Во имя Науки! Убийства, пытки, шпионаж и многое другое

Сэм Кин, 2021

Вы – врач, который знает, какое лекарство необходимо пациенту, чтобы спасти его жизнь. Одновременно с этим вы ученый, который изучает течение болезни, и собранные вами данные могут спасти тысячи жизней. Если вы дадите лекарство своему пациенту, то спасете одну человеческую жизнь, а если продолжите за ним наблюдать – тысячи. Ваш выбор? Сэм Кин, автор научно-популярных бестселлеров, представляет зловещую и захватывающую историю самых темных секретов науки. Все, о чем он пишет на страницах этой книги, происходило на самом деле. Все этические дилеммы, которые вы в ней встретите, приходилось разрешать реальным ученым, при этом, всемирно известным. Все ужасы, описываемые Кином – не вымысел, а страшная, щемящая душу правда. Добро пожаловать в закулисье научного мира! В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

4. Убийство: профессор и уборщик

Есть легенда, что первый в Америке бунт против анатомов начался из-за глупой шутки. Одним апрельским днем 1788 года студент-медик занимался препарированием тела женщины в анатомической лаборатории Главной больницы Нью-Йорка. Внезапно он почувствовал, что за ним следят. Оказывается, за окном собралась стайка уличных мальчишек, которые разинув рты во все глаза смотрели на настоящего покойника.

Это не понравилось студенту, который хотел спокойно поработать. Рассказывали, что он, желая отпугнуть мальчишек, схватил руку трупа и замахнулся в их сторону. У-ху! А затем выкрикнул: «Это рука твоей матери! Я только что ее откопал!»

Ха-ха. К сожалению, один из мальчишек действительно только что потерял мать. Разревевшись, он побежал домой к отцу. Тот, в свою очередь, схватил лопату и поспешил к могиле покойной жены. Нашел он там ровно то, что искал, — опустошенную могилу — и пришел в ярость.

Он был не один такой. Похищение тел всегда касалось больше бедных, чем богатых. Состоятельная публика могла себе позволить защиту от грабителей, например, могильные сейфы — металлическую клетку, в которую ставился гроб, чтобы его нельзя было вскрыть. Богатые для сохранения покоя своих усопших также могли нанять охрану могилы на одну-две недели, после которых обычно наступает такое разложение тканей, что покойник не годится для анатомирования. Беднякам такая роскошь была недоступна. В Соединенных Штатах от потрошителей могил особенно сильно страдали отдельные группы населения: американские индейцы, чернокожие — как рабы, так и свободные граждане, а также иммигранты из Германии и Ирландии. Так что, когда отец мальчика вернулся с кладбища и призвал идти штурмовать Главную больницу Нью-Йорка, он сразу же нашел множество разгневанных сторонников.

Когда толпа численностью в несколько сотен человек оказалась перед зданием больницы, врачи и анатомы стали в панике разбегаться. Один скрылся через дымоход. Мятежники ворвались внутрь, стали ломать и курочить медицинское оборудование, сожгли анатомические образцы и перезахоронили несколько тел в различной степени разложения.

Впрочем, разгром больницы не остудил пыл мятежников. На следующий день, значительно прибавив в численности, толпа двинулась к зданию другого медицинского учреждения, в Колумбийском университете. Сам Александр Гамильтон вышел на крыльцо, пытаясь остановить возмущенную публику. Мэр Нью-Йорка спрятал нескольких медиков в здании тюрьмы — ради их безопасности. Это не обескуражило людей. К тому времени уже собралась пятитысячная толпа. Люди начали бить стекла, ломать ограждения. Послышались громкие выкрики: «Отдай нам врачей!» Ближе к вечеру перепуганный мэр решил вызвать вооруженное подкрепление. Одновременно он призвал местных известных политических деятелей выступить за восстановление порядка.

Напряженная обстановка могла бы, наверное, разрешиться мирно, если бы не последовавшие события. Среди политиков, откликнувшихся на призыв, был, в частности, Джон Джей, в будущем — первый председатель Верховного суда США и губернатор штата Нью-Йорк. Но его увещевания не принесли пользы. Что может знать такой аристократ о горе тех, у кого разграблены могилы родных и близких? Кто-то швырнул в него камень и разбил голову.

