Территория невероятностей. Albedo

Мария Старко

Продолжение фэнтези-романа «Территории невероятностей. Нигредо».Хлоя продолжает расследовать страшную метаморфозу, случившуюся с Вортексом. И это расследование приведет ее совсем не туда, куда бы ей хотелось: что, если сами основы мироздания окажутся совершенно не такими, как она думала?

Редактор Анастасия Новикова

Иллюстратор Марина Алеф

© Мария Старко, 2021

© Марина Алеф, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-4490-6649-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Я стояла на тротуаре у приземистого здания, сложенного из грубо отесанных камней. За окнами темнота: сегодня воскресенье, и лаборатория закрыта. Но это было неважно, потому что у меня в руке — ярко-оранжевый пластиковый ключ, и попасть внутрь не составит труда. Я вставила его в замочную скважину огромной металлической двери, отошла на шаг назад и глубоко вдохнула морозный осенний воздух. Замок щелкнул: зачарованный ключ сделал свое дело, и теперь я беспрепятственно могла совершить то, что должна.

А должна я узнать, что на самом деле случилось три года назад с Веславом Вежбой. Не знаю, был ли он действительно мне другом, учителем, можно ли назвать эту глубокую и странную привязанность любовью, но сейчас это уже не имеет никакого значения. Потому что гораздо важнее вопрос: как получилось, что умный и талантливый парень, студент, изучающий магию, потерял собственное тело и превратился во всемогущего, безумного, бестелесного духа, который два месяца назад убил две сотни человек, а после этого…

После этого, по счастью, Веслав, или, как теперь его называли, Вортекс, никого не убивал. Он лишь сеял хаос. Покрыл льдом озеро в Центральном парке Нью-Йорка, менял формы облаков над Парижем. Его голос слышали в Сиднее: он громогласно поприветствовал горожан, представился и обрушил на головы пораженных австралийцев ледяной град. Его не мог засечь ни один радар, никакая сеть опознавательных заклятий. Люди узнавали его по холоду и чувству, которое сопровождало любое его появление: смешанное чувство страха, восхищения, оторопи… Совсем недавно один католический священник назвал это чувство религиозным экстазом.

Забавно, но когда я встретила Вортекса два месяца назад, ничего похожего я не ощутила. Я не узнала его, не поняла, что раньше он был Веславом. А когда он охотился за мной в разрушенном Хельсинки, я чувствовала лишь страх и хотела скорее оказаться дома. Вот и все, ничего больше.

Оранжевый пластиковый ключ позволил мне войти в старую лабораторию в Потсдаме. Здесь работал один из ученых, что был с Веславом в тот день. День, когда тот якобы погиб. Сейчас старую трагедию достали из архива, как следует отряхнули от пыли и явили белому свету. Тусклому осеннему свету нашего нового мира — мира, где впервые за долгое время магия снова стала ассоциироваться со страхом, неизвестностью, незащищенностью. Краковские Комитеты подключили к расследованию особенно активно. Во главе колонны охотников за тайной Вортекса — мы, Шестой Комитет, и лично я — человек, с которым Веслав контактировал особенно охотно. То есть, пытался прикончить, да еще и не один раз. Нет, мне, конечно, обеспечили отличную защиту, снабдили карточкой с большим магическим потенциалом и насовали тонну полезных артефактов, но…

Я совсем одна.

Мне некому рассказать, что Вортекс — это Веслав. Никто из моих друзей, всех тех, кто тоже знал его, не должен узнать правды. Весь порядок расследования установил ВИПРА, не позволив Комитетам отклониться от плана ни на шаг. И, как ни странно, Центральный Берлинский Комитет ВИПРА подчинился.

За металлической дверью оказался узкий темный коридор. Я нащупала рукой включатель аварийного освещения. Расточительство, но немцы могут себе это позволить: коридор озарился приятным желтым светом, созданным заклятьем, а не электричеством. Сжимая в кармане дедов перочинный нож, я отправилась в самый конец коридора. Там, согласно плану, был кабинет Каспера Баума, бывшего сотрудника Берлинской лаборатории, пропавшего без вести около двух лет назад.

В кабинет вела обшитая ободранным дерматином дверь, совсем как в старых жилых домах. После исчезновения Баума кабинетом никто не пользовался — из суеверия. И это в наш век продвинутой магии и высоких технологий… Я коснулась ножом замочной скважины, используя открывающее заклинание. Дверь со скрипом отворилась.

Я щелкнула выключателем — белая лампа под потолком тускло засветилась. На первый взгляд, это был обычный кабинет средней руки исследователя-раздолбая: письменный стол завален бумагами, на подоконнике красуется аж пять разномастных чашек. Стены были обклеены розовыми обоями, которые выглядели так, будто здесь испытывали какие-то заклятья. Хотя, кто знает этого Баума? Может быть, это он бился головой об стену.

