Смерть Канарейки

Стивен Ван Дайн, 1927

Стивен Ван Дайн (1888–1939)□– псевдоним Вилларда Хантингтона Райта. Этот американский журналист, издатель, искусствовед и писатель являлся автором ряда статей Британской энциклопедии о театре и изобразительном искусстве и… одним из основоположников «золотого века детектива». Он окончил Гарвардский университет. Работал редактором и критиком в газетах Лос-Анджелеса, Нью-Йорка, Сан-Франциско. Написал несколько книг по живописи, литературе и музыке. Известность они ему не принесли, и тогда Райт обратился к сочинению приключенческих романов. Его постоянный герой – сыщик-любитель Фило Вэнс, сноб, эрудит и поклонник изящных искусств. Кроме серии о Вэнсе Ван Дайн написал несколько внесерийных произведений и сценариев, а также разработал «Двадцать правил для пишущих детективы». Некоторые его романы были экранизированы. Публикуемый в этом томе один из лучших романов Ван Дайна «Смерть Канарейки» переносит читателя в Нью-Йорк, где сыщик-любитель Фило Вэнс, литературный родственник Шерлока Холмса, блестяще пользуясь дедуктивным методом, находит убийцу звезды ночного Бродвея по прозвищу Канарейка. Помогла разрешению задачи карточная игра в покер…

Глава 5

Дверь, запертая на засов

Вторник, 11 сентября, 10 часов 30 минут утра

Маркхэм, Хэс, Вэнс и я остались одни в квартире. Темные, низко плывущие облака заслонили солнце, мрачный, рассеянный свет усиливал трагическую обстановку. Маркхэм закурил сигару и стоял, облокотившись на рояль, с огорченным, но решительным видом. Вэнс подошел к картине, висевшей в гостиной, кажется, это была «Спящая пастушка» Буше, и глядел на нее с циничным презрением.

— Пухлые красотки, скачущие купидоны и ватные облака для царственных кокоток, — заметил он. Он питал глубокое отвращение к живописи эпохи французского декаданса во времена Людовика XV. — Интересно, какие картины вешали куртизанки в своих спальнях до изобретения этой живописи, с ее безоблачными небесами и кудрявыми овечками?

— В данный момент меня больше интересует, что произошло прошлой ночью в этой спальне, — нетерпеливо перебил его Маркхэм.

— Нечего ломать над этим голову, сэр, — ободряюще сказал Хэс. — Я думаю, что, когда Дюбуа проверит эти отпечатки по нашему регистру, мы будем знать, кто это сделал.

Вэнс лениво улыбнулся:

— Вы так доверчивы, сержант. Я в свою очередь думаю, что задолго до того, как прояснится все в этом трогательном случае, вы пожелаете, чтобы раздражительный капитан со своими порошками от насекомых никогда не обнаруживал бы этих отпечатков. Разрешите шепнуть вам на ушко, что лицо, оставившее воспоминание о своих руках на вот этом столе и на внутренней ручке шкафа, не имело ничего общего с поспешным отбытием мадемуазель Оделл в мир иной.

— Что вы подозреваете? — резко спросил Маркхэм.

— Ничего особенного, дружище, — мягко успокоил его Вэнс. — Я блуждаю в полной темноте, где столько же указательных столбов, сколько в межпланетном пространстве. Челюсти тьмы сжимают меня в сердце черной мертвой ночи.

Маркхэм раздраженно стиснул зубы, он был хорошо знаком с уклончивой болтовней Вэнса. Переменив тему разговора, он обратился к Хэсу:

— Вы опросили кого-нибудь из жильцов дома?

— Я разговаривал с горничной Оделл, с привратником и телефонистами, но не вдаваясь в подробности. Я ждал вас. Могу вам, однако, сообщить: то, что мне сказали, заставило меня призадуматься. Если они не откажутся от некоторых своих показаний, то это очень важно.

— Пригласите-ка их сюда, — предложил Маркхэм, — горничную первую. — И он сел на табуретку у рояля спиной к клавиатуре.

Хэс встал, но, вместо того чтобы направиться к двери, подошел к окну.

— Тут есть одна штука, на которую я хотел бы обратить ваше внимание, сэр, прежде чем вы будете допрашивать этих людей. Это касается входов и выходов в эту квартиру. — Он откинул золотистую занавеску с окна. — Взгляните на эту железную решетку. Все окна квартиры, включая даже окно в ванной комнате, загорожены такими же железными прутьями. Они в восьми — десяти футах от земли, но кто бы ни строил этот дом, он позаботился, чтобы через окна воры не смогли бы сюда забраться. — Он опустил занавеску и прошел в переднюю. — Дальше. В квартиру можно войти только через дверь, выходящую в главный холл. Здесь нет ни вентилятора, ни внутреннего окна, ни грузового лифта, а это значит, что единственная дверь, через которую можно проникнуть в квартиру или выйти из нее — вот эта, помните это, сэр, все время, пока будете выслушивать этих людей… Ну, я сейчас позову горничную.

