Рассеивая сумрак. Бессонная война

Сэм Альфсен, 2023

На Скидан обрушились беды, словно само провидение хочет стереть страну с лица континента. На северной границе идет война с Дарвелем. Лекарь Нуска сослан на юг, но всеми силами пытается попасть на фронт, чтобы оказать помощь эрду Сину. Бессонную войну не остановить, пока живы все главнокомандующие. Но что, если война будет длиться вечно, ведь противник Скидана бессмертен?..

Глава 58. Сон о сожалении

Они вдвоём вернулись в поместье. Жеро в какой-то момент просто перестал говорить на волнующие Нуску темы. Казалось, сознание арцента просто отключилось, пока сам он медленно пересекал улицы, пугая рабочих одним своим видом.

Нуске так и не удалось проникнуться сочувствием к этому аристократу. Слишком легко он убивал, слишком прямо говорил о смерти всей своей семьи и слишком высокомерно относился к окружающим. Почему Син должен ежедневно страдать от чувства вины, в то время как Жеро наслаждается жизнью, распивает вино и помышляет лишь о мести?

Рассказы об избранных и возможностях менять судьбу… Нуска не мог поверить в них так просто, но Жеро, казалось, и не намеревался никак доказывать свою правоту. А лекарь не был из тех, кто принимает на веру слова медленно съезжающего с катушек, не контролирующего свой гнев малознакомого аристократа.

Они вновь оказались в поместье. Жеро молча поманил Нуску рукой, приглашая лекаря пройти в свои покои.

«Скажите честно, здесь что, произошло стихийное бедствие? Или военные действия с северной границы зачем-то перенесли во дворец Герье?» — мысленно вопрошал Нуска, хотя очень бы хотел задать эти вопросы вслух.

Первой бросалась в глаза кровать с кроваво-красным балдахином. Плотная, свисающая с потолка ткань покачивалась на ветру, демонстрируя смятую простыню. Стеклянные балконные двери были открыты нараспашку, словно приглашая всех желающих пробраться в спальню главного сурии огня и свершить над ним расправу.

Бумаги от сквозняка с шелестом поползли по полу, посыпались с заваленного одеждой и документами стола. Все четыре стены были изуродованы свисающими клочками обоев и чёрными прожжёнными отметинами. Даже люстра, увешанная самоцветами, покосилась и сейчас покачивалась, так и норовя свалиться кому-нибудь на голову.

Нуска сглотнул. Опрятный внешний вид Жеро никого бы не натолкнул на мысли о том, что он способен жить в хлеву. Но так оно и было.

Жеро не подумал даже извиниться за беспорядок — просто сразу проследовал к балкону. Лекарь со вздохом поспешил его догнать, и они вместе пересекли порог и вышли наружу.

Балкон мог уместить на себе по меньшей мере десять человек: с левой стороны примостилась софа с маленьким столиком, а с правой находился большой обеденный стол, на котором, к сожалению, обнаружилось не меньшее бедствие. Некоторые фрукты в вазах успели почернеть, а бо́льшая часть винных кувшинов пустовали и валялись прямо на скатерти и под столом. Пока Нуска всё это разглядывал, его брови медленно ползли вверх, а сам он пытался понять, каким образом потомственный аристократ мог довести место своего обитания до состояния выгребной ямы.

Жеро же лишь подошёл к столу, схватил кувшин вина и наполнил для себя, кажется, последнюю чистую чашу. Облокотившись на перила, он махнул ею вперёд.

— Арцента кажется мне довольно дикой, но красивой. Что скажешь, Нуска?

Лекарь кое-как оторвал взгляд от творившегося на балконе бедлама и посмотрел, куда указывал Жеро. Несмотря на то что это был всего лишь третий этаж, сам дворец стоял на холме. И Нуска, припав к перилам, уставился вдаль, разглядывая крохотные жёлтые домишки, выжженную степь и пустыню на горизонте.

Звезда прожигала землю насквозь, испещряя трещинами безлюдные степи. Дома, словно построенные друг на друге, мостились меж узких улочек. Две высокие каменные стены очерчивали город, поделив его на трущобы отщепенцев и территорию богачей. Нуска на несколько секунд, конечно, проникся бесконечным пустынным простором, тонущим где-то далеко в небесах, но затем всё равно обратился к той отвратительной стене, что отделяла простолюдинов от знати.

— Дикие земли красивы, не спорю. Но не те города, где бедняков выгоняют за забор подобно скоту, — процедил Нуска в ответ.

Жеро ещё некоторое время полюбовался видами, а затем развернулся, в задумчивости покачивая в руках чашу.

— В чём-то ты прав. Но ты считаешь, что так просто преломить взгляды людей и заставить их мирно относиться друг к другу?

Нуска на это ничего не ответил и лишь уставился на вино, которое арцент с удовольствием поглощал.

— Ты всё время пьёшь одно и то же вино, так? — спокойным тоном поинтересовался лекарь, сделав несколько шагов к Жеро.

— Верно. Хочешь попробовать? — с улыбкой отозвался он.

