Малабарские вдовы

Суджата Масси, 2018

Первин Мистри только что присоединилась к юридической фирме своего отца, став одной из первых женщин-юристов в Индии. Адвокатская контора Мистри должна исполнить волю мистера Омара Фарида, богатого предпринимателя, у которого остались три вдовы. Изучая документы, Первин замечает нечто странное: все три жены передали свое наследство на благотворительность. Причем одна из вдов подписала документы крестиком, а значит, она, вероятно, даже не умеет читать. Первин проводит расследование и понимает, что ее подозрения были верны: дело о наследстве внезапно перерастает в дело об убийстве. Теперь она обязана выяснить, что на самом деле произошло на Малабарском холме…

1916

4. Последнее занятие

Бомбей, август 1916 года

Первин опаздывала и, поспешно входя в здание Государственной юридической школы, тихо молилась, чтобы ее не заметили. Въезд на Брюс-стрит, где нужно было высадить отца, перекрыла какая-то телега. Из-за задержки Первин оказалась в колледже Эльфинстон вскоре после девяти — оставалось уповать на то, что преподаватель еще не в аудитории.

Хотя фамилия Мистри находилась в середине алфавитного списка, лектор дал Первин место в заднем ряду, явно подчеркнув, что она «на особом положении» и не получит диплома юриста. Сегодня это было как раз кстати — удастся войти достаточно незаметно. Но, едва усевшись, она с ужасом поняла, как что-то холодное просачивается сквозь ткань сари.

Неужели опять? Вот ужас!

В первый раз ложбинку в деревянном сиденье заполнили водой. В другой раз — черным кофе: по счастью, она заметила и так туда и не села. А на сей раз проверять оказалось некогда. Что это за жидкость, она узнает только после окончания лекции, когда доберется до безопасного убежища — дамской уборной. На сей раз было не только мокро, но еще и липко. Зловещий знак, как и кривые ухмылки на лицах соседей-студентов.

Когда в первом семестре Первин жаловалась Камелии Мистри на шутки однокурсников, та приходила в ужас.

— Расскажи преподавателям! Это же совершенно недопустимо.

Первин объяснила, что рассказывать бессмысленно.

— Преподаватели и сами не больно-то рады видеть меня в аудитории, так что это не поможет. А однокурсники, узнав, что я нажаловалась, будут только сильнее надо мной издеваться.

Впрочем, и без этого жизнь становилась все тяжелее. Две недели назад в «Таймс оф Индия» были опубликованы результаты экзаменов, и Первин Мистри оказалась на второй строке в списке первокурсников — кандидатов на звание бакалавра юридических наук.

Устроили семейный праздник, Джон испек ее любимый кремовый десерт лаган-ну, папа открыл три бутылки «Перье-Жуэ». В дом весь день и весь вечер заглядывали соседи, лакомились сладостями, приносили поздравления.

А вот ее соученики совсем не обрадовались.

Когда в следующий раз она по рядам передала проктору свое сочинение, до преподавателя оно так и не дошло и он поставил ей «неудовлетворительно». Как-то днем некий джентльмен, якобы из учебного отдела, позвонил им на домашний номер и оставил сообщение: завтрашнее занятие неожиданно отменили. Первин заподозрила неладное, решила проверить — и попала на свое место как раз к самому началу проверочной работы.

Сегодняшнее отмщение однокурсников явно оказалось сладким — если судить по веренице муравьев, поднимавшихся по ножке стула. Первин с трудом разбирала, что говорит профессор Адакар: сидела и смотрела прямо перед собой. И в голове у нее слова, которые он писал на доске, — что-то там о праве на судебное разбирательство — замещались проклятыми словами, которые один из студентов на первой неделе прошипел ей в ухо:

— Ты не имеешь права здесь находиться! Всем нам будущее испортишь.

Он обозвал ее строптивой интриганкой. Как будто это она пыталась превратить чью-то жизнь в ад, а не эти несчастные паршивцы.

— Тамариндовый чатни, — произнесла Гюльназ, морща нос над шелковым сари, который держала сантиметрах в десяти от носа. — Эти свиньи, похоже, притащили его из столовой в своей общаге.

— Точно тамариндовый? — Первин, в блузке и нижней юбке, стояла в дамском салоне школы. Во время перерывов студенткам полагалось находиться только здесь. Гюльназ Банкер и Хема Патель дружно взялись за ее сари и с помощью мыла и воды, принесенных из уборной, бились с пятнами не на жизнь, а на смерть.

Хема бросила на Первин сочувственный взгляд.

— Мы вот всё думаем: чего бы тебе, как и нам, не заняться литературой? Нас все-таки четыре девушки в одной группе. Мужчины ни одну не рискуют обидеть, зная, что на ее защиту встанут все остальные.

— Я не могу сменить специализацию. Отец хочет, чтобы я стала первой женщиной-поверенным в Бомбее.

Гюльназ, учившаяся на курс старше, но сохранившая прелесть розового бутона и миниатюрность форм, что делало ее на вид моложе, заговорила мягким голосом:

— Первин, ты же у нас решительная. Может, ответишь им, как они того заслужили? Наверняка же ты мечтаешь настучать им по их дурным головам, как настучала в школе Эстер Ваче.

— Это было восемь лет назад, и она насыпала песка мне в тарелку! — Первин раздосадовало, что Гюльназ об этом помнит. — Я из такого уже выросла. Стараюсь по мере возможности смотреть в тетрадку, хотя преподавателю в результате кажется, что я его не слушаю. А все остальные смеются — и это так ужасно!

Первин почувствовала, как по щеке скатывается незваная слезинка.

— Бедняжечка! — Голос у Гюльназ был встревоженный. — Не плачь. Сари почти как новенькое. Сейчас повесим у окна на просушку.

Первин протянула к сари руку.

— Лекция по индийскому законодательству начинается через двадцать минут. Так что сушить некогда.

— Сколько манго ни торопи, они быстрее не созреют, — заметила Хема. — Сядь и подыши поглубже.

От их заботы Первин только сильнее разнервничалась.

— Если не пойду на лекцию, пропущу проверочную.

— Потом напишешь, — отрезала Гюльназ. — Все лучше, чем публичный позор.

Первин вырвала у подруг сари.

— А как я объясню преподавателю свое отсутствие? Пятно на одежде? Он решит, я типичная безмозглая девица!

— Пятно-то мокрое. Кто-то может подумать…

Гюльназ умолкла. Она тоже была из парсов и выросла в очень строгих понятиях о гигиене.

— Шелк быстрее высохнет снаружи, на солнце, чем в этой сырой дырище. А еще я придумала, как я его надену!

Парвин объяснила, что, если надеть сари, как это делают индуисты, свесив паллу вдоль спины, пятна будет не видно. Арадхана, индуистка, сидевшая за книгами у одного из столов, тут же поспешила на помощь.

Первин вышла во двор Эльфинстона, по бокам от нее шли Гюльназ и Хема.

— Глядите-ка! — Гюльназ указала пальцем. — Эстер Вача сидит с мужчиной!

