Голос сердца

Даниэла Стил, 1991

Билл Тигпен, сценарист и продюсер сверхпопулярного сериала, был столь сильно озабочен своей карьерой, что не заметил, как рухнул его брак. Теперь, девять лет спустя, его жизнь в Голливуде близка к идеалу. Профессиональный успех, ни к чему не обязывающие легкие связи, каникулы с сыновьями – чего еще желать?.. Адриана Таунсенд считала, что счастлива: у нее была любимая работа на ТВ, красивый преуспевающий муж, обеспеченная жизнь, ради которой они оба усердно трудились, – чем не американская мечта? Но когда она забеременела, супруг вместо радости выдвинул ультиматум: он или малыш! Билл и Адриана случайно встретились в супермаркете. И с первого взгляда на нее внезапно он осознал, что хочет чего-то большего – настоящую семью, женщину, которая его любит. Однако готов ли он снова жениться? Готов ли воспитывать чужого ребенка? Нет. Или?..

© Danielle Steel, 1991

© Издание на русском языке AST Publishers, 2023

В тишине ночной слышен звук глухой,

Драгоценный звук, сладкий перестук,

Сердцем слышимый во тьме,

Льется музыкой во мне.

В сердце музыка звучит,

Бьется, плещется, стучит.

Ножек маленьких толчки

Так нежны и так легки.

Прекрасный дар небес,

Чудеснейший из всех чудес.

Коснись меня своей рукой,

Мои тревоги успокой.

Моя любовь, мои надежды

С тобою связаны, как прежде,

И сердце, как в ночи звезда,

Принадлежит тебе всегда.

Верны друг другу до конца,

Пусть в унисон стучат сердца!^[1]

Глава 1

Тишину кабинета нарушало стаккато старой пишущей машинки. В углу, где работал Билл Тигпен, висело облачко голубоватого дыма. На столе громоздились пластиковые чашки из-под кофе в опасной близости к краю стола, полные окурков пепельницы. Билл находился в цейтноте. Сдвинутые на темя очки, напряженное лицо, голубые глаза, вчитывающиеся в текст. Скорее, скорее… Взгляд через плечо на неумолимо отсчитывающие время настенные часы…

Билл печатал, словно понукаемый таящимися где-то рядом демонами. Его слегка тронутые сединой каштановые волосы были в беспорядке, доброе, исполненное благородства лицо гладко выбрито. Он не был красивым мужчиной в прямом смысле этого слова, но производил впечатление человека сильного, привлекательного, достойного внимательного взгляда, — человека, с которым хочется общаться. Но, конечно, не сейчас, когда он стонал, вновь и вновь поглядывая на часы, и заставлял свои пальцы еще быстрее бегать по клавишам машинки.

Наконец наступила тишина. Быстро сделав несколько исправлений ручкой, Билл вскочил и сгреб то, над чем работал на протяжении семи часов, с пяти утра. Скоро час дня… скоро эфир…

Он пулей пролетел по кабинету, рывком распахнул дверь, пронесся мимо стола секретарши, словно бегун на олимпийской дистанции, стремглав промчался по холлу, стараясь не наталкиваться на людей, не обращая внимания на удивленные взгляды и дружеские приветствия коллег, затем нетерпеливо постучал в дверь и, когда она слегка приоткрылась, просунул пачку отпечатанных листов с только что внесенными исправлениями.

Это была знакомая процедура. Она происходила раз, два, иногда три или четыре раза в месяц, когда Билл решал, что ему не нравится, как развивается сюжет его детища — самого популярного дневного телесериала. Как только Билла посещали сомнения, он задумывался, полностью уходил в себя, потом писал один-два отрывка, переворачивал все с ног на голову и только после этого успокаивался.

Агент называл Билла самой беспокойной мамашей на телевидении, но при этом, конечно, понимал, что никто из сценаристов не может с ним тягаться. Билл Тигпен обладал безотказным чутьем на такие сюжетные повороты, которые поддерживали интерес к его сериалу. Оно пока ни разу не подводило.

«Ради жизни стоит жить» неизменно был популярнейшим дневным сериалом американского телевидения. В свое время Уильям Тигпен взялся за него ради заработка, когда, будучи молодым драматургом, бедствовал в Нью-Йорке. Сначала родилась концепция, потом сценарий первой серии.

В тот момент у Билла наступил промежуток в работе над пьесами, которые он писал для третьеразрядных театров. Тогда он был фанатиком своего дела — ставил театр превыше всего. Был женат, жил в крошечной квартире в Сохо и чуть ли не голодал. Его жена Лесли танцевала на сценах Бродвея, однако, забеременев их первенцем, тоже потеряла работу.

Поначалу Билл посмеивался над иронией судьбы, которая заставила его взяться за «мыльные оперы». Но по мере того как он сражался со сценарием, шутки уступали место одержимости. Он обязан был это одолеть… ради Лесли… ради их ребенка. И, по правде говоря, эта работа стала ему нравиться. Даже очень. Да и телекомпания была довольна тем, что он сочинил. Они пришли в полный восторг от первых же серий, снятых в кратчайшие сроки.

Малыш и телесериал родились почти одновременно. Первый оказался замечательным девятифунтовым мальчуганом с голубыми, как у отца, глазами и ореолом золотистых кудряшек на головке. Они с Лесли назвали сына Адамом. Второй прошел пробным показом в летние месяцы, сразу набрав высокий рейтинг и вызвав своим исчезновением в сентябре бурю недовольства зрителей.

Через два месяца «Ради жизни стоит жить» вернулся на экраны, а перед Биллом Тигпеном открылась перспектива стать создателем самого популярного дневного телесериала всех времен. Потом наступила пора серьезного выбора.

Написанные им первоначальные эпизоды сериала так понравились актерам и режиссеру, что карьера драматурга вскоре была забыта. Его животворным эликсиром стало телевидение.

Биллу предложили за сюжет уйму денег. Он мог бы спокойно жить на проценты и писать дома пьесы. Но к тому времени сериал стал для него любимым детищем, он не мог бы заставить себя бросить его, а тем более продать. Все придуманные сюжетные ходы Билл представлял себе реально и придавал большое значение затронутым им темам. Он словно беседовал со зрителем о жизни, разочарованиях, гневе, печали, победах, восторгах, любви, красоте, делился самым сокровенным.

Сериал нес людям надежду, свет — такова была идея главной сюжетной линии, положительными были и главные герои. Конечно, в нем присутствовали и отрицательные персонажи, но в конце концов все их интриги разоблачались и побеждали не они.

Детище Билла обладало некой принципиальной цельностью, чем и снискало себе множество верных почитателей, отражало суть своего творца — жизнелюбие, порядочность, доверчивость, доброту, наивность, интеллигентность, склонность к творчеству. И Билл любил свой сериал почти так же, как любил Адама и Лесли.

