Огни на равнине

Сёхэй Оока

В экзистенциальной драме, разворачивающейся на Филиппинах в конце Второй мировой войны, классик японской литературы XX века Сехэй Оока (1909–1988) с поразительной честностью и отвагой подходит к тому рубежу человеческого бытия, за которым простирается пустыня отверженности и одиночества. В России роман «Огни на равнине», удостоенный премии Емиури, издается впервые.

Глава 3

Огни на равнине

Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я медленно побрел вперед по тропе. Узкой полоской она тянулась параллельно пологому горному склону, нырявшему в лесную чащобу. По правую руку в просветах между деревьями я видел изумрудные холмы, позолоченные солнцем. Местами пуща редела, и подлесок, словно волшебная зеленая мантия, ниспадал к каменистой тропе. На вершине холма темнела вереница низкорослых деревьев. Они стояли рядком, точно шеренга солдат.

Я вышел из леса. Передо мной лежала долина. Песок, голыш, гравий и редкие пучки травы — высохшее русло; по всей поверхности разбросаны островки тростника, отливающего серебром в лучах жаркого солнца. Вдали, по самому краю долины, стальной проволокой вилась речка. А за ней высился холм, огромный, как гора Ёко в родном краю Тама. Темно-зеленый покров холма становился у берега светлее: здесь широкой полосой разрослись травы. Склон плавно спускался к долине, но потом неожиданно обрывался скалистым утесом, который, казалось, вонзился в пересохшее русло когда-то полноводной реки.

Черный столб дыма поднимался на фоне отвесной скалы.

Без сомнения, кто-то развел костер. По местной традиции в это время года костры горели по всей стране — после сбора урожая зерновых крестьяне предавали огню солому и плевел. С тех пор как наши войска заняли Филиппины, мы почти постоянно видели дрожащие огни далеких костров. Лишь эти огненные сполохи свидетельствовали о том, что местное население не покинуло родные места. Филиппинцы были повсюду, они окружали нас со всех сторон, стараясь никогда не попадаться нам на глаза.

Одной из задач японских дозорных было обнаружение подобных костров. По форме и цвету клубов дыма солдаты определяли, действительно ли горят солома и ботва, или же это партизаны таким примитивным способом подают условные знаки своим товарищам по оружию.

Пелена дыма, поднимавшегося над рекой, была густой и плотной. Мои сомнения отпали: горел настоящий костер. Кроме того, он пылал на открытой площадке, а зловещие сигнальные огни почти всегда вспыхивали в труднодоступных местах. Однако мысль подойти поближе повергла меня в ужас. Пусть костер был самым обыкновенным, но ведь это означало, что рядом с ним должен кто-то сидеть или стоять, и этот кто-то — наверняка филиппинец… а для нас все филиппинцы — враги.

В первый раз я пожалел, что отправился именно этим неизведанным маршрутом. Но передо мной расстилался скорбный путь, в конце которого ждала неминуемая смерть, и в такой ситуации возвращаться было нелепо.

Я осмотрел местность, скользнул взглядом по тропинке — она пересекала обширную долину и исчезала среди деревьев. Я видел контуры леса далеко впереди. Направо вставала стеной еще одна дремучая пуща, ни одна стежка не вилась у ее опушки. Из осторожности я решил не спускаться в долину, а двигаться в обход через чащобу. Мне KR3R лось, я сумею выбраться на нужную мне тропу в конце долины.

Я медленно продирался вперед, расчищая себе штыком проход в густых зарослях тропических растений. Лианы цеплялись за одежду, ветвистые кусты преграждали мне путь. В тяжелых армейских башмаках нелегко было маршировать по лесу, ноги то и дело скользили и разъезжались на прелой листве, устилавшей тропу. Чтобы не сбиться с пути, я старался не выпускать из виду кромку леса. Свет, отраженный от песчаной поверхности долины, ярким потоком лился на дубраву, окрашивал кусты папоротника в изумрудный цвет.

Неожиданно я набрел на еле заметную стежку, убегавшую в глубь леса, зашагал по ней, вскоре вышел на открытую поляну и увидел небольшую хижину на коротких сваях. В двух шагах от нее стоял филиппинец. Он смотрел на меня широко открытыми глазами. Я остановился, навел на него винтовку и быстро огляделся по сторонам.

— Добрый день, господин, — заискивающе пролепетал филиппинец, застыв в раболепной позе.

Это был болезненный на вид парень лет тридцати. Из-под коротких вылинявших синих штанов торчали тощие грязные ноги. Интересно, что он делает здесь, в глуши, где ни единой живой души нет?

— Здравствуйте, — машинально ответил я на языке висайя^[1] и еще раз огляделся.

Вокруг царили тишина и спокойствие. В воздухе витал неприятный резкий запах. Дверь хижины была широко распахнута, внутри никого не было.

