Как Димка за права человека боролся

Дмитрий Юрьевич Суслин, 2006

Герои этой повести уже известны читателю. Это все те же братья Коржики. Лешка и Димка – главные действующие лица из книги веселых рассказов «Валентинка». Только вот в этот раз разрассказывает не Димка, а Лешка. И рассказ этот не очень-то и веселый. В семье Коржиков произошло большое несчастье. Димка закончил первую четверть с двойкой по русскому языку, и мама его наказала ремнем. Димка решил выяснить, можно ли бить детей, и соседская девочка Вика, дала ему почитать книгу о правах человека. Из нее и узнал Димка Коржик, что взрослые не имеют право наказывать детей ремнем. А еще он узнал, что каждый ребенок имеет право на заботу родителей. И решил Димка, что раз родители не знают, что у него есть права ребенка, то надо их с ними познакомить. Особенно папу, который не только не живет с сыновьями, но и вообще совершенно не заботится о них, словно он и не отец вовсе. Осталось только узнать, где он живет, зайти к нему и показать конвенцию «О правах ребенка». Неужели после этого папа не изменит своего мнения?

3

Катя знает все

Утром мама на работу не пошла. Сказала, что до обеда будет с нами. Это, значит, что она за Димкой наблюдать будет. Так всегда после приступа бывает.

А чего за ним наблюдать? Он такой, как будто ничего ночью и не случилось. Как проснулся, сразу за свой мобильник и давай играть.

— Мам, — заныл я, — мы гулять сегодня пойдем?

— Щас! — в голосе у мамы возмущение. — Прямо без еды и без одежды. В трусах и майках, да? Идите, ради бога.

— Ну, мам, а после завтрака? У нас же каникулы.

— У вас каникулы? — мама сделала круглые глаза. Димка сразу сделал вид, что ничего не слышит и не видит, кроме своей игры, хотя на самом деле он очень даже внимательно слушает. — Я не ослышалась?

— Каникулы, — сказал я. А чего мне было бояться? Я ведь двойку за четверть не получал.

— Никаких гулять, — отрезала мама. — Будете все каникулы заниматься русским языком.

— А меня за что? — закричал я. — Я ведь не двоечник!

Димка молча, показал мне кулак.

— Вы должны отвечать друг за друга, — устало сказала мама. — Так должно быть всегда. У вас кроме друг друга никого нет.

Она так часто говорит.

Затем мама достала фонендоскоп, поставила нам градусники, смерила давление. Мы были вполне здоровы. Даже Димка. Потом мы завтракали, а после завтрака мама долго работала за компьютером, а Димка писал упражнения по русскому языку. Вот так, у людей каникулы, а мой брат должен сидеть и делать эти дурацкие упражнения. А я теперь тоже словно наказан, потому что ни телевизор включить, ни радио, и компьютер занят. Играть мне теперь не с кем, потому что брат мой занимается. Даже на мобильнике поиграть нельзя, потому что звук надо отключать. А что за игра без звука? Я чуть с ума не сошел, пока Димка писал. Этот час мне показался вечностью. А потом мама проверила у Димы работу, все там перечеркнула, отругала его, по голове ему настучала и велела все переписать заново. Я чуть не взвыл. Да что это такое делается?

А Димка ничего говорить не стал. Гордо сел и стал писать. Тут я не выдержал и стал ныть:

— А мне что делать? Я больше не могу тихо сидеть. Я играть хочу.

А мама на меня наорала:

— Займись чем-нибудь! Книжку почитай!

— Не хочу я читать! Я гулять хочу.

— Одевайся и иди.

— Я без Димы не пойду.

— Дима сегодня гулять не пойдет! Он болеет.

— Значит, и я не пойду.

— Значит, не пойдешь!

Вот и весь разговор. Но я не сдавался:

— Я играть хочу! С Димой. Пусть он потом напишет!

Тут мама по-настоящему разозлилась. Лицо у нее потемнело. Глаза сузились.

— Лешка, ты у меня сейчас тоже ремня получишь!

Но я тоже разозлился:

— Ну и получу! Подумаешь! Давай, выпори меня, как Димку вчера! Ремнем!

Мама вздрогнула и жалобно так Димке говорит:

— Дима, что ты молчишь? Он же твой брат. Ты должен на него влияние оказывать.

Димка посмотрел на меня, потом на маму, вздохнул и пошел в чулан, затем пришел с моим баяном и сунул мне его в руки.

— Пусть играет. Мне это не мешает, — сказал Димка и так на меня посмотрел, что мне сразу спорить расхотелось, хотя сейчас меньше всего на свете мне хотелось играть на баяне.