В те первые дни работы на телевидении он испытывал постоянное раздвоение: ему хотелось быть с семьей и в то же время присматривать за сериалом, дабы быть уверенным, что тот на правильном пути и не искажается по прихоти редактора или режиссера. Билл никому не доверял и сам все контролировал: он расхаживал по павильону, волнуясь, как бы чего не случилось, присутствовал почти на всех съемках, без конца давал советы всем — от режиссера до ассистента реквизитора — и к тому же успевал еще писать новые куски сценария.

К концу первого года стало ясно, что Билл Тигпен никогда не вернется на Бродвей. Он был заворожен, пойман в ловушку, безумно влюблен в телевидение и собственный сериал. Билл даже перестал извиняться перед театральными друзьями и открыто признавал, что любит свое новое дело. В один из вечеров после многочасовой работы над новыми сюжетами, персонажами и идеями к предстоящему сезону он объявил Лесли, что ничем другим заниматься не желает.

Билл уже не мог представить своей жизни без своих героев, актеров, хитросплетений сюжета, лавины трагедий, переживаний и проблем. Сериал транслировали пять дней в неделю, но даже когда у Билла не было никакой необходимости присутствовать в павильоне, сериал все равно заменял ему и пищу, и воду, и воздух, и сон. В съемочной группе были авторы, которые подробно расписывали сценарий по репликам, но Билл постоянно контролировал их работу. Он имел на это право, потому что был виртуозом в своем деле, и никто из телевизионщиков не возражал против его вмешательства. Он был великолепным профессионалом. Билл инстинктивно угадывал, что сработает, а что нет, какие сюжетные ходы заинтригуют зрителей, какие персонажи им понравятся, а каких они возненавидят.

Когда через два года у Билла родился второй сын, Томми, сериал «Ради жизни стоит жить» завоевал два приза критики и «Эмми». Именно после получения первого «Эмми» телекомпания предложила перенести съемки сериала в Калифорнию. Руководству компании это показалось более разумным в творческом и организационном плане.

Билла эта новость обрадовала, чего нельзя было сказать о его жене Лесли. Она собиралась вновь приступить к работе, но уже не в качестве танцовщицы кордебалета на Бродвее. Пока Билл день и ночь писал о кровосмешении, беременности юных девочек и внебрачных любовных связях, она посещала балетную школу и теперь намеревалась вести танцевальный класс в Джулиардской школе.

— Что ты сказала? — с изумлением уставился на жену Билл, когда воскресным утром они сидели за завтраком.

Все у них складывалось хорошо, он прекрасно зарабатывал, ребята были замечательные — лучше не придумаешь. Так было до того злополучного утра.

— Я не могу, Билл. Я не поеду с тобой в Калифорнию.

Она кротко посмотрела на него. Такими же добрыми и выразительными были ее большие карие глаза, когда он впервые познакомился с ней у театра. Лесли тогда было двадцать лет. Это была добрая, порядочная и скромная девушка, отзывчивая, застенчивая и тонко чувствующая юмор. В те первые годы они много смеялись и до поздней ночи разговаривали в арендованной мрачной и холодной квартире.

Лишь совсем недавно Билл приобрел новые, прекрасные и очень дорогие апартаменты в Сохо. Он даже велел оборудовать жене место для занятий — зеркало во всю стену и балетный станок, чтобы Лесли могла упражняться дома.

И вдруг она заявляет, что все кончено.

— Но почему, Лес? Ты хочешь сказать, что не желаешь покидать Нью-Йорк?

Билл, казалось, был озадачен, а она, с полными слез глазами, покачала головой, отвернулась на мгновение, потом снова посмотрела ему в глаза. От этого взгляда у Билла заныло сердце — в нем были гнев, разочарование, крушение надежд…

Он в ужасе задал себе вопрос, который еще пару месяцев назад не пришел бы ему в голову: а не разлюбила ли его жена?

— В чем дело? Что случилось?

«Как я мог это упустить? — спрашивал он себя. — Как я мог быть таким глупым?»

— Не знаю… ты стал другим… — Лесли снова покачала головой, махнув длинными темными волосами. — Нет… я несправедлива… мы оба стали другими…

Лесли глубоко вздохнула и попыталась все ему объяснить. Прожив с Биллом пять лет и имея от него двоих детей, она считала это своим долгом.

— Мне кажется, мы поменялись местами. Раньше я хотела стать великой звездой Бродвея, выдающейся танцовщицей, а твоим желанием было лишь писать пьесы, наполненные «глубоким смыслом». И вот твоя мечта сбылась…

Грустно улыбнувшись, Лесли замолчала, подыскивая нужные слова.

— Ты стал писать коммерческие вещи и одержим этим. Последние три года ты думаешь только о своем сериале: выйдет ли Шейла за Джейка?.. Пытался ли Ларри в самом деле убить собственную мать?.. «Голубой» Генри или нет?.. Лесбиянка ли Марта?.. Бросит ли она мужа ради некой женщины?.. Кто истинные родители Хилари?.. Сбежит ли Мери из дома?.. Будет ли она снова употреблять наркотики?.. Является ли Хелен незаконнорожденной?.. Выйдет ли она за Джона?

Лесли встала и, продолжая твердить знакомые имена, принялась расхаживать по комнате.

— Честно говоря, я уже свихнулась. Я больше не хочу о них слышать, не хочу с ними жить. Я хочу вернуться к простому, нормальному существованию, мечтаю снова заниматься танцами, серьезно преподавать. Я хочу обычной, спокойной жизни, без всего этого полуправдоподобного дерьма. Иногда мне кажется, что все эти Хилари, Шейлы и Джейки дороже тебе, чем я и наши мальчики.

Она с несчастным видом посмотрела на Билла, и тому захотелось расплакаться. Он был круглым дураком. Пока жил в мире вымышленных друзей, он терял людей, которых по-настоящему любил, и даже не отдавал себе в этом отчета.

И все же Билл не мог пообещать жене, что все бросит, продаст свои авторские права на сериал, снова вернется к сочинительству пьес и будет обивать пороги продюсеров, выклянчивая деньги на их постановку. Как он теперь мог так поступить? К тому же он просто любил свой сериал, который позволил ему поверить в свои силы и возможности, реализовать их и почувствовать себя счастливым…

И вот теперь, когда он находится на гребне успеха, Лесли уходит. Это какая-то злая ирония. Сериал пользуется огромной популярностью, его автор тоже, а она тоскует по дням, когда они жили впроголодь.

— Я сожалею.

Он пытался заставить себя быть спокойным и рассудительным.

— Я понимаю, что последние три года был целиком погружен в работу над сериалом, но мне казалось необходимым контролировать его. Если бы я выпустил его из рук, передал кому-то другому, то они могли бы обеднить его, превратить в банальное, слезливое, тошнотворное барахло, годное разве только для пожилых домохозяек. Я не мог этого позволить. А сериал все-таки получился цельным. Ты, Лес, можешь это признавать или нет, но именно это нравится телезрителям. Но я не всегда буду так с ним возиться. Я думаю, в Калифорнии все пойдет иначе… более профессионально… более ответственно, я чаще смогу отключаться от него и больше времени посвящать тебе и детям.

