Невероятный шпионский детектив. Поэты и лжецы

Стелла Фракта

Агент британской разведки действует по законам шпионского жанра, пытаясь проникнуть в ряды великих алхимиков – сообщество Поэтов, – но терпит неудачу за неудачей. Известная писательница детективных романов, тем временем, путешествует между эпохами, разгадывая головоломку о таинственном незнакомце, которому предстоит встреча с ее друзьями из прошлых столетий.Противостояние своих и чужих, сил порядка и хаоса, разума и воображения в драме о силе искусства и поиске истинного предназначения.

5. Нигредо

[Великобритания, Лондон, Сохо]

В штаб-квартире Секретной Разведывательной Службы на Кембриджской площади, «циркусе» — в вокабуляре агентуры, Цирке — происходил настоящий цирк. Ричард представил отчет о проделанной работе за месяц, рассказал все, что удалось собрать за период наблюдения, поведал в деталях о последних событиях — знакомстве со Стеллой Фракта, совместном полете на рейсе Домодедово—Хитроу и утреннем завтраке.

Он пытался объяснить, что она кто угодно — но не международная шпионка, не злой гений — но гений.

То, что она говорила ему, рефреном повторялось в каждом ее тексте — так, словно она старалась оставить автограф на всем, к чему прикасалась. Про красную книжку с заметками он тоже не забыл.

— Система символов — это термины, которыми человек описывает реальность — существующую и воображаемую, — говорил Ричард. — Это инструмент для упорядочивания пространства…

Коллеги смотрели на него пустыми, лишенными понимания глазами. Кто-то проходил курс по основам алхимии вместе с ним в группе, кто-то этот курс читал в роли лектора — но, судя по реакции, никто ничего не смыслил. Ричарду казалось, что они издеваются.

— Великое делание это не рецепт трансформации металлов в золото, это не рецепт создания философского камня, а философский камень это не камень, а художественный образ того, что приносит заветное желание. Заветное желание это не нажива, не богатство и не успех — это обретение себя. Философский камень красный, потому что красный цвет символизирует воплощение, соединение, квинтэссенцию.

Ричарду вдруг вспомнились дурацкие фильмы про зомби: коллективный разум и отсутствие осмысленности… На него, стоявшего у экрана проектора, таращились существа, которым неважно было, что он говорит — они хотели сожрать его мозги. Он шагал вперед-назад у торца овального стеклянного стола в центре переговорной, он объяснял им, что все просто — но они видели что-то свое.

— Ртуть и сера в лексиконе алхимика это две природы материи, женская и мужская, созидательная и разрушительная, и их союз дает соль, но не соль, которая соль, и даже не сульфид ртути, а неопределенность — как энтропия в теории информации.

Формула, здравый смысл, непротиворечивая картина. Невероятно!

— Великое делание это алгоритм построения себя, с нуля, такого, каким я был задуман создателем — чтобы воплотиться. Это алгоритм облагораживания пространства вокруг, потому что только естественное течение вещей создает стабильные, устойчивые системы. Воплощение — это выполнение своей миссии, это не обогащение, не триумф, не власть над всем миром…

Кому он говорит? Странно, страшно, глупо. Они смотрят сквозь него, они не слышат ни одного слова — пусть он уже ходит у доски, размахивает руками, показывает на пальцах, считает: раз, два, три, четыре.

— Четыре этапа великого делания обозначаются цветами, каждый этап и каждый цвет — ступень эволюции. Алхимия — внутренняя трансформация…

Они скажут, что они уже это слышали — и что все, что он повторяет, понятно — и в то же время не понятно. Почему он понял — а они нет?!

— Нигредо, альбедо, цитринитас, рубедо — черный, белый, золотой и красный — представлены процессами распада и очищения, построения и созидания, обретения мудрости от совета мудреца и финального воплощения во имя служения.

Ричарду снился кошмарный сон — где он вещает в пустоту. Где он на этом этапе? Почва уходит из-под ног, известный ему мир начинает рушиться, он будто бы начинает сомневаться во всем на свете.

Дьявольская наука эта алхимия! Немудрено, что от нее бегут прочь — от ее разрушительной силы, от ошеломляющего прозрения!

Ричард ворочался в мокрых от пота простынях, видения перемешались с реальностью… Во сне или наяву он пытается кому-то что-то объяснить, во сне или наяву он вдруг понимает, хватает осознание за хвост, как ускользающую химеру, проклятого Уробороса — змея, кусающего себя за хвост?

Ему хочется кричать и звать на помощь, ему хочется визжать от радости, громко, со всем светом поделиться тем, что вдруг понял.

Понял.

В штаб-квартире Цирка в комнатах, оборудованных как квартиры или комфортабельные гостиничные номера — для постоянного или временного проживания, — что только ни происходило. Ричард был из тех, кто никогда не шумит, а во сне даже не ворочается — потому что самоконтроль это навык, который невозможно растерять или забыть.

Он резко сел на кровати, воздух с хрипом выходил из легких, обжигая горло — так, словно он орал во сне, как под пытками.

Что он понял, он так и не смог вспомнить. Что это была за чертовщина — будто театральные подмостки, со столом из переговорной, в окружении толпы, где он пытается объяснить алхимию агентам британской разведки на глазах у публики, одетой в средневековые наряды, — он не имел ни малейшего представления. Кошмары, связанные с работой, обычно были иные… Редкие — потому он не запоминал сны — и конкретные, понятные, страшные только от того, что он терпел неудачу и подводил всех.

Если алхимия, все же, правдива, то он еще в самом начале пути — в черной яме нигредо, пустоте, выжженной, сломанной, горькой и пугающей.

Он завернулся во влажное одеяло, нервно вытер пот со лба, сделал глубокий вдох в живот и медленно выдохнул.

Если понадобится, он отдаст себя под опыты на алхимическом столе — а пока что он по-прежнему в своем жанре.

«Лучше бы это оказалось лихорадкой от простуды, — думал он, проваливаясь в вязкий сон. — Плюсы государственной службы — хорошая страховка. Как на живое тело, так и на мертвое…»