В углу я обнаружила древний компьютер. Огромный монитор с захватанным пальцами экраном походил на слепой глаз. Я приблизилась к мутному стеклу и, сама не зная почему, коснулась рукой линзы.

И в это же мгновение серая муть выплеснулась сквозь экран, будто вода из чашки чая, когда в нее роняешь кубик сахара. Я с шипением отдернула руку, выхватила зачарованный нож, но было поздно: огромный, напоминающий гидру с тысячами тонких щупалец, магический парадокс рос из старенького монитора. Что же нужно изучать при помощи компьютера, чтобы внутри него поселилось столько остаточной магии?! И тут парадокс рухнул на меня, и все рассуждения из головы пропали вовсе.

С карточки двадцать на защиту, тридцать — на антигравитацию; нож, заряженный на нейтрализацию парадоксов, хаотически движется в руке, пока я пытаюсь спихнуть с себя эту огромную серую тушу. Она не издает ни звука: слышно только собственное прерывистое дыхание да шум, с которым тетрадки и бумажки сыплются со стола на пол. Кажется, парадокс ослабевает, я отползаю в сторону двери и достаю огромный шприц — новый артефакт, который вручил мне Пройсс. Шприц зачарован вампирским заклятьем. Я кидаю его в серую гидру, которая дрожит и рябит на фоне окна, будто я смотрю на нее по сбоящему телевизору, и её энергия растворяется и тает. Шприц со звяканьем падает на пол, я приподнимаюсь на ноги, опираюсь о стенку, судорожно вздыхаю.

Парадокс исчез.

Все тело заныло, будто я пробежала пару километров. Что ж, теперь можно надеяться на отсутствие в кабинете Баума дополнительных сюрпризов.

Я подобрала шприц и подошла к столу, чтобы попытаться включить компьютер. Развернула к себе системный блок и обнаружила, что задняя крышка снята, а внутри нет жесткого диска — что ж, надо будет рассказать про это Пройссу. Возможно, берлинцы все же скрывают часть информации, проводят свою игру. Впрочем, над всеми нами стоит таинственный ВИПРА, и их целей нам пока не понять. Как и то, подчиняется ВИПРА Центральному Комитету или наоборот.

По наводке Пройсса я знала, что в кабинете Баума имеется еще и сейф. Я тщательно осмотрела пол и стены и нашла только один подозрительный объект: над письменным столом висел небольшой плакат. Оранжевый знак «ом», под ним вязь на санскрите, а вокруг абстрактные разноцветные узоры. Плакат некачественно распечатали на струйном принтере, и снизу краска чуть потекла. Я поддела тонкую бумагу ножом, и плакат с тихим треском упал на пол.

Под ним на гладкой розовой стене виднелось крошечное углубление — даже кончик мизинца не вставишь. Однако энергия била из дырочки ключом. Я прищурилась, сканируя энергопространство, и хмыкнула: это явная охранная система, и что от нее ждать — одной Тени ведомо. И что самое забавное, чем больше эту самую систему пытаешься прощупать, тем больше она давит и душит, вселяет чувство страха. Я отстраненно ощутила мурашки, побежавшие по спине, заметила, как похолодели пальцы. Система заигрывала с моим мозгом, лимбической системой, пытаясь искусственно вызвать во мне эмоции. Это было довольно странно — скорее неприятно и противно, чем действительно раздражающе. Я вынула из кармана шприц и в качестве эксперимента ткнула иглой в дырку.

Мгновение не происходило абсолютно ничего.

А потом охранная система, будто взбесившись, накрыла всю комнату, словно пологом, а меня — видимо, для удобства наказания — подвесила по центру помещения на расстоянии метра от пола. Я поболтала ногами в воздухе и замерла.

Воцарилась кромешная тьма. Затем скучный, механический голос начал отсчитывать:

–…Четыре, три, два…

Кажется, подобную штуку я видела на обходах, у одного бизнесмена, который раньше жил в нашем доме. Вещь сложно спроектирована, да и заклятья там используются на грани разрешенного, так что…

— Один. Остаточные системы приведены в боевую готовность.

— Может, просто поговорим? — я подняла руки и нелепо подергала ногой. Сапог медленно заскользил вниз.

— Назовитесь.

— Нет, сначала вы, — я крепко зажмурилась. Все равно нет смысла держать глаза открытыми.

Механический голос, как ни удивительно, ответил:

— Я — след Каспера Карла Баума, сгенерированный охранной системой «Прототип — 3», также известной как «Ариадна».

Призрак. Баум каким-то образом смог сохранить свой след.

Следом, или призраком, называют вид парадокса, в котором помимо энергетических остатков от заклятий фиксируются следы личности мастера. Я почти увидела страницу лекционной тетрадки перед глазами. Почерк, правда, был Веслава.

— Мне нужен доступ в сейф. По слухам, Карл Баум мертв.

Нет, система совершенно не понимала человеческую речь. Она продолжала эмоционально меня давить, возможно, настроенная услышать определенный пароль, но на словах о смерти Баума вдруг словно притихла.