— Добро пожаловать, господин, — сказал филиппинец, нервозно хихикая и не спуская глаз с моей винтовки.

— У вас есть кукуруза? — неожиданно вырвалось у меня.

Лицо парня на мгновение омрачилось.

— Да, да, пожалуйста, — поспешно ответил он и шмыгнул за хижину.

Я последовал за ним.

На заднем дворике пылал костер, над огнем висел большой котел, в котором булькало густое желтое месиво. Рядом на земле лежала кучка желтого горного картофеля. Похоже, точно такие же клубни варились в котле. От них шел отвратительный запах. Из котелка поменьше выглядывали початки кукурузы. Парень достал несколько штук, положил в грязную глиняную миску, посыпал крупной черной солью и протянул мне угощение. А я вдруг осознал, что совершенно не хочу есть.

— Это ваш дом? — спросил я.

— Нет. Я живу вон там, за рекой. — Он махнул рукой в ту сторону, откуда я пришел.

Я не мог понять, зачем крестьянину понадобилось тащиться в такую даль лишь для того, чтобы приготовить еду. Вероятно, только здесь еще можно было разыскать горный картофель.

— А для чего вы делаете этот отвар? — поинтересовался я, указывая на котел.

Крестьянин произнес несколько фраз на своем языке, но я ничего не понял.

Я уселся на землю. Передо мной стояла миска с кукурузой. Парень по-прежнему не спускал с меня глаз, на его лице застыла вымученная улыбка.

— Вы разве не будете есть, господин? — спросил он.

Я покачал головой и смахнул початки в ранец. Я был противен сам себе: отнял еду у человека, хотя не испытывал голода.

Напряжение спало, я почувствовал себя немного спокойнее. Крестьянин казался вполне безобидным. Если честно, у нас, японских солдат, никогда не было ни возможности, ни стремления ближе познакомиться с обитателями завоеванного государства.

Филиппинец неподвижно сидел на корточках, глядя на меня в упор и улыбаясь. Наблюдая за этим человеком, я мог предположить, что им движет одно-единственное желание: угодить тирану-победителю.

И тут парню, видимо, пришла в голову прекрасная мысль, он спросил:

— А может, вы хотите отведать картофеля?

— Того, что лежит рядом с котлом?

— Нет-нет, у меня есть намного лучше. Вы только подождите немного, господин. Я сейчас же принесу вам вкусный картофель.

Он вскочил и торопливо зашагал между деревьями. Я рассеянно проводил его взглядом. Филиппинец, не оборачиваясь, побежал по тропинке и вскоре исчез за поворотом.

Я заглянул в хижину. Дощатый пол зиял трещинами и был покрыт грязью. Бамбуковые подпорки накренились. На стене из неоструганных досок сидела ящерица. И я подумал: вот в таких неприглядных ветхих лачугах влачат жалкое существование большинство филиппинских крестьян, в постоянной нужде, без малейшей надежды вырваться из тисков убийственной нищеты. Раздумья навели меня на странную мысль: если я примкну к этим простым людям, то, быть может, мне удастся выжить…

Время шло, а крестьянин все не возвращался. Припомнив, как резво он вскочил и мгновенно скрылся в лесу, я ощутил беспокойство. Быстро прошел по тропинке до первого поворота, за которым исчез филиппинец, и внимательно огляделся. Вокруг меня в полнейшей тишине возвышались огромные лесные исполины. «Да ведь негодник надул меня, он сумел улизнуть!» — догадался я и дико разозлился.

Через лес я рванул к опушке и, естественно, засек беглеца: он сломя голову мчался по долине к реке. На берегу парень на секунду остановился и обернулся. Заметив меня, высоко поднял руку и погрозил кулаком. Нас разделяло слишком большое расстояние, подстрелить я его уже не мог. Мерзавец припустил дальше и вскоре исчез в зарослях серебристой осоки.

Я горько усмехнулся. Ведь в Маниле мне доводилось сталкиваться с филиппинцами. В их взглядах я читал бессильную ярость и ненависть. Конечно же давно пора было понять, что искать их расположения или дружбы — пустая затея.

Я вернулся к лачуге, опрокинул на землю котелок с желтым месивом и отправился своей дорогой. Оставаться в этом месте было опасно.

Я проанализировал ситуацию и пришел к выводу: раз филиппинец перебрался на другой берег реки, следовательно, именно там прятались его товарищи. Зная это, я безбоязненно спустился в долину. Поспешно преодолев полосу песка и гравия, увидел тропинку, ведущую в лес. Я решил не дожидаться, когда вернется филиппинец с толпой своих единомышленников, и укрыться в лесу.