— Я уже пробовал. Мне не понравилось, — качнул головой Нуска, а затем, выхватив чашу из рук арцента, одним точным движением отправил её содержимое за перила. После лекарь в не менее наглом жесте вернул опустевшую посудину владельцу. — Ты хоть знаешь, что пьёшь?

Жеро не выглядел ни раздражённым, ни растерянным. Он лишь с неким удивлением наблюдал за Нуской, а затем так же спокойно принял из его рук пустую чашу.

— Знаю, — коротко ответил он.

— Тогда для чего? Ты не понимаешь, что потребление такого количества афродизиака может привести к…

— Конечно знаю, — с лёгкой улыбкой кивнул арцент, а затем тут же направился к столу за новой порцией. — Ты считаешь меня дураком, Нуска?

— И для чего тогда…

— Как раз для того побочного эффекта, о котором ты говоришь, — равнодушно бросил Жеро, а затем залпом влил в себя новую порцию этой отравы.

Нуску перекосило. Столько лет юношества он потратил на то, чтобы лечить подобные недуги, а Жеро… калечил себя осознанно?

— Мы не можем обсуждать здесь важные темы, однако моё прошлое к незыблемым тайнам не относится. Когда ты планируешь…

— Сейчас.

Нуску до бездны достало поведение этого зазнавшегося, ни на что не способного арцента, который мнил себя не только самым важным, но и во всём правым. Лекарю хотелось, наконец, выполнить свою часть договора и направиться в столицу на заслуженную встречу с эрдом. А этот убийца… Пускай сам разбирается и с Арцентой, и со своими проблемами. Повстанческое движение теперь подавлено, а власти эрда ничто не угрожало. Нуска свою работу сделал.

Внезапно ветерок всколыхнул распущенные, лишь недавно успевшие высохнуть волосы Жеро. Он прикрыл глаза, а с лица его медленно сползла обыкновенная безучастная улыбка.

— Тогда… тебе, наверное, нужна частица моей дэ? Связь между нами сильнее, чем между обычными людьми, а потому этого должно быть достаточно. Тем более я заметил, что ты не так уж хорошо переносишь местный климат.

Нуска кивнул. Он и сам уже чувствовал, что всё сильнее и сильнее обливается по́том, а жар медленно и безвозвратно затмевает рассудок. Возможно, и излишнее раздражение, направленное на Жеро, было вызвано этим. Кровь Жамина была слишком слаба, чтобы надолго уберечь лекаря от пагубного воздействия огненной дэ.

Жеро вдруг приложил руку к груди и извлек посох. Лекарь смог лишь судорожно вздохнуть, наблюдая за ярко-красным, переливающимся в свете звезды оружием дэ. Внезапно лёгкая палка с острым наконечником исчезла, а на её месте оказалось красное лезвие. Нуска вылупил глаза, ведь никогда в жизни не слышал, чтобы сурии мог обладать двумя оружиями.

— Жеро, это…

— М? Переданный мне клинок. Ничего особенного, всего лишь осколок былого меча, — покачал головой арцент, разглядывая сверкающее лезвие. Затем он точным движением вспорол вену на запястье, подставляя под рану пустую чашу.

Нуска хмыкнул. Всё-то у аристократов должно быть изысканно — даже подобные процедуры. В доме Жамина было всего несколько некрепких чашек, которые не смогли бы выдержать огненной крови арцента, зато Жеро мог позволить себе и портить посуду, и использовать её для своей крови.

«Неслыханно», — мысленно возмутился Нуска, используя одно из типичных словечек знати.

Даже эта смуглая рука, что подала лекарю наполненную кровью ёмкость, была элегантна. Ровно обстриженные ногти, позолоченные браслеты и кольца… Большинство бойцов не могли себе позволить носить украшения, ведь как иначе держать меч или, хуже того, какую-нибудь секиру? Но лёгкий посох Жеро, видимо, не накладывал на него подобных ограничений — аристократ мог и покрасоваться вдоволь, и сжечь разом пару-тройку деревень.

— Будь осторожен. Моя кровь достаточно сильна, можно и обже…

— Ты правда думаешь, что меня может что-то испугать после крови эрда? — не выдержал Нуска, а затем залпом опрокинул в себя всё содержимое.

И совершенно, совершенно зря.

Свет рассеивает тьму. Вода тушит огонь. Металл обрастает землёй.

Но свет неспособен потушить пламя.

Словно кипящее масло потекло по гортани, сжигая всё на своём пути. Нуска со стоном повалился на плитку и, с трудом удерживая себя в сознании, схватился за горло. Лёгкий свет забрезжил под пальцами, обволакивая обкусанное огнём горло и глотку. Нуска мучился от боли, но не мог издать ни звука, лишь катался по земле. Кровь уже скользила по пищеводу, выворачивая внутренности наизнанку. Руку, что всё ещё плохо справлялась с дэ, пришлось перевести на грудь, сдерживая потоки огненной дэ.

— Нет, она должна попасть в твой желудок. Иначе ничего не выйдет. Потерпи, Нуска. Это не убьёт тебя.