Билл теперь писал лишь основные сюжетные линии, но продолжал контролировать съемочный процесс.

Лесли лишь недоверчиво покачала головой. Она хорошо знала мужа. Когда он писал свои ранние пьесы, дело обстояло так же. Он мог работать два месяца без всякой передышки, не думая о еде, сне или еще о чем-либо. Но тогда это продолжалось всего два месяца, и Лесли находила в этом какую-то прелесть. Теперь ей уже так не казалось. Она была сыта всем по горло: его интенсивной работой, одержимостью, стремлением к совершенству.

Лесли знала, что Билл любит ее и мальчиков, но не так, как она об этом мечтала. Ей хотелось, чтобы муж уходил на работу в девять и приходил в шесть, мог поговорить с ней, поиграть с детьми, помочь приготовить ужин, сходить с ней в кино. А вместо этого он работал ночь напролет и утром, измученный, с безумными глазами, выбегал из дому с пачкой исписанных листов, чтобы успеть в съемочный павильон к десяти тридцати. Это было чересчур, слишком изнурительно, и за три года ей все надоело. Лесли начинало казаться, что при очередном упоминании названия сериала или имен персонажей, круг которых все время расширялся, с ней непременно случится истерика.

— Лесли, детка, дай мне шанс, пожалуйста. В Лос-Анджелесе все будет здорово. Только подумай — ни снега, ни холодной погоды. И для ребят такой климат подойдет как нельзя лучше. Можно будет возить их на пляж… иметь бассейн прямо во дворе… и ездить в Диснейленд.

Но Лесли только недоверчиво качала головой. Она знала его лучше.

— Нет, это я буду иметь возможность возить их в Диснейленд и на пляж. А ты будешь все время работать, в том числе и ночью — писать, исправлять, переписывать. Когда ты последний раз был с мальчиками в зоопарке или где-нибудь еще?

— Ну ладно… ладно… допустим, я слишком много работаю… допустим, я никуда не годный отец… или прохвост, или плохой муж, или все это вместе взятое, но, ради бога, Лес, мы же не один год по-настоящему голодали. А теперь, посмотри, ты можешь иметь все, что хочешь, и наши мальчики тоже. Придет время, и мы сможем отдать их в престижные школы, а потом и в колледж. Разве это так плохо? Согласен, мы пережили несколько трудных лет, но теперь все наладится. А ты в этот момент хочешь меня бросить.

Билл устремил умоляющий взгляд на жену. В его глазах блестели слезы. Он протянул ей руку.

— Малышка, я люблю тебя… Пожалуйста, не делай этого…

Но Лесли не повернулась, не подняла глаз и потому не видела боли в его взгляде. Она знала, как сильно Билл любит ее и сыновей. Но теперь это уже не имело значения — ради себя она должна поступить именно так.

— Ты хочешь остаться здесь? Хорошо, пусть будет по-твоему. Я скажу на телестудии, что возражаю против переезда. Если в этом все дело, черт с ней, с Калифорнией… останемся здесь.

Но в его голосе зазвучали панические нотки, потому что, наблюдая за Лесли, Билл чувствовал, что Калифорния не главный повод.

— Это не играет никакой роли. — Ее голос был низким и мягким, в нем звучало сожаление. — Для нас обоих уже слишком поздно, Билл. Я не могу этого как следует объяснить. Я просто знаю, что должна делать что-то другое.

— Что, например? Перебраться в Индию? Изменить религию? Уйти в монастырь? Придумать что-то принципиально новое в преподавании танца в Джулиардской школе? Что ты имеешь в виду, черт подери? Ты хочешь от меня уйти? Тогда Джулиард и Калифорния тут ни при чем.

Билл был обижен, растерян и, наконец, не на шутку рассержен. Почему она так с ним поступает? Чем он это заслужил? Он тяжело работал, добился успеха, его родители гордились бы им, если были бы живы, но оба умерли от рака, когда ему было двадцать с небольшим лет. Ни братьев, ни сестер у него не было, жена и сыновья — единственные родственники.

Теперь же, если они расстанутся, Биллу предстояло снова остаться одному, совершенно одному, без троих любимых людей, а все потому, что он что-то сделал не так — слишком много работал, стараясь обеспечить свою семью. Несправедливость ее слов внезапно наполнила его яростью.

— Ты просто меня не понимаешь, — мягко настаивала Лесли.

— Нет, не понимаю. Ты говоришь, что не хочешь переезжать в Калифорнию. Я говорю, что, раз все дело в этом, мы останемся здесь и пошлем к черту телекомпанию. Им придется с этим смириться. Ну и что дальше? Возвращаемся в исходную точку или как? Что между нами происходит, Лес?

Билла попеременно охватывали то гнев, то отчаяние, он не знал, что ей сказать, чтобы переубедить. Но он еще не понимал, что Лесли уже все для себя решила и не было никакой возможности отговорить ее.

— Я не знаю, как тебе это сказать…

Она взглянула на него глазами, полными слез, и на мгновение Биллу показалось, что он попал в одну из серий своего собственного фильма и не может выбраться… Бросит ли Лесли Билла?.. Может ли Билл стать другим?.. Понимает ли Лесли, как Билл ее любит?..

Ему вдруг захотелось рассмеяться или расплакаться, но ни того ни другого он не сделал.

— Все кончено. Наверное, так прямо и надо сказать. Калифорния тут ни при чем. Я просто до сих пор не хотела себе в этом признаться, а теперь… Я больше так не могу. Я хочу жить своей жизнью, с ребятами, и заниматься своим делом, а не жить день и ночь с твоим сериалом…

«И с тобой, Билл, тоже», — подумала Лесли, но не решилась сказать это вслух. В его глазах была такая беспредельная боль, что она боялась не вынести ее и пойти на попятный.

— Прости, пожалуйста…

Билл стоял мертвенно-бледный, словно пораженный молнией.

— Ты забираешь мальчиков?

Как она может? Ведь он, несмотря на занятость, так их обожает, и это ей известно.

— Ты не сможешь сам о них заботиться в Калифорнии, — просто констатировала Лесли, в то время как он в ужасе смотрел на нее.

— Нет, но ты могла бы поехать со мной, чтобы помочь, — попытался пошутить Билл, однако обоим было не до шуток.

— Билл, не надо…

— А ты разрешишь им навещать меня?

Она кивнула, а он в душе молился, чтобы Лесли сдержала слово. Билл подумал, не бросить ли сериал, остаться в Нью-Йорке и упросить ее сохранить брак, но чувствовал, что время для подобных действий упущено. В своем сердце, душе и сознании Лесли уже покинула его.

Оставалось лишь корить себя, что вовремя не заметил опасность. Может быть, тогда еще удалось бы что-то изменить. Но теперь, насколько он знал жену, это было невозможно. Все было кончено, хоть умоляй, хоть плачь. Он давно проиграл битву и даже не знал об этом. Этот этап его жизни закончился.