Меня со всех сторон окружали невысокие деревья с тонкими стволами. По обе стороны тропинки высились муравейники, их обитатели деловито сновали туда-сюда нескончаемым потоком.

Я продвигался вперед с большой осторожностью. Непредвиденная встреча с филиппинцем напомнила мне о том, что нельзя терять бдительность. Я не мог себе позволить и дальше витать в облаках, предаваться размышлениям и заниматься медитацией.

Постепенно лес начал редеть. Оглянувшись, я заметил, что из-за реки все еще валит дым. Я отчетливо видел, как от земли ввысь вдоль скалы поднимались два черных столба. А на вершине холма, который напоминал своими очертаниями фигуру человека, припавшего к земле перед прыжком, тоже курился дымок.

Дым от костров, разложенных у подножия скалы, устремлялся двумя густыми мощными потоками прямо в небо. Дымок на вершине холма тоненькой струйкой тянулся вверх, но его тут же подхватывал стремительный ветер, мотал из стороны в сторону, превращая в растрепанную метлу. Серые клочья улетали в небесную высь и, трепеща в воздушных потоках, медленно таяли.

Стало быть, дым от костров… Разный дым. Это было очень странно и подозрительно. Мне случалось ходить в дозор и стоять в карауле — я не сомневался, что на вершине холма жгли траву. Дым был сигнальным.

Тропинка дугой огибала гору, застывшую естественной преградой между лагерем и госпиталем. С южной стороны рельефный контур возвышенности будоражил воображение — он походил на изгибы женской спины, с новой же точки обзора гора предстала передо мной удивительно унылой, лишенной всякого очарования. По склону сверху донизу протянулись узкие вздыбленные складки, напоминавшие широко расставленные ноги. В провале горного склона причудливо громоздилась зеленовато-коричневая порода, формируя гигантское каменное кресло.

Я сообразил, что мне необходимо обогнуть гребнистый скат, чтобы попасть в долину. И ускорил шаг.

Тропинка привела меня в очередные лесные заросли и распалась на две стежки. Одна бежала параллельно речному руслу, другая вилась вдоль центрального горного кряжа. Я отправился по второй и вскоре вышел на обширную равнину, покрытую сочной зеленой травой. И здесь я вновь увидел степной огонь.

Слева от меня, в сторону моря, тянулась и таяла вдали темная масса леса. Прямо передо мной расстилалась равнина, вздымалась и резко опадала, как исполинская дюна, утыкаясь примерно в пятистах метрах от меня в полчище голых ощетинившихся скал. Они, словно плотный экран, полностью заслоняли панораму.

Я замер на месте, разглядывая пелену дыма. Нет, думал я, не из-за меня в долине и на равнине горят огни. Вряд ли вся эта возня затеяна, чтобы поймать и убить одного-единственного японского солдата. Должно быть, я по чистой случайности выбрал опасный маршрут и пересек местность, где филиппинцы жгут сигнальные костры.

У меня отвратительно засосало под ложечкой. Но не мрачные картины гибели от рук партизан порождали во мне тревогу и беспокойство. Меня словно затягивало в таинственный водоворот, в котором странным образом перемешивались, расслаивались мои чувства, эмоции и ощущения. С тех пор как я покинул Японию, подобное состояние уже не раз овладевало мной. Я, например, прекрасно осознавал, что костры в долине были напрямую связаны с рыскавшими повсюду партизанами. Но ужас мне внушали не столбы дыма, а последовательность произошедших недавно событий и количество костров!

Видимо, не что иное, как ощущение оторванности от всего человечества, порождало столь дикие, противоречащие здравому смыслу видения и образы.

Пытаясь стряхнуть с себя болезненное наваждение, я занялся изучением местности и проверкой курса.

По ширине лежавшей передо мной равнины я догадался, что она является частью той долины, в которую я и стремился попасть. Я напряг зрение: вдали, справа, вырисовывался силуэт скал, у подножия лепились несколько зданий. Госпиталь!

Не мешкая, я отправился в путь. По крайней мере, избавлюсь от одиночества, обрету собеседников, с которыми можно будет перекинуться парой слов…

Тропинка пересекала полосу горящей травы. Я свернул направо и по плечи погрузился в заросли тростника.

Шаг за шагом я приближался к зданиям госпиталя, но взгляд мой был прикован к очагам воспламенения.

Солнце быстро садилось. Поднялся сильный ветер. Дым пеленой стелился по траве, время от времени поднимался клубами над землей и улетал в сторону леса, спускавшегося к морю.

Кругом не было ни души. Где скрывались люди, раздувшие огонь? Ответа я не находил…

Примечания

1

Висайя — собирательное название нескольких родственных народов Филиппин (сибуяно, масбате и др.). Языки висайя принадлежат к австронезийской семье. (Здесь и далее, за исключением оговоренных случаев, примеч. Пер.)