Лекарь кое-как смог разобрать слова Жеро и, скрипя зубами, медленно опустил руку. Огненная жидкость потекла дальше, наполняя собой не только желудок, но и каналы, выжигая каждую клеточку тела.

«И всё же кровь эрда приносила больше боли», — усмехнулся про себя Нуска, медленно склоняя голову набок.

Уже находясь в полубреду, он почувствовал, как чьи-то руки аккуратно подхватили его и, кажется, уложили на софу.

«Что ж… Надеюсь, здесь хотя бы нет гнилых яблок и грязной посуды», — успел подумать Нуска, медленно проваливаясь в кроваво-красные сны.

А красным было всё. Всё, что Нуска видел вокруг себя. Языки пламени и прогорающие в воздухе цветы вновь заполнили собой опустевшее пространство. Лекарь на секунду даже испугался, что ничего больше и не сможет увидеть. Неужели Жеро настолько поглощён единственным воспоминанием в своей жизни, что даже Нуске не удастся разглядеть его утерянное прошлое?

Этот дикий запах. Разве листва, сгорая, не пахнет гарью? Что не так с этими цветами, которые, загораясь, лишь сильнее испускают свой терпкий аромат?

Нуска стоял посреди пустоши, объятой огнём, и боялся лишь задохнуться здесь, навсегда затерявшись в воспоминаниях Жеро.

Они мелькали, точно звёзды на небосводе: миллионы смазанных и размельчённых в прах воспоминаний. В забитой арцентами комнате Жеро вершит расправу: с маской гнева на лице пронзает клинком каждого члена своей семьи.

Клинком? Но разве Жеро… владеет не посохом?

Множество голых мужчин собрались в богато обставленной спальне. Жеро среди них, но напуганный, ослабленный и со слезами на лице. На кровати в полупрозрачных одеждах сидит девушка, внешне неотличимая от Жеро. На её лице смешались страх, ненависть и боль. Несколько мужчин, усмехаясь, хватают Жеро за плечи и толкают на кровать, прямиком в объятия девушки.

Но разве Жеро был способен что-либо сотворить по своей воле в том состоянии?

Вновь пожар. Кто-то невидимой тенью пробирается в оранжерею и поджигает всё, что видит, превращая цветущий сад в огненную бездну. Нуска проник в воспоминания только ради этого момента, но… ничего не смог рассмотреть.

— Эти воспоминания… ненастоящие.

Нуска резко обернулся. Он вновь стоял посреди кровавых огненных лугов. Рядом с ним оказалась та девушка, которую он успел рассмотреть в промелькнувшем видении. Красивая, мягкая… и внешне почти ничем не отличимая от Жеро.

— Ты уверен, что хочешь знать правду?

Нуска нахмурился, но кивнул. Зачем бы он решил отправиться в полное боли, смерти и страдания прошлое этого полубезумного арцента? Он бы лучше провёл вечер за трубкой и кружкой эля.

— Ты расскажешь ему правду, верно? Я так долго… хранила воспоминания. Удерживала Гирру от падения, но совершенно не обращала внимания на то, что всё это время он стоял на краю обрыва. И любой лёгкий ветерок мог бы отправить его прямиком в бездну.

— Ты… его сестра? — решил уточнить Нуска.

— Так и есть, хаванец. Я думала, что замутнённые воспоминания позволят ему избавиться от чувства вины, заменят ненависть к себе гневом. Так и произошло, но… — Она вдруг поморщилась и опустила голову. — Он переиграл меня. Он перекроил свои воспоминания до такой степени, что и вовсе позабыл обо мне, но лишь его чувства… они остались прежними.

Нуска молчал. Неужто ему привелось говорить с мертвецом? Но каким образом? Разве от них остаётся хоть что-то, кроме медленно разлагающегося тела? Или это ещё одна необыкновенная способность, доставшаяся ему от лесного народа?

— Клинок. Гирру успел забрать осколок моего клинка и сделал его частью себя. Ровно здесь… — Женщина приложила ладонь к груди Нуски и надавила. — Он хранит часть меня здесь. Если бы он слил клинок с посохом, то это было бы не так страшно, но… Его личность, хаванец, он потерял её. Он забыл себя. Он не знает, что любит, а что ненавидит. Он похоронил своё сознание в ненависти и всё глубже утопает в этом омуте. Ещё немного… Ещё немного, и он окончательно сойдёт с ума. Спаси его, хаванец.

Девушка плакала. Она накрыла ладонью щёку Нуски и приблизилась так, что лекарь смог разглядеть подрагивающие на её ресницах слёзы. Кроткая и грустная улыбка играла на устах прекрасной девы.

— Этот ребёнок не должен был разделить мою участь. Этот ребёнок добр и сострадателен. Прошу, помоги ему.

Картина сменилась. И лекарь стремительно, как сахар, растворился в долгом сне.

* * *

Тел было слишком много. Так много, что Гирру давно прекратил считать их или различать лица своих мёртвых родственников.

«О, кажется, брат».