На протяжении двух следующих месяцев продолжалась агония, о которой Билл не мог вспоминать без слез. Трудное прощание с сыновьями. Переезд семьи на другую квартиру в Вест-Сайде. Первая ночь в одиночестве. У него снова и снова возникало желание отказаться от сериала и уговорить Лесли вернуться, но было ясно, что дверь заперта и никогда больше не откроется.

К тому же накануне своего отъезда в Калифорнию он узнал, что в Джулиардской школе работает преподаватель, который ей очень симпатичен, как она выразилась. До романа дело там еще не дошло, Билл знал Лесли слишком хорошо, чтобы сомневаться в ее верности, однако она, похоже, влюбилась, и это одна из причин ее ухода. Она хотела свободы, чтобы строить свои отношения с тем парнем, не испытывая чувства вины перед Биллом Тигпеном. Лесли уверяла, что у них с ее коллегой-преподавателем много общих интересов, а с Биллом, кроме детей, ничего общего больше нет.

Адам болезненно воспринял расставание с отцом, но, поскольку ему было всего два с половиной года, он, безусловно, должен был быстро привыкнуть к новой жизни. Восьмимесячный же Томми вообще пока ничего не понимал.

Билл тяжело переживал расставание: слезы выступили у него на глазах и медленно потекли по щекам, когда самолет взмыл над Нью-Йорком и взял курс на Калифорнию.

Прибыв в Лос-Анджелес, он с головой ушел в работу над сериалом, работал днем и ночью, иногда даже спал на диване в своем офисе. Между тем рейтинг его детища продолжал расти, призы сыпались один за другим.

За семь лет, проведенных в Калифорнии, одержимость Билла Тигпена уменьшилась ненамного. «Ради жизни стоит жить» стал его гордостью и радостью, его товарищем и другом. У Билла больше не было причин сопротивляться. Он позволил, чтобы работа стала его повседневной страстью.

Сыновья периодически прилетали к нему на праздничные каникулы и на один месяц летом. Билл их беззаветно любил, каждый день вспоминал и очень скучал. Женщин в его жизни было много, но они появлялись и исчезали, не оставляя следа. Постоянными спутниками Билла оставались сериал и занятые в нем актеры.

Лесли давно вышла замуж за преподавателя Джулиардской школы и имела от него еще двоих детей, сама же наконец распрощалась с преподавательской карьерой. У нее хватало забот с четырьмя детьми, но, похоже, ей это нравилось.

Время от времени они с Биллом перезванивались, особенно когда у него гостили мальчики или кто-то из них заболевал, но сказать им друг другу теперь было нечего и разговоры сводились к Адаму и Томми. Трудно было даже вспомнить их совместную супружескую жизнь. Боль от потери Лесли притупилась, и те хорошие годы подернулись забвением.

Все ушло, остались лишь сыновья. Они были главным предметом его любви, которая с особой силой проявлялась, когда они приезжали летом. Тогда Билл брал отпуск, одну половину которого они проводили в путешествиях, а другую — в Лос-Анджелесе: посещали Диснейленд, ходили в гости или просто отдыхали дома, где Билл готовил, заботился о ребятах.

Потом, после их отлета обратно в Нью-Йорк, он ужасно тосковал. Адам, которому скоро исполнялось десять, был ответственным, серьезным, милым, во многом похожим на мать. Томми в свои семь лет был еще ребенком — неорганизованным, капризным, рассеянным, но порой очень-очень симпатичным. Лесли часто говорила Биллу, что Томми во всем точная его копия, но сам Билл этого как-то не замечал. Он обожал их обоих и в долгие одинокие ночи в Лос-Анджелесе до боли в сердце сожалел, что их семья распалась.

Это была единственная в жизни вещь, которая по-настоящему удручала его. Билл ничего не мог изменить, но разлука с любимыми детьми казалась ему слишком высокой ценой за неудачный брак. Почему дети остались с Лесли, а не с ним? Почему лишь он понес наказание за потерянные годы? Разве это было справедливо? Нет. И Билла это убеждало только в одном — он больше никогда не позволит такому случиться, он не собирается больше безоглядно влюбляться, жениться, иметь детей и терять их. Конец. Точка. С годами он нашел великолепный выход из положения — актрисы, актрисы… когда у него было на них время, что случалось нечасто.

Впервые прибыв в Калифорнию, еще переживая свежую боль от расставания с Лесли и малышами, Билл волею обстоятельств попал в объятия одной серьезной дамы-режиссера и имел с ней роман, который чуть не обернулся катастрофой. Она поселилась у него и завладела его жизнью: приглашала гостей, обставляла его квартиру, опекала Билла, пока тот не почувствовал, что задыхается. Прежде она училась в Калифорнийском университете, окончила аспирантуру в Йельском, постоянно твердила о степени доктора философии, снимала «серьезный» фильм и утверждала, что сериал — это недостойно Билла. Она с брезгливостью говорила об этом как о заразной болезни, от которой он быстро излечится, если только согласится на ее помощь.

Дама-режиссер, кроме всего прочего, терпеть не могла детей и всегда убирала подальше попадавшиеся ей на глаза фотографии его сынишек. Удивительно, но лишь спустя шесть месяцев он опомнился и расстался с ней. Все так затянулось, потому что она была великолепна в постели, обращалась с ним как с маленьким мальчиком именно тогда, когда он отчаянно нуждался в заботе, а также, казалось, знала все о телеиндустрии в Лос-Анджелесе.

Но когда она потребовала от Билла не упоминать в разговоре своих детей и вообще забыть о них, тот снял на месяц бунгало в отеле «Беверли-Хиллз», вручил ей ключи, пожелал приятного времяпрепровождения и попросил не беспокоить его звонками, когда она найдет себе квартиру. В тот же день Билл перевез в бунгало ее вещи и в течение следующих четырех лет не встречал эту даму, пока случай не свел их на церемонии вручения призов, но она сделала вид, что незнакома с ним.

Все последующие романы сознательно были лишены сердечных переживаний: актрисы, «звездочки», статистки, фотомодели — девушки, готовые лишь поразвлечься, сходить с Биллом на прием или вечеринку, когда он был свободен, и не требовавшие от него ничего больше, даже телефонных звонков, потому что в их жизни таких мужчин было много. Некоторые подруги иногда готовили ему ужин или он готовил им, поскольку обожал это делать. Тех же, кто хорошо ладил с детьми, Билл приглашал с собой в Диснейленд, когда приезжали сыновья. Однако чаще всего он предпочитал опекать ребят сам во время их визитов в Калифорнию.

В последнее время Билл завел роман с актрисой из своего сериала. Сильвия была симпатичной девушкой из Нью-Йорка и исполняла одну из главных ролей. Билл впервые позволил себе роман с кем-то из тех, кто с ним работал.

