Идолы для дебилов

Стас Колокольников, 2007

Сборник рассказов 2002-20006 гг. Маргинальные герои ищут ту брешь в мире, через которую можно выбраться за пределы привычного, чтобы увидеть и понять больше, чем дозволено.Содержит нецензурную брань.

Праздничные рюмки

Десять лет я пил не просыхая. Конечно, не столько, как старина Чинаски. Поменьше извергающейся мочи и блевотины. Хотя какие мои годы. Только не подумайте, что я поставил задачу переплюнуть Хэнка. Однако, как ни крути, а я дышал ему в самый затылок. Мне не было тритдцати, я поглощал выпивку словно бегун последнее расстояние к финишу. На этой дистанции у каждого свой финиш, и не ты к нему приближаешься, он сам набрасывается на тебя, как на жертву.

Мои собутыльники были лузеры, подонки и разгильдяи. Каждый пил из-за разногласий с реальностью. Один сосал вино, как воду из крана, и твердил:

— Они называют это жизнью. В аду я видал такую жизнь. Я не буду участвовать в людских разборках за пригоршню говна и пепла. Лучше буду пить.

Он бухал и под руку с белой горячкой кочевал по жизни, как сатир по деревенским площадям. Но он ничего не видел вокруг себя, этот мир ничего для него не значил.

Другой говорил:

— Я раскрыл тайну огня, поэтому пью много. Мои отношениях с жидкостью, обладающей внутренним огнём, непредсказумо опасны. Теперь мир забивает этот огонь мне в глотку. А стоит перестать пить, внутри заводится саламандра, это в тысячу раз мучительнее любого похмелья.

Еще один знакомый пьяница пил исключительно ради женщин. Он становился чертовски неотразимым, как только пропускал несколько рюмок. В трезвом виде он был блекл и неприметен. Теряя трезвость, он блистал дьявольским обаянием. Женщины сдавались без боя, ложились быстрее чем перед Калигулой. Он не задумывался о причинах, а просто пользовался алкоголем, как волшебной палочкой.

Со временем собутыльники начали исчезать. Сначала тот, который раскрыл тайну огня. Потом имевший что-то против говна и пепла. Последним сгинул любитель женщин.

Знаете, многие исчезновения мира происходят между дном последнего стакана и самым темным заброшенным уголком души. Поверьте, именно в этом пространстве, сотканном из вина и одиночества, находится большинство дверей, ведущих никуда. Тот, кто прошел через десяток таких дверей, знает, что за каждой из них безжизненное зазеркалье. Главные двери мира в другом месте.

Впрочем, если вы решили всерьёз затаиться от суеты и убить время, проще способа не придумать. В год тысяча-другая бутылок и будьте уверены, вас не скоро найдут. Никто даже и не принюхается к вашему следу, любой выбросит из головы мысль, что вы где-то рядом. Я не боялся обманывать судьбу таким способом, но и не спешил.

В первый вечер нового 2003 года я навестил Барина. Так его прозвали потому, что он любил бухать в домашнем халате. Барин открыл дверь и сурово поглядел на меня, как на пакостливое кентерберийское привидение. Я вошел и увидел, что весь дом перевернут, окно на кухне разбито.

— Ты что же это, старик, окна колотишь? — первым делом ткнул я пальцем в красный сатиновый лоскут, лежавший большой заплаткой вместо стекла.

Поморщившись, Барин досадно махнул рукой.

— Принёс выпить?

Я выставил на стол две литровых бутылки вина и усмехнулся:

— Черт возьми, не смотри на меня так, будто я тоже в этом участвовал. Я начинаю тебе завидовать. Что ты здесь делал двенадцать часов назад? Чем выставил стекло?

— Стулом.

— Хорошее начало года. Надо полагать, в этом году скучать тебе не придется. Такая примета.

— Не придется, — согласился Барин. — Верная примета.

Я открыл бутылку и наполнил стаканы.

— С Новым годом!

— С Новым годом!

Мы выпили. Барин потребовал еще.

— За что выпьем? — налил я.

— За удачу, — сказал Барин.

— Хорошо, за удачу!

В голове зашумело. Пьяно улыбаясь, я пощупал красную тряпку в окне, а Барин опять наполнил стаканы.

— Теперь за что? — Улыбка не сходила с моего лица.

— Давай еще за удачу, — Барин помрачнел, как кардинал Беллармино перед Коперником, не желавшим публично отречься от круглой Земли.

Видимо, он засомневался в том, что ему повезет. Но я решил стоять на своём:

— Нет. Пьем по третей, значит, за любовь. Где твоя жена?