«А что здесь забыла она? Разве она не свихнулась сразу после своего ритуала совершеннолетия?»

«Ребёнок? Неважно. Я точно помню: он — сын отца. Подобные гнилые отродья не должны пачкать ногами пол, по которому ходит Она».

«Кажется, он участвовал в ритуале до меня. Надеюсь, ему действительно больно».

Гирру медленно переводил посох с одного на другого: множество мужчин, женщин и детей были связаны. Они плакали и что-то вопили, умоляя сохранить им жизнь. Она пожелала, чтобы их выстроили в ряд, — Гирру так и сделал. Она начала убивать их с правого края, а он — с левого. И ровно через каждые десять секунд в одно и то же мгновение на пол падало два бездыханных тела. Одно — с прожжённой насквозь грудиной, другое — располосованное до костей.

Обеденный зал медленно наполнялся ярким запахом крови. Крики и всхлипы стихали. Гирру старался не вслушиваться, старался не видеть лиц тех, кого убивает, но…

— Сын, — бесстрашно обратилась к нему женщина, горделиво вскинув голову. — Ты понимаешь, что вы творите?

Ритм уже сбился, потому Гирру ответил:

— Как и учили меня Герье, я жаден, бесстрашен, красив, силён и жесток. Разве вы не должны похвалить меня?

— За резню, которую ты устроил в собственном доме?! — Женщина привычно повысила голос на сына, даже не задумываясь о том, в каком положении находится.

— Это никоим образом не противоречит тем истинам, которым вы учили меня с детства, мать.

— Я не учила тебя поднимать оружие на тех, кто слабее! — не выдержала она. Лицо когда-то красивой женщины были испещрено морщинами, ожогами и следами пыток. Гирру в этот момент действительно не понимал, как она может защищать тех, кто сотворил с ней подобное.

— Герье изгнали Галана, потому что он был недостаточно силён и орудовал розой, изгнали Ольи, потому что она рожала слабых детей и понесла от фасидца. Герье продавали неспособных женщин в бордели. Герье вынудили вас понести ребёнка от вашего дяди, а затем породить меня.

— Но твой ребёнок!..

Прежде чем мать договорила, в её глотку вонзился клинок. Уже через секунду раздался взрыв — Гирру, подхватив её под пояс, отскочил к противоположной стене. А все, кого они не успели добить, разлетелись ошмётками по комнате.

— Брат, зачем ты слушал её? — наклонив голову набок, спросила сестра. — Тебе всё-таки жаль их? Тогда я…

— Нет, ты не будешь одна. Никогда. Я буду поддерживать тебя во всём, — заверил её Гирру. Но на его лице застыло вымученное и отстранённое выражение.

Девушка вздохнула. Покачала головой и обвела взглядом комнату. После, подавив смешок, широко улыбнулась.

— Братик. Мы — последние из Герье. Мы последние, понимаешь? Никто из них не сможет навредить нам, не сможет заставить или вынудить нас сделать что-то. Мы оказались сильнее, чем они все вместе взятые. Представляешь? Братик…

Гирру только кивнул, выдавив улыбку. Вглядываясь в ту кровавую кашу, что осталась от его матери, он выдал лишь один судорожный вздох. А затем развернулся и, даже не бросив взгляда на сестру, пошёл прочь.

В тот день поместье Герье вновь окрасилось красным. Как Она того и хотела.

* * *

Гирру был слишком слаб в те годы. И недостаточно предусмотрителен. Его заранее заковали в цепи и сутки держали в одной из подземных камер в ледяной воде, выжигая всю накопившуюся в теле дэ. Когда же его, с завязанными глазами и цепями на руках, силком выволокли из воды, он не был способен ни призвать оружие, ни сопротивляться.

Он ничего не видел. Но примерно угадывал, куда его ведут. Сердце от холода и страха бешено колотилось в груди. По пути Гирру несколько раз падал на колени и его рвало желчью. Его со смехом вновь поднимали на ноги, хлопали по плечам и весёлым тоном уговаривали:

— Не надо так волноваться!

— Ты только не подведи.

— Если ты не справишься, то её придётся продать в бордель, понимаешь…

— Кто ж знал, что самой сильной арценткой в семье окажется она?! Ни один ей не ровня!

— Вот же она svishe! Уже каждый попытался, а толку — ноль! Если арцент не будет сильнее, то и продолжения рода мы не дождёмся…

Гирру вдруг застыл. Лёд сковал ноги, сердце едва не остановилось. Они… они хотят… чтобы… чтобы он…

— Вы… Ч-что вы… Сделали… С ней… — сквозь плотно сжатые челюсти прошипел Гирру. Говорить он всё ещё не мог, потому что зубы стучали, а тело била дрожь. И с каждой секундой всё сильнее.

