Тени Обратной Стороны. Часть 1. Заблудший путник

Станислав Федотов, 2023

Молодой монах по имени Айдан отправляется в путь, чтобы узнать о судьбе загадочной экспедиции, отправившейся на Обратную Сторону – тёмную изнанку мира, способную воплощать легенды, даровать могущество и ввергать в безумие. Вместе с попутчиками он оказывается вовлечён в загадочные и опасные события: неизвестный чародей атакует королевство Гевинтер, древние боги пробуждаются от векового сна, а вовремя рассказанная история становится смертоносным оружием. Айдану предстоит по крупицам восстанавливать историю двадцатилетней давности, одновременно стараясь уцелеть и понять, кому из новых друзей он может верить.

Боги, герои, проклятья

Проснулся Айдан с рассветом — привычка, вдолбленная годами монастырской дисциплины — но вставать совсем не торопился. Сдавил поплотнее веки, накрылся с головой и скрючился под одеялом так, чтобы ни один лучик, ни одна ледяная змейка сквозняка не ворвались. Не то чтобы так валяться было очень удобно, но всё лучше, чем вылезать, тащиться куда-то… Увы, от звуков тонкое шерстяное одеяло защищало не очень хорошо, и вот уже лезло в уши чьё-то настырное бормотание, шелестел неодобрительный шёпот. Ну, конечно же, скрипнул зубами Айдан, это ворчат крестьяне, уверенные, что монаху, священнику должно встречать рассвет в храме, вымаливая у Владыки милостей к их душам. Вот если бы они сами попытались не опаздывать к службам, не трескать втихую сало в постные дни — может, и вышло бы из них что-то путное… Увы, от собственной совести наброшенное на голову одеяло не помогало — пришлось вставать.

Дрожа и спотыкаясь, Айдан дотопал до ротонды. Внутри, под стражей тонких щербатых колонн слегка приподнималось над окружающей твердью пространство на пару дюжин верующих и, обращённый к восходящему солнцу, каменный алтарь с полочкой для священных книг и специальными выемками под ритуальные кубки. Ни тех, ни других у Айдана с собою не было; тексты утренних молитв он и так наизусть помнил, а к сложным ритуалам, столь милым равно душе простого пахаря и охочего до зрелищ вельможи, он питал какую-то необъяснимую неприязнь. По правде сказать, Айдану даже и эти рассветные молитвы казались опасно близкими к идолопоклонству, но исконную традицию, конечно, разумом не переломишь. Да и простым, опять же, людям гораздо проще возносить хвалы явному и зримому солнечному диску, а не в монастыре собственной души вести беседы с бесконечно далёким, почти метафорическим Владыкой. Айдан тряхнул головой: в прошлой обители за такие разговоры наказывали розгами.

Встав пред алтарём, он воздел руки, прикрыл глаза, одновременно защищаясь от хлещущего из ложбины между холмами света и пытаясь сосредоточиться на умопостигаемом образе Владыки, набрал побольше воздуха в грудь — и потекли с языка привычные слова молитвы. О, мощный Вседержитель, даруй нам спасение в сиянии Твоём, направь на дорогу истинной жизни, дай этого, и дай того, и защити от происков Нергеддеона. Когда пришла пора выпрашивать у Владыки блаженство в райских садах, Айдан задумался, как бывало порой, а какое оно, блаженство — только вот на этот раз ответ был вполне определённым — и вот уста произносили положенные слова, не ошибались, не искажали интонацию, а в мыслях царили одни только её умопостигаемые щёки. Как хорошо было бы прикоснуться к ним, возможно, даже прижаться собственной, — ой, кстати, небритой — щекой, какие они, должно быть, гладкие, мягкие, тёплые… Тем временем, полдюжины крестьян приползло вслед, они тоже бормотали что-то, один клал земные поклоны, другой вообще распростёрся на влажных ледяных камнях. Айдан представил, что с этакой, почти неприличной молитвой на устах, он ведёт их всех прямиком в ад, он уцепился за строку о погибающих грешникам и кое-как вытянул себя, завершив службу в пристойном состоянии духа.

По окончании тот самый крестьянин, что валялся, хмурый и очень бородатый, с целым сочинением из морщин на щеках, подошёл и серьёзно отчитал за то, что обряд был проведён без должных ритуальных принадлежностей. Он из-за этого, сказал селянин, стал только наполовину действенным. За плечами у него сердито кивали головами двое картофельных бородачей. Айдан довольно невежливо заткнул их двумя полуслучайными цитатами из Писания и оставил переваривать эту нежданную мудрость.

Воротившись, монах застал своих вчерашних собеседников уже сидящими у столов и готовыми к завтраку. Они поприветствовали его, Фродвин при этом выразил готовность сегодня грешить вдвое больше обычного, раз молитвы такого человека стоят на страже его душевного благоденствия. Виллем, слушая его, неодобрительно зацокал.

Войдя вслед за монахом, крестьяне-богомольцы оживлённо спорили, и не о тонкостях веры: их занимал вопрос о том, достаточно ли было трёх плевков через плечо, если один из них раздавил по пути саламандру, или надо было ещё устроить ей похороны. Увы, последнее, как недвусмысленно гласила примета, должен сделать самолично убийца, а этот заартачился и твердил, что у него-де с собой ларчик, а в нём — земля с могилы мученика, так что от всяческого сглаза он защищён так надёжно, как если бы с ним ехал сам епископ. Вчерашняя языкастая бабуся, заслышав, о чём говорят, заохала и погнала своего племянничка: найди, мол, какого ни на есть убогого или там побирушку какую — и дай монетку, не то Владыка проклянёт нас и пошлёт на дороге татей.

Фродвин, облизнувшись на их невзгоды, подкрался и проклекотал, что плевки — это мёртвому припарки, а ежели господа желают проведать истинно действенную методу, так пусть землицу-то могильную развеют над торною дорогой: амулетик сгинет, енто да, но и злую судьбину заберёт с собой. Возвращаясь к столу, Фродвин гадко подхихикивал и с довольным видом наблюдал, как перепуганные бедолаги готовы были чуть ли не разорвать обладателя реликвии, лишь бы добраться до неё. Шаан слабо улыбался, глядя на них, а Виллем бросил, что суеверия гевинтерских селян противны Владыке.

Проглотив скудный, бессодержательный завтрак, путники снова встали на дорогу. Ополченцы, которые не меньше мужичья боялись раздавленных саламандр, устроили перед отъездом взбучку придорожной земле: искололи кинжалами, поколотили дубинами — потом ещё друг с другом скрестили оружие — вроде как, за день Владыка не расщедрится больше, чем на одну драку, а потому возможно, изобразив её, избегнуть настоящей.

Одному из крестьян — совсем ещё молодому, щуплому парнишке — нездоровилось. Родители даже сходили к Фродвину — тот много причитал, смотреть на больного отказался и продал им пучок сушёных трав. Айдана тоже попросили произнести над парнем пару молитв — он согласился, но, пока бормотал положенное, больше думал о том, не заразна ли эта хворь. К счастью, не было ни кашля, ни метаний — только замутнённый, блуждающий без цели взгляд. Недужный не мог идти сам, поэтому его сложили на телегу в надежде, что в Толимаре поставят на ноги.

Стало прохладнее, временами налетал пронзительный, залезающий в малейшие щёлочки, ветер, но зато и небо очистилось, лишь небольшое стадо облаков топталось по нему, как будто следуя на юг этим же самым трактом. Солнце, впрочем, не жаждало расточать свои милости скудному краю и по большей части пряталось то за одной тучкою, то за другою. Фродвин, который, кажется, вместе с пивом проглотил что-то ехидное, не преминул заметить, что именно к таким последствиям и приводят рассветные молитвы без надлежащего инвентаря.

Тракт по широкой дуге огибал нескончаемое болото — жёлто-зелёное, пушистое, словно шубка какого-нибудь зверька, временами оно вспухало тёмными пузырями камней, его разъедали сизые лакуны грязи, прорывали чёрные пятна стоячей воды. Порой мелькали настоящие озёра, обложенные по краям пучками сухого камыша, порой — приправленные валунами островки тверди, на которых гнездилось по нескольку заморенных сосенок или чернопалых берёз. По-своему это был красивый и даже уютный край, и Айдан подумал даже, что будь он каким-нибудь подвижником, непременно обосновался бы посреди здешней лохматой топи.

На время ленивое созерцание заставило его даже забыть про записки Бернхарда. Потом из болтовни пугливого мужичья к нему в голову вползли орки — в его воображении с холмов посыпались клыкастые великаны верхом на волках-переростках — всё как рассказывали повидавшие несколько набегов ланцигские насельники-старожилы — ужасное, но эпическое зрелище, которое можно потом изложить в леденящих кровь строках. Айдан даже подобрал пару звучных оборотов, но, не записав, почти сразу же потерял их.

Трудности начинались, когда приходило время воображать сшибку и его собственную роль в ней. Так-то у каждого странника обычно имелось какое-никакое оружие, хотя бы утяжелённый посох, приспособленный под дубину, монахам же не полагалось и такого: Владыка оборонит — и это вставало непреодолимым препятствием на пути у фантазии. Как, спрашивается, разить зеленокожих, если ты не бугай, который сшибёт плечом и задушит голыми руками — может быть, кто-то из других путников ссудит лишнее оружие? Какой-нибудь кинжал? Да нет, — фыркнул про себя Айдан, — хорош я буду с ножичком против палицы — швырк-швырк, и меня уж покромсают, пока подойду. Нет, надо что-то другое — у дороги тронутый лишайником щербатый булыжник разрывает травяной пласт — конечно, камень! Подобрав, засадить в лоб волку, а после ударить всадника, отобрать у него дубину, совершить ещё парочку подвигов и получать одобрительные кивки попутчиков, когда придёт черёд вспоминать о побоище за тарелкой каши.