— Точно, — обрадовалась мама. — Теперь все заняты. Никто без дела не сидит. Только ты, Леха, иди на кухню играть.

Мне ничего не осталось делать, как поплестись на кухню и играть на баяне.

Так прошел еще час, мама печатала, Димка писал, я играл на баяне. Сначала я играл нарочно плохо и громко, потом мне это надоело, и я стал нормально играть.

Потом мы пообедали, мама собралась и ушла. Наконец-то мы остались одни.

— Давай играть, — подскочил я к брату. — Во что будем?

— Не хочу, — угрюмо ответил Димка. — Устал я.

Вот те раз! Я его столько ждал, а он теперь играть не хочет. Безобразие.

— А что тогда будем делать?

— Ничего.

— Это почему?

— Мне подумать надо.

— О чем ты будешь думать?

— О своем.

— А мне что тогда делать?

— Делай, что хочешь.

Тут мне совсем обидно стало. Да что это такое получается? Я тут его ждал, ждал, чуть с ума не сошел от безделья, а он? А он играть не хочет.

— Дим, ну чего ты, в самом деле? Мне же скучно!

— Леха, ты без меня что, ничем заняться не можешь?

— Не могу. Давай, играть.

Все-таки я его уломал. И мы стали играть в наши любимые игры. В настольный хоккей, в баскетбол, сражались на шпагах. И все же Димка был не такой, как обычно. Все-таки двойки вредно получать. Вот они проклятые, что с человеком делают. Был человек, веселый, добрый, а тут не мальчик, а какая-то тряпка. Все игры проиграл, мне даже неинтересно стало. Пришлось нам телевизор включить и мультфильмы смотреть. Гляжу, а он и мультики плохо смотрит, о чем-то своем думает. Мне сразу тоже неинтересно стало.

— Может, видик посмотрим? — предложил я. — Давай Шрека?

— Давай, — вяло согласился Димка, а ведь это его любимый фильм.

Поставил я кассету, а он не смеется. Серьезно смотрит, даже над ослом не хохочет. Я совсем расстроился. Вчера у нас день был жуткий, а сегодня не лучше.

— Дим, ты теперь всегда такой будешь? — спросил я.

— Какой такой? — удивился он.

— Не веселый, — говорю.

— А чего веселиться? Я ведь теперь не человек. Я двоечник. Нам, двоечникам веселиться не положено. Не имеем таких прав.

Опять права какие-то. Вчера он о них твердил.

— Я маму попрошу, она тебе купит эти права, — сказал я.

Тут Димка первый раз за день улыбнулся.

— Эх, Леха, Леха, — говорит, — ничего ты не понимаешь.

— Так объясни, — говорю.

— Не могу. Я сам не все знаю.

Тут я вспомнил, что он про какую-то девчонку говорил.

— Пойдем тогда узнаем, прямо сейчас у той старшеклассницы, про которую ты рассказывал.

— Нам же нельзя из дома выходить.

— Так она же в нашем доме живет. Ты сам говорил. Если мы к ней пойдем, то и получится, что мы из дома и не вышли. Она не в нашем подъезде живет?

— Нет, она в соседнем подъезде.

— Вот видишь, — обрадовался я. — Соседний подъезд, это же почти наш. Когда мама идет к тете Вере, она даже пальто зимой не одевает. Значит, получается, что и мы не выйдем из дома, потому что соседний подъезд не считается.

Димка посмотрел на меня и вдруг просветлел, глаза у него сразу прозрачными стали.

— А ведь верно, — говорит. — Пошли к ней.

Мы быстро собрались, и побежали в соседний подъезд. Мы очень торопились, потому что боялись передумать и хотели быстрее все сделать, пока наша смелость не пропала. Вбежали мы в соседний подъезд, и я спросил:

— А в какой она квартире живет?

Димка растерянно закрутил головой:

— Ты думаешь, я знаю?

— Что же нам, во все квартиры звонить? Тут знаешь, их сколько?

Наш дом большой, целых двенадцать этажей, на каждом этаже по четыре квартиры, это столько квартир получится!

— Что же делать?

Смотрю, а Димка опять неживой становится. Тут я испугался и сразу придумал, что нам делать.

— Пойдем, — говорю, — к Катьке Лемминг. Она всегда все про всех знает.

— Точно, она все знает, — обрадовался Димка.

И мы побежали на четвертый этаж.

Катька, это наша подружка. Вернее моя. Да, моя, потому что я ее с детского сада знаю. Мы в одну группу ходили. В общем, так, я даже на ней жениться собираюсь. Уже давно. Целых четыре года. Раньше я всем об этом говорил, что Катя моя невеста. Сейчас стесняюсь, но это не значит, что я передумал. Ничуть.