— Доступ разрешен, — вдруг произнес голос. — Включаю деактивацию.

— Ну спасибо, — пробормотала я.

Но система, видимо, решила не отключаться. Вместо этого меня вдруг уронили на пол, а помещение залил мерзкий лиловый свет, и в нем из ниоткуда возникла полупрозрачная, мерцающая фигура. Я уже знала, как выглядит «Ариадна», — именно такая и была дома у бизнесмена. Некий силуэт, образ, который призван больше напугать, чем принести вред. Однако эта «Ариадна», хитро скрещенная с призраком Баума, с его энергетикой, выглядела агрессивной, и, честно говоря, ощущения от нее шли, как от безумного человека. Был бы здесь Крайчек, я бы ему напомнила наш годовой давности спор о том, как можно модифицировать охранные системы!

«Ариадна» шагнула ко мне. У нее не было ни лица, ни одежды — только мутная, перламутровая плоть, перетекающая внутри самой себя, будто лавовая лампа. Я схватила нож и резко, не церемонясь, всадила ей в сердце, но охранная система выхватила артефакт из груди и швырнула обратно в меня. Я резко прыгнула в сторону, упала и врезалась головой в край стола. Все на миг потемнело. Я обернулась, чтобы продолжить схватку, и с удивлением обнаружила, что здорово разодрала лоб: не столь больно, сколько неудобно — стирая кровь с лица, я встала и снова швырнула нож в «Ариадну». Механический голос начал отсчет, на этот раз от двадцати; «Ариадна» тянулась ко мне, а я, ведомая лишь интуицией, схватила шприц и вновь воткнула иголку в дырку на стене.

На меня дохнуло жаром. Воздух стал горячим, будто в разгар лета; раздался оглушающий треск, запахло паленым.

Я успела лишь списать с карточки охлаждающее заклятье, броситься на пол и закрыть голову руками, как все стихло.

Я неуверенно приподнялась.

Весь кабинет Каспера Баума словно побывал на пожарище. Кажется, безумная охранная система, издыхая, напоследок подняла температуру стен на несколько сотен градусов: шторы и обои превратились в густой жирный пепел, потолок, мебель и пол покрыл ровный слой копоти. А надо мной, в стене, зияло черное прямоугольное отверстие. Я немедля сунула в него руку.

В сейфе не было ничего, кроме пепла, деревянных четок и желтого конверта.

Покрытыми копотью пальцами я развернула старую бумагу и прочла: «Простите меня. После содеянного я должен уйти. Я растворяюсь, падаю в ничто, подобно тому, как был создан».

— Он покончил с собой, — протянула я. — Видимо, прямо тут… Вот откуда…

Я кое-как вытерла с лица кровь и сунула четки и письмо в карман.

— Это не просто след! Это действительно был его призрак, поглощенный охранной системой! — обращаясь к кружке с довольным красным Ганешей, сказала я. — Охранная система его и убила. По его же просьбе. И даже от тела ничего не осталось!

И это с ним был Веслав в тот день? Ну и друзья у него, оказывается…

Я тяжко вздохнула, впервые ощутив нечеловеческую усталость и боль в каждой косточке.

Пора домой. Я развернула автоматическую карту.

***

В Комитете царило сонное утро. Впрочем, как только ранние пташки-коллеги и немногочисленные посетители увидели меня, возникшую у стола секретарши, сон с них как рукой сняло. Анна, секретарша, округлила намазанный бордовой помадой рот:

— Ты откуда в таком виде?

— Что, все совсем плохо, да? — прохрипела я и отправилась в туалет. Пройсс подождет.

Из всех трех туалетных кранов капала вода. Неудивительно, что Комитетам совсем не выделяют денег на ремонт: шутка ли, террористы на каждом шагу, в мире неспокойно, кому какое дело до туалетов. Я заглянула в мутноватое овальное зеркало над раковиной и отшатнулась — все лицо в крови, на лбу широкая ссадина, куртка, еще вечером серая, превратилась в черную с бордовыми разводами. Растрепанные волосы тоже перепачкались кровью и слиплись — я кое-как скрутила их в узел и спрятала под шарф. Умылась, зачаровала ссадину — она тут же начала подживать — и, жалко всхлипнув, сползла на пол у раковины. Мне было плевать, что сейчас сюда может зайти какая-нибудь расфуфыренная практикантка и увидеть меня слабой, страшной и несчастной. Я несколько раз судорожно вздохнула, слушая мерный перестук капель и голоса за дверью туалета, и поднялась на ноги.

Пройсс встретил меня неласково. Мой жалкий вид, кажется, совсем начальника не впечатлил.

— Вот бумаги вашего Каспера Баума, — я швырнула на стол все, что добыла из сейфа. — Вы почему меня не предупредили, что там могут быть парадоксы? Что сейф зачарован так, что без драки с призраком не открывается?

— Я не знал. Подозревал, но…

— Баум действительно покончил с собой, — заявила я. — Вот его записка, на ней остались следы… его охранной системы и нашей с ней битвы, и всего, что было до. Чувствуете?