По приказанию Хэса сыщик ввел в комнату мулатку лет тридцати. Она была опрятно одета и производила впечатление смышленой женщины, но по тому, как она говорила, можно было заключить, что она получила более высокое образование, чем то, какое обычно получают лица ее класса. Ее имя, как мы узнали, было Эми Джибсон, и ее ответы на вопросы, которые задавал Маркхэм, сводились к следующему: в это утро она явилась в квартиру около семи часов и, как обычно, отперла дверь своим ключом, так как ее хозяйка вставала позднее. Раза два в неделю она приходила пораньше, чтобы переделать кое-что из платьев мисс Оделл. В это утро она пришла как раз рано. Как только она открыла дверь, ее поразил беспорядок, потому что двери в передней были распахнуты настежь, и почти в тот же миг она увидела тело своей хозяйки на тахте. Она сейчас же позвала Джессапа, телефониста, который дежурил ночью и находился на посту, и он, едва взглянув на тело, вызвал полицию. Затем она села в общей приемной и принялась ждать полицейских.

Ее показания были просты и бесхитростны. Если она волновалась или была возбуждена, то хорошо умела контролировать свои чувства.

— А теперь, — продолжал Маркхэм после короткой паузы, — вернемся к прошлой ночи. В котором часу вы оставили мисс Оделл?

— Без нескольких минут семь, сэр, — ответила женщина ровным бесцветным голосом, который, казалось, был характерным для ее манеры говорить.

— Вы всегда уходили в это время?

— Нет, вообще я уходила около шести. Но в прошлый вечер мисс Оделл хотела, чтобы я помогла ей одеться к обеду.

— Разве вы не всегда помогали ей переодеваться к обеду?

— Нет, сэр. Но в прошлый вечер она собиралась с каким-то джентльменом обедать и в театр и хотела особенно хорошо выглядеть.

— Ага, — Маркхэм подался вперед. — Кто же был этот джентльмен?

— Я не знаю, сэр, мисс Оделл не говорила.

— А вы не догадываетесь, кто бы это мог быть?

— Нет, сэр.

— А когда мисс Оделл сказала вам, что она хочет, чтобы вы пришли пораньше утром?

— Вечером, когда я уходила, сэр.

— Значит, она не подозревала никакой опасности и не опасалась своего спутника?

— Похоже на то. — Женщина умолкла, как бы взвешивая свои слова. — Нет, конечно, она ничего не боялась. Она была в хорошем настроении.

Маркхэм кивнул Хэсу:

— Хотите еще что-нибудь спросить, сержант?

Хэс вынул незажженную сигару изо рта и наклонился вперед, упираясь руками в колени.

— Какие драгоценности были на ней прошлым вечером? — грубовато спросил он.

Горничная сделалась холодной и несколько надменной.

— Мисс Оделл, — она выделила слово «мисс», как бы подчеркивая его неуважение к покойной, — надела свои кольца, пять или шесть, и три браслета — один из алмазов, другой из рубинов, третий из алмазов и изумрудов. На ней был также бриллиантовый кулон на цепочке, и она взяла платиновый лорнет, украшенный жемчугом и бриллиантами.

— У нее были еще какие-нибудь украшения?

— Может быть, какая-нибудь мелочь, но я не уверена в этом.

— И она держала их в стальном ящике в спальне?

— Да, когда не надевала. — В ее ответе было больше, чем намек на сарказм.

— А я думал, что она держала их взаперти, когда не надевала. — Неприязнь Хэса усугублялась поведением горничной, он не мог не заметить, что она все время опускала почтительное «сэр», отвечая ему. Он встал и хмуро указал на черную шкатулку для документов на столе из розового дерева — Видели вы это когда-нибудь раньше?

Женщина безразлично кивнула:

— Много раз.

— Где она обычно хранилась?

— Вот в этом бюро. — Движением головы она показала на булевское бюро.

— Что было в шкатулке?

— Откуда я знаю?

— Вы не знаете — вот как?! — Хэс выпятил челюсть, но его угрожающая поза не произвела на бесстрастную женщину впечатления.

— Да, не знаю, — спокойно повторила она. — Она была всегда заперта, и я не видела никогда, чтобы мисс Оделл ее открывала.

Сержант подошел к стенному шкафу.

— Видите этот ключ? — грозно спросил он.

Женщина снова кивнула, но на этот раз я уловил в ее взгляде легкое изумление.

— Этот ключ всегда находился внутри шкафа?

— Нет, он всегда торчал снаружи.

Хэс странным взглядом окинул Вэнса. Затем, после мгновенного мрачного обозрения ручки, махнул рукой сыщику, приводившему горничную:

— Отправьте ее обратно в приемную, Сниткин, и пусть она составит подробное описание всех драгоценностей Оделл. И не отпускайте ее еще некоторое время — она мне еще понадобится.

Когда Сниткин и горничная вышли, Вэнс лениво улегся на тахту, на которой он сидел во время беседы, и пустил дым сигареты в потолок.