— Не волнуйся, сегодня ты будешь первым. Если уж и это не удастся, то придётся избавляться…

— Да, хотя так жаль. Данные же просто превосходные! Сильна, красива, м-м…

Вверх по лестнице Гирру уже волокли. Он отказывался идти. Он не желал идти. Он понимал, что выбора нет, что, возможно, всё быстро закончится и необходимо воспринимать это как обычную процедуру, но…

«Она поймёт. Она всё поймёт. Она поймёт. Поймёт. Поймёт. Поймёт…»

–…поймёт, — шёпотом пробормотал он, а затем его впихнули в комнату.

Когда кругом собрались потомки семьи Ариера, а также его собственные братья, дяди и отец, Гирру уже содрогался всем телом. От страха его сознание помутилось — он успевал лишь отпихивать плечами всех, кто касался его, в редких, но необузданных вспышках гнева он начинал искрить, призывая на помощь крупицы дэ, а заодно вгрызался в руки и ноги каждого, кто приближался к нему. И рычал, рычал, как животное, брызжа слюной. Но глаза его всё ещё оставались завязанными, но он уже чувствовал… Она. Она здесь.

— И что же будем делать? Афродизиак?..

— Нет-нет. Он уменьшит наши шансы на успех. Да и… Ты же знаешь, как сильно он привязан к любимой сестрёнке.

— О-о. Ты думаешь, что Гирру…?

— Ну конечно. Все мужчины в Герье одинаковы. Не то что с женщиной, даже с хорошенькой фигуристой коровой…

— Только не снова! Не хочу это слушать!

— Да не так и плохо…

— Заткнись! Давай лучше решим, что делать с ним. Думаешь, стоит сначала попробовать нам, а потом…

— Нет.

Холодный женский голос прервал разговоры. Послышалось шуршание лёгких одежд, несколько отчётливых шагов — и ледяная рука коснулась щеки Гирру, отодвигая спутанную, волнистую прядь, упавшую ему на лицо.

— Я хочу, чтобы это был он. Гирру, ты сделаешь это для меня? Это ведь просто процедура, верно?

Гирру мог игнорировать множество других голосов. Мог пропускать их слова мимо ушей, отказывать им, противиться. Но… не Её просьбе.

— Сестра, сестра… — взмолился он, роняя голову и утыкаясь лбом ровно ей в ступню. — Быть может, есть другой…

— Гирру, если тебе тяжело сделать это ради меня, то давай остановимся. И ещё десять ночей подряд эти мужчины будут приходить и…

Гирру сглотнул. И молча несколько раз кивнул, насилу поднимаясь на непослушных ногах.

Когда его, связанного, толкнули на кровать, страх отступил. И когда маленькие холодные руки стянули с него нижние одежды, он уже чувствовал лёгкий жар.

— Гирру, ты…

— Нет.

— Но ты уже…

— Нет!

— Тогда я сниму с тебя повязку, чтобы ты посмотрел на меня.

Гирру так неистово тряс головой, сопротивляясь, что перед глазами засверкали звёзды. Но сестра всё равно рывком стащила повязку с его лица.

Он решил не смотреть. Решил так и сидеть, закрыв глаза, но… вновь услышав Её голос, уставился во все глаза сначала на лицо с раскрасневшимися губами. Затем — на тонкую медную шею. Взгляд скользил всё ниже и ниже, разглядывая безупречный силуэт в прозрачных одеяниях. Дыхание становилось всё чаще.

Можно обмануть взглядом, можно обмануть словом. Но тело неспособно врать.

— Ничего, брат, зато это будет быстро. Просто посиди…

Но Гирру уже слышал в Её тоне разочарование и боль.

Он — такой же, как и они. Он — такой же ублюдок и отброс. Он не заслуживает того, чтобы разделить с ней вечность. Он должен исчезнуть.

Даже заливаясь слезами, Гирру понимал, что ситуация не меняется. Даже мучая себя мыслями, обзывая всеми словами на свете и прокусывая до крови язык, губы, щёки, он не мог унять жар, медленно захватывающий его с головы до ног. Гирру перевернули на спину, и всё продолжилось без его прямого участия.

Каждое касание обжигало. Тёплое прерывистое дыхание у уха было подобно самой страшной муке. Никогда в жизни Гирру не страдал так. Никогда ему не было настолько больно.

Он предал единственного, кого должен был защищать. Он предал Её.

И теперь Она знает о его отвратительных, до безумия мерзких мечтах и желаниях, о которых нельзя поведать даже духам… Знают Она и они все. Смотрят, смеются и понимают, что он…

Мечтал об этом.

* * *

— Ты опять пьёшь эту пакость? Зачем? Сделанного не воротишь, брат.

Она появилась внезапно. Просто выскочила из-за спины и со смехом выхватила чашу у Гирру из рук. Он качнул головой, но с покладистой улыбкой повиновался.

Поместье пришло в запустение. Редкие кусты разрослись, по земле пошли трещины, а фасад дома начал медленно осыпаться из-за ярких и безжалостных лучей звезды.

Гирру сидел за маленьким пыльным столиком на заднем дворе и просто смотрел перед собой, распивая вино. Но в одно мгновение всё изменилось: его мысли всколыхнулись, а чувства ожили. Тупая боль в груди распространилась по всему телу, и теперь Гирру ощущал себя одним целым комком, полным бесконечной ненависти к самому себе.