Проследив за возмущенным взглядом подруги, Первин увидела чугунную скамью, на которой сидела и хохотала ее бывшая школьная врагиня. Рядом с ней пристроился молодой человек, хорошо одетый, явно парс; на лоб ему ниспадали густые черные кудри. У спутника Эстер был притягательный профиль с орлиным носом, глядя на который Первин вспомнила портреты древней персидской знати.

— Он не из здешних студентов. Кто бы это мог быть? — с любопытством спросила Хема.

Первин каких только студентов не навидалась в колледже, но такого красавчика среди них не было.

— Я его раньше никогда не видела. На вид настоящий денди.

— Это мне без разницы. А вот за то, чтобы у детей моих были такие кудри, я бы полжизни отдала, — высказалась Гюльназ.

— Вечно ты о замужестве! — укорила ее Первин, а Хема схватила их обеих за руки и повела к скамье.

— Добрый день, Эстер, — поздоровалась Хема. — Первин хочет знать, как зовут твоего особенного друга.

Эстер с высокомерием улыбнулась.

— Хорош, правда? Мой двоюродный брат, приехал погостить из Калькутты. Мистер Сайрус Содавалла.

— Польщен, — произнес молодой человек с легким поклоном. Окинул взглядом всех трех, остановился на Первин. — Ведь представляться положено обеим сторонам, верно?

— Мисс Первин Мистри, первая женщина — студентка Государственной юридической школы. Моя троюродная сестра, — с деланой улыбкой произнесла Эстер. — Мисс Гюльназ Банкер и мисс Хема Патель изучают литературу.

— Я по имени поняла, что вы шипучий, — пошутила Хема, и Первин невольно скривилась.

Сайрус Содавалла улыбнулся, продемонстрировав безупречные зубы.

— Когда мой дед приехал из Персии, он поначалу продавал шипучку в бутылках. Англичане проводили перепись, решили дать ему фамилию, так все и получилось. Содавалла — торговец содовой.

Первин отметила, что выговор у него особый — видимо, калькуттский.

— Моему дедушке тогда же дали фамилию, — проворковала Гюльназ. — Вот теперь я и живи под этой скучной «Банкер».

— Мисс Мистри, а вы тоже из парсов? — спросил Сайрус, внимательно вглядываясь в то, как на Первин надето сари. У остальных головы были покрыты, длинный лоскут обернут вокруг торса и изящно подоткнут на талии; у нее все было иначе.

Первин вспыхнула.

— Да. Я просто сари ношу по-другому.

— Вот ведь незадача, что вам всем уже по девятнадцать лет, — ехидным тоном произнесла Эстер. — Сайрус приехал выбирать себе невесту, а в его семье ни на кого старше восемнадцати и смотреть не будут.

— Потому что вы тоже очень молоды, мистер Содавалла? — саркастически осведомилась Первин. У двоюродного брата Эстер на щеках и шее пробивалась легкая щетина.

Сайрус обиженно глянул на Первин.

— Мне через месяц исполнится двадцать восемь.

— Хе-хе. Староваты вы для жениха! — не отстала от Первин Хема. — Я ни за кого старше двадцати трех не пойду.

— Я припозднился по одной причине: семейный бизнес. Но оно того стоило. В ближайшее время калькуттские Содавалла будут разливать весь виски в Бенгалии и Ориссе. Кстати, у меня есть образец. — Он похлопал по выпуклости в нагрудном кармане.

Гюльназ так и ахнула.

— Это надо же — ходить по территории колледжа с фляжкой!

Первин едва не рассмеялась: Сайрус совсем не походил на напыщенных хлыщей с юридического факультета. Но откровенно флиртовать ей не хотелось. Поэтому она сдержанно улыбнулась и сказала:

— Нет у меня времени на светские беседы. Счастливого вам пребывания в Бомбее и желаю удачи в поисках жены!

— Невоспитанно вот так вот взять и уйти! — рявкнула Хема, как только они двинулись дальше.

— У меня проверочная по индийскому законодательству, — напомнила Первин.

— Но ты идешь в обратную сторону от своего факультета, — заметила Гюльназ. — Тебе разве не вон туда?

— Да чтоб его! Простите! Мне надо бежать. — Спеша отойти подальше от Сайруса и Эстер, Первин пропустила нужную дверь.

Войдя внутрь, она приостановилась в полумраке, глянула в лестничный проем. Вокруг ни одного студента, значит, она опоздала второй раз за день. Она торопливо зашагала вверх по лестнице, почувствовала, как край сари соскользнул с плеча в сгиб локтя. Она закинула паллу на место и тут поняла, что ткань постепенно сползает с бедер.

У самых дверей аудитории она поставила на пол тяжелую сумку и стала поправлять незнакомые складки сари. По-хорошему нужно было снять его полностью и начать сначала, но до дамского салона было слишком далеко. Первин сосредоточенно подкалывала складки на талии и тут услышала, как мистер Джоши говорит что-то про проверочную. Первин бросила прихорашиваться, открыла дверь — несколько студентов обернулись на скрип. Всё те же, кто был с нею и на предыдущем занятии. Приподнятые брови, ухмылки, гримасы, а хуже всего — замечание преподавателя.

— Какое счастье, что вы к нам присоединились, мисс Мистри. — Голос мистера Джоши так и сочился сарказмом.

Первин пробормотала извинение и, опустив глаза в пол, поспешила на свое место. Это была другая аудитория, стул ее оказался чистым. На столе лежал листок бумаги с шестью вопросами, размноженными на мимеографе.

Сидевшие рядом студенты заправляли ручки-самописки и начинали отвечать на вопросы — и тут к Первин подошел мистер Джоши.

— Вы опоздали, так что, полагаю, вы не имеете права писать проверочную.

От слов «имеете право» она скрипнула зубами. Будучи дочерью Джамшеджи Мистри, она якобы имела право изучать юриспруденцию, хотя дипломы юристов женщинам пока еще не выдавали.

— Все работают, а вы нет. Вы не потрудились принести перо? — Не дожидаясь ответа, мистер Джоши громко спросил: — Полагаю, ни у кого нет запасного пера?

— В нем нет необходимости, сэр! — Ручку и карандаши Первин держала в вышитом шелковом пенальчике, который носила в сумке. Она опустила руку, подняла тяжелую сумку на стол. Вытащила пенальчик и, к своему удивлению, обнаружила, что ручки в нем нет. А вот по сумке расплывалось черное пятно. Видимо, ручка выпала и протекла. Если сейчас ее достать, только сильнее перепачкаешься. А писать проверочные карандашом мистер Джоши не разрешал.

Мистер Джоши ушел обратно за кафедру, а Первин осталась сидеть с несчастным видом, глядя на листок, заполнять который ей было нечем.

Через сорок минут листок уже не был пустым. На нем появились разводы от слез, падавших часто и тяжко. Когда сидевшие слева от Первин студенты начали передавать к проходу выполненные задания, Первин не стала вкладывать свой листок в пачку. Она осталась сидеть на месте, игнорируя раздраженные замечания мужчин, которым при выходе приходилось протискиваться мимо нее.