Среди выступавших был и барон фон Штойбен, армейский генерал и один из героев Войны за независимость. Он тоже получил удар кирпичом в голову. Говорят, фон Штойбен пошатнулся, залитый кровью, и призвал мэра распорядиться открыть огонь.

В принципе, это не было приказом. Но солдаты уже были перепуганы, и второй раз повторять не пришлось. Услышав, как генерал крикнул «огонь», они вскинули винтовки и принялись стрелять в толпу. Оценки разнятся, но к тому моменту, как дым рассеялся, на мостовой лежало примерно двадцать убитых. Мятеж начался с одного трупа, а закончился множеством.

При этом Нью-Йорк вряд ли можно назвать исключением. До начала гражданской войны в Америке произошло как минимум семнадцать анатомических бунтов — в Бостоне и Нью-Хейвене, Балтиморе и Филадельфии, в Кливленде и Сент-Луисе. Да, от гробокопателей в основном страдали представители бедноты, но доставалось и богатым. В Огайо, например, выкопали тело сенатора Джона Скотта Гаррисона — сына 9-го президента Уильяма Генри Гаррисона и отца 23-го президента Бенджамина Гаррисона. С тела уже сняли одежду и уложили на анатомический стол, но в последнюю минуту успели примчаться члены семьи и спасти покойника^[22].

Постепенно большинство американских штатов подписали анатомические акты (они же «Билли о костях»), составленные по образцу акта, принятого в 1832 году в Великобритании. Эти законы давали медицинским учебным заведениям право на невостребованные тела умерших в больницах и приютах. Но и в Америке они вызвали такие же этические проблемы, как и по другую сторону Атлантики. Более того, скоро выяснилось, что использование невостребованных покойников сомнительно не только с этической, но и с научной точки зрения. Как ни дико это звучит, но доходы человека могут оказывать влияние на его анатомию.

Различия проявляются на гормональном уровне. Разумеется, среди бедняков можно обнаружить множество индивидуальных отличий, но в самом широком смысле бедные люди страдают от хронического стресса в большей степени, чем представители среднего и высшего класса. Причины очевидны. У пораженных бедностью слоев населения больше проблем со здоровьем и меньше возможностей их решать. К тому же они живут в более грязных условиях, а в 1800-е годы многие из них не имели жилища и регулярно голодали. Организм реагирует на такие стрессовые условия выработкой адреналина и других гормонов, а хронический стресс сказывается на размере и форме желез, которые вырабатывают эти гормоны. Некоторые железы, словно хорошо натренированные мышцы, увеличиваются в размерах. Другие, наоборот, истощаются и усыхают. А поскольку в те времена анатомические исследования проводили только на бедняках, врачи, изучавшие по ним строение организма, получали искаженное представление о том, как должны выглядеть нормальные железы. Это была систематическая научная ошибка.

Проблема представляла не просто научный интерес. Она имела реальные, опасные для жизни последствия.

В 1800-е годы множество младенцев стало умирать от того, что мы сейчас называем СДВС — синдром внезапной детской смерти. Естественно, врачи хотели выяснить причину, поэтому стали проводить аутопсию детей, умерших от СДВС. Они обратили внимание, что у большинства таких детей была чрезмерно увеличена одна конкретная железа — тимус, или вилочковая железа, расположенная в грудной клетке. На самом деле она была нормального размера и только казалась увеличенной по сравнению с вялой вилочковой железой, которую врачи обычно обнаруживали у детей из бедных семей. Эти младенцы часто умирали от хронических и стрессовых недомоганий, таких как диарея или истощение. Младенцы, умершие от СДВС, умирали внезапно, по определению, раньше, чем диарея или истощение могли негативно подействовать на железы. В результате их тимус оставался в нормальных размерах.

Патологоанатомы, не подозревая об этом, начали объяснять причину СДВС гипертрофией вилочковой железы, что, по их мнению, приводило к сдавливанию трахеи и остановке дыхания. В начале 1900-х годов врачи стали использовать радиоактивное облучение, чтобы сократить размер этой железы. Многие тысячи младенцев получали ожоги, истощенные железы и позже — раковые заболевания, что привело, по некоторым оценкам, к десятку тысяч преждевременных смертей. Яркий пример того, как неэтичный научный подход может привести к опасным научным выводам.