Сестра держала на руках маленький свёрток. То, что Гирру ненавидел больше себя. То, на что не был в силах смотреть.

Вот оно — доказательство его предательства. Шрам.

— Гирру, — позвала она.

— Гирру? — переспросил он.

Сестра мотнула головой и вздохнула.

— Приходи в сад. Мы будем ждать тебя, — бросила она, а затем развернулась и быстрым шагом пошла обратно.

Гирру ощутил это как закат: словно звезда, на секунду осветившая его макушку, вновь зашла за горизонт, и наступила полная тьма. И он ещё некоторое время сидел, смотря на опустевшую столешницу. Почему Она забрала лекарство? Разве он не обязан пить его? Разве это — не его наказание?

Так прошло несколько минут или час. Но затем Гирру вспомнил, что его звала Она. И тогда он поднялся на исхудавших ногах и побрёл вперёд. Лёгкий притягательный аромат вёл его, как слепого, в нужную сторону. Сестра давно не жила в отмеченном кровью поместье — она переселилась в стеклянную пристройку, где взращивала сотни видов растений.

Но каждый раз, как Гирру оказывался там, он не понимал: разве Она не желала, чтобы мир был красным? Разве он не помог ей окрасить каждую комнату дворца в этот цвет? Тогда почему Она пожелала переселиться в оранжерею, поросшую зелёным?

Гирру помнил свои обещания, Гирру исполнял их. И не мог понять, почему Она постоянно ходила в белом, почему окружала себя зелёным и почему… Почему ЭТО всё ещё живо и всё время находилось рядом с ней.

Две огромные стеклянные двери. Посреди застывшей в своей неизменности пустыни под стеклянным куполом цвёл прекрасный сад: некоторые из сотен растений упирались широкими листьями в прозрачную крышу. Другие бурно цвели, осыпая всё яркими красками и невыносимо сладким, насыщенным ароматом. Гирру задыхался здесь. Только делая шаг через порог, он желал скорее унести ноги и вновь скрыться во дворце, где уже несколько месяцев гнили трупы родителей, сестёр и братьев.

Иногда Гирру так и делал. Приходил и ложился среди них. Закрывал глаза и представлял, что был одним из тех плачущих в шеренге, а затем Она… Она забрала его жизнь. Гирру часто грезил, плакал, улыбался и засыпал только с мыслями об этом.

— Брат?

Она снова позвала его. К Гирру обратилась прекрасная женщина. На вид ей было около двадцати лет. Она сидела в кресле-качалке и, медленно покачиваясь, продолжала держать на руках этот ворочающийся, изредка попискивающий свёрток, который Гирру пытался игнорировать. Прекрасные пышные волосы сестры были распущены и спадали вниз, прикрывая запавшие щёки. Кожа и глаза цвета меди блестели в лучах дневной звезды. Белое лёгкое платье подчёркивало тонкую талию и пышную грудь. Она прекрасна, но и ужасна… Ужасна своим сходством с Гирру. Но он так давно не смотрел в зеркало, что и вовсе позабыл, как выглядит сам.

А был ли он вообще? Может, он лишь выдумка? Или дух давно мёртвого бравого воина, влюблённого в Неё?

— Брат, подойди.

Гирру потряс головой. И только тогда сдвинулся с места. Широкие, гладкие листья и травы лизали щиколотки и лицо, но он медленно пробирался через дебри к голосу, что звал его. Ведь только его он не мог игнорировать. Ведь только его был способен услышать в абсолютной тишине.

Она улыбнулась, когда он подошёл. Гирру это обрадовало — всё-таки он ещё способен осчастливить Её. Это замечательно. Значит, ещё имеет смысл продолжать… продолжать что?

Сестра схватила его за грязную рубаху и заставила склониться ближе — Гирру лишь успел испугаться, что Она может запачкаться.

— Брат, я хочу, чтобы ты воспользовался своим навыком, — прошептала она прямо ему на ухо. И Гирру вздрогнул. И поблагодарил небосвод за то, что он уже который месяц принимает лекарство.

— Сестра… Кого я должен убить? — спокойно поинтересовался Гирру. Он был искренне рад, что наконец, спустя столь долгое время, пригодился.

— Брат, я хочу посмотреть, как тлеют мои цветы. Они надоели мне. Подожги их.

Гирру нахмурился.

— Но… Разве они тогда не сгорят? — неуверенно уточнил он. Ему всё это время казалось, что сестра взращивает сад с искренней любовью. Разве так необходимо избавляться от него?

— Я хочу на это посмотреть. Возьми Ванери, выйди и используй навык на оранжерее.

Шёпот раздавался прямо в голове. Он призывал его, нет, заставлял повиноваться. Разве можно отказать? Разве можно сказать «нет»?

И всё же Гирру вновь переспросил:

— Ты уверена? Ты выйдешь через задний ход?

— Всё так. Хочу хорошенько рассмотреть твой огонь, Гирру.

— Гирру?

— Да, брат.