И вот она осталась одна в аудитории. Она специально ждала этого момента — не хотела, чтобы видели, как она собирает вещи.

— Вы что это делаете? — внезапно долетел до нее голос мистера Джоши.

— Простите? — Первин подняла глаза и, к своему удивлению, увидела, что преподаватель никуда не ушел.

— Вы положили листок с вопросами в сумку — точно, я сам видел.

Первин вытащила мокрую, слегка помятую бумажку.

— Вот он. У меня ручка сломалась, я ничего не смогла написать.

— А почему вы положили листок в сумку?

Первин ответила правду:

— Мне стыдно было его сдавать. Все бы увидели.

Преподаватель прищурился.

— Кража экзаменационных вопросов — это нарушение кодекса чести. Я вынужден буду об этом доложить.

Шепот за спиной дал ей понять, что аудитория опустела не полностью.

— Простите, но я ничего не собиралась делать с заданием. Я же сказала…

— Если вы были готовы к проверочной, вам нашлось бы перо. Вы от него отказались. — Мистер Джоши повысил голос: — Что за игру вы нынче затеяли — или всё, что вы здесь делаете, игра?

Взяв себя в руки, Первин ответила:

— Это не игра, сэр. Всего лишь ошибка.

Преподаватель выпрямился, лицо его покраснело:

— Я уже говорил декану, что зачислить женщину на факультет юриспруденции — ошибка. И повторю то же самое, но уже аргументированно, когда буду писать докладную о нарушении кодекса чести.

Первин похолодела.

— Нарушение кодекса чести? Но я ничего не сделала.

— Вы преднамеренно украли листок с заданием — я убежден, что вы собирались написать ответы дома, возможно, с помощью своего отца.

Тут Первин рассвирепела.

— Я не стану отвечать на обвинения, которые ни на чем не основаны.

Преподаватель склонил голову набок и вгляделся в нее с холодной улыбкой.

— Вы, видимо, считаете, что в силу высокого положения стоите над университетскими законами. В силу каких причин, мисс Мистри?

Первин встала со стула и дрожащим голосом произнесла:

— Я не стану отвечать на ваши обвинения, поскольку прекращаю учебу.

Слова сорвались с губ — но она сама не могла в них поверить. Что она натворила? Ей полагалось бы извиняться и дальше. Однако по грозному выражению лица мистера Джоши она заранее поняла, чем кончится дело. Он заручится содействием мистера Адакара и других преподавателей и не даст ей избежать наказания.

Мистер Джоши явно опешил. Помолчав, добавил:

— Прекратить учебу можно, только пройдя формальную процедуру. Но прежде будет рассмотрено мое обвинение. Администрация, услышав мой доклад, решит, следует ли созвать заседание…

— У вас в голове мозги или опилки? — Оскорбительная фраза слетела с губ прежде, чем она собралась с мыслями. — Я ухожу!

Она спускалась по лестнице — будто плыла в потоке. Как там это называется? А, вот: умирающий цепляется за морскую пену. Подобно этому неведомому умирающему, она точно попала в мягкое прохладное облако, которое уносило ее прочь от разъяренного, отчаянно жестикулирующего мистера Джоши. Да, морская пена вселяет чувство защищенности, но Первин все равно суждено утонуть.

Первин вышла из здания и направилась прямиком к урне. Осторожно вытащила из ворота блузки носовой платок, накрыла им ладонь, выудила из сумки протекший перламутровый «Паркер», который мама подарила ей после поступления на юридический факультет. Толку в этом «Паркере» никакого. И тут Первин заколебалась. Выбросить перо — значит отправить в мусор материнскую щедрость и надежды. Первин покрепче обернула «Паркер» платком и положила обратно в сумку.

— Мисс Мистри, это вы? — осведомился приятный мужской голос.

Первин, вздрогнув, обернулась и увидела, что двоюродный брат Эстер сидит на той же скамейке, что и раньше, рядом с фонтаном.

— Еще раз добрый день. — Сайрус Содавалла приветственно поднял руку. — Эстер меня бросила, предпочтя Чосера.

Прикрывая спадающее сари сумкой, Первин кивнула.

— Кем чо.

Сайрус ответил, перейдя на гуджарати:

— Садитесь. У вас лицо человека, напившегося дешевого масла.

Первин поняла, что действительно едва стоит на ногах. Она опустилась на скамейку, внимательно проследив, чтобы между ними остался добрый метр расстояния.

— Ваш виски мне не нужен, — упреждающе объявила она.

Сайрус коротко рассмеялся.

— Эстер мне уже дала понять, что шутка не самая удачная. Простите.

Первин чувствовала, что слабость отступает.

— Я вас прощаю.

— Вы все равно выглядите неживой, — произнес Сайрус, серьезно на нее глядя.

— Выпью чашку чая — все станет хорошо.

— И вам обязательно нужно что-то съесть. — Просветлев лицом, он добавил: — Родители Эстер показали мне отличную пекарню в нескольких улицах отсюда. Называется «Яздани».

Первин не могла не подивиться, что гость из другого города знает про ее любимое кафе-пекарню. При этом понимала она и другое: приличная девушка не должна никуда ходить с молодым человеком без сопровождения старших.

— У меня нет никаких причин покидать кампус, мистер Содавалла. Чаю я могу выпить в дамском салоне.

— Но меня-то туда не пустят! А я, если честно, очень давно не ел.

Кончики его рта поползли вниз, очень трогательно, как у маленького мальчика. Да и самой Первин после случившегося хотелось как можно быстрее уйти с кампуса. Может, тот факт, что отец ее знаком с владельцем «Яздани», равносилен тому, что она в сопровождении? Первин медленно произнесла:

— Пекарня совсем рядом с нашей семейной конторой. Я могу туда с вами зайти по дороге.

Запах сладостей Первин и Сайрус ощутили за полквартала. Сайрус вздохнул.

— Просто обожаю булочки с кардамоном.

— Какие именно булочки с кардамоном? — уточнила Первин.

— Мити-папди^[15]. А бывают еще и другие? — поддразнил он ее.

Первин изумилась его невежеству.

— Вы же не знаете, чем здесь пахнет: мава^[16] или дахитанами, в которые кладут кардамон и шафран. Пойдемте разберемся.

Аромат выпечки придал Первин сил. После порции сахара и пряностей проще будет вынести то, что ждет потом.

Войдя в облицованное черной и белой плиткой кафе, Сайрус с довольным видом огляделся и втянул носом воздух. Время было не самое бойкое, и все же почти половина столов оказалась занята: за ними сидели индусы, парсы и мусульмане в традиционной и европейской одежде. Первин заметила лишь одного отцовского коллегу, который мог знать ее в лицо, но тот, похоже, был занят деловой беседой.

Энтузиазм Сайруса пришелся ей по душе, и она сказала:

— На поздний ленч могу порекомендовать пулао^[17] с ягодами и курятиной или гхошт^[18] из козленка.