— Спит, — первый раз Барин улыбнулся.

— Может, разбудим?

— Не, пусть спит. Но я согласен — за любовь.

Мы с чувством чокнулись. Выпили и закурили.

— Ты зачем окно разбил? — спросил я.

Барин мечтательно улыбнулся, но ответить не успел. Зазвонил телефон. У метро стояли друзья Барина. Они не знали, как к нему дойти.

Мы вышли на улицу встречать, выкинули битые стекла.

— Ну расскажи, зачем разбил окно, Барин? — не отступал я.

— В знак удавшейся вечеринке. Мне было так весело, что это еще пустяки по сравнению с тем, что я собирался сделать. Хорошо жена остановила, — выложил Барин. — Поэтому я просто разбил окно. Понимаешь? Выпустил пар. Могло быть и хуже.

— Понимаю. Умеешь ты провести праздничный вечер не как все.

— Послезавтра приезжает хозяйка квартиры. Ей не понравится, что на кухне вместо окна кусок дедморозовой шубы. — Барин остановился и посмотрел на меня. — Как думаешь?

— Хозяева редко ценят поступки своих квартиросъемщиков. Тем более, если те выставляют окна зимой. Придумай что-нибудь. Скажи, от соседей выпал пьяный Дед Мороз. У вас первый этаж, похоже на правду, — предложил я. — Может, это её расмешит немного.

— Ага, вариант. Еще я покрасил ванную в зелёный цвет, — вспомнил Барин.

— Тоже неплохо, — подмигнул я. — Тут главное, чтобы колер запал хозяйке в душу.

— Новая ванная ей может понравиться, — явно сомневаясь, произнес Барин.

— Кто знает, — пожал я плечами.

Барин посмотрел на вечернее московское небо без звезд и проговорил уверенно:

— А, вообще, будь, что будет, я ничего не боюсь.

Вернулись мы уже вчетвером. С нами пришла парочка — не из тех, кто грустит за рюмкой. Парикмахер Касьян и его подружка бурятка были легки и беззаботны, как бабочки в летнем саду или вернее как снежинки в новогоднем небе. Они выставили на стол еще две литровых бутылки вина. Мир закружил в веселом танце.

Проснулась жена Барина. Под глазом у неё был небольшой синячок, от которого Барин стыдливо отводил взгляд. Жена вздохнула, увидев на столе бутылки. Она старалась быть милой и гостеприимной, ничего дурного не сказала, но глядела на нас подозрительно, словно мы пришли спалить дом.

— Милая, я куплю нам новую жизнь, — пьяно улыбался Барин. — Я знаю, как это сделать. Я ничего не боюсь.

— Ты ничего не боишься, — согласилась жена. — Я знаю.

Она качала головой и заваривала чай.

От наших бутылок отлетали пробки, точно мы отстреливались.

— Трезвый я замыкаюсь, как в панцире краб! Напиваясь, делаюсь разумом слаб! — распахнув халат, орал Барин. — Есть мгновения меж трезвостью и опьянением. Это высшая правда, и я её раб!

— Это кто сказал? — висла на руке Барина бурятка, подруга Касьяна.

— Так сказал Омар Хаям! — вопил Барин. — Но я послал его к х*ям!

Мои прежние позабытые собутыльники мало походили на приверженцев высшей правды. Они пили без устали до беспамятства, поджидая безумие, как конечную станцию, где можно порезвиться без тормозов. В нынешней компании я чувствовал себя увереннее.

На четвертой бутылке Барин лег на пол и больше не вставал. Мы оттащили его в постель, после чего жена вежливо попросила нас убраться. Я зашел в ванную и поразился вызывающему зеленому цвету стен, Барин раскрасил их вдоль и поперек. Даже на потолке и унитазе были намечены неровные полосы, давая понять, что покраска в разгаре. Помочившись в раковину, я вышел.

Касьян и бурятка одевались.

— Идём с нами, — предложил Касьян.

— Куда?

— К хорошим людям.

Я часто покупался на предложение выпить с хорошим человеком и попадал в компанию, которую с удовольствием взял бы на борт разбойничий корабль. Впрочем, было наплевать, у меня не было ключей от собственного дома, вместо головы привинчен глобус, а вместо сердца навигационная карта. Я шёл туда, куда дул ветер.

Я точно знал, мы нарвёмся на пьяниц. Пусть не самых обычных, а с оригинальной придурью. От них некуда деваться. Они-то знают, что высшая правда, между трезвостью и опьянением, похожа на океан, который нужно переплыть, чтобы он навсегда остался при тебе. Но мало кто добирался дальше середины.