Гирру помотал головой и вздохнул. Приняв из рук сестры свёрток, он изо всех сил продолжал игнорировать это существо.

— Хорошо, я понял. Я сделаю так, как ты просишь.

— Спасибо, — коротко отозвалась она и уже во второй раз спустя столько месяцев улыбнулась. Это заставило Гирру испытать невообразимое счастье — он и сам не понял, как улыбнулся в ответ.

— Брат, хочешь ли ты что-то в обмен?

— Что-то? — уточнил он.

— Хочешь ли ты, чтобы я что-то сделала для тебя?

Гирру растерялся так, что чуть не выронил из рук сверток. Но, припомнив наказ сестры, лишь прижал его крепче к груди.

— Я не понимаю, — беспомощно сказал он.

Сестра вздохнула. А затем вскинула голову, провела пальцами по щеке Гирру и коснулась губами его губ.

Это был первый поцелуй, который Гирру получил за свою жизнь. Он вновь растерялся, да так сильно, что опустил руки. Но сестра успела подхватить свёрток, а затем настойчиво сунула его обратно.

— Брат, иди же. Сколько я могу ждать? Разве ты не обещал окрасить в красный всё, что я ни пожелаю?

Гирру кивнул. Не в силах сдержать радостной улыбки, он быстрым шагом покинул оранжерею. Встав возле стеклянных, распахнутых дверей, он поднял посох. К сожалению, вторая рука была занята этим раздражающим свёртком, который начал издавать какие-то неприятные звуки, но Гирру всё равно ничего не слышал. Он вновь оглох и ослеп. Её рядом нет — значит, вокруг пустота.

Свёрток всё не замолкал. По какой-то причине голос этого существа пробивал даже глухоту Гирру — он не мог пропускать этот шум мимо ушей. Невыносимо.

Хмурясь и морщась, он поспешил поскорее вскинуть посох выше: внутри стеклянного купола образовался второй купол. Жар, что шёл от звезды, стал медленно стекаться в одну точку. Воздух задрожал, аромат стал резче, а крупные зелёные листья поникли, не выдержав духоты.

Медленно, лист за листом, сад начал возгораться. Цветы осыпа́лись, занимались огнём, но продолжали гореть. Пышущий жаром вихрь вылетел из оранжереи — и Гирру едва не обжёг лёгкие, прижимая к груди, спасая то, что было ему доверено.

Дикий. Необузданный. Невыносимый аромат и смрад цветочной пыльцы и пламени. Он поглощал, он нанизывал сознание на остриё, не выпуская из своих цепких лап. Гирру вдыхал полной грудью это неистовство — огонь и цветение. Две стихии, не имеющие ничего схожего, два противоположных цвета и запаха, два несовместимых начала сошлись в танце, похитив все мысли Гирру без остатка.

Заворожённый, он смотрел, как лопаются стёкла. Как, осыпаясь, летят наземь сгоревшие стволы. И как до его лица, обжигая, долетают резко пахнущие лепестки жёлтых, белых, синих и красных соцветий.

Невыносимо… красиво. Невыносимо больно.

Дыхание в груди спёрло. Свёрток в руках зашевелился, прибавляя звук. «Оно» кричало. Плакало, словно звало кого-то.

Гирру медленно опустил взгляд и недоумённо уставился на маленькое уродливое лицо.

— Кто ты? — неуверенным тоном поинтересовался он, поворачиваясь спиной к разрастающемуся пламени. — Нет, нет, подожди… — вдруг перебил он сам себя, схватившись за голову одной рукой. — А кто… я?

Гирру вскинул бровь. А затем вдруг услышал за спиной громкий взрыв. Осколки врезались в спину — Гирру пришлось присесть, пряча в руках то… То, что было нужно сохранить?

Обернувшись, он увидел только красно-чёрное марево. Оно напомнило ему что-то очень давнее, но приятное… И тогда он вновь улыбнулся.

Внезапно взгляд натолкнулся на маленький, странно блестящий предмет, брошенный на землю.

— Клинок?.. — безучастно проговорил Гирру и поднял блестящее лезвие. Кажется, его принесло сюда взрывом. Осколок оранжереи?

«Надо будет узнать, нужен ли он Ей», — вдруг решил Гирру, а затем прижал лезвие к груди. Оно медленно и болезненно проткнуло его, но, не успев достигнуть сердца, лишь вспоров грудь, потонуло в глубине тела.

Ощутив на секунду невыносимую боль, Гирру задрожал. На лице выступили слёзы, но он только мотнул головой.

Нет-нет. Ему нельзя плакать.

Отчего так больно, бездна подери?!

Почему его словно раздирает на части?!

Что за удушающая боль, не знающая ни конца, ни края?

Гирру вздохнул. Подняв голову, он увидел дым. Густой, чёрно-красный, он поднимался всё выше и выше к небесам, затмевая их.

Свёрток в руках дёргался, крича. Небеса горели. Цветы, охваченные пламенем, обжигали спину, а удушающий смрад дышал в лёгкие.