Фироз Яздани следил за их беседой со своей табуретки у кассы. Потом подошел к их столику:

— Принесу то, что вы просили, и кое-что еще. Про десерт и пирожные поговорим отдельно. Это ведь один из ваших двоюродных братьев, Первин-джан^[19]?

Мистри были старинным бомбейским семейством, так что предположение владельца кафе казалось совершенно естественным. Вот только Первин воспитали в понятиях честности. Она заколебалась, придумывая, как бы ответить.

— Голодный, из Калькутты! — улыбаясь во весь рот, представился Сайрус прежде, чем Первин успела что-то сказать.

— Голодных мы тут любим. Правда, это ненадолго, — просиял Фироз.

Когда Фироз отошел, а они вместе отправились к раковине в углу вымыть руки, Первин шепотом обратилась к Сайрусу:

— Зачем вы солгали?

Он подмигнул.

— Эстер ведь вам троюродная, верно? Значит, в определенном смысле мы родня.

— Наша семья и семья Эстер не в таком уж близком родстве. Мы не встречаемся по праздникам и на свадьбах.

Рассказывать об их давнем соперничестве она не собиралась.

— Нужно было что-то сказать. Этот бхая^[20] выставил бы меня за дверь, если бы решил, что я вам навязываюсь. — Сайрус нагнулся над столиком, накрытым красной клетчатой клеенкой. — Ну, и что такое произошло в университете, что у вас в волосах пожар?

Первин невольно подняла руку к виску. И действительно, ее длинные волнистые волосы слегка выбились из уложенной в корону косы, которую много часов назад заплела ей айя^[21] Джайя.

— Стоит ли рассказывать незнакомцу о своей жизни?

— Именно потому, что я незнакомец, и можно все рассказать. То, что волнует бомбейцев, мне безразлично.

Первин стоило бы помолчать, но она прекрасно понимала, что с самого момента их встречи Сайрус рассматривает ее, прислушивается. Она ощущала его интерес и вроде даже симпатию. Понизив голос, она произнесла:

— Поклянитесь, что никому не расскажете. Ни двоюродной сестре, ни вообще никому.

Он сложил ладони как для молитвы. Привычный жест вызвал у нее улыбку и помог выдавить следующие слова:

— Полчаса назад я бросила учиться на юриста. Впрочем, я — особая студентка, так что, возможно, это и не имеет значения.

Он приподнял густые брови, на лице — едва ли не восхищение.

— Я вас поздравляю.

— Да что вы такое несете? Я вот не знаю, как об этом сказать родителям.

— Скажете, что сэкономили им кучу денег.

Первин закрыла глаза, вспоминая прошлое.

— Они так гордились, когда меня приняли на учебу. Если что-то и могло их порадовать сильнее, так это университет в Англии. Но мне не хотелось так далеко уезжать.

Сайрус задумчиво кивнул.

— Я в Англию не поеду, даже за весь лондонский виски. И потом, все эти колледжи и университеты — пустая трата времени. Все, что мне нужно знать для работы, я узнал на уличной стороне забора вокруг Президентского колледжа.

Первин и помыслить не могла, чтобы кто-то из ее соучеников произнес такое. Вспомнила самодовольство однокурсников, как они выхвалялись друг перед другом частными школами и своими оценками. Не станут они шастать по городу с фляжкой виски в кармане, не станут говорить по душам с женщиной.

Подошел Фироз Яздани, принес им чай и еду. Разложил ее по тарелкам — и Сайрус принялся уписывать за обе щеки. Опустошив тарелку наполовину, он сделал перерыв.

— Какой рис нежный: одновременно и сладкий, и пряный. И баранина такая мягкая, а что в ней за специи, я не разберу. Видимо, бомбейская масала^[22].

— Лучшая в городе еда, если не считать нашего дома, — согласилась Первин. Сама она не чувствовала голода, но все же смогла проглотить немного риса и мяса.

— А почему вы решили учиться на юриста? И вообще, это был ваш собственный выбор? — поинтересовался Сайрус.

Первин много лет подряд за ужином прибивалась поближе к отцу и слушала его рассказы о драмах в суде. Захватывающе интересно.

— Ну, если честно, меня к этому отец подтолкнул.

Сайрус дожевал и осведомился:

— То есть он тоже юрист?

— Да; собственно, сегодня он выступает в Верховном суде. Отец хотел, чтобы я отучилась в Государственной юридической школе, потому что ведь будут же рано или поздно давать женщинам дипломы юристов. Когда нам откроют доступ в адвокатуру, у меня уже будут знания в запасе.

Сайрус подался вперед, поставил локти на стол.

— И что вы скажете об учебе на юриста? Интересно?

— На данном этапе и не должно быть интересно, — сухо произнесла Первин. — Но ухожу я не поэтому. Вся беда в однокурсниках.

Сайрус закатил глаза.

— Ну, рассказывайте.

Первин рассказала о липкой жидкости на стуле с утра, о потерявшемся в прошлом месяце задании, о многочисленных попытках помешать ей сдать домашнюю работу или написать проверочную. Она рассказывала — и на красивом лице Сайруса читала то сострадание, то гнев.

— И с вами так поступают молодые парсы? — спросил он наконец.

— Парсы, индусы, христиане! Не все в аудитории принимают активное участие в игре, но как минимум две трети с любопытством следят за ее ходом.

Сайрус покачал головой.

— А что предпринимает ваш отец?

— Папе я ничего не говорила, боюсь его реакции. Он важный человек в юридическом сообществе. Может попробовать всё исправить — и станет только хуже.

— Но эти ваши обидчики настоящие сволочи! — Сайрус вытер рот салфеткой, бросил ее рядом с тарелкой. — И ведь именно с ними вам придется впоследствии встречаться в суде!

— Да, к тому моменту большинство из них уже станут практикующими юристами. — Об этом Первин раньше как-то не думала.

— Они не станут с вами разговаривать, хотя, возможно, будут над вами насмехаться в разговорах с другими. — Голос Сайруса отяжелел от гнева.

Первин поняла, что переборщила с признаниями. Не потому, что он кому-то проговорится, а потому, что натолкнул ее на тягостные мысли.

— Зря, наверное, я вам рассказала. Не дала поесть спокойно.

— Первин, я… — Сайрус осекся, лицо его залилось краской. — Простите. Вас положено называть мисс Мистри.

— Необязательно, если мы родня, — подметила она лукаво.

Сайрус сжал руку в кулак, потом рассмеялся.

— Мы с вами оба боремся за существование, верно?

— А в чем состоит ваша борьба? — Теперь и ей стало любопытно.

— Пытаюсь сделать так, чтобы не прожить остаток жизни несчастным. — Перехватив ее непонимающий взгляд, он пояснил: — Я имею в виду эту бессердечную затею — женитьбу, на которую меня толкают родители.

— Так вы не хотите жениться? — Произнося эти слова, Первин очень надеялась, что сумеет не выдать своих чувств. Она уже начинала сожалеть о том, что эта ее встреча с Сайрусом окажется единственной — через несколько дней он будет помолвлен.