Со временем добровольное пожертвование тел устранило необходимость использования невостребованных трупов. В 1832 году философ Джереми Бентам, основатель современного утилитаризма, стал первым человеком, завещавшим свое тело науке — отчасти для того, чтобы смягчить негативное отношение к работе анатомов. В то время его добродетель убедила не многих, но к середине 1900-х годов мир осознал идею Бентама. Сегодня большинство препарируемых в медицинских заведениях трупов — добровольные пожертвования.

Но медицинские учебные заведения все равно испытывают трудности с получением анатомического материала. В 2016 году был проведен анализ, который показал, что в мединститутах Нью-Йорка не хватало трех десятков тел из восьмисот, которые требовались для обучения новых врачей. Дефицит — 5 процентов. В других штатах дефицит достигал 40 процентов. В таких странах, как Бразилия, Индия и Бангладеш, ситуация еще хуже. Население Нигерии составляет около 200 миллионов человек, но некоторые медучреждения в виде пожертвований не получают ничего. Стремясь нажиться на дефиците, современные гробокопатели продолжают извлекать погребенные тела или воруют их с погребальных костров, чтобы продавать на «красном рынке»^[23].

И в дело идут не только целые трупы. Как угонщики автомобилей разбирают машины на запчасти, так и похитители трупов могут заработать большие деньги — до 200 000 долларов, — расчленяя тела и продавая органы по отдельности: зубы, барабанные перепонки, роговицу, сухожилия, даже мочевой пузырь и кожу. Зачастую семьи усопших не подозревают об этом; некоторые привозили тела своих родных и близких после гражданской панихиды домой и обнаруживали, что кости заменены ПВХ-трубками. (По крайней мере, они получали тела целыми. В 2004 году один сотрудник похоронного бюро из Статен-Айленд попался на продаже трупов по 30 000 долларов представителям армии США: армейцы надевали на покойников бронированную обувь и опускали их на сухопутные мины, чтобы проверить надежность защиты.) Разумеется, международные законы, регулирующие трансплантацию органов (легких, печени, почек), очень строгие и не допускают такого рода трафик. Но в остальных случаях, как выразился один профессор анатомии, «мы с бóльшим вниманием относимся к [импорту] овощей и фруктов, чем человеческих органов». И хотя у бедняков по-прежнему больше шансов после смерти быть разобранными на детали, в 2004 году такого не избежал Алистер Кук, ведущий многолетнего драматического телесериала Masterpiece Theatre («Театральные шедевры»).

Если все сказанное про анатомию как науку оскорбляет ваши чувства, поверьте, вы не одиноки. Сами анатомы продолжают дискутировать об этичности различных действий, и даже в тех случаях, когда наука приносит реальную пользу — например, методы патологоанатомии применяют для поимки преступников, совершивших убийства, — все эти исследования все равно имеют какой-то жутковатый подтекст. Во многом зарождение судебной анатомии связано с одним кошмарным случаем, произошедшим в Гарвардской медицинской школе в 1849 году. Можно сказать, это было противостоянием между прошлым и будущим анатомии. Многие лучшие умы американской медицины должны были решить, является ли это очередным делом гробокопателя или за произошедшим кроется нечто более угрожающее.

Подозрение об убийстве возникло у уборщика из-за индейки. В День благодарения 1849 года дома на кухне его ждала сочная жареная индейка, подарок от босса, доктора Вебстера. А он сам разбирал кирпичную стенку сортира в цокольном этаже Гарвардской медицинской школы. Он бы очень хотел встретить праздник в своей квартире. Но из-за мыслей и подозрений, которые роились в голове, он бы и куска не смог проглотить.