Картины были — сказка. Размечтавшись, Айдан задремал в седле, а когда проснулся, обнаружил, что на гребне холма, между караваном и солнцем, застыло трое всадников, чёрных, как мысли душегуба. Но на разбойников они не походили: ни один порядочный бандит не стал бы вот так маячить на виду у добрых путников. Обождав немного, подозрительная троица скатилась к дороге, сразу обретя цвет, заблестев под скупым солнцем и превратившись в рыцарей. Их встретили настороженно: лишних мечей на Пустом Тракте никогда не бывает, но как узнать наверняка, что это не дезертиры?

Один вырвался далеко вперёд — остробородый, с похожими на ещё одну довольную улыбку усами. На груди у него красовался чёрный рассерженный волк: грива топорщилась, когти торчали в разные стороны, из пасти высовывался алый загнутый кверху язык, а белые буркала смотрели яростно и зловеще. Красная ткань сюрко казалась кровавым озером, в котором купается лютый хищник — приметное зрелище, вот и Айдан вспомнил, что в таких нашивках щеголяли рыцари из личной дружины герцога Северной Марки.

Приблизившись к странникам, он звонко поинтересовался, кто тут главный. Навстречу выехал один из ополченцев — начал представляться, да имя его не больно-то интересовало рыцаря, который сделал знак придвинуться ближе и что-то шепнул — ополченцу вести явно не понравились. Случившийся рядом Фродвин всё расслышал и тут же передал инквизитору, что неподалёку видели разбойников, печально известную в здешних местах банду.

— Да какого?.. — рявкнул остробородый, но уже весь караван обсуждал его упущенный секрет. Тогда он великодушно добавил: — Не тряситесь, проедемся с вами.

— Спасибо тебе, благодетель! — подала голос щедрая бабуся. — Век не хворать!

Рыцарь хмыкнул, и троица возглавила караван.

Между тем, хворому парнишке становилось всё хуже: он громко стонал и ворочался на телеге. Даже остробородый осведомился, что там происходит, и, похоже, пожалел о решении примкнуть к странникам. Один из картофельных бородачей тихонько помянул чуму — на него зашикали. Инквизитор о чём-то пошептался с Фродвином, потом достал из сумы кольцо с кровавым крупным камнем, покрутил его на пальце, побледнел, покрутил ещё немного и негромко произнёс:

— Пожалуйста, давайте остановимся.

— Слышь, — бросил один из ополченцев, — потерпи малёк, скоро привал.

— Айдан, пожалуйста, может быть, вас они послушают? — Шаан бросил красноречивый взгляд на больного парнишку.

Пока монах соображал, как ему переубедить охранение, с ними поравнялся остробородый, который внимательно рассмотрел птаху на инквизиторской куртке, потом воззрился на хворого и скомандовал:

— Останавливаемся!

Ополченцы зароптали, но спорить с рыцарем не стали, караван встал.

— Спасибо, — промолвил Шаан. — Теперь, пожалуйста, отойдите от него, — он стал водить руками, словно разводя перед лицом ветки. Странники, хоть ничего не поняли, уже начали расступаться, да было поздно.

Мальчишка завопил, шарахнулся, как от волка, возникшего вдруг на телеге. Он выставил руки, силясь укрыться от незримой напасти. Он всё кричал, и зелёные холмы сделались чёрными, ложбины стали провалами, небо испещрили звёзды — мелкие злые крапинки. Страх теперь стиснул каждого, сжал — что и не выдохнуть. Слова в неподвижном воздухе умирали, не родившись, лишь крик не прекращался, кромсал души.

Чёрные на чёрном, высеченные в пепле орочьи хари. Теперь не чёрные — зелёные, почти коричневые. Не замерли — рыкают, разевают пасти. Повсюду шатры, костры да кибитки. Повсюду холмы, дорога и тучи. Перепуганные странники. Орки — тут они. Все при мечах, за спинами луки, воют, как изуверы, выпущенные из преисподней. Дюжины две, не меньше клыкастых.

Рыцари рванули навстречу, да всюду телеги, не развернуться. Клинки скрестились, опустевшая шея брызнула кровью. Телохранитель достал свой огромный двуручник, заслонил госпожу со свирепым видом. Клыкастый смял ополченца дубиной, запрыгнул на телегу, толкнул Шаана — его арбалет пальнул в небо. Но орк инквизитора даже не тронул, помчался прочь, стал забираться на холм — да его застрелили в спину. Айдан хотел отойти подальше, но упал, и чья-то нога лягнула его в брюхо. Тьма под телегой — уж лучше быть трусом, чем в свалке свои же случайно зарубят. Там вопли и треск, молитвы и слёзы. Там топот и рык, божба и проклятья. Там смутные тени, там «С нами Владыка!».

Когда всё утихло, Айдан ещё какое-то время не мог решиться вылезти из-под телеги, боясь уже не столько за свою жизнь, сколько за репутацию. К счастью, никто не смотрел в его сторону: все радовались, что живы, а кто потвёрже — пытались помочь раненым. Досталось в основном ополченцам, и ещё тот самый селянин, который всё время раздавал монеты, безвольно покачивался в объятьях мамаши. Не сильно-то ему помогло подаяние, подумал Айдан. Виллем пробовал пальцем свежий синяк, похожий на размеченный багровыми точками эскиз к миниатюре, и болезненно морщился. Картофельные бородачи пытались убрать с телеги чьи-то кишки, а когда увидели монаха, одного из них аж перекосило от злости, он сделал шаг в его сторону, да приятель удержал и стал шептать что-то в ухо — вид у него, правда, тоже был не особо миролюбивый. Айдан понял так, что эти двое считали его виновником случившегося и готовили месть. Услышали, наверное, что в Ланциге завёлся монах-чародей, и готовы теперь валить на него все несчастья.

Остробородый хмуро поглядывал на путников, словно прикидывая, через кого ещё полезут орки — но когда селяне подошли с вопросами, очень уверенно ответил им, что нападение отбито и бояться нечего. Народ рассыпался в благодарностях, пообещав денно и нощно молиться за спасителя, тот отделывался скупыми улыбками.

— Есть тут колдуны? — громко спросил рыцарь.

— М-м, прошу прощения, — не без труда проложив к нему дорогу, проговорил Шаан. — Я инквизитор, — он показал нашивку.

Остробородый сощурился, внимательно посмотрел на птаху с факелом, потом на её обладателя, потом прицокнул и кивнул.

— Хорошо, — негромко промолвил он. Айдану тоже пришлось подойти, чтобы его расслышать. Приблизилась и госпожа в капюшоне, закинув на плечо арбалет. Следом плёлся верный телохранитель, никого не замечая и усердно полируя тряпочкой свой двуручник.

— Ваше мнение? Это какая-то магия? — вопрос о том, ждать ли ещё клыкастых подразумевался, но не был произнесён.

— Магия, да, — ответил Шаан. — Тот человек был Пробуждённым, и когда он пробудился, орки, м-м, попали сюда, используя его душу, как портал.

— Жуткое дело! — охнул Фродвин.

— Но мы тоже побывали на Обратной Стороне, — встрял Айдан. — Я… я видел чёрные холмы… Вы же тоже их видели, да? И шатры тоже…

— Видели, — неохотно подтвердил остробородый. — Что скажете? — он посмотрел на Шаана.

— Я не уверен. У меня есть предположение. Это пока очень сырая теория, простите, — глаза инквизитора остановились, словно вокруг никого не было, завороженные переливами причудливых гипотез. — У портала всегда две стороны. Там, у орков, тоже должен быть Пробуждённый, душа которого синхронизована с душой нашего. И когда одни одновременно пробудились, окрестности их душ здесь и на Обратной Стороне оказались совмещены. Понимаете? Поэтому все мы тоже оказались в трёх и даже в четырёх местах одновременно: здесь, там и в соответствующих точках Обратной Стороны. И, если бы мы захотели, то смогли бы, наверное, переместиться к оркам, — его взгляд наконец нашёл попутчиков, но тут же отдёрнулся.

— Что-то я ничего не понял, — признался рыцарь. — Но звучит складно, я запомню.

— Наш доблестный инквизитор наслышан о делах Обратной Стороны, как я погляжу, — ехидно проговорил Фродвин.

— Иногда, — ответил тот, — инквизиции приходится иметь дело и с Пробуждёнными. Я сам как-то был свидетелем приступа, вот и почувствовал его приближение.

— А чтой-то за колечко у вас? — костлявый палец почти что клюнул кровавый камешек. Шаан отдёрнул руку.

— Простите. М-м, оно реагирует на грубые эманации Обратной Стороны. Когда близок приступ, камень начинает мигать. Я решил проверить, а он вдруг…

— Полезная штуковина, — кивнул Вальтер. — А больше тут Пробуждённых нет?

— Уверен, что нет.

Айдан выдохнул с облегчением.

— Можете посмотреть, если хотите, — инквизитор снял кольцо и протянул Фродвину, который и в самом деле только что не лез отнимать.