Начальник прикрыл глаза.

— Ничего себе, — Пройсс потер переносицу, — парень был действительно безумным. «Ариадна», да на рабочем месте, да такие эксперименты… Понятно, почему Берлин замял это дело. Рассказали нам, только когда уж совсем припекло.

— И то, когда на них надавил ВИПРА, — я кивнула. — В компьютере также сидел парадокс. Кажется, Баум проводил какие-то исследования магии непосредственно при помощи техники, в общем, постоянно ходил на грани. А жесткий диск отсутствует.

— Ты просто молодец, Моргенталь, — хмыкнул босс. — Извини, что тебе приходится заниматься всем этим одной. Когда мы все расскажем твоим коллегам, тебе будет полегче. Но пока потерпи.

— Я и не жалуюсь, — фыркнула я. — Тяжеловато просто.

— Почему ты решила содействовать ВИПРА? Почему не убежала, послав их на все четыре стороны?

Босс прав — я могла бы так поступить.

— Им слишком легко давить на меня, — я пожала плечами, почувствовала, как губы искривились в извиняющейся улыбке, — у меня есть бабушка. Мать и отец. Друзья. Если бы я была сиротой и одиночкой, рычагов давления оказалось куда меньше.

Пройсс демонстративно захлопнул крышку ноутбука и тоскливо взглянул за окно. На письменном столе лежал толстый слой пыли. В последнее время начальник чаще заседал в конференц-зале или ездил на совещания в Германию, чем находился на обычном рабочем месте.

— Хлоя, ты же понимаешь, что чем тише мы все это делаем, тем лучше. Я не могу послать на подобное задание толпу вооруженных полицейских или бойцов из Единых, поскольку решения принимает ВИПРА. А в нашем Комитете…

— А в нашем Комитете мы должны соблюдать секретность, — скучным голосом продолжила я, усевшись на единственный свободный стул, который стоял у стены, завешанной пробковыми досками. — Дайте мне нового напарника, что ли.

Пройсс оторвался от бумаг, очень медленно снял очки и положил на стол.

— Вот как? Быстро же ты передумала.

— Я не передумала.

— Не ты ли по возвращении из Хельсинки — ладно, что кривить душой, теперь я знаю, где ты была после Хельсинки, — устроила на этом же месте демонстрацию своего выдающегося темперамента?

Тогда я перегнула палку. Все было как в тумане.

— Вы пытались пойти против желаний ВИПРА, когда хотели уволить Андерсена, — Пройсс сверлил меня взглядом, но я не стала отводить глаза. — Это все. Мне трудно справляться и с обходами, и со всем этим расследованием одной.

Начальник вздохнул. Встал, немного походил по комнате. Я молчала.

— Твоя бабушка опять звонила. Я не стал ей рассказывать подробности.

— Да плевать мне, — пожала плечами я. — Плевать мне на ее мнение.

— Страшно просто это, Хлоя. Когда молодая девчонка оказывается втянута в такое, — Пройсс провел рукой по влажному лбу, ослабил галстук. — Мы, что уж скрывать, все тебя используем. Пытаться понять логику Веслава невозможно, поскольку…

— Это уже и не человек вообще, — фыркнула я.

— Да, — кивнул начальник. Подошел ближе, по-отечески потрепал по плечу. — Я понимаю, что ты боишься. Ждем ответа от берлинцев — второй лаборант, Алекс Хартинг, может быть еще жив, и это снова доверят нам, и если это будет до возвращения Андерсена, то…

— Я этим займусь, — я встала и шагнула к двери. — Не волнуйтесь, господин Пройсс.

***

Я задумчиво достала ключи из кармана. В связке их было два: один от моей старой квартиры, двадцать седьмой, а второй — от новой, двадцать восьмой. Как я ни упиралась, ни настаивала, что защитные заклятья, навешанные Веславом, спасут меня от него же и в моей старой квартире, поскольку они располагаются по соседству, Пройсс был непреклонен. Теперь я ночевала только в двадцать восьмой, но вещи из старой квартиры переносить не стала, за исключением ноутбука да разных принадлежностей для ванной. Помимо гостиной, которая выглядела довольно заброшенной с этими тяжелыми бархатными шторами и потертым лиловым диваном, в квартире имелась еще одна комната: спальня с огромным трюмо, стенкой 70-х годов и гигантской кроватью, почему-то казавшейся мне прискакавшей сюда на своих коротких ножках из двухзвёздочной гостиницы. Я открыла дверь двадцать восьмой, не глядя швырнула рюкзак и куртку на пол и рухнула на диван.

Забавно, как я попалась в ловушку, оказавшись в ситуации, которую раньше ненавидела, будучи с другой ее стороны. Меня бесили чужие тайны, а теперь я сама — та, кто вынужден держать рот на замке.