Уборщик был не единственным, кого очень взволновало это дело. В том ноябре о нем говорили едва ли не все жители городка Кембридж в штате Массачусетс. Доктор Джордж Паркман, долговязый, худощавый, энергичный при ходьбе, с вздернутым под немыслимым углом подбородком, днем в пятницу зашел в бакалейную лавку, чтобы купить колотого сахара и шесть фунтов масла. Затем он попросил продавца добавить пучок салата — угощение для больной дочери, большой деликатес в ноябре, — и отложить покупки. Паркман сказал, что у него назначена встреча, но он скоро вернется и заберет все. Он не вернулся никогда.

Паркман, которому было около шестидесяти лет, окончил Гарвардскую медицинскую школу в 1809 году, но никогда всерьез не занимался врачебной практикой. Вместо этого он предпочитал скупать земельные участки и даже подарил Гарварду кусок земли, на котором по сей день стоит приземистое трехэтажное здание медицинской школы. Не чурался Паркман и менее благородных занятий: он владел несколькими многоквартирными домами, которые активно сдавал в аренду. Он также получал большую прибыль как ростовщик, выжимая из должников все до последнего цента — особенно если они пытались его обмануть.

А доктор Джон Уайт Вебстер его обманывал. Вебстер, которому в то время было пятьдесят шесть лет, обладал сомнительной репутацией. Он окончил Гарвардскую медицинскую школу на несколько лет позже Паркмана и проходил последипломную практику в Лондоне, где ему нравилось посещать публичные казни. «В восемь повесят, в девять — завтрак», — посмеивался он. Наверняка он в свое время похитил парочку трупов. Но, недолго поработав на Азорских островах, Вебстер забросил медицину и начал преподавать в Гарварде химию и геологию. Его лаборатория находилась в цокольном этаже медицинской школы. На лекциях он нередко устраивал пиротехнические фокусы и любил запускать в аудиторию веселящий газ, чтобы студенты получали кайф.

Исчезающий Джордж Паркман (с разрешения U.S. National Library of Medicine).

Впрочем, закончив заниматься медициной, Вебстер не собирался отказываться от образа жизни преуспевающего доктора. В то время типичный гарвардский профессор имел собственное состояние, которое оценивалось примерно в 75 000 долларов (2,3 миллиона на сегодняшние деньги). Три четверти преподавательского состава были близки к одному проценту богатейших людей Америки, а некоторые профессорские особняки за свою привлекательность отмечались на местных туристических картах, чтобы желающие могли приехать полюбоваться. К сожалению, жалованье Вебстера в то время составляло 1200 долларов, намного ниже среднего университетского уровня в 1950 долларов. Мало того что это доставляло неудобства; нищенское существование грозило потерей работы. В середине 1840-х годов один итальянский профессор, работавший в Гарварде, оказался банкротом и был вынужден подать в отставку. Так что несоответствие социальным стандартам жизни в Гарварде имело свои последствия. Вебстер решил продолжать тот образ жизни, который вел, занимаясь медицинской практикой. Он купил в Кембридже дом с шестью спальнями и двумя гостиными и жил на широкую ногу, услаждая себя вином и устрицами. Но он не мог позволить себе держать прислугу. Стыдно, но его жена и дочери вынуждены были сами убираться в доме, а сбережения иссякли настолько, что однажды банк вернул без оплаты чек на 9 долларов.

В 1842 году, вместо того чтобы задуматься об экономии, Вебстер попросил у Паркмана в долг 400 долларов (13 000 нынешних). В 1847 году он попросил еще 2000 (62 000). В течение двух лет он пытался вернуть долги. Не имея представления о финансовой дисциплине, в конце концов в качестве обеспечения долга он был вынужден передать Паркману закладную на свою любимую коллекцию минералов и камней. В городе поползли слухи о долгах Вебстера, что приводило его в ярость. Однажды в парикмахерской он услышал, как один знакомый пошутил: «Никто не видел человека, бреющего обезьяну?» Возможно, это была невинная шутка, не имевшая отношения к финансам Вебстера. Тем не менее тот моментально вскочил, выхватил из рук брадобрея бритву, бросился на этого знакомого и едва не поранил его.

