеется. И тогда настанет время для ужаса и страха, а не продолжения разговора. Потому я смотрела вперед — туда, где над высоким забором белела почти полная луна.

— Зачем я вам нужна, господин? — не дождавшись ответа, спросила снова: — Зачем вы ждали меня? Если я все правильно поняла, то вы с самого моего детства знали, что я окажусь в этом доме. Потому и приказали Эльрику помочь кузену. Как если бы точно предвидели этот самый момент.

— Почему ты не смотришь на меня, Тайишка?

— Вы не хотите отвечать, или я задаю неправильные вопросы?

Снова молчание, в котором я успела ощутить непроницаемую гробовую тишину. Но я знала, что он стоит там — в трех шагах за моей спиной. И очень надеялась на объяснения. Закрыла глаза, когда он заговорил — невероятное чувство полного погружения в голос:

— Будущее нельзя увидеть точно. Очень редко бывают моменты, когда удается уловить общие траектории — четкие или размытые. И да, когда я встретил тебя впервые, то увидел одну из таких траекторий. И, как видишь, не ошибся.

Заинтересованность заставила меня открыть глаза, но поворачиваться я не спешила:

— Можете объяснить подробнее, господин Шакка? Дело не только в любопытстве… а в том, что человек способен приспособиться к любым правилам игры, но для этого он должен понимать правила.

— Ты совсем не такая, какой должна была быть. Совсем.

Он часто это повторял, что, по всей вероятности, свидетельствовало о какой-то особенной значимости именно этого пункта. Я усмехнулась:

— Я помню вас, господин Шакка, хоть и была совсем маленькой. И могу сказать, что вы с тех пор тоже сильно изменились. Прежними остались только глаза и голос.

— Глаза и голос? — нельзя было сказать, удивлен ли он. Тон был все таким же ровным. — Хорошо, я объясню кое-что. О той самой траектории, которую разглядел в умирающей девочке. Тебе судьбой было предначертано умереть молодой. И судьбой предначертано вернуться с особенным знанием. От тебя мне нужно именно это самое знание. И потому я спас тебя тогда и надолго оставил, поскольку полного понимания от двухлетнего ребенка не стоило ожидать. Потому же позволил тебе прожить двадцать лет и умереть снова. И по той же причине не стал воскрешать тебя сам. Должна была произойти какая-то ошибка, именно поэтому я ничего не делал для помощи неумехам, воскресившим тебя. Если бы я сам возвращал тебя, то не допустил бы ни единой погрешности. А ее необходимо было допустить. Понимаешь, о чем я?

Если честно, то меня пробрал озноб. Как тут не поверить в предсказания будущего? Он словно фильм на перемотке посмотрел: знал некоторые кадры и финал, но оставались пропущенные эпизоды. И, тем не менее, он совершенно точно видел фильм именно про историю Тайишки!

— Не понимаю, — соврала я. — И как мы будем решать эту проблему?

— Посмотри на меня, Тайишка.

Я медленно повернулась. Вопреки едва теплящейся надежде, увидела некрасивое лицо со знакомыми глазами и неприятной ухмылкой. Кое-как остановила себя от того, чтобы поморщиться. Некромант прищурился:

— Есть несколько способов вытащить информацию из тебя. Пытки, — он оценил мои расширенные глаза и только после продолжил, — это лучший и самый быстрый способ. Но помогут они только в том случае, если ты сама уже получила нужное знание. А в этом я не могу быть уверенным. И второй способ — самая обычная привязанность. Хотя бы благодарность. В тебе благодарность взращивалась двадцать лет. Твоя мать дала клятву вместо тебя, что когда-нибудь ты придешь ко мне и вернешь долг. Но сейчас, когда я смотрю на тебя, то не чувствую этой связи между нами.

Я потупила взгляд. Вряд ли он умел читать мысли, а иначе незачем было бы и допрашивать. Но я даже смотреть как Тайишка не умела. Та теперь бессловесно поскуливала внутри — ее-то сюда тянуло, и благодарность ее была искренней, двадцатилетней выдержки. Если бы я только дала ей право голоса, она выложила бы все за милую душу. И я выложу. Вот только с приоритетами разберусь. Но сейчас логика подсказывала иное: я, я и есть та самая ошибка воскрешения, так ожидаемая им погрешность неумелой некромантии. И что же он собирается со мной делать, раз готов был ждать моего появления так долго?