Я и не заметила, как провалилась в тяжелый, душный сон. Там за мной бежали, хватали за ноги — за руки, кто-то орал, кто-то ругался.

Я проснулась с гудящей головой и отправилась в ванную. Та была вполне уютной, с трогательным фиолетовым кафелем и цветочками на раковине. Помылась, заклеила боевые раны пластырем и вспомнила, что сегодня вечером обещала быть на концерте с участием Ингрид. Честно говоря, терпеть не могла все эти новые авангардные прочтения симфонической классики, но деваться было некуда: Ингрид со скрипкой я не видела больше года. Так что я наспех перекусила рогаликом, надела приличное ярко-зеленое платье, пальто, теплые ботинки и отправилась на трамвайную остановку.

Октябрь сделал Краков совершенно коричнево-золотым, без всяких оттенков и вольностей: осень есть осень, а значит, полагаются лужи, горы прелых листьев, свежий воздух, отчетливо пахнущий речной водой и печным дымом. Последнее время меня не тянуло ни в паб к Крокеру, ни в парк, ни в гости: я либо спала как убитая в своей старой или новой квартире, либо работала с Пройссом. Мы с начальником перебирали старые берлинские бумаги, переписывались с Вероной, которая передавала нам указания ВИПРА, составляли отчеты о Веславе. Кажется, я никогда так много не вспоминала годы колледжа, как сейчас: от меня требовались любые, даже самые крошечные, детали о будущем Вортексе. Но оказалось, что я не знала о нем ровным счетом ничего. И это немного завораживало — не находить ни единой зацепки, ни намека в своем прошлом на свое будущее.

— Я уже думала, что ты не появишься, — Ингрид встретила меня у входа, кивнула охраннику и, продолжая широко улыбаться, повела сквозь толпу пестро разряженного народа в зал. Все это феерическое мероприятие проходило в «Харрис Пиано Джаз Клабе», известном клубе, про который я знала только одну-единственную вещь — здесь самая длинная в городе барная стойка. И если мне удастся к ней улизнуть, этот вечер может оказаться не столь уж беспросветно унылым.

— Спасибо, что бесплатно провела, — я выдала первую из своих сегодняшних вежливых фраз. Вторая будет «мне ужасно понравилось».

— Да ладно, а то я не знаю, что иначе тебя на подобное мероприятие силком не затащишь.

Мы наконец оказались у знаменитой барной стойки. Приглушенный бордовый свет противно резал глаза — я поморщилась и потянулась за меню. Ингрид кому-то оживленно махала в толпе, и я спросила:

— Когда начало?

— Через двадцать минут. Ого, да у тебя на лбу пластырь! Что случилось?

— Выполняла очередное задание Пройсса, — фыркнула я и заказала у бармена мартини с соком. — Ты же знаешь, старик с чего-то сильно меня возлюбил.

Ингрид печально поджала губы:

— Это отвратительно, что он запрещает тебе рассказывать о происходящем. Но, может, после концерта хоть намеками поделишься?

Я кисло кивнула. Ингрид убежала, а я проглотила мартини, заказала себе Лонг-Айленд и не спеша, огибая праздно шатающуюся публику, отправилась в зал.

Все столики уже были заняты, поэтому я прислонилась к стене и наблюдала, как на сцене один за другим появляются музыканты; предпоследней вышла и подруга — ее серебристо-черное платье красиво переливалось под ярким светом. Публика была спокойна и расслаблена, поэтому энергетический фон совершенно не давил. Так, под ненавязчивое нечто в исполнении контрабаса, фортепиано, ударных да скрипки Ингрид, один коктейль сменился вторым, потом и третьим. Я благополучно не думала ни о чем, наслаждаясь тем, что меня никто не дергал, я здесь никого не знала, в зале царит приятный полумрак, а завтра не надо рано вставать. Наконец, концерт закончился, и я забрала из раздевалки пальто. Тут словно из ниоткуда появилась Ингрид с букетом белых роз и потащила меня за руку на улицу. Там нас уже ждало такси.

— И с чего вдруг Пройсс попросил тебя переселиться в двадцать восьмую квартиру? — подруга устроилась рядом со мной на заднем сиденье. — До сих пор не понимаю.

Я поняла, к чему она клонит.

— Мы классически едем ко мне пить вино и вести откровенные разговоры, стало быть?

— А как же иначе? — пожала плечами Ингрид. — Ты забыла сказать…

— Про концерт? Мне ужасно понравилось.

— Хоть бы попыталась изобразить воодушевление, — скривилась подруга. — Ладно, золотая комитетская девочка…

Я знала, что Ингрид немного печалит то, что я стала такой замкнутой. С момента нашего знакомства она практически не изменилась, в отличие от меня.

Мы вошли в квартиру, я с грохотом открыла холодильник и достала бутылку вина. Ингрид осмотрела мое новое жилище, разлеглась на диване:

— Хороший фон у тебя здесь. Силы быстрее восстанавливаются?

— Да. Раз я теперь ценная боевая единица, Комитет обо мне заботится.