— Ишь ты, — воскликнул тот, жадно оглядев его со всех сторон. — А я вот слыхивал, что Обратная Сторона, ежели даже за ней просто наблюдать, становится фиктивной.

— Какой?

— Фи… фиктивной?

— Вы хотите сказать, активной? Но… вы же не думаете, что я?.. — Шаан испуганно посмотрел на Вальтера. Тот полез чесать затылок.

— Ну, что вы такое говорите? — вступилась госпожа. — Конечно, не думаем.

— Уж и сказануть нельзя!

— Это ведь могло случиться и само по себе? — успокаивающим тоном промолвила она. — Мы ведь не знаем, отчего люди пробуждаются. И орки тоже.

— Мы-то не знаем, — возразил рыцарь, — но больно уж клыкачи хорошо подготовились к этой беде: мечи подхватили, доспехи напялили. Я вот думаю, они не просто так бросились врассыпную, не попытались даже поубивать всех, кто с оружием, как у них принято. Видно, в этом и был их план, хотя мне трудно представить, ради чего зеленокожие поступились бы честью.

— У клыкастеньких есть честь? — ухмыльнулся Фродвин.

— Ещё бы! Сбежать, пока другие дерутся, для них похуже смерти. Хотя, — он нахмурился, — если кто-то собрал орду таких…

— Я не слышала, чтобы у орков были сильные чародеи.

— А в том-то самое и плохое, — желчно проговорил рыцарь. — Наверняка кто-то наш, и хорошо ещё, если не из Северной Марки!

— Видите, я тут ни при чём! — воскликнул инквизитор.

— Вас ни в чём и не подозревали, — уверила она.

— Да точно кто-то из наших!

— Так, могёт быть, ааренданнцы подсуропили? — предположил чернокнижник.

— На кой им?

— Да вот хто их, мерзавцев, ведает?

— Я не пойму, вас ааренданнец обсчитал, что ли? — хмыкнул рыцарь. — Поэтому так на них взъелись?

— На вашем месте, — проговорил Шаан, — попробовал бы выяснить, где они, м-м, взяли столько энергии. Я не могу сейчас провести соответствующие вычисления, но, полагаю, открытие портала, соединяющего души, требует впечатляющего энергетического бюджета.

— А как это выяснить?

— Самый простой способ заполучить большое количество энергии — это собрать побольше магических кристаллов. Их нужно купить и доставить в место проведения, м-м, ритуала.

— И мы, — подхватил рыцарь, — могли бы отследить, кто закупает большие партии кристаллов, и прижать мерзавца.

— Это ежели клыкастые не награбили их за Холодными Вратами, в Империи, — ехидно заметил Фродвин.

— Да, это бы всё усложнило, — с досадой промолвил инквизитор.

— Окромя кристаллов есть и другие способы усилить чары, — продолжил чернокнижник. — Вот, скажем, предметная магия…

— Вы забываете о главном, — проронил Виллем. — Если портал хотя бы ненадолго соединил этот мир и Обратную Сторону, ток силы через него мог окупить этот ваш энергетический бюджет.

— Я, м-м, не подумал об этом, — инквизитор нахмурился.

— А вы, погляжу, знаете толк в таких делах! — воскликнул Фродвин.

Виллем пожал плечами.

— Но я бы всё равно предложил, м-м, поискать необычные поставки кристаллов.

— Поищем. Но я даже не знаю, кого благодарить за предложения, мы как-то не поздоровались нормально. Я Вальтер.

Айдан, Виллем, Шаан, Фродвин тоже назвали себя, она же просто сказала:

— Спасибо, что пришли на помощь.

— О, что вы, моя прекрасная госпожа, для меня удовольствие составить вам компанию на этой пустынной дороге!

Айдан заскрипел зубами.

Рыцарь бережно подхватил её пальцы и — правда, губами не прикоснулся, но наклонился опасно близко. Повисла пауза; к этому моменту уже прозвучало достаточно имён, и ей тоже пришлось представиться:

— Этельфледа, — неохотно выпустили её бледные губы. Как будто чтобы отвлечь всех, она быстро добавила: — А это — Годфруа, мой телохранитель, — великан пододвинулся поближе, вежливо поклонился, но его внимание по-прежнему целиком поглощал меч. Он даже не потрудился ответить на приветствия что-нибудь более содержательное, чем «Угу».

Вальтер явно собрался ещё у неё что-то спросить, уже рот распахнул, но она оказалась быстрее: повернулась к Айдану, глянула — словно в ночной глубине пара ярких, сверкающих звёзд — тот застыл, оглушённый. Она что-то ему сказала своим плавным, немного низким голосом. Внимание присутствующих обратилось к монаху, он прокашлялся, судорожно сглотнул и сумел в итоге даже назвать себя, не запнувшись, хотя её запах, отзвуки её голоса, бережно хранимые в заколдованных лабиринтах ушей, увлекли всё разумное, что ещё теплилось в голове, в страну запретных фантазий.

Из-за холма примчались двое рыцарей, которые с самого начала были с Вальтером. Он махнул им рукой, мол, присоединяйтесь к светской беседе, но те явно не были настроены болтать с путниками.

— Упустили! — не слезая с лошади, досадливо крикнул один.

— Драпают наутёк во все стороны, — поддакнул другой. — Как будто сам Падший за ними гонится. Подстрелили двоих, остальных теперь и не сыщешь!

— Да чтоб их! Мало того, что коня подо мной подрезали, так ещё это! — Вальтер стал расхаживать туда-сюда, дёргая себя за бороду и вполголоса бранясь. — Да и где это видано, чтобы орки от боя бежали? Это же у них вечный позор, скажите? Их же теперь ни одно племя не примет… Если узнает, конечно.

— Сбежали всего шестеро, — Этельфледа попыталась успокоить его.

— Ну, да, — рыцарь скривился. — Полторы дюжины мы уложили, — он посмотрел в ту сторону, где ополченцы громоздили холм из орочьих трупов. — А вдруг так по всему Гевинтеру? Слушайте, — обратившись к инквизитору, обеспокоенно промолвил он. — Вот вы образованный человек, видели когда-нибудь что-то подобное?

— М-м, нет, не видел. Но это могущественная магия, не думаю, что орки могут открыть за раз больше одного портала.

— Если это орки, — буркнул Вальтер. — Ну, хорошо, нечего болтаться на открытом месте, вечером в таверне договорим. Эй, ты монах?

— Ага, — сообразив, что его спрашивают, Айдан закивал.

— Мы вот там сложили, — он показал покойников, которых и в самом деле уже успели устроить рядком в отдалении, словно чтобы они вот так же, красивым строем, отправились на тот свет. К ним как раз присоединялся сейчас, несмотря на изрядное противодействие мамаши, убитый крестьянин-милостивец. Она всё хныкала, что, может быть, он просто в обмороке, пыталась встряхнуть, не пустить к другим мертвецам, да носильщики отгоняли бранью. — Дашь им Последнее Благословение?

Айдан кивнул, подумав с досадой, что мог бы и сам догадаться. Провожать усопших было долгом каждого клирика, и он чувствовал, что это меньшее, что может сделать для тех, кто защищал его, прятавшегося во время боя под телегой монаха.

От того, что он там увидел, Айдана едва не стошнило, но, к счастью, язык помнил слова поминальных молитв, а руки — порядок жестов и знамений, и ритуал шёл своим чередом, как бы ни чувствовал себя невольный священник и сколько бы ему ни приходилось бороться с мыслью, что покойники, которых он так старательно провожал в неувядающие райские сады, наверняка были теми ещё головорезами, и ждали их скорее чёрные, обглоданные огнём Утёсы Утрат.

Нескончаемо, как осенний дождь, накрапывала молитва; Айдан не вдумывался, что говорит, тем более что в уши лез надрывный гомон спасённых. Повсюду порхали обрывки молитв, а особенно старательные крестьяне чуть ли не до скалы распахали лбами уже и так растоптанную грязь. Некоторые каялись.

Когда с ритуалами было покончено, настало время для погребального костра. Священное писание учило, что человек ничего не может забрать с собою в иной мир, поэтому с почивших ополченцев поснимали всё, что представляло хоть какую-то ценность: оружие, доспехи, кольца — сапоги отдали крестьянам, потому что Владыка заповедал делиться с убогими. Завернув практически голые тела с головой в плащи, стали выяснять, кто и как разожжёт костёр, Вальтер снарядил одного из ополченцев, тот пыхтел и тужился, но влажная шерсть отказывались разгораться. Фродвин, конечно же, сообщил, что имеет прекрасное средство, с которым не проблема разжечь костёр хоть на голых камнях, хоть даже в трещине посреди огромного ледника, и готов продать его с большой скидкой. И это он зря сказал, потому что Вальтер подошёл к нему и, самым задушевным голосом попросив оказать милость усопшим, заставил-таки пролить на бренные останки целый пузырёк чудесного снадобья; Фродвин каждую каплю провожал таким взглядом, словно она была из чистого золота, а уж вздыхал он, как целое сборище плакальщиков. Теперь уже пламя не заставило себя долго ждать и вспыхнуло с такой силой, что всем пришлось отойти и глаза прикрыть ладонями от жара.