— Довольно ясно, — заметил он. — Из сообщений смуглокожей мадемуазель мы знаем, что ключ шкафа находится не на той стороне, где ему полагается, и что наша приятельница ушла в театр с одним из своих ухажеров, который, очевидно, и доставил ее домой незадолго до того, как она рассталась с этим гнусным миром.

— Вы считаете, что это чему-то помогло? — голос Хэса звучал презрительно-торжественно. — Подождите, пока не услышите историю, которую рассказывает телефонист.

— Ладно, сержант, — нетерпеливо вмешался Маркхэм. — Давайте-ка подвергнемся этому испытанию.

— Я предлагаю, мистер Маркхэм, выслушать сперва привратника. И я скажу почему. — Хэс подошел к входной двери и распахнул ее. — Поглядите-ка сюда, сэр.

Он вышел в главный холл и показал на маленький проход налево, который был около десяти футов длиной и пролегал между квартирой Оделл и глухой стеной приемной. В конце его находилась массивная дубовая дверь, выходящая во двор сбоку дома.

— Эта дверь, — сообщил Хэс, — единственный боковой или задний выход из здания, и когда она запирается на засов, в дом можно войти только через парадную дверь. Сюда нельзя попасть и через другие квартиры, потому что все окна первого этажа защищены решеткой. Это я проверил сразу, как только приехал.

Он вернулся в гостиную.

— Ну и после того как я осмотрел тут все утром, — продолжал он, — я установил, что наш парень прошел через эту боковую дверь в конце прохода и проскользнул в квартиру так, что телефонист его не видел. Тогда я проверил, отперта ли дверь. Но она была заперта на засов изнутри — не на замок, а на засов. И это не скользящий засов, который можно сломать отмычкой или открыть снаружи, а тяжелый старомодный медный болт. Ну а теперь я хочу, чтобы вы послушали, что скажет об этом привратник.

Маркхэм покорно кивнул, и Хэс отдал приказ одному из полицейских в холле. Через минуту перед нами стоял пожилой флегматичный немец с угрюмым выражением лица. Он плотно сжал челюсти и подозрительно посматривал на нас.

Хэс сразу взял на себя роль инквизитора.

— Во сколько вы уходите отсюда по вечерам? — Он почему-то заговорил воинственным тоном.

— В шесть часов — иногда раньше, иногда позже.

Этот человек говорил грубовато, но монотонно. Он был явно недоволен непрошеным вмешательством в его рутинный уклад жизни.

— А во сколько приходите по утрам?

— Обычно часов в восемь.

— В котором часу вы ушли домой вчера вечером?

— Около шести, может быть, в четверть седьмого.

Хэс остановился и, наконец, зажег сигару, которую жевал уже почти час.

— Ну-ка, а теперь расскажите мне об этой боковой двери, — продолжал он с неменьшей агрессивностью. — Вы сказали мне, что запираете ее каждый раз перед уходом, — так?

— Да, это верно. — Привратник несколько раз утвердительно кивнул. — Только я ее не запираю, а закладываю на засов.

— Ладно, пускай на засов, — проговорил Хэс, и сигара прыгала у него в губах, дым выходил изо рта со словами. — И вчера вечером вы, как обычно, заперли ее на засов около шести часов?

— Может быть, в четверть седьмого, — поправил его привратник с немецкой пунктуальностью.

— А вы уверены, что заперли ее? — вопрос был задан почти свирепым тоном.

— Да, да. Конечно, я уверен. Я делаю это каждый вечер. Я никогда не забываю.

Его серьезность не оставляла никаких сомнений в том, что дверь действительно была заложена на засов изнутри около четверти седьмого в прошлый вечер. Однако Хэс обсуждал это еще несколько минут, чтобы совершенно убедиться. Наконец привратника отпустили.

— Нет, в самом деле, знаете, сержант, — заметил Вэнс с добродушной улыбкой, — этот честный немец действительно запер дверь.

— Конечно, запер! — взорвался Хэс. — И я сам нашел ее запертой еще в четверть восьмого утра. Этот факт так великолепно запутывает дело. Если эта дверь заперта с шести часов вечера до сегодняшнего утра, то я хотел бы, чтобы кто-нибудь явился с того света и рассказал мне, как приятель Канарейки пролез сюда ночью. И я бы также хотел узнать, как он отсюда выбрался.

— А почему бы не через парадную дверь? — спросил Маркхэм. — Это, кажется, единственный оставшийся нам логический вывод, в соответствии с тем, что говорит телефонист.

— А телефонист сидит, — задумчиво сказал Вэнс, — в главном холле, на полпути между парадной дверью и этой квартирой. По-моему, джентльмен, явившийся причиной всех здешних ночных событий, должен был пройти в двух шагах от него и при входе и при выходе.

— Верно, — выпалил Хэс. — А телефонист говорит, что никто не проходил и не уходил. — Он говорил с вызовом.

Маркхэму, казалось, пришлась не по вкусу раздражительность Хэса.

— Впустите этого парня и дайте мне его допросить, — приказал он. Хэс подчинился с некоторой злорадной поспешностью.