К осени 1849 года Паркман стал настойчиво требовать от Вебстера возвращения долга, а шериф уже угрожал изъять его мебель за неуплату. Отчаянно пытаясь выиграть время, Вебстер за спиной у Паркмана заложил свою коллекцию минералов двум другим кредиторам. К несчастью, одним из них оказался родственник Паркмана, Роберт Шоу. Однажды Паркман и Шоу повстречали на улице Вебстера, прошли мимо, а потом Шоу поинтересовался у Паркмана состоянием финансов Вебстера. Когда Паркман спросил, чем вызван такой интерес, Шоу сказал о заложенной коллекции минералов. После некоторого замешательства они поняли, что Вебстер, по существу, продал одну и ту же коллекцию им обоим.

Паркмана привело в ярость это известие. Позже он отправился к Вебстеру в лабораторию. «Плати, а то хуже будет», — потребовал он. Мужчины вступили в яростный спор. Перебранку случайно услышал уборщик, в том числе угрозу Паркмана: «С этим должно быть покончено». Вебстер в итоге пообещал наскрести 483 доллара (15 000 нынешними) и отдать их в пятницу, перед Днем благодарения.

В пятницу Паркман расплатился с бакалейщиком за сахар и масло и отказался от пучка салата. Вскинув подбородок, он направился к Вебстеру получать обещанное. Позже Вебстер скажет полиции, что Паркман схватил 483 доллара и удалился без единого слова.

И здесь начинаются загадки. Паркман был невероятно педантичен в своих привычках, и, когда тем вечером не пришел домой к ужину, семья начала беспокоиться. Когда он не появился и наутро, началась паника. Проведя ряд расспросов, семья решила дать объявление в газету, пообещав 3000 долларов (92 000 нынешних) за любую информацию. Увидев объявление, Вебстер отправился к брату Паркмана и, изображая глубокую озабоченность, рассказал о прошедшей встрече. Услышав новость, семья пришла в ужас. У Паркмана была дурная привычка носить с собой большие суммы наличными, собранные с должников. Его уже не раз грабили. Вероятно, это произошло и теперь — с фатальными результатами. С тяжелым сердцем семья разместила еще одно объявление, предлагая 1000 долларов за тело Паркмана.

Гарвардский химик и предполагаемый убийца Джон Уайт Вебстер (с разрешения U.S. National Library of Medicine).

Тем временем полицейские начали прочесывать ближайшую речку Чарльз. С пристрастием допросили местную шпану. Ничего определенного не выяснилось. Последним подтвержденным местом нахождения Джорджа Паркмана оставалось здание Гарвардской медицинской школы. Более того, появились слухи, что рядом со зданием видели собаку Паркмана — он часто брал ее с собой, обходя должников, — словно та ждала возвращения своего хозяина.

За пару дней до Дня благодарения полиция все-таки пришла в здание медицинской школы. Сначала они обыскали подвальное помещение, в котором жил уборщик. Даже залезали под кровать. Ничего. В конце концов с большой неохотой (как можно беспокоить такого знаменитого ученого!) они постучались в соседнюю дверь, в кабинет Вебстера. Великодушный Вебстер сказал, что все прекрасно понимает, и позволил обыскать всю лабораторию. Или, по крайней мере, почти всю. Никто не осмелился заглянуть в его личную уборную. Полицейские обратили внимание на запертый сундук. Один коп спросил, что там внутри, и Вебстер объяснил, что там хранятся взрывоопасные химикаты. Этого оказалось достаточно, и через некоторое время полицейские распрощались с профессором и отправились трясти уличных бродяг. Им и в голову не пришло, что главный подозреваемый все время находился на расстоянии вытянутой руки.

Эфраим Литтлфилд был не только уборщиком в медицинской школе. Высокий лоб и шкиперская бородка делали его похожим на благородного квакера, но он еще занимался грязным бизнесом по обеспечению анатомических классов трупами. Поскольку они с женой жили в цокольном этаже здания медицинской школы, он мог принимать потрошителей могил в любое время. Не чурался он и прочих темных делишек. Годом ранее местный врач неудачно сделал аборт женщине на втором триместре беременности. Она умерла. Врач попытался продать тело и мертвый плод гарвардскому врачу Оливеру Уэнделлу Холмсу-старшему. Проявив нехарактерные для того времени нравственные принципы, Холмс отказался. В отчаянии врач обратился к Литтлфилду и попросил его уничтожить трупы. Литтлфилд согласился за пять фунтов. Деньги он получил, но врач все равно попался, и информация о продажности Литтлфилда стала известна всей школе.