— Я хочу, чтобы рядом была женщина, которая по вкусу мне, а не им. — Сайрус вгляделся ей в лицо. — Можете себе представить, что во всем Бомбее нашлось всего шестнадцать девушек, с которыми моя семья сочла возможным назначить встречи? Я должен выбрать одну из них в надежде, что она родит мне двух или более сыновей — и следующие полвека все будут счастливы.

Первин захихикала.

— В чем дело? — спросил он с явственным раздражением.

— Я просто подумала, что в этом списке должна быть тысяча девушек-парсиек. Нас здесь так много.

— Далеко не все подходят по возрасту, цвету кожи, происхождению. А ведь еще и гороскоп должен был благоприятным! — добавил он и скривился.

Первин посмотрела через стол на молодого человека, который явно тяготился сложившейся ситуацией, но при этом нашел работу мечты: наверняка и достойная женщина для него найдется тоже.

— Не жалейте себя так. Мне родители через несколько лет тоже подберут пару. Такова жизнь.

Вновь подошел Фироз Яздани — уговорить их попробовать выпечку. Сайрус отправил в рот кусочек золотистого тягучего дахитана. Первин попросила что попроще — маву. Фироз добавил пирожное с миндалем и финиками от заведения. От сахара и горячего чая Первин воспрянула духом.

Подобрав вилкой последнюю крошку, Сайрус вытащил золотые карманные часы.

— Ах, чтоб его! Я двадцать минут назад должен был быть в «Тадж-Махал-паласе». Попрошу счет.

Приносить счет Фироз отказался. Сайрус стал возражать, но Фироз увещевающе произнес:

— Мистри оплачивают счета раз в месяц. Я уверен, что они будут только рады угостить родственника.

Первин взглянула на Фироза — вид у того был едва ли не суровый. Она поняла: Фироз записал заказ на их семейный счет, чтобы не лишиться покровительства ее отца. Возможно, ей даже придется объяснять отцу, кто это оказался настолько прожорлив, что счет составил целую рупию и три анны^[23].

Первин, вздохнув, сказала:

— Да, это правда. Мы сюда не приходим с наличными. Пойдемте, я вас представлю Рамчандре. Дедушка так его любит, что подарил ему велосипед-рикшу из Гонконга. Полагаю, Рамчандра — единственный рикша-велосипедист в Бомбее.

— В Калькутте полно рикш-велосипедистов, — заметил Сайрус, эскортируя ее к выходу. А потом твердо объявил: — Я должен проводить вас домой.

— Это лишнее! — Первин указала рукой на Мистри-хаус. — Мне вон туда, через дорогу.

Сайрус неспешно обвел глазами огромный каменный особняк в готическом стиле.

— Вон в тот большой дом?

— Его построил мой дед в 1875 году. Он там и сейчас живет: занимает несколько комнат на первом этаже, потому что у него слабые ноги.

— А почему не с вами, дома?

— Мы бы этого очень хотели, но он отказывается переезжать. Дал клятву, что будет наслаждаться домом, который построил, пока ангелы не призовут его к себе.

— На вид настоящая крепость!

Первин ощутила знакомую смесь гордости и смущения, которую часто вызывал у нее фамильный особняк.

— Видимо, да. Но строили его скорее как своего рода рекламу.

— В каком смысле?

— Дедушка хотел показать всему Бомбею, до каких вершин качества и мастерства способен подняться. Проект заказал Джеймсу Фуллеру — английскому архитектору, который построил здание Верховного суда. Вся мебель завезена из Гонконга или специально сделана выпускниками художественной школы сэра Джиджибхоя. Жить там странновато, зато для юридической фирмы очень подходит. Контора моего отца находится на первом этаже.

Тут наконец по лицу Сайруса мелькнуло понимание.

— Ваши отец и дед встречаются каждый день. Это хорошо.

— Думаю, да. И хотя дедушка и любит побахвалиться, на деле у него до сих пор отличная голова. Сама видела: ему довольно взглянуть на безупречный с виду столб — и он может сказать, даже не прикасаясь, что дерево прогнило изнутри.

— Похоже, он очень умный человек, — одобрительно произнес Сайрус. — А вы не могли бы завтра показать мне Бомбей?

Первин недоверчиво посмотрела на него:

— Где вы найдете время на осмотр достопримечательностей, если у вас сплошные встречи с невестами?

— Мама не любит рано вставать, все утро у меня свободно.

— Вы лишитесь безупречной партии, а я — безупречной репутации! — Впрочем, в душе она не могла не чувствовать сожалений из-за того, что единственный молодой человек, которому интересно ее мнение, совсем скоро исчезнет из ее мира.

— Может, пригласим еще и Эстер или кого-то из ваших подруг? — спросил он как бы между прочим.

— Но завтра же среда. Нам… вернее, им нужно на занятия.

— Тогда помогите мне составить программу. Я хотел бы найти хороший вид на Аравийское море. У нас в Калькутте большой порт, но он забит судами и постройками. И пляжей для купания у нас нет.

Первин подумала про Лэндс-Энд. Оттуда умопомрачительные виды на море. Но это к северу от города, да и дорогу найти не так просто.

— Проще всего отправиться на пляж Чаупатти. Любой рикша-валла знает дорогу.

— Хорошо, я туда съезжу. Но чем вы будете заниматься, начиная с завтрашнего дня, раз вы больше не учитесь? — Взгляд теплых карих глаз Сайруса сосредоточился на ее лице.

Первин обдумала вопрос. Можно прикинуться больной — тогда можно пару дней оставаться дома. Сообщать, что бросила учебу, она была не готова: отец немедленно пойдет к декану и отправит ее назад в аудиторию.

Нет. Стоит пока сделать вид, что она продолжает ходить на занятия, а тем временем что-то придумать.

— Нам обязательно нужно встретиться снова! — объявил Сайрус.

Первин заколебалась.

— Я и так в сложном положении. Но если хотите зайти поздороваться, я буду в библиотеке Сэссуна — она совсем рядом с Эльфинстоном. Я собираюсь каждое утро приезжать в центр с отцом, как и раньше.

Он ослепительно улыбнулся.

— Я тоже принесу книгу — и даю слово не лишать вас безупречной репутации!

Первин смотрела, как Сайрус Содавалла выходит из кафе и направляется к стоянке рикшей; голова у нее слегка кружилась.

Еще сегодня утром она ненавидела всех молодых людей. Потом так разозлилась на преподавателя, что бросила учебу. После этого пошла есть рис с незнакомым мужчиной. Но Сайрус Содавалла сумел поднять ей настроение, помог понять, почему всегда нужно хранить верность себе.

Да, Сайрус — человек особенный. Она никогда еще не встречала мужчины, отличавшегося одновременно и красотой, и искренностью. После их задушевного разговора она засомневалась, что хоть одна кандидатка на брак по сговору окажется ему ровней.

Первин вспомнила слова Эстер. Сайрус Содавалла приехал в Бомбей с одной целью: присмотреть себе невесту-парсийку младше восемнадцати лет. Он не имеет права отвлекаться на тех, кого нет в списке, составленном его родителями.