Орков обирать побрезговали, жечь тоже не стали и попросту утопили в луже. Пусть, мол, там гниют вечно, не видя ни Света истинного, ни быстрого конца во Всесжирающей Тьме. Одно из тел развернулось перед тем, как уйти в пучину, и на груди у орка Айдан с ужасом обнаружил белый медальон в виде благословляющей ладони — обычный знак принявшего благодать Света. Он поднял руку, чтобы остановить, но сверху бросали уже следующего клыкача, и только пузыри хлюпали там, где только что виднелась безвольно распахнутая пасть. Вконец растерявшись, Айдан произнёс про себя литанию о сгинувших в море. Очень может быть, конечно, что зеленокожий просто снял понравившийся медальон с шеи какого-то незадачливого путешественника, но вдруг, вдруг… Ходили же к ним миссионеры, столько лет уже ходили — неужто не было у них ни одного успеха?

Убедившись, что клыкачи утонули, Вальтер свистнул своим:

— Останетесь тут, дождётесь чародеев, им всё расскажете, как было, — те кивнули. — Думаю, они уже вылетели, часа через три будут здесь. А я возьму твоего коня и проедусь с караваном. Ну, так, на всякий случай. Доберёшься же как-нибудь? — покорный кивок. — А ещё… этот где? Видел же его.

— Кого?

— Да Пробуждённого, — рыцарь покрутил головой. Ему показали: парнишка лежал на телеге, и багровые пятна у него на шее наглядно свидетельствовали, что он не просто спит. Айдан пробормотал короткую молитву. Пробуждённых боялись, и если уж кто-нибудь из них проявлял себя, соседи порой расправлялись с несчастным ещё раньше, чем приезжали волшебники. Вальтер выругался, но весьма спокойно сообщил: — Этого тоже вам оставим, сдадите его чародеям. Пусть сами разбираются.

— Он ведь не просто погиб, — выговорила ему Этельфледа. — Вы даже не станете расследовать?

— Так ведь это…

— Да, Пробуждённые бывают опасными, и для себя, и для окружающих. Но разве от этого они перестают быть людьми? — горько молвила она. Вальтер смешался и, выйдя перед путниками, промолвил:

— Слушайте, может, кто-нибудь признается, а? — повисло настороженное молчание. — Сами понимаете, пока допросы, дознание — тут и заночуем, — он украдкой посмотрел на Этельфледу. — А колдуны прилетят — всё же выяснят, не отмолчитесь. Ну, а если сейчас признаетесь — повинную голову, как говорится, и меч не сечёт, — он выждал ещё немножко и стал уже поворачиваться к госпоже, чтобы объявить о провале эксперимента, но тут, протолкавшись через толпу, выскочила щедрая старуха.

— Я! Я убила! — колотя себя в грудь, проверещала она. — Сгубил он моего сы́ночку, последний свет мне потушил — так я с ним и разделалась, душегубом! Секите меня хоть на этом самом месте! — она гордо вскинула трясущийся подбородок. Пробежавший позади одобрительный шепоток явно был на её стороне.

— Ну, вот, разобрались, — Вальтер победно улыбнулся. — Останешься тоже с ними.

Старуха неспешно, с достоинством поклонилась ему и поковыляла к двум другим рыцарям. Этельфледа хмуро воззрилась на горе-дознавателя и негромко проговорила:

— Вы ведь понимаете, что она оговорила себя? Она совсем старая. Видите, как у неё руки трясутся? Она бы не смогла… — но Вальтер только глупо моргал и помалкивал. — Шаан?

— Простите, — виновато улыбнулся тот. — Здесь нет моей юрисдикции. Я могу вести расследование лишь с одобрения властей.

— Всё понятно.

Стали собираться в дорогу. Крестьяне, перетрусив после случившегося, готовы были в каждом видеть скрытого Пробуждённого и очень хотели, чтобы кто-нибудь всех проверил. Сунулись к инквизитору — тот весьма научно пояснил, что его инструменты способны распознать Пробуждённого лишь незадолго до приступа. Крестьяне поняли так, что кто-то из них точно Пробуждённый, но Шаан не знает, кто, и перепугались ещё больше. Тогда пошли к Вальтеру. Он сперва попробовал прикрикнуть на них, чтобы не суетились попусту, а когда это не помогло, небрежно бросил:

— Слушайте, если до Толимара вы ещё раз попадёте в такую передрягу, то это значит, что Светлый Владыка очень, ну просто очень вас не любит. И тогда вам лучше не злить его и по-хорошему отправиться на тот свет.

Полюбовавшись на их изумлённые лица, Вальтер хохотнул, объявил всё сказанное шуткой и призвал на помощь Фродвина. Тот сразу понял, что от него требуется: повытаскивал каких-то шариков, коробок, склянок, устроил с ними целое представление и объявил в итоге, что среди почтенной публики нет никого подозрительного. Крестьяне чуть фестиваль не устроили по этому поводу, а мастеру собрали небольшое подношение. Под нажимом Этельфледы тот прилюдно пообещал, что раздаст всё бедным.

Вальтер тоже тихонько поблагодарил чернокнижника, запрыгнул в седло и повёл всех прочь от места побоища. Заглянувшее сквозь щёлочку в облаках солнце играло на его шлеме — чем не ангел.

***

Дорога до следующего пристанища выдалась неспокойной. Караван и раньше нельзя было назвать весёлой и беззаботной процессией; теперь же он казался вереницей душ, ведомых ангелом смерти: повсюду всхлипы и сдавленные рыдания, все поминутно оглядывались, косились в сторону холмов, одновременно страшась и с какой-то мрачной сладостью ожидая узреть на зелёных склонах тёмную погибельную стаю. Кто-то молился, и без конца повторяющиеся строфы у Айдана уже отдавались уколами в затылке. Столь навязчивы были опасения, что за орков принимали стадо коров, редколесье, и даже в блажном страннике, проковылявшем навстречу со своею убогой котомкой, кто-то увидел разведчика зеленокожих и поднял страшную панику. Не добавлял спокойствия и вид поредевшей цепочки охранников, причём из оставшихся один бережно баюкал раздробленную руку, а другого ранили в живот, и теперь он был настолько плох, что даже на лошади не мог ехать и пристроился у крестьян на телеге. Фродвин ему наложил повязку с какими-то травами и порошками — даже вопреки обыкновению бесплатно — однако сам же предупредил, что, если только благосклонная судьба не пошлёт им чародея-целителя, жить парню до следующего утра, не больше. Шаан и тот забросил свою обычную улыбку, хмурился и что-то бормотал про себя.

Айдан, хоть и понимал, что только мешался бы на поле боя, не мог себе простить эпизода с телегой. Он вспоминал истории о священниках, которые громогласными воззваниями пробуждали в бойцах отвагу и решительность, и сетовал, что даже не попробовал — пусть жалко, неумело — а сразу полез в укрытие. Он снова и снова переживал позорные мгновения, в тигле презрения к себе выплавив обещание больше не показывать перед Этельфледой слабости, не пресмыкаться перед судьбой и превратиться в кого-нибудь заслуживающего уважения, пусть даже и зловещего, как Дейермер. Проговорив про себя эти слова, он сам же горько рассмеялся над ними и снова раскис. Не помог даже её запах, нахлынувший вдруг пряной волной. Оказавшись рядом, она промолвила:

— Почему бы тебе не купить волшебную палочку? Для монаха, может быть, не самое подходящее оружие, но в Северной Марке никто слова не скажет, и она будет в самый раз, если тебя не учили драться. В Толимаре их точно продают — хочешь, помогу выбрать?

Айдан так растерялся, что даже не сразу крикнул ей «Спасибо!» Она успела отъехать, и одинокий возглас прокатился по дороге, как неосторожный кашель в тишине храма. Её телохранитель, обернувшись, метнул в монашка насмешливый взгляд.

От мрачных мыслей Айдана немного отвлёк чернокнижник — почему-то ему нравилось именно так думать о Фродвине, хотя он вряд ли в самом деле был колдуном.

— Я вот кумекаю, — сообщил он катившему рядом Шаану, — что, хоть мы и страху натерпелись, а набег всё ж таки подозрительный. И клыкастеньких чуть, и все на своих двоих почему-то. Вот то ли дело, когда на вас скачет орк верхом на свирепом волке! — эта мысль его приводила в подлинный восторг: в глазах что-то вспыхивало, а жёлтые с чёрным зубы так и просились наружу, он и сам в такие мгновения здорово напоминал переодетого орка.

Айдан почти спросил у Фродвина, видел ли он сам хоть одного волчьего всадника. Эти были излюбленными героями рыцарских баек: ни один рассказ о рейде за Ведер не обходился без них. Но в Ланцигских хрониках о волках упоминали только потому, что этого требовал барон, который неизменно твердил, что и сам убил нескольких: мастер Бернхард считал рыцарей бессовестными выдумщиками, которым мало сказок о рыцаре, одолевающем в одиночку шестерых клыкачей — вот они и сочинили каких-то дурацких волков. В этом мнении старика укрепляло то, что возвращавшиеся с ожерельями из клыков бойцы ни разу не притащили с собой шкуры зверя, способного выдержать вес взрослого орка, и даже пара голов, украшавших коридоры баронского замка, несомненно принадлежала самым обычным северным волкам, хоть и довольно крупным. Но, конечно же, эти сомнения нельзя было озвучивать при рыцарях.

— Слушайте, — бросил оказавшийся поблизости Вальтер, — не надо попусту трепаться о зеленокожих. Только Владыку гневить. И вообще, не хватало нам ещё этих… — он не закончил фразу и вместо этого стал невнятно бурчать себе в усы.

— Вас что-то беспокоит? — поинтересовался у него Шаан.