Такие темные коммерческие аферы должны были в глазах полиции сделать Литтлфилда главным подозреваемым по делу об исчезновении Паркмана. Полиция тщательно обыскала его жилье в подвале. Возможно, чтобы снять с себя подозрения, Литтлфилд начал собственное расследование, сосредоточившись на сомнениях, которые у него имелись относительно своего босса, доктора Вебстера.

Жилье Литтлфилда располагалось рядом с лабораторией Вебстера, а поскольку в обязанности уборщика входило каждое утро разводить огонь в лабораторной печи, он привык, что дверь всегда открыта. После исчезновения Паркмана Вебстер неожиданно стал запирать лабораторию. Но печь горела постоянно, причем внешняя стенка раскалялась настолько, что Литтлфилд беспокоился, не случился бы пожар. Еще более странной показалась ему подаренная индейка. Вебстер обычно игнорировал Литтлфилда как помощника, и было известно, что профессор в долгах. Однако за несколько дней до Дня благодарения он облагодетельствовал уборщика 8-фунтовой птицей. Почему? И почему он предложил Литтлфилду отправиться за ней на другой конец города, вместо того чтобы заказать доставку? Может, он хотел, чтобы уборщик ему не мешал?

Полный подозрений, Литтлфилд решил заняться разведкой. Однажды Вебстер, находясь в лаборатории, не отреагировал на его стук в дверь. Уборщик лег на пол и, затаив дыхание, заглянул в щель под дверью. Ему были видны только ноги профессора: похоже, он что-то подтаскивал к печи. Позже Литтлфилд заглянул в открытое окно лаборатории, но беглый осмотр не обнаружил ничего подозрительного.

После этого он приступил к решительным действиям. В День благодарения Литтлфилд убедился, что здание школы опустело. Пока остывала его восьмифунтовая индейка, он вооружился топором и зубилом, поставил жену на страже и пробрался в подвал под цокольным этажом, чтобы пробить кирпичную стену сортира. Полиция отказалась обследовать отхожее место. Уборщик был не так щепетилен.

Гарвардский уборщик Эфраим Литтлфилд (с разрешения U.S. National Library of Medicine).

Впрочем, он был немного ленив. Для разрушения стенки из пяти слоев кирпичей топор оказался не самым подходящим инструментом. Через полтора часа, замерзнув и проголодавшись, Литтлфилд бросил свою затею. Вечером, вероятно, чтобы развеяться, он пошел с женой на танцы. Домой они вернулись в четыре часа утра. На следующий день Литтлфилд был немного вялым, к тому же у него были разные дела^[24], но он все-таки заставил себя днем сходить в ближайшую металломастерскую и выпросил на время молот, зубило получше и лом, объяснив, что нужно провести новую водопроводную трубу. Все это он перетащил в подвал.

Сначала работа пошла быстрее. Потом он услышал четыре удара молотком над головой: бам, бам, бам, бам, — это жена подала сигнал, что Вебстер на подходе. Литтлфилд все оставил и поспешил подняться наверх, но тревога оказалась ложной. Вскоре Вебстер все же появился, и Литтлфилду пришлось какое-то время отвлекать его. Затем он вернулся к прерванному занятию.

Через несколько часов он наконец пробил дыру во внутреннем слое кирпичей. Он поднял светильник повыше, вглядываясь в темноту. Возникший сквозняк едва не погасил огонь (учитывая место раскопок, сквозняк наверняка обдал его соответствующими запахами). Но Литтлфилд расширил отверстие и, прикрывая пламя светильника, заглянул внутрь выгребной ямы. Это был момент, достойный пера Эдгара По. В основном Литтлфилд увидел то, что и можно увидеть в выгребной яме. Но когда глаза привыкли к сумраку, он заметил кое-что еще. В центре ямы, отсвечивая тусклой белизной, лежали человеческие тазовые кости.