5. Лэндс-Энд

Бомбей, август 1916 года

Сидя в дамском вагоне поезда Западной линии, Первин мысленно перечисляла все правила, которые нарушает. Она едет по железной дороге одна, чего раньше никогда не делала — ездила только под присмотром родственников или учителей. Но это ничто в сравнении с тем, что она себе позволяла на прошлой неделе.

Она трижды встречалась с Сайрусом Содавалла в саду библиотеки Сэссуна. Потом уговорила Эстер Вачу пригласить ее в компанию молодых людей, которые в сопровождении старших пошли на утренний сеанс в кино. Как-то так получилось, что Сайрус сел с ней рядом. На протяжении всего показа она чувствовала, какая энергия исходит от его руки, лежащей на подлокотнике. Сайрус к ней не прикасался, но она не могла не думать о том, каково бы это могло быть.

Сегодня — самый дерзкий бунт. Сайрус еще раз высказал желание съездить к морю прежде, чем уедет с родными из Бомбея. Она не спросила, поедет ли кто-то с ними. Чувствовала, что он хочет побыть с ней наедине, рассказать, чем закончились встречи с невестами. Ей казалось уместным услышать эти сокрушительные новости в месте, носящем название Лэндс-Энд, «Конец света».

Первин вышла из полутемной станции Бандра и обнаружила, что Сайрус уже ждет ее. В одной руке он держал свою фету, воротник пиджака расстегнул — так ему явно было удобнее. Он успел обрести сходство с бомбейцем. Толпа обтекала его, и никто не задерживался взглядом на уверенном в себе молодом бизнесмене.

— Наконец-то! — произнес он радостно, приветствуя Первин. — Я тут уже полчаса волнуюсь, гадая, почему вы так долго ехали одну остановку сюда от Дадара.

— Простите. Я села в поезд в Черчгейте, не в Дадаре. — Она продолжала каждое утро ездить в Эльфинстон, ничего не сообщая родителям.

— Я тут с половины десятого, зато успел подыскать подходящую тонгу^[24]. Кучер говорит, лучший вид с оркестровой площадки в Бандре. Вы как считаете?

— Поехали?

Пока они ехали в тонге, Первин поддерживала незначащую беседу, рассказывала историю Бандры — боялась, как бы кучер не понял, что они не женаты: может обругать или отказаться везти дальше. К ее облегчению, Сайрус не говорил ничего личного. Лишь сообщил ей новость: Содавалла подписали новый контракт на поставку малиновой содовой в один из ресторанов Бомбея.

— Что удивительно, потому что в Бомбее полно своих производителей содовой, — заметил он. — Правда, у нас цена ниже.

— Даже с учетом стоимости перевозки?

— Ну, когда им будут выставлять счета, эта сумма будет разбита на множество мелких пунктов, — заметил Сайрус, подмигнув. — Как бы то ни было, контракт подписан.

— Может, вы останетесь в Бомбее, чтобы расширять тут семейное дело?

— Не получится. Когда отец уйдет на пенсию, мне придется управлять всеми предприятиями в Калькутте, а это, скорее всего, случится в ближайшие десять лет.

— Расскажете мне о своей семье? — Она любила задавать этот вопрос. Знала в подробностях, о чем Яздани мечтает для маленькой Лили, какие у матери Гюльназ проблемы со здоровьем, как сильно Хема завидует своей образцовой старшей сестре.

— У меня есть старший брат, Нивед. Он удачно женился и обосновался в Бихаре. У него уже сын и дочь.

— Это замечательно. Но ваша мама, наверное, скучает по внуку и внучке.

— Да, скучает, — подтвердил он, с улыбкой глядя на детей, игравших вдоль дороги. — Ниведу пришлось переехать, когда мы купили разливочную фабрику в Бихаре. Отец отправил его туда налаживать бизнес. Кроме Ниведа, доверить это было некому — я еще был слишком молод и как раз поступил в Президентский колледж.

— То есть вас в семье только двое? — Первин заинтриговало сходство между ее жизнью и жизнью Сайруса.

Сайрус заговорил, глядя прямо перед собой:

— У меня была младшая сестра Азара, но она умерла, когда ей было четырнадцать лет. Для нашей семьи это стало страшным несчастьем. И в этом еще одна причина, почему я не женился в том возрасте, в каком положено.

— Что с ней случилось?

Сайрус будто окаменел — и Первин поняла, что причинила ему невыносимую боль.

— Холера, — пробормотал он. — Во время муссонов. Люди часто заболевают, когда улицы залиты водой и повсюду плавает грязь.

— Очень вам сочувствую. Могу лишь представить, каково это — лишиться сестры. Да еще такой юной.

Сама того не заметив, Первин накрыла ладонью крепко сжатый кулак Сайруса. Он посмотрел на нее с благодарностью и разжал пальцы так, чтобы они переплелись с пальцами ее руки.

Первин ощутила необычайную легкость в голове: сразу и восторг, и ужас от этого поступка, с такой дерзостью совершенного на людях. Кучер тонги сидел к ним спиной, он ничего не заподозрит, однако она кинула взгляд на возницу повозки слева от них и увидела, что он бросил на нее злобный взгляд и выпятил губу — видимо, счел за проститутку. Но вместо того чтобы отвести глаза, как она сделала бы в учебной аудитории, Первин вперила в кучера вызывающий взгляд и заставила его отвернуться.

— Мы как-то это пережили, но теперь стремимся поддерживать в доме безупречную чистоту, особенно в сезон дождей, — уже спокойным тоном произнес Сайрус. — Я не раз убеждал родителей перебраться в менее населенный район, но они отказываются переезжать из Саклат-плейса, потому что там поблизости есть храм огнепоклонников.

— Ваши родители — люди религиозные?

Он кивнул.

— Потеряв Азару, они нашли утешение в старинных молитвах.

— Какое дивное имя — Азара. Не знаю никого, кого бы так звали.

— Оно персидское, означает «красная». Цвет вон тех роз у дороги. В Бандре очень красиво! — Похоже, он пытался отвлечь ее от грустной темы.

Тонга медленно, но верно взбиралась вверх по Хилл-роуд, по сторонам проплывали выкрашенные в пастельные цвета бунгало в португальском стиле, под черепичными крышами. Они миновали церковь Святого Андрея — и впереди раскинулось море. Какая великолепная картина: широкая мерцающая синяя гладь, окаймленная черными острыми скалами. Над головами кружили чайки, будто бы танцуя среди ветров.

— Вы попросите кучера остановиться вот здесь? — предложила Первин, предусмотрительно высвободив руку. — Мы уже почти у самой оркестровой площадки, откуда самый лучший вид.

Сайрус рассмеялся.

— Прекрасная дама, ваша воля для меня — закон.

Пока Сайрус расплачивался, Первин пыталась расслышать, не играет ли на площадке музыка. А потом радостно сообщила:

— Похоже, военный оркестр. Пойдемте поглядим, сколько там музыкантов.

— А может, не стоит? Они вечно пытаются заманить мужчин в армию! — со смехом откликнулся Сайрус, и они зашагали вперед в такт музыке.