— Беспокоит? Нет, — но после недолгого молчания: — Да так, мелочь. Надо было бросить в погребальный костёр…

Он снова не договорил, но Айдан понял, о чём была речь: на севере считалось, что после битвы, в которой кто-нибудь погиб, следует кинуть в костёр добрый меч или хотя бы кинжал, обагрённый вражеской кровью — древний ритуал, который всё пыталась извести церковь, но за который крепко держались воители: ведь оружие будет для Светлого Владыки свидетельством того, что несчастные пали в бою и потому не успели очистить души молитвами.

— Как бы нам теперь, — буркнул Вальтер, — не схлопотать от покойников.

— Суеверия от Падшего, — твёрдо заявил ему Виллем.

— Что же делать, если они работают?

— Неужели сегодняшний день вас ничему не научил?

— А чему должен был? Что пробуждённых надо убивать?

— Вы помните, как это было? — Виллему и не было дела до того, что ответит рыцарь. — Отчаяние, ужас — как будто Владыка оставил нас, бросил во Тьму вечную.

— Не по себе было, это точно.

— Сегодня мы побывали в аду. Неужели вы не чувствуете, как обновилась ваша вера? Неужели сейчас, когда вы увидели, что вас может ждать, вы не захотели спасись, умолить Владыку избавить от этой участи?

— Наверное, пока не подействовало, — Вальтер пожал плечами.

— Шути́те, пока можете, — мрачно уронил Виллем. — Владыка даёт человеку шанс, но горе тому, кто его упустит, — и он со значением посмотрел на монаха.

— Вы думаете, что ад находится на Обратной Стороне? — уточнил Айдан. Такое мнение действительно излагалось некоторыми богословами, но Церковь не спешила одобрять его. Всё-таки ни один клирик ещё не побывал там, чтобы принести достоверное свидетельство.

— Ты ничего не понял, — южанин тяжко вздохнул и закашлялся.

***

Новый приют казался практически точной копией предыдущего, только ротонда была немного просторнее и находилась с другой стороны от гостиницы. А так — те же вросшие в землю стены, уютные огоньки в прищуренных окошках. Над низкой дверью была прибита рассохшаяся доска с надписью «Пастоялыу двΩр». Айдан вздохнул. Даже в монастыре иной раз приходилось поучать писцов, поправлять завитки с чёрточками. Чего уж требовать у крестьян?

Спешившись, Шаан воскликнул:

— М-м, а знаете что! — он приподнял берет и вытер лоб ребром ладони. — Довольно с меня клоповников! Особенно после всего, что мы сегодня пережили, я хочу уснуть в нормальной кровати. — С вызовом поглядев на спутников, он зашагал, спотыкаясь, к стоящему поодаль крепкому и основательному, крытому, между прочим, черепицей, трактиру.

— Эвона как раскипятился-то а? — слоистым ногтем ковыряя зубы, усмехнулся Фродвин, — Но правды не отымешь. Заслужили малёк доброго покоя. Что думаете, айда и мы туда?

Виллем пожал плечами, хмыкнул и вразвалочку побрёл следом. Уже на пороге их остановило негромкое:

— А что, после чудесного спасения не возблагодарите Создателя? Может, в ротонду заглянем сначала? — Вальтер показал за угол.

— Помилуйте, добрый господин! — взвизгнул Фродвин. — С треволнений ноги не держуть, а Владыку-то мы уважим, опосля как-нибудь.

— Что, и ты? — рыцарь хмуро посмотрел на монаха. Тот отмолчался.

Пожав плечами, Вальтер отправился к ротонде. У Айдана что-то взыграло внутри — но недостаточно, чтобы пересилить безнадёжную тяжесть в ногах и вес чужих, утверждающих в несовершенстве примеров.

В трактире было не то чтобы очень светло и, скажем прямо, не слишком радостно. Четыре каменных, обитых деревом столба спускались с потолка; в углублениях сводов помигивали свечными огоньками, скрипели тёмными цепями тяжкие колёса. Крепкие столы с резными ножками смотрелись гордо и торжественно, на стенах висели пучки ароматных трав, голова оленя с похожими на клешни рогами, треснувший деревянный щит и две потемневшие от времени картины. На той, что ближе ко входу, отряд всадников неторопливо протискивался в городские ворота, и простонародье в разноцветных одеждах кидало под ноги коням какие-то круглые штуковины; что это — камешки? монетки? — не разобрать. Из крепостной башни торчали фигурки в остроконечных шлемах и с копьями, довольно крупные, если сравнить с деталями архитектуры.

Одним словом, недурной был трактир, однако же настроение в нём даже и до прибытия потрёпанных орками странников царило, как в застенках у инквизиторов, причём не таких, как Шаан, а настоящих, имперских. Несколько пузанов, на вид торговцев, о чём-то очень нервно шептались, посматривая на новоприбывших, чуть поодаль всхлипывала немолодая дама; старичок-спутник наматывал круги вокруг неё, размахивал руками, но все его старания не в силах были смягчить её отчаяние. Строгий священник в чёрном, который сидел за соседним столом вместе со скромной и на вид весьма добродетельной парой, имел такой вид, словно Падший уже вытирал копыта у входа в таверну и пора было грозной проповедью призывать верных на последний бой. Возле камина пыхтели трубками трое подозрительных бородачей, сухощавых и темноплащных, и эти тоже излучали крайнюю обеспокоенность. Не поддавались общему настрою лишь двое. Один был плотный широколицый мужчина с великолепной рыжей бородой, который даже в трактире не пожелал расстаться с чёрным беретом. Когда он клал руку на пузо, то становился похожим на бархатную подушку для колец — как на него ещё все разбойники севера не сбежались, подумал Айдан. Его сотрапезником и вторым оплотом невозмутимости в этом зале был коротышка, который рядом с бородачом казался ещё нелепей, но мог похвастаться мохнатыми бровями — совершенно белыми, как и последние волосы над ушами. Присмотревшись, Айдан пришёл к выводу, что это не просто карлик, а половинчик — может быть, с севера или даже из Запретных Чащоб. Что в Гевинтере, что в Аойне их считали убогими дикарями, годными только для того, чтобы мыть полы в богатых домах, но этот старикан-коротышка не просто носил изысканный костюм, но и почитывал книжицу, временами поглядывая на окружающих, как суровый наставник на разыгравшихся детей.

— Чегой-то тут не слава Владыке, — проворчал Фродвин.

— Пойду разузнаю, — раздалось над ухом у Айдана. Озабоченно кивнув, Вальтер — который, должно быть, знал самую короткую на свете молитву, раз обернулся так быстро из ротонды — пошёл через весь зал, ухватил за локоть трактирщика — толстого, лысого, с роскошными усами, переходившими в бакенбарды, из-под которых нелепым холмиком торчал маленький пухлый подбородок — оттащил его в тёмный угол позади стойки и довольно долго с ним там беседовал. Айдан хотел бы догадаться, о чём, но разглядеть мог лишь то, что рыцарь ладонь положил толстяку на плечо, а тот беспомощно помахивал руками.

Между тем, южанин почему-то долго всматривался в лицо рыжебородого и, когда тот уставился на него в ответ, будто невзначай сложил указательные и средние пальцы решёткой — бородач, впрочем, никак не отреагировал, и Виллем протяжно вздохнул — то ли с досадой, то ли с облегчением.

Вернулся Вальтер не более жизнерадостным, чем окружающие, поставил ногу на скамью, водрузил на неё локоть и навис над столом. Пульсирующие отсветы делали его лицо старше и углубляли тени под глазами. Трактирщик, выбравшись из западни, отдувался и вытирал рукавом лоб.

— Да что такое-то? Не мучьте уже! — вскричал, протягивая к рыцарю свои узловатые пальцы, Фродвин.

— Плохи дела, — дав тому знак умолкнуть, негромко проговорил Вальтер. — Утром четыре дня назад убили ааренданнца. Не альвестца, правда. Человека. Но всё равно паршиво. Говорят, он зачем-то переоделся торговцем. Какие-то тёмные делишки. А его, наверное, ещё успели обобрать, пока стража подоспела, так что никаких ааренданнских причиндалов при нём не осталось. Ну, и пока разобрались, не один день минул. Подсуропили нам всё-таки покойнички, — мрачно добавил он — так, как будто, не забудь он подложить кинжал на пепелище, уже давно свершившееся к тому времени убийство колдуна каким-то чудесным образом отменилось бы.

Крюконосый только ухмыльнулся, Шаан по обыкновению присвистнул, а Виллем всхрапнул, словно подавившись дымом. Айдан, по правде сказать, не очень хорошо понял, что это означает, но не мог не почувствовать, что это что-то нехорошее.

— Клыкастенькие? — поинтересовался Фродвин.

— Да стали бы все так переживать из-за орков? — Вальтер помотал головой.

— Ну, мало ли.

— Я бы ещё добавил, что ааренданнец и не полез бы под их стрелы.

— Тоже верно, — рыцарь подёргал бороду, поозирался, потом проговорил: — Нет, не орки, люди. В Ланциге кто-то пырнул его ножом в спину. Рядом с монастырём, — со значением добавил он. От этой вести уже и Фродвина оставило игривое настроение, он всплеснул руками и по-старушечьи закудахтал. Айдан — тот и вовсе чуть не сполз под стол: это же, получается, было накануне смерти мастера Бернхарда и, если правда, что уходящие на север караваны по два-три дня пережидают в Ланциге, то вся эта компания была в городе, когда прирезали ааренданнца. Там, наверное, теперь суета, столпотворение, дорогу на Визигер тоже должны перекрыть, раз такое — а что, если убийца выехал раньше, чем поняли, что это ааренданнец, и теперь преспокойно катит по Пустому Тракту?.. Кто его тут будет искать?