Литтлфилд быстро выбрался наружу и поспешил в полицию, которая на сей раз провела тщательный обыск в лаборатории. Среди золы в очаге они нашли фрагменты костей и зубной протез. В выгребной яме обнаружилось еще несколько фрагментов костей. Их вытащили на поверхность. Самую страшную находку полицейские сделали в ящике из-под чая, где Вебстер хранил свою коллекцию минералов, источник всех бед. У самого дна обнаружилось нечто мягкое и решительно не похожее на камни. Это была выпотрошенная грудная клетка, внутри которой лежала левая бедренная кость, словно человеческий турдакен^[25].

Останки Джорджа Паркмана, найденные в лаборатории Джона Уайта Вебстера в Гарварде (с разрешения U.S. National Library of Medicine).

Публика была в ошеломлении. Убийство — в Гарварде? Как написала одна газета, «на улицах, на рынке, на каждом углу люди встречались, вглядывались в побледневшие лица и обменивались напряженными взглядами — «неужели это правда?». Поэт Генри Уодсворт Лонгфелло, который преподавал в Гарварде итальянский язык и считал Вебстера своим другом, был в полном отчаянии. «Все души, — причитал он, — замараны этим грязным делом».

Но если многие были готовы немедленно повесить Вебстера, то у местной прокуратуры улики вызывали сомнения. Как в случае с Берком и Хейром, все оказалось не так просто. Да, тело обнаружено, но обезглавленное. Действительно ли это Паркман? В конце концов, в медицинской школе всегда полно всяких трупов. И даже если это Паркман, не исключено, что его кто-то убил где-то в другом месте или нашел тело скончавшегося своей смертью человека и продал труп в школу. Полиция также не могла исключить и самого Литтлфилда из числа подозреваемых. В конце концов, кто обнаружил кости? К тому же все помнили, что он охотно согласился ликвидировать тело умершей женщины и ее нерожденного ребенка за какие-то паршивые пять баксов. Может быть, он надеялся получить вознаграждение за тело Паркмана или был в сговоре с какими-то расхитителями могил? Как ни смотри, возникали разумные сомнения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

22

Даже Авраам Линкольн едва не стал жертвой похитителей останков, хотя и не в анатомических целях. Вечером в день выборов 1876 года (момент выбрали не случайно, потому что всеобщее внимание было приковано к результатам) несколько грабителей проникли в склеп Эйба, чтобы выкрасть кости и потребовать за них выкуп. Помимо денег, они также надеялись, что кости помогут вызволить из тюрьмы их приятеля, опытного фальшивомонетчика. К несчастью для злоумышленников, Секретная служба внедрила в их ряды шпиона, и заговор провалился. (Прим. авт.)

23

Подробнее об этом вы можете прочитать в книге Скотта Карни «Красный рынок» (Карни С. Красный рынок. Как устроена торговля всем, из чего состоит человек. М.: Бомбора, 2021). (Прим. ред.)

24

Среди разных дел, которыми ему пришлось заниматься первую половину дня в праздник Благодарения, была переноска френологических бюстов по просьбе знаменитого гарвардского профессора Джона Уоррена. Читателям моей книги «Последний вздох Цезаря» Уоррен известен как хирург, первым применивший анестезию в медицинской практике. Блестящий пример того, как даже самые продвинутые в некоторых областях ученые могут быть поразительно дремучими в других.

В связи с анестезией нужно сказать еще вот о чем. На процессе по делу Вебстера свидетелями выступали Уильям Мортон (дантист-мошенник, который открыл анестезию) и Чарльз Т. Джексон (который заявлял, что Мортон украл у него идею). Джексон рассказал на суде о неких странных химических препаратах, которые он видел в здании Гарвардской медицинской школы. Невероятно, но в перерыве заседания Вебстер получил возможность переговорить с Джексоном и упрекнул последнего в даче показаний против него. Джексон немедленно попросил слова еще раз и выступил уже в защиту репутации обвиняемого. (Прим. авт.)

25

Турдакен — блюдо из птицы. Название образовано слиянием слов «индейка» (англ. turkey), «утка» (англ. duck) и «цыпленок» (англ. chicken). Представляет собой целые тушки птиц, вложенные одна в другую, наподобие матрешки. (Прим. перев.)