— А вы не подумывали о том, чтобы пойти служить? — поинтересовалась Первин.

Сайрус фыркнул.

— Даже окажись я таким недоумком, отец бы мне никогда не разрешил. Ведь отдельного парсийского полка не существует!

— Да и вряд ли бы ему захотелось потерять сына.

— Довольно с меня оркестровой площадки, — заявил Сайрус. — Идемте, окунем ноги в море!

— Я здесь часто бывала с семьей, но мы никогда не подходили к воде, — заметила Первин, опасливо глядя на крутой скалистый берег. — Кажется, отсюда спуск слишком трудный. Но я слышала, что можно пройти через развалины сторожевой башни.

Когда они добрались до обугленной арки в сломанной стене, оказалось, что к воде можно пробраться лишь по крутому неровному спуску, усеянному валунами. Первин была в сандалиях, ей идти оказалось сложнее, чем Сайрусу — на том были крепкие башмаки со шнуровкой. У края воды они оба разулись и взяли обувь в руки — прохладная морская вода покрыла им лодыжки. Ощущалось легкое течение, и Первин поняла, что, если зайти поглубже, вода, возможно, затянет ее в свои прохладные томные объятия.

— Вы о чем думаете? — спросил Сайрус.

— Умирающий цепляется за морскую пену, — ответила она. — Знаете такую поговорку?

Он покачал головой.

— Нет.

— Это значит, что в минуту отчаяния хватаешься за любую соломинку.

— Плавать я так и не научился — река Хугли у нас в Калькутте слишком бурная. — Он повернулся, улыбнулся ей. — Скажите мне, чтобы прекратил говорить о том, чего нам нельзя. Нужно наслаждаться этим днем.

Первин заглянула Сайрусу в глаза, и ей показалось, что она тонет даже не в воде, а в чем-то еще более глубоком. Он сказал правду. Пусть через три дня он уедет, но у нее навеки останутся воспоминания об этом их тайном путешествии.

Они прошли километра полтора вдоль кромки воды, рассматривая крабиков, которые ползали по камням; на ходу они произносили названия птиц: аисты, цапли, голуби. Птицы искали еду, и Первин вспомнила, что время обеда давно прошло, хотела было предложить Сайрусу подняться обратно в город, купить бхел-пури^[25] и перекусить, прежде чем возвращаться на станцию. Не то чтобы она была голодна, но от удаленности города чувствовала себя неуютно. А еще она не хотела создавать осложнения Сайрусу, которому во второй половине дня необходимо было вернуться в южную часть Бомбея — так он поступал ежедневно.

Уже была половина третьего, но Сайрус не спешил. Первин подумала: это, видимо, означает, что родители нашли ему невесту.

Крепкий ветер ерошил черные кудри Сайруса. Она про себя восхищалась ими, равно как и его благородным профилем. Именно так выглядел на одной картине его тезка Кир, древний персидский царь.

— Давайте посидим, — предложил Сайрус. — Смотрите, вон какое симпатичное место.

Широкую каменную плиту заслоняла стена из других камней — за ней можно было укрыться от зевак на оркестровой площадке и от немногочисленных рыбаков, сушивших сети на песке. Первин села, почувствовала под собой теплый камень; теплота разлилась по бедрам и потаенному месту, которое по ночам при мыслях о Сайрусе порой начинало пульсировать.

Он испустил долгий расслабленный вздох.

— Первин, спасибо, что привели меня сюда. Я давно мечтал увидеть Аравийское море. Именно в этот бескрайний простор смотрел мой дед на пути в Индию. Я очень хотел увидеть его своими глазами.

— К сожалению, историю миграций моей семьи я знаю далеко не так хорошо, как вы, — с легкой завистью откликнулась Первин. — Никто точно не знает, когда мы сюда перебрались; не исключено, что пять или семь веков назад. А потом, в XVII веке, британцы призвали парсов покинуть Гуджарат и переселиться сюда, чтобы перестроить старую разрушенную португальскую крепость в современный укрепленный город.

Сайрус придвинулся ближе, они слегка соприкоснулись боками.

— А почему ваш отец стал юристом, а не строителем?

Первин будто наэлектризовало. Она заговорила торопливо, пытаясь скрыть смущение:

— Мой отец был младшим из трех сыновей, двое других уже работали в нашей строительной фирме. Он указал им на то, что семейному бизнесу необходимо юридическое сопровождение, а если он станет поверенным, то будет предоставлять эти услуги бесплатно. Дедушка решил, что это повысит наш семейный статус, и отправил папу учиться в Оксфорд. Папе повезло получить первоклассное образование. Он думал, что Растом пойдет по его стопам, но в том проявился семейный дух, он возглавил нашу строительную фирму.

Сайрус фыркнул.

— То есть вам пришлось изучать юриспруденцию именно из-за решения брата?

— Я ненавидела юридическую школу, — ответила Первин, передернувшись. — А вот поверенным работала бы с удовольствием. Не стану отрицать.

— Ну, наверное, — ответил Сайрус, пожав плечами. — Но, если женщинам пока не разрешается выступать в суде, я плохо понимаю, зачем вам изучать право.

— Это не совсем так. Поверенные и не обязаны ходить на судебные заседания. В юридическом деле очень много рутины: контракты, завещания. Отец рассчитывает, что я, закончив учебу, сразу же начну ему помогать, — добавила она, ощущая, как на плечи опускается привычный груз вины.

Сайрус сочувственно произнес:

— Меня родители отправили в колледж изучать то, что им казалось особенно важным: коммерцию. Но преподаватели в Президентском такие идиоты! Все, что я знаю про бизнес, я узнал на стороне. И вот посмотрите, как хорошо у нас теперь идут дела. Отец страшно этим гордится.

— Замечательно, — вздохнула Первин, подалась вперед, опустила подбородок на руки. — Вот бы и в юриспруденции все было как в коммерции.

Сайрус пристально посмотрел на нее.

— Наши предки не должны были покидать Персию, однако покинули. Рискнули ради лучшего будущего.

Пока он говорил, рука его взметнулась вверх, нежно легла ей на спину.

Первин торопливо огляделась — не заметили ли рыбаки, не идет ли кто еще по скалам. Они по-прежнему были одни.

— Я хочу попросить вас об одной вещи. — Сайрус говорил совсем тихо, ей пришлось податься к нему поближе, чтобы расслышать.

— Какой? — спросила она, едва дыша.

— Если вы откажетесь от юриспруденции, я тоже готов отказаться от одной вещи.

Глаза у нее расширились.

— Какой именно?

— Я хочу сообщить родителям, что отказываюсь брать в жены глупую девицу, которую они мне выбрали два дня назад. Я страшно одинок. И стану еще более одиноким рядом с человеком, которого не люблю.

Первин прижала пальцы к его губам.

— Не говорите такого. Если свадьбу назначили, она должна состояться. И учтите, пожалуйста, что у меня и в мыслях не было сбивать вас с толку. Это некрасивый поступок.

— Милая моя. — Он поцеловал ей руку.

Она отстранилась.