Кажется, инквизитор был того же мнения, и Айдану совсем не понравилось, как Шаан посмотрел на него.

— Скверное дело, — Вальтер склонился к столу и произнёс уже почти шёпотом: — Корчмарь говорит, что к нам направят дознавателя из самого Альвеста.

В ходе дальнейшего обсуждения выяснилось, что ни один из путников не знает, что за зверь такой этот альвестский дознаватель, но без сомнения угрожающий тип, куда страшней имперского инквизитора.

— Что говорят про порталы? — поинтересовался Шаан.

— Я так прямо не спрашивал, но раз не говорит, то про другие пока не слышал. Может, и правда наш единственный был. Да где уже еда-то? — Вальтер выпрямился и прокричал: — Вы нас тут голодом морить собираетесь?

Немедленно прикатился трактирщик, что-то бубнил про дорогих гостей, а потом из-за его спины, за которой, кажется, могло бы притаиться небольшое войско, вынырнули две плотных, но резвых девицы в чём-то вроде белых мешков на голове — Айдана всегда забавляли северные головные уборы, — и вместе с ними на столе явилась густая похлёбка с крольчатиной, пиво, румяные сосиски и свежий хлеб.

— Вот настоящий рай! — воскликнул, усаживаясь, Вальтер. Поглядев на Айдана, он с усмешкой добавил: — Не в обиду тебе будет сказано, конечно.

Когда ложка заскребла по дну и последняя капля упала ему в заботливо подставленный рот, рыцарь живо заинтересовался тем, с какого перепугу монаху, притом явно не любителю душевной потасовки с зеленокожими, понадобилось в Толимаре. Тот не успел и задуматься о том, стоит его ли посвящать в свои дела, как Фродвин уже всё выложил:

— Так ыть пресвятой брат про Дейермера вызнаёт да про его попутчиков. Толимарские архивы распотрошить хотит!

— А я был уверен, что всё и так ясно: они были мерзкие сектанты, проклятье на их поганый род, — произнёс, развернувшись к Айдану, священник в чёрном. — К чему же эти новые изыскания? — лоб его пересекало множество морщин, а уголки рта было вечно загнуты книзу, словно он заранее не одобрял всё, на что только падает взгляд холодных, чуть брезгливых серых глаз. Лицо у него было совершенно прямоугольное, а пальцы всё время дёргали воротник.

— Да ладно вам, святой отец, — примирительно молвил Шаан. — Что заставляет вас так думать?

— Вы, пресвятой отец, — следом каркнул и Фродвин, — как погляжу, нелюбопытный такой — жуть! Поди, под ноги тоже не смотрите?

— А тебе, богохульник, наверное, под отлучение захотелось?

Айдану же вдруг стало обидно, что главного героя его будущей хроники называют сектантом — и он воскликнул:

— Об Ульрихе фон Ланциге-то совсем неправильно так говорить. Он же был никакой не сектант и…

— Неправильно? Постыдился бы рясы, беспутник! Ульрих фон Ланциг, подумать только! Вот уж был наипервейший из нечестивцев!

В поисках поддержки Айдан повернулся к Вальтеру; тот пожал плечами и сообщил, что отец нынешнего барона был, по всей видимости, обыкновенным наёмником со всеми присущими этому племени недостатками.

— Значится, — выковыривая из зубов остатки хлеба, с ехидцей пояснил Фродвин, — что не гнушался присвоить церковное добро, когда удобный случай подставлялся.

Шаан тоже согласился, что репутация Ульриха фон Ланцига была такая, что о нём вряд ли многие вспоминали с теплом. Но какие причины — помимо верной наживы, которой там явно не пахло, а также существенного вознаграждения, на которое Дейермер, безусловно, не оказался щедрым — могли заставить вчерашнего беззаботного рубаку бросить всё и отправиться прямиком в пасть неизвестности, этого инквизитор не мог даже и предположить. Надеясь сменить предмет беседы на что-нибудь менее болезненное, Айдан спросил, — пожалуй, достаточно вызывающе — у соседа-священника, о каких ещё спутниках Дейермера он мог бы высказаться не голословно.

— Там все были хороши, — выплюнул тот, и в глазах его заискрились молнии — Вот взять, к примеру, эту старуху, как её звали, ехидну?..

— Эскала… — проблеял Айдан и посмотрел на Виллема. Тот как раз обсасывал косточку, все пальцы блестели от жира, а на бороде хлебные крошки свили гнездо. Хмуро глянув на Айдана, потом на священника, он почмокал, ковырнул зуб, а потом изрёк:

— Эсклармонда. Ну, да, про неё ходили разные слухи.

— Нергеддеонова шлюха — вот она кто!

— Прошу прощения, — промолвил Годфруа. Он неслышно подобрался к столу и теперь стоял с очень скромным, но заинтересованным видом. — Речь ведь об Эсклармонде д’Отриви, да?

— Точно, парень! — воскликнул Вальтер. — Ты же из тех мест, если судить по имени.

— Ну, не совсем из тех, — смущенно заулыбался гигант. — Я-то родом из Юга, а миледи д’Отриви с берегов Маре-де-Фуа. Но про неё у нас многие слышали, это была добродетельная женщина. Очень религиозная. Говорят, она много жертвовала церквям и монастырям, особенно как стала вдовой.

— Кровавым серебром себе надеялась купить проход в рай, в ормэнские кущи! — парировал священник.

— А что, пресвятой отец, — наставив на него палец, весело прокричал Фродвин. — Вы ж, как я погляжу, любитель браниться; небось, приятно, а? Да приятно! Енто вам каженный скажет. А я вот слыхивал, что енто для души вредно. Когда приятно, я хочу сказать, — священник от этих слов едва не подпрыгнул, разинул рот, и уже видно было, как толпятся в мрачной пасти легионы взысканий, как развёртываются знамёна отлучений, но почему-то он вдруг оплыл, фыркнул и отвернулся к столу.

— Свезло ж нам, что он катит на юга… — отсмеявшись, выдохнул Фродвин. — А что, добрый Годфруа, поведайте, о чём там треплются, ну, про старуху?

Тот засмущался, полез чесать нос, но тяга посплетничать крепко за него взялась: потемнев и перейдя на шёпот, он с видимым удовольствием сообщил:

— Не только про неё. Понимаете… Про всё её семейство. Вроде бы, в каждом поколении кто-нибудь рождался вампиром.

— Ну, дела! — воскликнул Вальтер.

— Или вампиршей, — глубокомысленно изрёк Виллем.

— Что вы хотите сказать?

— Ничего, — бородач пожал плечами, словно отрекаясь от всякой ответственности за свои слова, и отвернулся. — Так. Но я слышал, что Дейермер тоже был… Кхм, не совсем живым. Может, он тоже был вампир. И она, возможно, хотела узнать, как он, кхм, справляется.

Такого не ожидал никто. Весь стол заходил ходуном от возбуждения. Фродвин даже подавился последним глотком пива.

— Ну, — Виллем выпятил нижнюю губу, глаза уставил прямо перед собою и выставил вперёд ладонь, словно убеждая воображаемого оппонента, — Эсклармонда д`Отриви была резвая для своего возраста. Где видано, чтобы старушка так скакала по бездорожью.

— А я слышал, что вампиры не могут иметь детей. Но у Эсклармонды д‘Отриви их было что-то вроде семь или восемь.

— Я ничего и не утверждаю.

— Это всё хорошо, — несмело вставил Айдан. — Но понимаем ли мы, чего хотел сам Дейермер?

— Мне кажется, что на этот вопрос очень легко ответить, — грянул полнозвучный, слегка насмешливый голос. Все обернулись — рыжебородый в берете хлопнул себя по животу и промолвил: — Дейермер хотел закрыть дыру, но в итоге только сделал её шире.

— Что? Какую дыру? О чём вы?

— Вы хто такой-то?

— Расскажите, пожалуйста!

— Ну, милостивые государи, пожалуй, начну с того вопроса, на который проще ответить, — он криво улыбнулся. — Я учёный. Меня увлекают разные явления тонкого мира, но прежде всего, — пауза и многозначительный взмах бровей, — души.

— Учёный… — донеслось с другой стороны. — В Писании всё уже сказано, что тебе ещё исследовать, неугомонный?

— О, — бородач подмигнул ему, — когда Церковь Света объявит, что умеет исцелять Пробуждённых, я первый признаю её приоритет в этом вопросе, — бородач изобразил поклон. — А пока нет, придётся нам, скромным исследователям, брать на душу грех любознательности.

— Не слушай его! Рассказывай лучше про дыру.

— Весь мир, — драматично взмахнув рукой, возвестил учёный, — пронизывают потоки силы. Движение силы питает наши души, даёт чародеям власть над сущим; останови поток, — пальцы метнулись, схлопнувшись в кулак, как будто ловя невидимое насекомое, — и самый могущественный волшебник станет совершенно безобиден, а все души рано или поздно захиреют и распадутся, не выдержав стагнации. Обратная Сторона — это огромная, алчная пустота, она затягивает силу в себя. Вот хорошая аналогия. Представьте реку, спокойно текущую по равнине. Если под её руслом разверзнется провал, вода хлынет туда, и течение станет быстрее. Так и здесь. Поток ускоряется, а значит, и души усиливаются. Дейермер желал запереть врата между мирами. Но что-то у них пошло не так, и движение силы стало только быстрее.