Устоять против такой красотки, как Сильвия, было трудно. Она пришла в его сериал с определенным багажом — за ее плечами было несколько детских ролей, потом Сильвия была фотомоделью — снималась для обложки журнала «Вог», год работала у Лакруа и шесть месяцев в Лос-Анджелесе, в маленьких ролях второстепенных фильмов. Сильвия, как ни странно, оказалась приличной актрисой и просто милой девушкой.

Биллу она очень нравилась. Нравилась, но не более. Любовь была зарезервирована для детей. Правда, двадцатитрехлетняя Сильвия порой тоже казалась ему ребенком. Его трогали и забавляли ее непосредственность и наивность. Девятилетний опыт работы актрисы и модели, похоже, не испортил Сильвию. Она знать не знала неизбежных интриг, происходивших за кулисами, и, хотя играла временами превосходно, в то же время становилась легкой жертвой для более искушенных коллег-актрис. Билл постоянно предупреждал Сильвию о кознях, которые те исподтишка строили против нее. Но это милое создание преодолевало все мели и пороги и находило чем себя занять, когда Билл оказывался слишком занят, чтобы развлекать ее.

Так было на протяжении тех недель, когда он решил убрать один персонаж и ввел два новых. Билл всегда заботился о стремительном действии фильма и поддержании у зрителя интереса к бесконечным поворотам сюжета.

В свои тридцать девять лет Билл стал королем дневных сериалов, что подтверждала шеренга статуэток «Эмми», выстроившихся на полке его офиса, которых он, казалось, совершенно не замечал.

Сегодня Билл вернулся в свой кабинет и принялся расхаживать из угла в угол, пытаясь представить себе, как актеры отреагируют на неожиданные сюжетные изменения, переданные им в последнюю минуту. Две актрисы, исполняющие главные роли, обычно справлялись с такими ситуациями хорошо, а вот их партнер начинал сбиваться и нервничал. Он выступал в сериале второй год, Билл частенько подумывал заменить его, но не решался — ему нравилось, что тот вносит гуманистическое начало и играет очень убедительно, когда верит в произносимый текст.

Сериал, по-видимому, приобрел популярность у миллионов телезрителей в Соединенных Штатах — и Билл, и актеры, и продюсеры получали горы писем от его почитателей. Съемочная группа за годы совместной работы сделалась чем-то вроде семьи, он имел для всех ее членов большое значение. Детище Билла стало домом и образом жизни для многих очень талантливых людей.

В тот день Сильвии предстояло играть свою героиню, Воун Вильямс, — красивую младшую сестру главного персонажа, Хелен. Воун стала любовницей своего зятя Джона, он же приобщил ее к наркотикам. Никто в семье об этом не знал, тем более ее собственная сестра. Не в силах самостоятельно высвободиться из опутавшей ее паутины, Воун попадала под все большую зависимость от Джона, ведущую к катастрофе.

В соответствии с неожиданным поворотом событий, намеченным в сериале на день, о котором идет речь, Воун предстояло стать свидетельницей убийства, совершенного Джоном. Полиция должна была разыскивать девушку за убийство торговца наркотиками, снабжавшего ее зельем. Это была сложная для «оркестровки» серия, и Билл тщательно контролировал авторов диалогов, готовый, если надо, тоже включиться в работу. Однако именно такого рода повороты сюжета позволяли сериалу жить уже на протяжении почти десяти лет.

Билл, довольный проделанной утром работой, опустился в своем кабинете в кресло, закурил и отпил горячего кофе, который как раз принесла секретарша. Он думал, как отнесется Сильвия к изменениям сценария, который ей только что передали.

Минувшей ночью он уехал от нее в три часа и решил отправиться на работу, чтобы реализовать идею, не дававшую покоя весь вечер. Когда Билл уезжал, Сильвия спала. По пути он заехал домой, принял душ, переоделся и прибыл в офис в половине четвертого утра.

В двенадцать тридцать Билл все еще чувствовал напряжение. Он вскочил, погасил сигарету и поспешил в студию, где застал режиссера, внимательно изучающего последние изменения в сценарии.

Режиссером был его давний знакомый — голливудский ветеран, пришедший в сериал после постановки множества телевизионных фильмов, имевших большой зрительский успех. Обычно «мыльные оперы» на телевидении не снимали такие маститые режиссеры, но Билл знал что делает, когда брал его: Аллан Маклафлин был требователен к себе и другим.

Видя, что он серьезно беседует с Сильвией и актером, игравшим роль Джона, Билл тактично остался стоять в углу, откуда, не мешая, имел возможность за всем наблюдать.

— Билл, принести кофе? — спросила миловидная молоденькая ассистентка, на протяжении года проявлявшая к Биллу явный интерес.

Он ей нравился. Многие обнаружили бы в нем сходство с этаким плюшевым мишкой: высокий, сильный, душевный, умный, привлекательный, хотя и не красавец, улыбчивый и обходительный, несмотря на огромные нагрузки и полную отдачу любимому делу.

— Нет, спасибо, не надо, — улыбнулся Билл и покачал головой.

«Симпатичная девчушка… но только как ассистентка», — подумал он и тут же выбросил ее из головы. На съемочной площадке он мог только работать: сосредоточиться на том, что происходит перед камерами, или на мыслях о будущих поворотах сюжета.

Билл вновь переключил свое внимание на режиссера. Он заметил, что Сильвия учит текст, а исполнители ролей Хелен и Джона тихо беседуют. Двое актеров были одеты в полицейскую форму, а на «жертве» — торговце наркотиками, которого предстояло «убить», уже была окровавленная рубашка, выглядевшая очень натуралистично. Актер смеялся и обменивался шуточками с одним из осветителей. Это был его последний день съемок в сериале, ему не надо было учить роль: по замыслу он появлялся перед камерой уже мертвым.

— До съемки осталось две минуты, — произнес ассистент режиссера достаточно громко, чтобы все на съемочной площадке слышали, и у Билла слегка засосало под ложечкой.

Так случалось всегда. Это чувство было ему знакомо с тех пор, когда он, молодой актер, еще учился в колледже. И в Нью-Йорке Биллу всегда становилось не по себе за час до поднятия занавеса перед началом его пьесы.

Теперь, спустя десять лет после рождения сериала, его все так же перед эфиром мучило волнение: что, если все сорвется?.. Если упадет рейтинг?.. Если никто не будет смотреть?.. Если уйдут все актеры?.. Если они забудут свои роли?.. Если… Поводов для страхов было множество.

— Одна минута!