— Вы не должны так ко мне обращаться! — Она не хотела потом всю жизнь мучиться воспоминаниями о том, что он обещал ей несбыточное. Лучше все это оборвать прямо сейчас.

— Не надо противиться, Первин. Вы только подумайте, какая перед вами открывается жизнь — широкая, как это море, — произнес он и снова взял ее руку. — Вы ведь бросили учебу — и теперь вольны быть со мной!

Руки она не отняла, но смотреть на него отказывалась.

— Не вольна. Вы уедете отсюда за тысячу миль.

— Помолчите хотя бы минутку. — Сайрус заговорил громче. — Я же без обиняков вам говорю, что хотел бы взять вас в жены.

Он сделал ей предложение. Ее окатила волна счастья, которую тут же сменила боль. Она повернулась, посмотрела на него и пробормотала:

— Но ваш брак… ваш брак уже…

— Они сделали выбор, но я не дал согласия. От меня требуют объяснения почему. — Сайрус заглянул ей в самую глубину глаз. — Я ничего им не сказал о том, что мы встречаемся. Но я сказал им, что Эстер познакомила меня с подругой по колледжу, которая лучше всех остальных девушек.

Эти его слова натолкнули ее на мысль: если ему позволят задержаться на несколько дней в Бомбее, они могут свести знакомство должным образом, под присмотром. Она неуверенно произнесла:

— Возможно, мои родители согласятся на длительную помолвку. Но прежде я должна получить диплом! Предполагается, что я стану примером для всей нашей общины.

— Мои родители не согласятся ждать, а ваши не сочтут меня достойным! Уж скорее они выдадут вас за кого-то из местных наследственных богатеев, из семейств Тата или Редимани. — Сайрус подобрал камушек, бросил в сторону моря.

Первин проследила, как камушек отскочил от валуна. И грустно произнесла:

— Я не знаю, кого они мне предложат. Но, познакомившись с вами, я вряд ли смогу выйти за другого и быть с ним счастливой.

— Первин, вы понимаете, что произошло? Мы случайно нашли и полюбили друг друга! — Сайрус задыхался. — Наши родители удивятся, узнав, что мы встретились без их помощи, но мы можем им сказать, что это по велению Бога!

Первин кивнула, подумав заодно, как они с Сайрусом похожи. Он очень энергичен, решителен. Умеет видеть вещи под неожиданным углом, готов идти на риск. Вот уж действительно — ее суженый. Ей даже почудилось, что он язата^[26], ангел, посланный даровать ей счастье. Вот только сейчас все это закончится.

— Скажите прямо: я зря позволяю себе такую дерзость?

Первин почувствовала, что в уголках глаз скапливаются слезы.

— Нет. Я благодарна судьбе за те дни, которые мы провели вместе. Я их никогда не забуду.

Сайрус заключил ее лицо в ладони, нагнулся, губы их соприкоснулись.

Ей следовало бы его оттолкнуть, но ее обездвижило предвкушение. Наконец-то произошло то, о чем она так долго мечтала. Может, ей предстоит о нем тосковать до конца дней, но этого мига у нее никто не отнимет.

Губы у Сайруса оказались гладкими, теплыми, настойчивыми. Он не прерывал поцелуя, пока она не осознала, что рот можно раскрыть — и почувствовать его на вкус: его губы, язык, изысканную внутреннюю субстанцию с привкусом фенхеля и спирта.

Первин, волнуясь все сильнее, вернула ему поцелуй. И уже не могла насытиться.

Она всем телом почувствовала тепло камня, когда Сайрус прижал ее к нему, накрыв своим телом. Поцелуи перетекли с губ на шею, она почувствовала, как внутри расцветает цветок. Это и есть любовь?

Да, подумала она. Истинная романтическая любовь, видимо, заключена в неодолимом желании слить две субстанции в одну.

Руки Сайруса скользнули под ее блузку, под тонкое белое кружево судры^[27]. Потайные полоски ее тела изнывали от новизны ощущений. Он прикоснулся к ее груди, и она задохнулась от наслаждения.

Однажды, читая роман, она наткнулась на выражение «развратная женщина». Звучало ужасно. Отправляясь в Бандру, она испытывала опасения, что Сайрус может позволить себе лишнего. И вот она от этого лишнего тает. Сама позволяет его себе. Так и выглядит освобождение?

Сайрус рывком поднялся, ее окатила волна отчаяния. Обняв себя руками, она села.

— Прости меня, — произнес он, задыхаясь. — Не должен я был себе этого позволять с такой девушкой, как ты, до свадьбы. Но мне просто хочется тебя всю. И мы теперь знаем, что предназначены друг для друга. Брак наш будет благословлен этой… страстью.

Первин вся дрожала. Ей хотелось, чтобы он навалился на нее снова — и не отрывался никогда.

— Я влюбился в тебя, Первин, — произнес Сайрус, ласково отводя волосы с ее лица. — И теперь знаю, что такое любовь.

Дыхание Первин выровнялось. Испытанное волнение претворялось в душевный покой. У человека есть лишь одна предназначенная ему половинка. Кто она такая, чтобы уклоняться от этой истины? Она посмотрела на него и прошептала:

— Все так быстро произошло. Но я, кажется, тоже влюбилась.

— Умоляю тебя, прими мое предложение. Иначе я брошусь в волны.

Первин посмотрела на Аравийское море. Сайрус призывал ее последовать зову сердца — пуститься, вслед за предками, в собственное странствие, за золотою мечтой.

Она снова повернулась к Сайрусу, вложила свои ладони в его.

— Да. Я хочу выйти за тебя замуж. Не знаю, согласятся наши родители или нет, но я хочу этого всей душой.

— В моей семье тебя будут обожать, — заверил Сайрус, нежно отводя с ее лица растрепавшиеся волосы. Поцеловал ее в лоб и добавил: — Моя мать очень страдает, что у нее нет дочери. И, познакомившись с тобой, уже никуда тебя больше не отпустит.

Он снова притянул ее к себе для безрассудного поцелуя — и грохот волн внизу стал подобен звуку аплодисментов.

Примечания

15

Мити-папди (гуджарати и другие языки) — слегка подслащенная жареная вафля из гороха.

16

Мава — десерт из пастообразного сгущенного молока.

17

Пулао — мясное или вегетарианское блюдо из риса, разновидность плова.

18

Гхошт — блюдо из мяса, которое долго тушится на медленном огне.

19

Джан (урду, парси-гуджарати) — «дорогой».

20

Бхая (хинди/марати и другие языки) — дружеское обращение к малознакомому человеку, который не выше вас статусом.

21

Айя — няня при ребенке или служанка при взрослой женщине.

22

Масала (хинди и другие языки) — смесь пряностей.

23

Анна (хинди и другие языки) — денежная единица, равная четырем пайсам или одной шестнадцатой рупии.

24

Тонга — наемный конный экипаж.

25

Бхел-пури — популярная уличная еда из риса и овощей с тамариндовым соусом.

26

Язата — ангел в зороастризме.

27

Судра — тонкая льняная нижняя рубашка, которую мужчины и женщины-парсы носят после обряда навджот.