— А мы это можем как-то почувствовать? — встрял Вальтер. Его руки были сложены на груди, а на лице так и читалось: видал я таких, как ты, звонкоголосых брехунов.

— Есть разные признаки, да. Но это всё пока ещё предмет спора теоретиков. Может статься, на уровне человека — а человек всё-таки мелкая сущность, — он изобразил пальцами нечто и впрямь незначительное, — этого и не будет заметно. Но другое дело, когда речь идёт о крупной, мощной душе, — учёный просмаковал эти слова.

— Что ещё за крупные души?

— Как что? — учёный выдержал эффектную паузу и торжествующе оглядел бестолковый сброд. — Боги, конечно же.

— Ах ты проклятый еретик!

— Помолчи! — рыкнул Виллем. — Продолжай, — уже спокойно кивнул бородатому. — Значит, боги.

— Да, может быть, это и неудачный термин, — небрежно заметил учёный. — Я мог бы их называть божествами или демонами, если угодно, суть от этого не меняется. Так вот, боги…

— Но подождите, — воскликнул Шаан, — о каких богах идёт речь?

— О тех самых, в которых верили, скажем, древние гекатонские императоры и которые, если правильно интерпретировать исторические источники, даже весьма действенно помогали.

— Старые боги империи, — поморщился инквизитор.

— Старые или нет, они существовали. А были и другие, в самых разных краях им возносили хвалу, приносили жертвы, и они откликались на зов своих почитателей. Многие из них заснули, погибли, истаяли, но некоторые ещё живы, некоторые ещё собирают последователей в укромных уголках.

— Вроде, у нас в Гевинтере тоже были боги… — пробормотал Вальтер.

— Я не понимаю… — вырвалось у Айдана. Руки так и чесались: записать всё, и как можно скорее!

— Ну, как же, — бородатый стал неспешно, со вкусом перечислять, загибая пальцы: — Фланс в своём лабиринте из рифов, тумана и снов, Таннайя, плетущая сети из лжи и запретных знаний, эльфийская нимфа Иръяль из Долины звёздной росы…

— Бабьи сказки, — фыркнул Виллем.

–… и конечно же наш самый любимый…

Айдан уже догадывался, какое имя будет произнесено последним, но очень хотел бы ошибиться. Виллем, должно быть, тоже понял и заранее скривился.

— Девкалион!

С гордостью и насмешкой учёный наблюдал за взрывом негодования, который только и мог сопровождать упоминание этого ненавистного персонажа. Официальная позиция Церкви была такой: демон по имени Девкалион весьма долго и успешно дурил имперцам головы, притворяясь богом-покровителем искусств, но когда наконец истинная вера начала открывать людям глаза, его личина пала. Божество оказалось алчным чудовищем, пожирающим души своих культистов. Капища Девкалиона теперь повсюду рушились, но не таков был коварный демон, чтобы сразу сдаться: он укрылся в горах, и, как считалось, его агенты, прекрасные обликом, но мерзкие внутри, по-прежнему рыскали по окраинам Империи, выискивая слабых духом. Айдан читал даже, что три или четыре города откололись после того, как их наводнили сектанты. Одним словом, доброму прихожанину лучше было не то что не поминать его имени всуе, а и вообще не думать о нём, чтоб не запятнаться ненароком.

— Ну, хорошо, — промолвил Вальтер, когда священник закончил объяснять всем, что Бог один, а все остальные — демоны. — Вы что-то говорили про потоки, про…

— Да, — кивнул учёный. — Вот посмотрите, — он достал из-за пазухи и поставил на стол что-то вроде песочных часов с широкой перемычкой, только вместо песку в них двигались какие-то звёздочки, красные, жёлтые и белые, причём красные еле ползли, жёлтые скользили по спирали, а белые сыпались градом, в тусклых вспышках исчезая на нижней поверхности часов.

— Что енто за хреновина? — ревниво проскрипел Фродвин. Сам он пододвинулся поближе, едва не столкнув с лавки Шаана.

— Вы видите белые точки? Они следуют за потоком, и довольно быстро мелькают, не так ли? Можем замерить сейчас, сколько времени… — он оценивающе поглядел на слушателей и закруглил: — Ладно, не будем. Суть в том, что двадцать лет назад скорость была намного ниже.

— И это всё? — пророкотал Виллем. Правая рука у него сжимала затылок, словно когда-то полезла его чесать, а потом отвлеклась и забыла, зачем туда направилась. — И при чём тут боги?

— О, совсем не всё, — учёный постучал по столу. — Когда поток ускоряется, боги делаются сильнее. И это тоже сложно измерить, но те, что заснули, как все считали, навсегда, могут начать пробуждаться. О, вы, должно быть, хотите конкретики. И да, я уже перехожу к ней! Далеко на юге, за морем лежит удивительная страна: край безбрежных пустынь и укромных оазисов, миражей и чудных двугорбых лошадок — забыл, как они называются. Не важно. Там, на берегу озера стоят величественные пирамиды, и во мраке под фундаментом одной из них спит бог по имени Зенон. Хорошо, божество, демон, как пожелаете! Это всё вопросы терминологии.

— Может быть, хватит уже? — донеслось с другого края таверны.

— Переживёшь, — скомандовал ему Вальтер. — Чай не орков обсуждаем. А ты не слушай их, продолжай.

— Я и не думал прерываться. Итак, Зенон. Он дремлет уже много веков, но вот последние несколько десятилетий выдались непростыми для народа пустынь: южный ветер приносит засуху и болезни, северный — налётчиков, которые грабят их деревни, а пленников продают в рабство. Миссионеры Света приносили весть о смирении, когда от них ждали совсем другого, и тогда эти люди вспомнили о своих собственных богах, они объявили новую повинность: отныне каждый должен приезжать на месяц в долину пирамид и молиться, чтобы старые покровители возвратились. Долгое время все думали, что из этого ничего не выйдет, что камни останутся безмолвными и только сухой ветер будет свистеть над согбенными спинами, но где-то пятнадцать лет назад Зенон начал говорить со своими верными, посылать им видения; он, вроде бы, даже сделал нескольких воинов неуязвимыми для оружия. Мне говорили, что с этих пор оазис превратился в сплошной ковёр из человеческих спин. Спящий бог пробуждается, и его адепты уже теснят разбойников, властвующих в прибрежных городах, — бородач только что не облизнулся, так ему приятно было рассказывать о пробуждении бога. Молчаливый половинчик тоже одобрительно кивнул.

Все по-разному отреагировали на его рассказ. Виллем не преминул сообщить, что считает всё это мутными теоретическими изысканиями, попытками в паре случайных совпадений увидеть логическую взаимосвязь. Инквизитор сам себе задумчиво кивал. Фродвин же просто пялился на чудесные песочные часы, и в глазах у него стояла зависть. Сам Айдан не знал, что ему думать, но у него было скверное чувство, как будто привычный и уютный мир вдруг стал каким-то слишком большим; и там, где недавно ещё была твёрдая граница сущего, простёрлась туманная пелена и смутные исполинские тени проглядывали сквозь неё. Боги… Ещё чего не хватало. Убереги нас Владыка от подобного!

Вальтер, между тем, отказывался верить, что такого нарядного человека могли пригнать на север научные исследования. Он вскоре выяснил, что в другой гостинице прохлаждалось охранение аж из четырёх человек, а половинчик был у бородача секретарём — учёный сам великодушно сообщил об этом, добавив, что, когда речь заходит об образовании, для него нет разницы между людьми и даже орками. Рыцаря это известие только ещё сильней озадачило; он стал рассуждать, что столь разодетого секретаря себе могут позволить лишь самые богатые торговцы и прихвостни Ааренданна, пожалуй. Выждав ещё немного, бородач рассказал, что ездил в Башню Затмений и, конечно же, воспользовался для организации этой поездки помощью неких весьма щедрых меценатов. Уточнив, кто такие меценаты, Вальтер как будто бы успокоился.

И в самом деле звучало правдоподобно. Башня Затмений была воздвигнута прежде всех царств с империями неведомым народом, который за недостатком сведений называли просто Исчезнувшими. Кроме неё, они оставили ещё несколько загадочных строений далеко на юге, но, увы, не позаботились припрятать там и самой лаконичной хроники своей жизни и своего падения. У кого Айдан ни спрашивал об Исчезнувших — все только руками разводили. К руинам регулярно хаживали исследователи, а говоря прямо — любители поживиться. Они тащили оттуда разный блестящий хлам, так называемые артефакты Исчезнувших, среди которого порой попадалось что-то ценное, но всё реже. Айдану казалось, что Башню Затмений уже выгребли подчистую, и все, кто утверждал, что привёз оттуда что-нибудь, просто накупили барахла на базаре — но это не мешало очередным смельчакам наведываться в те края раз или два в год. Дорога была долгой и шла по пустынным предгорьям, где волков намного больше, чем людей, но хотя бы вдали от орочьих кочевий, так что многие даже возвращались.

Понемногу дружная компания странников стала распадаться на отдельные кучки. Фродвин стал меряться с учёным колдовским инструментарием: у них мелькали шарики, полные сизого тумана, да кружочки со стрелочками. Половинчик осуждающе качал головой, глядя на их забавы. Виллем тоже подошёл к ним, постоял рядом и, не решившись прервать спор о достоинствах гевинтерских чароискателей, хотел уж побрести прочь, но учёный сам окликнул его. Южанин прокашлялся и тихим, сиплым голосом спросил:

— Вы не из Серых смотрителей?