— Так посмотри мне в глаза, Тайишка, и скажи еще раз — не получила ли ты какое-то знание, связанное с миром демонов? Асуры, гаки и ёки тысячи лет проникают в наш мир, но никто раньше не был близок к их миру. Так скажи мне еще раз, Тайишка, что не побывала там или не знаешь о проходе между нашими мирами.

Возможно, мои глаза немного расширились, но голос уж точно дрогнул:

— Не знаю.

— Врешь.

— Я… — понимая, что должна хоть что-то объяснить, я подбирала слова. — Я пока не разобралась с тем, что увидела там, за границей смерти. Но это не мир демонов!

— Врешь.

Судорожно выдохнула. Просмотр фильма на перемотке дал ему сильно искаженную картинку. Хоть он и угадывал почти в точности. Однако в данном случае «почти» было слишком существенной разницей! А я до сих пор не понимала, у кого из нас больше козырей в рукаве.

— Дайте мне время, чтобы самой понять, господин Шакка!

— Что еще попросишь? — старческое лицо стало еще безобразнее после того, как некромант изогнул бровь. — Или уже требовать начнешь?

Вот до этой фразы я была готова просить… Хотя бы выразить надежду, что он сначала раскроет все карты сам, позволит научиться ему доверять, а потом я ему все выложу. Пусть новости и станут для него разочарованием, ведь никакой связи с миром демонов Тайишка не получила, но он уже привыкнет ко мне настолько, что соблаговолит помочь в моей проблеме. Да, именно так и звучал мой идеальный план. В него только саркастично-высокомерный тон некроманта не вписывался…

— Я ничего не требую, господин Шакка.

— Совсем не такая… — он эту фразу, похоже, в голове прокручивал бесконечно. — Ладно. Я никуда не спешу и готов немного подождать, пока ты сама не примешься умолять меня выслушать каждую твою сокровенную тайну.

Вот это самоуверенность! Я не успела отвести взгляд, в котором наверняка мелькнула насмешка. Он заметил — и именно потому задал следующий вопрос:

— Тебя не тянет ко мне, Тайишка?

Внутри взвизгнула она самая: «Тянет! Хоть он так некрасив, что у меня слезы наворачиваются! И все равно тянет!». Тайишка там просто спятила, о чем я ей и сообщила. У меня было совсем другое мнение на этот счет, но вслух я сказала иное:

— Позвольте мне разобраться в своих чувствах, господин Шакка. Сейчас в голове все путается от двадцатилетней благодарности и двухдневного непонимания.

Он вдруг шагнул ближе. И теперь улыбался с нескрываемой иронией:

— Никак не могу понять, почему ты настолько отличаешься от того, что я рассмотрел в том ребенке. Но уж поверь, я не позволю твоим сомнениям уйти в неправильном направлении. Поцелуй меня, Тайишка. Если связи между нами нет, то несложно будет ее выстроить.

Поцеловать? Я неконтролируемо отшатнулась. В его темных глазах мелькнул недобрый огонек, и потому я решила объяснить свою реакцию:

— Я смущена! И вы не зря в задании Эльрику упомянули именно девственницу! Это чтобы он не взвешивал другие варианты, когда на меня наткнется, но притом не мог увидеть всю ситуацию! Но… откуда вам было знать, что я окажусь девственницей? А если бы не оказалась, то и вся траектория насмарку? Не вините меня за то, что эта мысль теперь разъедает мне мозги.

Он усмехнулся, но в глазах веселья не отразилось:

— Тайишка — та Тайишка, которая была связана клятвой ее матери — не отдалась бы по доброй воле другому мужчине. А трагических событий в ее биографии я не увидел. Потому и предсказать это было несложно.

Теперь я уже вообще ни черта не понимала. Нет, ну благодарность благодарностью, конечно, но если бы Тайишке повстречался хороший мужчина… ну или с алкоголем как-нибудь переборщила, то к нынешнему моменту она запросто могла быть уже счастливой матерью пары-тройки детишек. Я уточнила неуверенно, боясь услышать ответ:

— Почему ж не отдалась бы?