Под ложечкой засосало сильнее. Билл оглядел помещение. Сильвия, прикрыв глаза, в последний раз повторяет слова и пытается сосредоточиться, Хелен и Джон заняли свои места и готовы к грандиозному скандалу, с которого начинается серия. Торговец наркотиками в окровавленной рубашке за кадром уплетает большущий сандвич «пастрами»…

В полной тишине ассистент режиссера поднял руку с растопыренными пальцами, показывая количество секунд, оставшихся до включения камеры. Четыре… три… две… одна… Спазм под ложечкой. Рука опускается…

Хелен и Джон отчаянно ругаются, выражения используют грубые, но в пределах цензуры, ситуация на грани взрыва. Джон хорошо знает текст, и все же временами они, как всегда по ходу сцены, импровизируют. Чаще всего Хелен, но у нее это хорошо получается, и Билл не возражает, поскольку она не сильно отдаляется от текста и не подводит других актеров…

Проходит четыре минуты драматического спектакля, хлопает дверь, и наступает рекламная пауза. Хелен сходит с площадки бледная как полотно. Их работа хоть и коротка, но интенсивна, диалоги и ситуации настолько реальны, что актеры играют с удивительной достоверностью. Билл поймал ее взгляд и улыбнулся. Она, как всегда, хорошо поработала, прекрасная актриса.

Снова поднимается вверх рука ассистента, призывая всех к готовности. Полная тишина. Ни звука, ни шороха, даже ключи ни у кого не звякнут в кармане.

Джон отправляется в загородный дом к торговцу наркотиками, который анонимно позвонил Хелен и сообщил ей о романе мужа с ее сестрой. Раздаются выстрелы — мужчина в окровавленной рубашке распростерт на полу и, безусловно, мертв. Крупным планом лицо Джона, безжалостные глаза убийцы вызывают дрожь. Рядом стоит Воун.

Следующий кадр: Воун, необыкновенно красивая, в маленькой, но шикарно обставленной квартирке, которую снял для нее Джон. Девушка прощается с выходящим от нее мужчиной. Без слов понятно, что она занимается проституцией. Крупным планом глаза Воун — тревожные, прекрасные и несколько остекленевшие.

Билл внимательно следит за тем, как разворачиваются события, потом снова наступает рекламная пауза, и он расслабляется. Каждый день у него перед глазами разыгрывается новая пьеса, новая драма, раскрывается новый мир. Эта магия не перестает его интриговать.

Иногда он задает себе вопрос, почему работает, почему сериал пользуется таким успехом? Может быть, потому, что он сам им так увлечен?

Изредка Билл гадал, что бы случилось, если бы он продал концепцию сериала или бросил его… Остался бы в Нью-Йорке, занялся чем-нибудь другим, по-прежнему был бы женат на Лесли, жил с ней и сыновьями… Появились бы у них еще дети? Писал бы он пьесы для Бродвея? А может, они с Лесли все равно бы развелись? Трудно загадывать…

Убедившись, что все идет хорошо и ему необязательно дожидаться конца съемки, Билл вышел из студии и медленно направился к себе в кабинет. Он был утомлен, но ощущал удовлетворение и уверенность, что ближайшие серии также должны пройти на хорошем уровне.

Билл любил сериал и за то, что тот не позволял ему расслабляться и благодушествовать. Здесь нельзя было двигаться по накатанной колее, использовать готовые рецепты или повторяться. Нужно постоянно фонтанировать свежими идеями, вдыхать новую жизнь в свое детище, иначе оно бы просто умерло. Биллу нравился этот напряженный ритм, каждодневное испытание своих сил.

Сегодня все удалось, он вернулся к себе в офис, уселся на диван и стал глядеть в окно.

— Как там дела? — спросила Бетси, бывшая его секретаршей уже почти два года, что на телевидении считалось чуть ли не вечностью.

— Все о’кей. — Билл выглядел довольным. Под ложечкой больше не сосало, наступило приятное состояние удовлетворенности. — От руководства телекомпании известий не было?

Он направил им некоторые новые идеи относительно дальнейшего развития сериала и ждал ответа, хотя знал, что руководство, конечно же, разрешит ему действовать по своему усмотрению.

— Еще нет. По-моему, Леланд Харрис и Натан Стейнберг куда-то уехали.

Это были боги, от которых зависела его жизнь, — всеведущие, всесильные, всевидящие. С Натаном Билл время от времени ездил на рыбалку, и хотя бытовало мнение, что он прохвост, в общем-то, любил его и не мог пожаловаться на плохое к себе отношение.

— Вы сегодня уйдете пораньше? — с надеждой взглянула на него Бетси.

Иногда, когда приходил в офис на рассвете, Билл уходил около пяти, но это случалось редко, и теперь он только покачал головой и направился в противоположный угол кабинета, к письменному столу, рядом с которым на отдельном столике помещалась его старая пишущая машинка фирмы «Роял» — одна из немногих вещей, оставшихся от отца.

— Я, наверное, еще останусь. — Написанное сегодня утром сработало, а это значит — им придется вносить много изменений в следующие серии. — Роль Барнеса придется полностью вычеркнуть. Мы его просто убили. Воун теперь грозит тюрьма, не говоря о том, что у Хелен наконец-то открываются глаза на Джона. Еще немного, и она узнает, что ее младшая сестра благодаря ее дорогому муженьку пристрастилась к наркотикам и стала лгуньей.

Билл удовлетворенно улыбался, вытянув ноги под письменным столом, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову. Он был доволен и расслаблен.

— Вы просто помешаны на своем сериале. — Бетси надулась и вышла из кабинета, но тут же опять просунула в дверь голову: — Заказать вам что-нибудь из столовой на вечер?

— Господи… теперь я знаю, что ты хочешь отравить меня. Оставь на своем столе пару сандвичей и термос с кофе. Я возьму, когда проголодаюсь.

Но чаще всего Билл вспоминал о времени лишь к полуночи и тогда уже не хотел есть. Бетси часто удивлялась, как он не умирает с голоду, когда утром обнаруживала в кабинете полные окурков пепельницы, дюжину чашек с недопитым кофе и с полдюжины разбросанных оберток от сникерсов.

— Вы бы поехали домой и поспали.

— Спасибо, мамуля, — ухмыльнулся Билл, а Бетси снова закрыла дверь.

Она была замечательная особа, и Билл очень ценил ее.

Он все еще улыбался, думая о Бетси, когда дверь снова открылась. Билл поднял глаза и увидел Сильвию в костюме и гриме.

У него всегда захватывало дух от ее потрясающей внешности. Рослая, стройная, с полной высокой силиконовой грудью, словно просящей, чтобы мужские руки касались и ласкали ее, невероятно длинноногая, она была почти такого же роста, что и Билл. Густые черные волосы до талии, матово-белая кожа, зеленые кошачьи глаза — на такую девушку мужчины заглядывались бы везде, даже в Лос-Анджелесе, где актрисы, фотомодели и просто красивые девушки — в порядке вещей. Но Сильвия Стюарт не была просто красоткой. Билл считал ее работу весомым вкладом в успех сериала.

— Ты хорошо поработала, малышка. Просто здорово, молодец. Впрочем, как всегда.

Сильвия молча улыбалась, а он встал, вышел из-за письменного стола и ласково поцеловал ее. Она села в кресло, положив ногу на ногу, чем заставила сердце Билла биться чаще.

— Господи, ты создаешь нерабочую обстановку, когда так одета.