Правда в последнее время Катя себя как-то странно ведет. Когда мы встречаемся, она больше с Димкой играет, чем со мной. Мне это обидно. Я начинаю злиться, а ей хоть бы что. Девчонки они такие. Непостоянные. Не то что, я. В общем, я стараюсь с Катей встречаться, когда брата рядом нет. Это редко бывает, поэтому и с Катей я играю не часто. Жаль что она из другого класса. То ли дело в садике было! Разлучила нас жестокая жизнь.

Теперь ради брата я даже решил пожертвовать собой, то есть не собой конечно, а Катей.

Добежали мы до Катиной квартиры и стали звонить.

— Кто там? — прозвучал голос за дверью.

Мы облегченно вздохнули. Какое счастье, что она дома! Ее на каникулы очень часто к бабушке отправляют на житье. Так, что нам повезло.

— Катя, открывай! Это мы, Коржики! — закричал я.

Это мы между собой ее только Катькой называем, а при встрече только Катей. Попробуй ей скажи «Катька», она так фыркнет, да еще и скажет: «Какая я тебе Катька? Катьки все в деревне. Там коров так называют. А я Катя, понял, дурак?». Такая вот она моя Катя. А Коржики, это мы с Димкой. Такое у нас прозвище. Это потому что у нас фамилия такая Коржик. Да, такая вот веселая и редкая фамилия. Меня когда в школе к доске вызывают, сразу все улыбаться начинают. И я тоже. Мне моя фамилия нравится. Вкусная у нас с братом фамилия. Коржик, это ведь тебе не борщ и даже не салат. Коржик это коржик.

Катя открыла и удивилась:

— Привет, вы это чего? Ой, Дима, а ты правда двойку за четверть получил?

Димка не стал ломаться или врать, только головой мотнул. И правильно сделал. Чего тут такого?

Катя открыла глаза от ужаса:

— Кошмар. И что с тобой сделали дома?

Вот этот вопрос мне уже не понравился:

— Тебе, — говорю, — какое дело? Отругали и все! Ты нам лучше скажи, ты знаешь, в какой квартире девчонка из десятого класса живет?

— Какая такая девчонка?

— Тебе же сказали, из десятого класса.

— А у нас в подъезде таких не мало. Кстати, вы заходите, мальчики, чего в дверях стоите. Это неприлично.

Мы у Кати дома сто раз были. Ничего страшного. Мы зашли, но раздеваться не стали. Некогда.

— Давай, говори, — сказал я.

— А кто вам нужен? Вы мне хотя бы ее опишите? А зачем вам она? — Катя от любопытства даже покраснела. И не сводит глаз с Димки. Мне это не понравилось. Вот ведь, теперь она в него в двоечника еще больше влюбится. Некоторые девчонки, я слышал, очень любят хулиганов и двоечников.

— Давай, говори, — это я уже Димке говорю. — Как она выглядит, твоя десятиклассница.

Димка слегка смутился, а потом стал вспоминать:

— В общем, она такая, большая. Взрослая.

— Они все такие! — засмеялась Катя. — Ты что-то особенное говори. В чем она ходит? Какая у нее сумка?

— Ты думаешь, я знаю, в чем она ходит, и какая у нее сумка? — разозлился Дима. — Мне больше делать нечего, чем такие глупости помнить? Она кудрявая и полненькая слегка. В общем… красивая. Да. И улыбается всегда.

Катя задумалась.

— Кажется, я знаю, о ком вы говорите, — сказала она. — А зачем она вам?

— Тебе, какое дело? — возмутился я. — Сказано, что ищем ее и все тут.

— Тогда я ничего не скажу, — отрезала Катя. Все-таки девчонки вредный народ. Даже противный.

Тут слово взял Дима.

— Она к нам в класс приходила, — сказал он, — очень интересно рассказывала, но я не все понял, а теперь мне надо у нее спросить.

Катя посмотрела на моего брата и кивнула:

— Поняла. Она к нам тоже приходила. Про права человека рассказывала. Тебя это интересует?

— О, точно, — обрадовался Димка, — права человека. А я все никак вспомнить не мог, что там за права такие.

Я смотрел на них и не мог понять, о чем они говорят. Права человека какие-то. Вот у дяди Саши, маминого брата есть водительские права. Это чтобы машину водить. Это я понимаю. А что за права человека? Наверно тоже что-то вроде паспорта.

— Так, где она живет? — спросил Дима. — Ты скажешь?

— На десятом этаже в такой же квартире, как и моя, — стала объяснять Катя. — Или на девятом. Нет, точно, на десятом.