— Надо уходить, Ванери… Ванери, верно? — на всякий случай переспросил Гирру, но, слыша в ответ лишь плач, поспешил подняться с колен. А затем, шатаясь, покинул выжженную до пепла местность. И скрылся во дворце, похожем на пирамиду, надеясь, что теперь окрасил в красный… Окрасил всё, что Она желала. И сделал всё, что Она хотела.

* * *

— Эй, Гирру, что это? — спросила маленькая девочка. Она сидела на широких перилах балкона и покачивала ногами, смотря вдаль, на покрасневшее небо.

— Затмение светил, — тут же отозвался мальчишка и тоже ловко взобрался на перила, усаживаясь рядом. Его неуверенный взгляд сначала обратился к сестре, а затем он протянул руку и накрыл её ладонь своей.

— Гирру, так красиво… Может ли весь мир стать таким? — с восхищением проговорила она и тут же сжала потную ладошку в ответ.

Мальчик смутился, но затем перевёл взгляд на алеющие небеса. Город, равнины и пески, каждый дом окрасился красным. Не осталось ни одного светлого участка, словно мир в одно мгновение оказался перемазан кровью. Будто на континент опустилось красное море, будто все, кроме них двоих, умерли, а кровь погибших теперь освещала мир вместо звёзд.

— Если ты пожелаешь, мы сделаем его таким, — спокойно ответил мальчик, но улыбнуться не смог. Взрослые давно укрылись в подземелье, забившись в угол, страшась конца мира. И ему тоже не очень-то нравились эти перемены, но если того хочет Она…

— Братишка, а братишка? Они изгнали Галана и вынудили его пойти на войну. Дядя Галан слаб, а его оружие — это роза. Разве сможет он выжить? Они убили его, Гирру. Как думаешь, мы должны убить их в ответ? — с тёплой улыбкой девочка вновь обратилась к мальчику. В ярком красном цвете её выражение лица выглядело пугающе, но Гирру и не подумал испугаться. Ему нравилось всё.

— Если сестра пожелает, то я помогу ей. Не все мужчины укрылись в подземелье. Кому ты хочешь отомстить?

— Другому дяде, Онро. Он больше всех…

–…хотел участвовать в твоём ритуале совершеннолетия, — закончил Гирру. И в этот момент на лице мальчика лет десяти отразилась поистине кровожадная гримаса. Он оскалился, а кровавые в свете единственной оставшейся звезды глаза блеснули неукротимой ненавистью.

Не дожидаясь дальнейших указаний, он спустился на балкон, а затем подал руку девочке, что была выше и старше. Стоило ей опереться на поданную ладонь, как Гирру подхватил её под пояс и, как самую настоящую даму, медленно опустил на пол. Её длинное пышное платье всколыхнулось, а локоны пышной копной легли на плечи.

Несколько секунд они просто стояли в обнимку и смотрели друг другу в глаза.

Одинаковые, как зеркальные отражения. Но в глазах одной было волнение и радость, а в глазах другого — уверенность и желание защитить любой ценой.

Бегом они спустились на этаж ниже. Продолжая держаться за руки, мальчик оголил посох, а девочка — короткий клинок. В необычных кровавых красках всё выглядело совершенно иначе, но Гирру быстро отыскал спальню Онро.

Мужчина в это время стоял подле окна и грыз ногти. Резко обернувшись на вошедших, он вскрикнул.

— Бездновы отродья! Уходите! Отродья!!!

Его истеричный вопль ещё несколько секунд звенел, наполняя собой весь дворец, а затем прервался. Посох синим залпом пронзил грудину, а клинок вошёл ровно в глотку. Девочка хохотала, вынимая клинок и погружая его вновь и вновь в плоть медленно сползающего по стене мужчины. Голубые в свете затмения пятна крови испачкали дорогие узорчатые обои.

Гирру стоял и смотрел, как его сестра расправляется с уже бездыханным телом, кромсая его на кусочки, отрубая руку, а затем снимая скальп с головы дяди. Скрыв невольно пробежавшую по телу дрожь, он заставил себя смотреть, но не на тело, а на искаженное радостным безумием лицо сестры. Ярко-красные одежды уже насквозь промокли от голубой жижи, но она продолжала вонзать оружие, превращая тело мужчины в груду мяса.

— Гирру.

Девочка внезапно остановилась. Поднялась и встала напротив мальчика. Резко налетев на него с крепкими объятиями, она провела руками по спине, оставляя длинный синий след.

— Да?

— Ты ведь поможешь мне, Гирру? Поможешь избавиться от Герье?

— Да. Помогу.

Гирру заставил себя улыбнуться, но, попытавшись обнять сестру в ответ, понял, что не может даже шелохнуться. Посох рассыпался на частицы дэ в его руках, как и решимость в сердце, но… Подняв взгляд на прекрасное лицо сестры, на котором наконец-то можно было прочесть покой, он вымученно улыбнулся.

— Я сделаю всё, о чём ты попросишь. Абсолютно всё. И неважно, чем это обернётся для нас. В отличие от других… я всегда буду только на твоей стороне, Жери.