На Сильвии было маленькое черное платье, в котором она играла последнюю сцену серии, — сногсшибательное и сексапильное. Костюмеры одолжили его у модельера Фреда Хеймана.

— Надела бы лучше джинсы с футболкой.

Но вид Сильвии в сверхоблегающих джинсах сводил все мысли Билла к тому, как бы ее поскорее раздеть.

— Костюмеры сказали, что я могу немного его поносить.

Ей каким-то образом удавалось выглядеть невинно и в то же время чувственно.

— Это здорово.

Билл улыбнулся Сильвии и снова сел за письменный стол.

— Оно тебе очень идет. Может, мы на следующей неделе выберемся куда-нибудь поужинать, и ты сможешь его надеть.

— На следующей неделе? — переспросила она с видом ребенка, которому только что сообщили, что любимая игрушка сдана в ремонт до вторника. — А почему мы не можем пойти сегодня?

Сильвия капризно надула губы, чем позабавила Билла. В таких сценах она была неподражаема. Это была еще одна грань ее потрясающей, пленительной внешности.

— Ты, наверное, заметила, что в сегодняшней серии произошли кое-какие изменения сюжета и твоя героиня попадает в тюрьму. Авторам диалогов предстоит переписать кучу сцен, и я хочу быть на месте, чтобы кое-что написать самому или по крайней мере проследить за их работой.

Любой человек, хоть немного знавший Билла, мог догадаться, что он в ближайшие несколько недель будет работать по восемнадцать-двадцать часов в сутки: подсказывать, убеждать, самостоятельно переписывать, — но в конце концов выдаст действительно стоящий материал.

— А в эти выходные мы никуда не сможем выбраться?

Сильвия то и дело меняла положение своих бесподобных ног, чем вызвала прилив возбуждения у Билла. Джинсы моментально стали ему тесны, и он беспокойно заерзал в кресле.

— Нет, не сможем, дорогуша, — с сожалением покачал он головой. — Если мне повезет и все будет о’кей, может, в воскресенье мы немного поиграем в теннис.

Очаровательные губки надулись еще больше. Сильвия явно была не в восторге от его слов.

— Я хотела бы слетать в Лас-Вегас. Ребята из «Моего дома» всей компанией собираются туда на уикенд.

Сериал «Мой дом» был в настоящее время их главным конкурентом.

— Я ничего не могу поделать, Сильвия. Мне надо работать.

Затем, зная, что будет лучше, если она уедет, а не останется и начнет хныкать, Билл предложил ей отправиться со всеми в Вегас:

— Почему бы тебе не полететь с ними, малышка? Ты завтра в сериале не занята. В Лас-Вегасе можно здорово развлечься. А мне все равно придется торчать на студии весь уикенд.

Он жестом обвел стены своего кабинета. Хотя был только четверг, Билл знал, что по крайней мере еще три-четыре дня придется контролировать работу авторов, пишущих диалоги.

Сильвию, казалось, обрадовало, что он без возражений ее отпускает.

— А ты прилетишь в Вегас, когда закончишь?

Иногда ее бесхитростность до глубины души трогала Билла. Вообще-то тело Сильвии привлекало его больше, но он с гордостью отмечал и другие достоинства своей подруги. Она была хорошей девушкой, однако не могла равняться с Биллом по интеллекту, да и он понимал, что не всегда отвечает ее запросам. Ей нужен был кто-то, кто был свободен, мог с ней развлекаться, ходить на вернисажи, вечеринки и поздние ужины в «Спаго».

Билл же большую часть времени был привязан к сериалу, писал новые сцены или из-за усталости отказывался куда-нибудь идти, да и любителем голливудских вечеринок никогда не был.

— Не думаю, что, когда закончу работу, у меня еще останутся время и силы, чтобы куда-то срываться. Увидимся в воскресенье вечером, когда ты вернешься из Лас-Вегаса.

Билла такой расклад очень устраивал. Хотя ему и было совестно, что он сваливает ее с плеч долой, но лучше знать, что она где-то счастлива и весела, чем каждые два часа отвечать на звонки с вопросами, когда же он закончит работу и поведет ее куда-нибудь повеселиться.

— О’кей. — Сильвия, довольная, встала. — Ты нисколечко не возражаешь?

Она чувствовала себя немного виноватой, что оставляет его на уикенд в одиночестве, но Билл только улыбнулся и проводил ее до двери кабинета.

— Нет, не возражаю. Только не дай ребятам из «Моего дома» перетянуть себя в свою команду.

Сильвия рассмеялась, и на этот раз Билл крепко поцеловал ее в губы.

— Я буду по тебе скучать.

— Я тоже, — ответила Сильвия, но ее взгляд был какой-то отстраненный, и у Билла мелькнула мысль, не случилось ли чего.

Он уже видел что-то подобное в глазах других женщин, начиная с Лесли, — нечто невысказанное, наводящее на мысль об одиночестве. Билл заметил это странное выражение, но не собирался ничего предпринимать. Он считал, что в тридцать девять лет уже поздно переделывать себя.

Сильвия наконец ушла, и Билл вернулся к работе. Его ждали буквально горы сценарного материала, и, когда он наконец оторвался от машинки, на улице было уже темно, часы показывали десять.

Биллу вдруг ужасно захотелось пить. Он встал из-за стола, включил в кабинете верхний свет и налил себе содовой. Заботливая Бетси наверняка оставила ему на своем столе кучу сандвичей, но Билл не чувствовал голода. Когда работа шла хорошо, она словно питала его. Билл с удовлетворением взглянул на стопку исписанных листов и откинулся в кресле, потягивая содовую.

Он хотел внести изменения еще в одну сцену, и на протяжении следующих двух часов стучал по клавишам, совершенно отключившись от всего, кроме текста, а когда остановился, была уже полночь. Билл проработал почти двадцать часов кряду, но нисколько не устал: творчество словно бы аккумулировало его энергию.

Он убрал кипу готовых страниц в ящик стола, налил себе перед уходом еще содовой и оставил на столе сигареты, поскольку вне работы курил редко.

Билл прошел мимо стола секретарши, на котором стояла картонная коробка с сандвичами, и вышел в залитый мертвенным люминесцентным светом холл, миновал полдюжины уже закрытых в это время помещений.

В одной из студий шла ночная программа, туда как раз направлялась группа странного вида молодых людей в одежде панков. Билл улыбнулся им, но ответных улыбок не последовало — ребята слишком нервничали. В студии «Новостей» было темно — там уже все готово к утреннему выпуску.

Охранник дал Биллу расписаться на карточке. Он нацарапал свою фамилию, обменялся с пожилым охранником впечатлениями по поводу последнего бейсбольного матча — они оба болели за «Доджеров». Выйдя на улицу, глубоко вдохнул теплый весенний воздух. В этот час смог, плотной пеленой накрывший город, не так чувствовался, и ощущалась радость просто оттого, что живешь.