— Потому что я обезопасил себя. Ты должна была прийти ко мне — по доброй воле и с полным желанием открыть все свои секреты. И потому я закрепил в клятве этот пункт — я буду твоей первой и последней страстью. Разве не так? Не сопротивляйся себе — подойди и поцелуй того, кого двадцать лет мечтала встретить.

«Сделай это, Оля!» — попросила Тайишка. Кажется, я даже ощущала, как ее трясет от волнения. Или первого настоящего возбуждения. Вот это я вляпалась! Тут у них, как оказалось, страсть на фоне застарелого заклятия. И Тайишку на самом деле тянет — просто подойти и отдаться на его волю. Но мне-то что делать? Своих бывших я безупречными назвать не могла, да и не всегда между нами была сильная влюбленность. Но любого из них — даже Костю — ни в какое сравнение с этим неприятным стариком не поставишь! Мне еще ни разу не доводилось целовать мужчину, вызывающего во мне смесь страха с отвращением. Если бы он оказался точной копией Дмитрия Александровича, то было бы легче! Тогда остался бы только страх.

Но приглушенные мольбы Тайишки и его настороженный взгляд помогли принять решение. Бывают такие дела, которые просто надо сделать. В данном случае, чтобы притупить бдительность и не вызвать еще больших подозрений. Я сделала шаг, наклонилась к его лицу, закрыла глаза. Сам господин Шакка при этом не собирался мне помогать: он не обнял, не ответил на поцелуй, когда я прикоснулась к его губам. Я прижалась чуть теснее. Один, два, три, достаточно. Отстранилась и взгляда не отвела. Глаза прищуренные, внимательные, а голос стал мягче:

— Что останавливает тебя, Тайишка? Хотя бы на этот вопрос можешь ответить искренне?

— Ты… Вы не такой, каким я вас помню.

— Не нравлюсь?

— Нравитесь! — соврала уверенно, потому что именно об этом вопила во мне Тайишка. — Но вы спросили, что меня останавливает…

Он перебил, но говорил все так же тихо:

— А разве глаза влюбленной женщины видят рост или плешину? Разве любовь не делает любую внешность привлекательной?

— А! Это проверка! — от неожиданного понимания я даже произнесла это вслух. — Вы проверяете…

И осеклась. Он знал, что настоящую Тайишку не остановила бы уродливая внешность. Она обязана была сгорать от страсти при любом раскладе! Эдакий экзамен, насколько хорошо работает его заклинание! И на самом деле он наверняка выглядит именно так, как Дмитрий Александрович. Но мне-то что делать с моим стопроцентным зрением?

— Тайишка, ответь еще на один вопрос, — если просто слушать его голос, закрыв глаза, то несложно и представить определенное влечение. Со временем, конечно, но несложно… — Ты сильно изменилась после воскрешения? Или твой характер именно такой?

— Сильно изменилась, — правду говорить легко. — И очень жаль, если я вас разочаровала.

— Не разочаровала. Вызвала интерес. А я уже лет двести ничему не удивлялся. Начинаю подозревать, что ты не просто побывала в другом мире — ты принесла в себе демона, о котором я пока ничего не знаю. И именно он добавляет сейчас яда в каждое твое слово.

В точку, что уж сказать. Но говорить больше ни о чем не хотелось:

— Господин Шакка, я очень устала.

Он отступил в сторону:

— Иди сегодня, Тайишка. Но с завтрашнего дня я начну узнавать тебя. И позволю тебе узнавать меня. Усни с этой мыслью, Тайишка, привыкни к ней.

Я поспешила скрыться за дверью. Кое-как отыскала свою комнату и после этого зарылась в одеяло с головой. Теперь я понимала куда больше, но облегчения понимание не приносило. Тайишка внутри подвывала — ее пока еще нереализованное желание к некроманту будет только возрастать. Мне придется каким-то образом подыгрывать… или честно признаться. Ему ведь Тайишка нужна: пусть меня выселяет домой, а ее забирает с потрохами, на все согласную! Да вот только пульсировала одна тревожная мысль: именно я пришла из другого мира, и без меня Тайишка не сможет рассказать ему ничего любопытного. Отпустят ли меня после таких новостей?