Кто мы, когда опускаемся на дно своего стакана? Космические бродяги? Обычные бухари? Клоуны с опухшими масками на лице? Дети, испуганные взрослением? Мы сидим и пьём, пьём и смеёмся над жизнью, смеёмся и дохнём. Смеёмся в ожидании, пока вселенная лопнет от нашего смеха. И лопаемся первыми.

Как я и предполагал, хороший человек оказался непоседливым безобразником. Стол у него ломился от новогодних угощений. Звали безобразника Тим, он носил очки с толстенными стеклами и смеялся уголками рта, как Джокер. Подруга его тоже была буряткой.

— Может, и мне на бурятке поджениться? — спросил я у Касьяна.

— Не советую. Гусарская рулетка. Не угадаешь — свалит намертво.

— В Бурятии колдунов и духов больше чем людей, — сказал Тим. — Я прожил там месяц в дацане. Вернулся с ней, а как сошелся, не помню.

Он ткнул пальцем в свою подругу. Та грозно посмотрела на него. Джокер приподнял уголки рта.

— Дерется? — шепотом спросил я.

Тим чуть кивнул.

— Такие стекла, наверное, трудно разбить? — спросил я, когда мы выпили за знакомство.

— Просто нереально, — указал он на искореженные дужки.

— Как ты с ней справляешься.

Уголки рта приподнялись и сразу опустились.

За столом сидели еще гости. Самым неугомонным был сосед сверху — рослый детина, глотавший водку, чуть выпучивая глаза. Он затеял шашечный турнир и лез с разговорами, выясняя, кто больше знает о жизни, пока его не угомонили шахматной доской по голове. А он как-будто этого и ждал, больше и не шолохнулся.

Пьянка была примечательна только тем, что была первой в новом году. Это наводило на мысль, что если весь год дела будут идти также, то у меня есть шанс обойти в ближайшее время Чинаски по количеству выпитых бутылок.

Под утро за столом остались Тим и я. Запивая водку красным вином и к чему-то прислушиваясь, мой собутыльник только и повторял:

— Бухать с тобой одно удовольствие. Ты молчишь и говоришь, когда нужно. Где же ты пропадал всё это время, старик? Как тебя сюда занесло?

Трудно сказать… Похожий вопрос я задал, открыв глаза и обнаружив себя под буфетом на кухне. Я лежал и слушал то ли раскаты грома, то ли подземные толчки. И не сразу понял, что это моё сердце стучит в пол. На четвереньках я добрался до праздничного стола, под ним, завернувшись в скатерть, лежали Касьян и бурятка, а рядом, как бездомная собачонка, пристроился шашист-неудачник.

— Вставайте, уже день, давайте похмелимся. — Растолкал их я.

Они с ужасом переглянулись. Касьян спрятался за бурятку.

— Как ты так долго продержался, Хэнк? — обратился я к потолку, в одиночестве закидывая в нутро стопку.

Шашист вздохнул и попросил порцию под стол. Почувствовав прилив сил, он выбрался и сел напротив. Мы быстро допили бутылку, нахваливая хозяев и гостей.

— Пить с тобой одно удовольствие. Ты говоришь и молчишь, когда нужно. Оставайся до Рождества, — предложил сосед-шашист.

— У меня же поезд вечером! — вспомнил я.

— Эх, — сложил голову на стол сосед.

Тим так и не вышел из комнаты, очки валялись в коридоре.

— Прощайте, хорошие люди, — бормотал я, кое-как одеваясь. — Мне будет вас не хватать.

— Ты вернёшься? — спрашивал сосед-шашист уже из-под стола.

— Возможно, года через три-четыре.

Пошатываясь, я вышел из подъезда. Остановился и чихнул. От свежести нового года свербело в носу. Я чихнул еще и почему-то вспомнил про художника Мориса Утрилло. Я слышал, что парень выпивал каждый божий день и рисовал ту часть Парижа, которая была под рукой.

Приближались сумерки. Дали бы мне кисть и краски, я бы тоже запечатлел нереально призрачной воздух и розовое небо за новостройками. Там витал дух безумной ясности хронического алкоголизма.

Мир слезился по моим глазам. И чтобы продолжить пить, надо было стать живым. Да, нужно быть полным жизни, если хочешь как следует напиться. Что хорошего в отутюженной рубашке, если она одета на мертвеца? Она тоже мертва и холодна. Что таит вино, которое вливается в безжизненное горло? Это просто машинное масло, дешевая смазка. Никакой души, одна механика. Хочешь плыть по морю Бахуса и выйти сухим, выбирай праздничные рюмки.