— Ну, это вряд ли, — подруга прищурилась, цивилизованно налила вино в бокал. — Я о заботе Комитетов. Знаем мы их.

Я села на пол, непроизвольно вспомнив, как точно так же мы сидели ночью вместе с напарником — только у него в квартире, и я была на диване, а он на полу…

— Боже, Хлоя, я не могу смотреть на это убитое лицо.

Я непроизвольно потерла лоб костяшками пальцев:

— Заживет скоро.

— Ага… Слушай, я прекрасно знаю, как тебя бесит вся эта перестановка кадров. Пожела в отделе распространения информации, Пол — в Варшаве, Майло…

— В ВИПРА, — выдохнула я. Ингрид сделала непонимающее лицо, и я продолжила: — Да прекрасно я знаю, что эта сплетня уже распространилась, как чума.

Официально про ВИПРА никому ничего не рассказывают, но Пройсс уже давно признался, что Верона не так уж строга.

Я была уверена, что больше подруга не знает ничего. Ни того, кем на самом деле является Вортекс, ни того, кем является Майло. И мне стало горько.

Ингрид удобнее устроилась на диване, потрогала рукой шторы.

— Такие плотные, специально для параноиков, — хмыкнула она, — чтоб никто не подглядел.

— Этаж высоковат, — я нервно рассмеялась. Удивительно, как Хвальковска попала в точку, даже ничего не зная про Веслава-Вортекса. Не догадываясь о том, каких трудов мне стоило спокойно засыпать в этой постели, учитывая, что когда-то на ней спал он. Как страшно ждать первых холодов, первых морозных узоров. Слишком напоминающих о том, что было в Хельсинки и в том маленьком сарае на берегу озера.

Я мрачно отхлебнула из бутылки. Ингрид изобразила безмятежность и сделала большой глоток вина из бокала.

— И чем же Майло занимается в ВИПРА?

— Насколько я знаю, проходит обучение. Потом будет выполнять свой первый ритуал — ту штуку, чтобы ослабить заклятье апокалипсиса.

Майло просто пропал посередине дня. У нас должно было быть совещание с Пройссом, а напарник не явился. Затем шефу позвонила Верона и вкратце объяснила ситуацию: ждать больше нельзя, нужно выполнять протокол. С тех пор прошел почти месяц.

От Андерсена не было никаких вестей. Верона выходила на связь лишь по почте, ничего не сообщая о его судьбе, будто существовала лишь «проблема Вортекса» — наше задание.

Пройсс проверял каждое письмо, которое я ей отправляла. И он сказал, что дела Майло — не наши проблемы.

Не стоит спрашивать, и точка.

«Делай свою работу».

— Тебе надо надавить на эту стерву, — вдруг заявила Ингрид. — У нее нет никаких прав скрывать от Комитета, что с их сотрудником. Может, его там все же закрыли, спрятали, как хотели в первоначальном варианте.

— Причем тут вообще я? — я устало потерла лоб рукой и бросила взгляд на часы: в полумраке мигало обескураживающее «2:30». — Я ничего не могу. И мое ли это дело?

Ингрид так громко фыркнула, что я вздрогнула.

— Знаешь, Хлоя, у меня дежавю. Кажется, мы совсем недавно точно так же обсуждали Майло: с выпивкой и целой галереей твоих мрачных лиц. Только погода была получше. В остальном ничего не изменилось. Когда ты уже себе признаешься в очевидном?

— Давай, озвучь это, пожалуйста, — я выпрямилась и с вызовом посмотрела на Ингрид. В голове слегка шумело от выпитого.

— Ты за своего напарника, Майло, с самого дьявола шкуру сдерешь. Голыми руками.

— Перестань, — я остановила ее взмахом руки, схватила пустую уже бутылку и отнесла на кухню. Взяла из холодильника следующую, вернулась и поставила на пол. — Ты ничего не знаешь, Ингрид. Если бы все было так просто…

— Я предполагала, что он каким-то образом скрывает свою личность, — подруга аккуратно открыла бутылку и с серьезным видом налила себе вино в бокал, — поэтому и ведет себя странно и в чем-то отталкивающе.

— Отталкивающе было с ним в столовую ходить, когда он набирал по три мясных рулета и ел их руками, — я усмехнулась, — а потом бросался салфетками в практиканток.

Внезапно Ингрид перестала пить, села ровно и с широко распахнутыми глазами уставилась на меня. Я перепугалась:

— Что?!

— О боже мой, — протянула подруга, — ты с такой ностальгией говоришь об этом… О тех временах, о первой, хм, версии Майло… Ты уже тогда была влюблена в него!

— Пришло время красивых слов, — я поморщилась. — Слушай, ну что за чушь, а?

Хвальковска, однако, меня не слушала.

— Это так, — Ингрид готова была расплакаться. — Куда смотрели мои глаза? Это же все объясняет. Тогда ты не могла себе в этом признаться, потому что он вел себя… специфически. А дальше началась вся эта история с заклятьем.