Билл любил свое дело и не жалел, что в столь позднее время сидит и выдумывает истории о вымышленных людях, вкладывает в их головы свои мысли, в их уста — свои слова, в их души — свои эмоции. Сам процесс работы имел для него важный смысл, а окончание всегда доставляло радость, когда он бывал удовлетворен результатом. Порой было трудно, когда не получались сцена или персонаж, но все равно это не отбивало у Билла охоту, наоборот: появлялось желание трудиться еще больше.

Он удовлетворенно вздохнул, заводя машину — старый «шевроле»-универсал, который купил семь лет назад за пятьсот долларов и очень любил. Состояние автомобиля оставляло желать лучшего, но он имел душу, был просторным, и мальчики обожали кататься на нем, когда приезжали к отцу.

По пути домой Билл вдруг почувствовал ужасный голод и вспомнил, что дома ничего нет. Он не ел там целую вечность — был слишком занят работой, перекусывал где-то в городе, а предыдущий уикенд провел у Сильвии, в Малибу. Она там сняла дом у пожилой киноактрисы, которая уже несколько лет жила в пансионате для престарелых.

Билл подрулил к одному из ночных супермаркетов, припарковал машину у входа рядом со стареньким красным помятым «моррисом» с откинутой крышей. Зайдя в просторное, пустующее в такой поздний час помещение, он взял тележку и стал решать, чего бы купить поесть. В одном из отделов жарились цыплята-гриль, распространяя по всему магазину аппетитный запах. Билл взял цыпленка, упаковку из шести банок пива, картофельный салат, немного салями, маринованных огурцов, а в зеленном отделе — латук, помидоры и немного других овощей для салата.

Чем больше он думал о еде, тем голоднее становился. Билл не мог вспомнить, ел ли в этот день ленч, а если ел, то что именно. Еда казалась ему чем-то давно забытым.

Еще он купил бумажные полотенца, туалетную бумагу для обоих санузлов, вспомнил, что заканчиваются крем для бритья и зубная паста. Обычно не имея времени на покупки, он теперь, среди ночи, бродил по магазину и, словно ребенок, набирал в корзинку все подряд: чистящие средства, оливковое масло, кофе в зернах, блинную муку, сардельки, соусы и специи, а также хлеб с отрубями, полуфабрикат каши, ананас и папайю.

Он не спешил, не торопился сесть за работу, никто его нигде не ждал, и можно было в свое удовольствие прочесать весь магазин. Раздумывая, не купить ли к ужину французский батон и сыр бри, Билл повернул за угол, к хлебному отделу, и неожиданно столкнулся с девушкой, которая выросла словно из-под земли с охапкой бумажных полотенец.

Билл чуть не наехал на нее своей тележкой, девушка отпрянула назад и рассыпала все покупки. Он бросился их собирать, но при этом не мог оторвать от нее взгляда — в ней было нечто очень привлекательное.

— Извините… Я… Разрешите вам помочь…

Билл оставил свою тележку и стал ей помогать, но она, слегка покраснев, улыбнулась:

— Пустяки.

У нее была притягательная улыбка и огромные голубые глаза. Открытое выражение ее лица подсказывало, что с этой молодой женщиной можно о многом поговорить. Билл смотрел на нее как завороженный, а она двинулась по проходу, толкая свою тележку, еще раз улыбнувшись ему через плечо.

Все это напоминало сцену из кинофильма или что-то из того, что он писал для сериала. Парень встречает девушку… Хочет побежать за ней… эй, подождите… остановитесь!.. Но она ушла, пропали, словно мираж, ее темные блестящие волосы до плеч, белозубая улыбка, голубые глаза, казавшиеся огромными. В ее взгляде была такая прямота, а в улыбке — загадочность, словно она хотела его о чем-то спросить, и дружеская теплота, словно она собиралась пошутить.

Желая поскорее разделаться с покупками, Билл думал только о ней. Майонез… анчоусы… крем для бритья… яйца… Яйца нужны? Сметана?.. Он больше не мог сосредоточиться.

Смешная история. Она была симпатичной, но не бог весть какой красавицей. Свежестью же очень напоминала недавнюю выпускницу какого-нибудь колледжа Восточного побережья. На ней были джинсы, красная водолазка и легкая спортивная куртка. У Билла слегка затрепетало сердце, когда спустя пару минут он увидел, как она разгружала у кассы свою тележку.

Он остановился, еще раз внимательно пригляделся к незнакомке и решил, что она все-таки не так уж неподражаема. Симпатичная, очень симпатичная, бесспорно, но, на его вкус, его теперешний, калифорнийский вкус во всяком случае, она была весьма обычная. Девушка, с которой можно проговорить до поздней ночи, девушка, которая может рассказать хороший анекдот, интересную историю, сумеет приготовить десерт из всякой всячины. Что ему была за нужда в таких особах, если его постель согревали красотки вроде Сильвии?

Но, наблюдая, как она ставила на место пустую тележку, он чувствовал какое-то смутное, безотчетное влечение к ней. Биллу хотелось бы с ней познакомиться, узнать, как ее зовут. Он медленно направил к ней свою тележку.

«Здравствуйте… Меня зовут Билл Тигпен…» — репетировал он про себя, подходя к кассе, где расплачивалась за покупки интересная незнакомка, которая на этот раз, казалось, его не замечала, так как выписывала чек. Билл, как ни старался, не мог прочесть ее фамилию. Единственное, что он разглядел, — ее левую руку, в которой она держала чековую книжку: левую руку с обручальным кольцом^[2]. Кем бы она ни была, теперь это больше не имело значения. Она замужем.

Билл расстроился, как ребенок, у которого забрали понравившуюся ему игрушку, и тут же мысленно рассмеялся сам над собой, а она посмотрела на него, узнала и снова улыбнулась.

«Здравствуйте… Меня зовут Билл Тигпен… Вы замужем… как жаль, если разведетесь, позвоните мне…»

Замужние — единственная категория женщин, которая его не интересовала. Билл хотел спросить ее, почему она так поздно делает покупки, но теперь этот вопрос потерял смысл.

— Спокойной ночи, — пожелала незнакомка мягким хрипловатым голосом и взяла в руки наполненные покупками сумки.

— Спокойной ночи, — ответил Билл, провожая ее взглядом, и принялся разгружать свою тележку.

Через пару минут он услышал удаляющийся шум мотора, а когда вернулся к своей машине, маленького спортивного «морриса» на стоянке не было, из чего он сделал вывод, что симпатичная ночная покупательница уехала именно на нем.

Билл ухмыльнулся про себя и решил, что явно перетрудился, раз стал влюбляться в незнакомок.

— О’кей, Тигпен, — пробормотал он, заводя машину, которая зарычала и изрыгнула облако выхлопных газов, — успокойся, парень.

Выезжая со стоянки, он рассмеялся, а по дороге домой попытался себе представить, как там, в Лас-Вегасе, развлекается Сильвия.

Примечания

1

Пер. Лепилиной Т. К.

2

В США носят обручальное кольцо на левой руке. — Здесь и далее примеч. пер.