— «Специфически», — передразнила я. — Мы все — и ты, и я, и остальные ребята — относились к нему, как к животному, даже хуже. Признай это. Сейчас я понимаю, что ничуть не удивляюсь его поведению. И до, и после известных событий.

Ингрид молчала, приоткрыв рот.

— Да, пожалуй, ты права, — наконец проговорила она. — Мы все не воспринимали Майло всерьез.

— Хочешь, я тебе расскажу, кто он? Растреплешь дальше — на меня наложат взыскание. Ну и пусть. Может, даже уволят. И к лучшему.

— Хлоя, я не…

— Помнишь старика Ларса Андерсена? Изобретателя «ящика»? Мы в школе по его биографии писали реферат, — я отпила из бутылки большой глоток вина. — Родился в 1937-м году. Старый уже. Жена — основатель благотворительного фонда. Долгое время жили в Осло, иногда работали в Тоомпеа. Старших детей возили с собой, а младшего… Тут уже интересно — в официальной биографии этого нет — младшего всучили няньке и отдали в специальную закрытую школу, в деревне за полярным кругом. Экспериментальная обучающая программа по магии. Ларс Андерсен был очень доволен. Младшего сына звали Эмиль Аксель…

Ингрид побарабанила пальцами по краю бокала:

— Неужели ты ведешь к тому, что…

— Эмилю Акселю в шестнадцать жутко надоела школа, папочкины визиты раз в месяц, скучные письма вечно занятой другими детьми матери и тоскливые звонки старшего брата и сестры, — продолжила я. — Он собрал свои вещи, подделал документы — очень сообразительный ребенок — и бежал через всю Европу в Германию. Никто никогда не видел младшего сына знаменитого Андерсена, так что парня никто и не узнал.

— Это очень странно. Ходили слухи, что Андерсен прячет младшего сына, потому что тот болен.

— Жена Андерсена помогает больным детям, видимо, слух пошел из-за этого факта, — хмыкнула я, — дело в другом. Я узнала, что брат и сестра Майло, Катерина и Франк, не стали мастерами магии. Они вообще не изучали её дальше школьной программы, понимаешь? Говорят, у них сбой именно в головах, они очень плохи в магии, не могут сканировать ментальный фон, не умеют преобразовывать энергию. По единичке по шкале Лернера. Может, Ларс рано это понял. Знаешь, будто природа отдохнула на старшеньких, а на младшем оторвалась.

Ингрид обескуражено молчала. Я тихо продолжила:

— А теперь представь, что скоро начнется: ВИПРА хочет обнародовать информацию о заклятье апокалипсиса.

— Ох, Хлоя. Завтра я буду надеяться, что это был твой бред, — подруга тяжело вздохнула и растянулась на диване. — Они хотят рассказать общественности о Майло и его замечательном заклятье?

— Да, — кивнула я. Это тоже была закрытая информация, но пропадать, так с песнями. — Они скажут, что он сын Андерсена. И что, если с этим самым сынком что-то случится, все живущие на планете отправятся на тот свет. Им зачем-то нужна возня вокруг всех этих старичков — Ремана, Андерсена, они колышут всю систему Комитетов, сеют панику как в рядах магов-профи, так и остальных людей. Продажи заклятий, журналов о магии и зачарованных предметов упали на сорок процентов со времен Хельсинского инцидента — люди начинают бояться магии.

— Они боятся Вортекса, — тихо сказала Хвальковска. — Все его боятся. Потому что не понимают, как он вообще может существовать!

Я вытянулась на ковре, уставилась в высокий затемненный потолок.

— А я вообще не понимаю, как мы все можем существовать, — ответила я. — В нашем безумном, смешном мире с магией и сотовыми телефонами, с интернетом и заклятьями в бутылочках. «Только сегодня — заклятье от прыщей с банановым вкусом! Зачаруй свое полотенце — и ты забудешь о прыщах!». Но мы существуем.

— Ты же знаешь, что должна отправиться в ВИПРА, — вдруг сказала Ингрид. — Ты же знаешь, что должна быть с Майло, что бы ни происходило.

Ингрид такая милая.

— Возможно, — пробормотала я. — Мне просто страшно.

Я закрыла глаза, думая о том, что все еще продолжаю врать, потому что не говорить правды — это то же, что и врать, просто с закрытым ртом. Потому что, раз уж Ингрид вспомнила это слово, мы обе любили Вортекса. Когда он был Веславом. И эта правда настолько горька, что я не знаю, как ее и рассказать. Кто, когда и как сможет объяснить Ингрид все это? Я хотела бы быть рядом с ней в этот момент.

Я не помню, как мы разбрелись. Кажется, Ингрид вызвала такси и уехала к себе, а я рухнула спать на диване, не раздеваясь.

Мне снилась чернота.

***

«Хлоя, сообщение специально для тебя. Сегодня прошло ровно два месяца с Хельсинкского инцидента. Согласно новому протоколу, все, соприкасавшиеся каким-либо образом с Вортексом, должны пройти специальный инструктаж непосредственно в ВИПРА. Поэтому сегодня тебе будет прислана автоматическая карта, ее положат в почтовый ящик. С наилучшими пожеланиями, твоя подруга Верона Ли».

Пройсс медленно отвел глаза от экрана.

— Ты все сделала правильно.

Я сидела на рабочем месте Пройсса, упершись лбом в стол. Сегодня утром уже четверо спросили Пройса о том, где его сотрудник, был ли он в ВИПРА, и скоро ли конец света. Ингрид никогда не умела держать язык за зубами, и я не думала, что она удержится в этот раз.

«Прости! Я рассказала только Пожеле!», — гласила утренняя смс. Ингрид хотя бы извинилась. Раньше она делала вид, будто ничего особенного в разболтанных секретах нет.

— Нам нужно было это, Хлоя, — начальник отошел к окну, нервно смял лист бумаги в руке. — Нам нужна волна сплетен о ВИПРА в Комитетах. Они, — он ткнул рукой в монитор, — хотят этого. Ты правильно сделала, что рассказала Хвальковска.

— Все равно мне не по себе… — застонала я.

— Ингрид всегда такая, — горько начал шеф, — ты что, не знаешь ее? Она болтушка и сплетница.

— Я не сержусь на нее.

— Хочешь кого-то обвинить — вот ВИПРА, — Пройсс согнал меня со своего кресла и грузно плюхнулся сам. — ВИПРА использует нас всех, и мы не знаем их целей. Неужели ты не хотела отправиться к Вероне?

— Моей подруге Вероне Ли, — саркастично поправила я.

Пройсс прищурился.

— Найди Андерсена. Ты же понимаешь, что либо ты делаешь ход и остаешься в игре, либо делаешь вид, что ты не играешь, а просто перебираешь карты в руках.

Как он, однако, солидарен с Хвальковска.

— Чем дольше ты будешь оставаться пассивной и плыть по течению, тем больше ВИПРА и прочие власть имущие будут использовать тебя и твоих близких. Верона и так наизнанку вывернула твои отношения с Вортексом, — заметил Пройсс. — Или ты делаешь вид, что тебе все равно? Саму себя пытаешься в этом убедить?

Я вздохнула. Шеф был прав.

— И что вы предлагаете мне сделать? Я понятия не имею, какие у ВИПРА планы на меня, Андерсена, да всех нас.

— Просто будь наблюдательной, — усмехнулся шеф, — и не ной. У тебя есть поводы для тоски и печали, но все это — твоя работа, которая приносит тебе какое-никакое удовлетворение. Не так ли?

Я скрестила руки на груди:

— Ну да, мне же подняли жалование.

— Я говорил о Вортексе, — резко сказал Пройсс. — Вортекс — опасность мирового масштаба. Неужели ты ни на секунду не рада, что помогаешь ее нейтрализовать?

Шеф не понимает, что я чувствую. И не должен. Но он говорит правильные, справедливые вещи, которые успокаивают и будоражат меня одновременно, как внушительная чашка зеленого чая.

— Вы сами-то о ВИПРА что знаете?

— Не больше твоего, — шеф потер ладони друг о друга, нахмурился. — Знаю лишь, что с 50-х годов они занимались миссионерской деятельностью в среде религиозных учреждений. «Крестовый кляп», привлечение священников в ряды «Ядра». ВИПРА меняли названия и лица, но они существуют давно. С самого Первого артефакта. Эта информация не из открытых источников. Мне об этом рассказывала моя мать.

— Кем она была?

— Журналисткой, — Пройсс грустно улыбнулся, — принципиальной. Дотошной. Не очень удачливой, но, безусловно, прожившей яркую, хоть и печальную жизнь. Когда-нибудь я расскажу тебе подробнее, но сейчас не время. Иди домой, отдыхай.

Шеф никогда при мне не упоминал свою семью. Я смотрела на него: из когда-то плоской, монохромной фигуры за столом проступили другие цвета. И если для меня знакомство с Майло и Вортексом — скорее катастрофа, для Пройсса вся эта история — коробка красок, способная расцветить всю его жизнь. Главное, чтобы он оказался удачливее своей матери.

Я развернулась на каблуках и ушла.

Через мгновение я уже бежала через двор к себе домой. Все быстрее и быстрее, преодолевая ненависть к бегу, ненависть к ниточкам, что так крепко привязаны к моим рукам. У меня нет ни карт, ни костей, ни шахматных фигур — ничего ровным счетом, кроме дедова перочинного ножа, шприца да ложки. Я смотрю на себя со стороны и задаю вопрос: как же такая, как я, может существовать? Разве есть в этом мире кто-то более нелепый? Из всех: вооруженных до зубов бойцов отряда Единых, агентов и ученых Центрального Комитета и ВИПРА в центр всей этой истории с Вортексом поместили меня.