Айдан удивился и навострил уши: о Серых смотрителях он слышал всякое, самые благожелательные рассказчики называли их непризнанными исследователями Обратной Стороны, но чаще говорили, что это еретики, поклоняющиеся мраку. Фрезенский архиепископ, глава гевинтерской церкви, лет десять назад осудил Серых смотрителей в особом послании. С чего благочестивому южанину интересоваться ими?

Учёный фыркнул в ответ и заявил, что он сам по себе. Фродвин добавил, что в Толимаре у него есть несколько мутных знакомцев, которые могли бы оказаться Смотрителями, и предложил свести с ними — Виллем смутился и пробурчал, что не надо.

Шаан забился в угол с небольшой книжечкой, прицелился пером в страницу и так застыл, не решаясь тронуть строку. Вальтер делился с Годфруа сальными шуточками про монашек и наёмников; у того вся шея стала красной, и глупая, широкая ухмылочка перетекала то на одну сторону, то на другую.

Она так и сидела одна за своим столом. Рыжие завитки волос попрятались, и только подбородок выглядывал из-под капюшона. Айдан долго косился в её сторону, потом сделал несколько шагов и замер, напуганный тем, что могло случиться. Возможно, — думал он, — я мог бы… развлечь её сейчас? Подошёл поближе — она как раз поднялась и неторопливо зашагала к лестнице.

— Моя госпожа, простите, что я вчера…

Она отпрянула, повернулась, волна запаха захлестнула, обняла нежными, сильными крыльями.

— Что такое? Я… — она прижала ладонь к виску, как будто вдруг заболела голова — или, быть может, она хотела поглубже утонуть в капюшоне, чтоб навязчивый монашек ничего не увидел. Сразу же крупная, злая ладонь Годфруа легла на плечо Айдану, и тяжкое сопение ударило по ушам.

— Не надо, всё нормально, — бросила она.

Давление исчезло, и плечо смогло выпрямиться, повёл им — что-то хрустнуло внутри; кажется, этой ручищей Годфруа мог запросто сломать пару костей. Айдану показалось, что темнота под капюшоном улыбнулась ему. Добрая, хоть и слабая улыбка…

— Не знаю, за что ты хотел извиняться, но так и быть, прощаю.

Потом развернулась и пошла наверх. Запах следовал за ней тонким, шелковистым шлейфом. Айдан не выдержал и плюхнулся на лавку.

— Ты, — костлявый и жёлтый, вдобавок не очень прямой палец нацелился на него. — Да, ты, нечестивец в одежде монаха! Рассчитываю тебя увидеть завтра на предрассветной службе.

— А… Что? — слабо проговорил Айдан.

Какая ещё предрассветная служба? — ругнулся он про себя. — Почему завтра? Должно быть, самый первый на свете монах разгневал чем-то Светлого Владыку, и теперь мы вынуждены влачить эту постылую повинность, хорошо хоть лишь по самым торжественным дням — но почему же всё-таки завтра? Какого преподобного изверга — да простит меня Владыка за эти слова, конечно — какого недруга монашеской братии угораздило преставиться в этот проклятый Владыкой день?

— Так седмица малого откровения! — обрушился на него исповедник — Что за монахи бесстыдные пошли, а? Вы хоть в церковь вообще ходите или просто так рясу таскаете, бесполезное вы племя?

Айдан так и не смог из себя выдавить ничего членораздельного, в поисках понимания посмотрел на первого попавшегося человека — а им оказался Вальтер — но тот, всплеснув руками, ответил, что такова судьба, никуда не денешься. Священник же, погрозив костлявым — впору самому Жнецу — кулаком, умчался наверх.

Вальтер похлопал незадачливого монаха по плечу, понимающе подмигнул и отправился беседовать с трактирщиком; тот, как видно, не был рад такому собеседнику и постарался скрыться. Фродвин же кончил самым жалким образом: учёный то ли продал ему, то ли просто подарил свою штуковину с падающими звёздочками, и теперь чернокнижник сидел и пялился на неё хмуро и весьма внимательно — но на шатавшегося поблизости Айдана отреагировал и, ехидно подмигнув, шепнул, что, дескать, вести об убиенном ааренданнце как-то уж очень быстро странствуют по Гевинтеру, хотя такое стоило бы скрыть ото всех.

— Зачем скрывать? — не понял Айдан.

— Так нам ведь, — ответил чернокнижник, — завсегда талдычили, что звёздные пиявки, ааренданнцы проклятые не-ву-яз-вимы, что прихвостней их из человечьего рода тоже надобно бояться, но тут вдруг выясняется, что их можно кокнуть, как простого забулдыгу: подкараулить в подворотне — и кинжал под рёбрышки, — он продемонстрировал, как разит кого-то ножом, да ещё и воображаемое остриё злорадно провернул в ране. — Ах, что могло бы щас начаться! — он сладострастно вздохнул.

Не заставший корчмаря и как раз вернувшийся в залу Вальтер мрачно бросил:

— О чём вы там болтаете? Что начнётся? Сами хоть понимаете, о чём говорите? Если наши с Ааренданном сцепятся, колдуны от нас и клочков не оставят.

Фродвин притих, и рыцарь, устало опустившись на лавку, продолжил:

— Не нравится мне всё это. Сперва труп в Ланциге, как будто мы свару начали. Теперь орки; скажут ведь, что ааренданнцы договора не исполняют. Вот не приведи Владыка, это Королевская гильдия магов придумала, чтобы соперников из Толимара выжить!

— Так могёт быть, и пора?

— Пора — отведай топора, — пробормотал Вальтер, а потом встряхнул головой и прикрикнул на чернокнижника: — Вы вообще слушаете, что я говорю, нет?

— Я, кстати, читал, что в договоре с ааренданнцами речь шла об охране границ, — подал голос Айдан. — Не окажется ли, что атака через магический портал — это что-то… — он не закончил, увидев, как изменился в лице рыцарь.

— Уж ежели пресвятой брат смекнул, — охотно поддержал Фродвин, — то что говорить об ентих. У них крючкотворы-то ого-го!

— Что вы несёте такое? — огрызнулся Вальтер.

Он встал и двинулся к лестнице, ведущей наверх, к комнатам для гостей, но Айдан неожиданно для самого себя догнал его и спросил:

— А это правда, что Ульрих фон Ланциг?.. — он так и не придумал, как закончить фразу.

— Что Ульрих фон Ланциг был нечестивцем и бандитом? — Вальтер усмехнулся; впрочем, довольно добродушно. Опершись на ближайший столб, он промолвил: — Ну, ты пойми: он был наёмником, а это такой народ, которому мало где рады. Как до сечи доходит, они храбрецы, за веру могут встать с оружием, но в любое другое время это та ещё напасть. Ты бы не захотел с ними встречаться. Ладно ещё когда они бесчинствуют во вражеской стране, тут как не позлорадствуешь, но Ульрих-то у нас, в Гевинтере воевал — за одного барона против другого. Я слышал о шайках, которые ради забавы поджигали деревни и жарили каких-то бедняг на вертелах.

У Айдана от таких известий глаза на лоб полезли; Вальтер выставил перед собой ладонь, рассмеялся и поспешил сказать:

— Нет, нет, это я так, Ульрих-то был не из таких, он своим парням не разрешал попусту мародёрствовать. Но в чём-то он должен был дать поблажку, иначе бы его солдатня нашла себе другого командира, посговорчивее — вот монастырям и доставалось. Про него рассказывали даже такую историю, — он с явным удовольствием пустился в воспоминания. — Однажды отряд, уже изрядно потрёпанный, подошёл к монастырю с высокими и крепкими стенами, но бойцов было мало. Они тогда вот что придумали. Представь, стучатся такие в двери монастыря пятеро вояк со скорбными лицами, и с ними гроб; говорят: вот, Ульрих фон Ланциг преставился, хотим, чтобы кто-нибудь сослужил поминальную по нему. Монахи-то, конечно, про себя: хвала Владыке, сгинул проклятущий! Они бы, может, и вовсе отказали в Последнем Благословении, да совестно, поэтому впускают скорбящих солдат, велят принести покойника в храм и собираются уже сжечь его, — Вальтер воздел к небу руки и сделал паузу, — но когда открывается гроб, оказывается, что мертвец живой и очень прыткий, а вдобавок с ним в гробу полно оружия. Ну, дальше ты сам всё представляешь, — он искренне повеселился, глядя, как Айдан озадаченно чешет нос.

— И это действительно?..

— Я не знаю наверняка, — он подёргал себя за бороду. — Ровно то же самое рассказывали и про двух других людей и ещё про одного гнома. Да ты его знаешь: Рандольф Железнорукий.

Айдан кивнул: ещё бы не знать. Это был первый из гномьих авантюристов, откликнувшихся на призыв жителей острова Эвеньяно, которых притесняли эльфы из Гладринга; Рандольф довольно резво собрал армию из таких же, как он, гномов-головорезов с пустыми карманами и крупной нехваткой совести и с большим удовольствием побивал эльфов. Потом, правда, выяснилось, что остров он решил завоевать для себя, а не для тех людей, которые сами не в состоянии были отстоять его, но это уже другая история.

— Так он всё-таки?.. — снова начал Айдан, но Вальтер только махнул рукой и заявил, что отправляется спать.

Мимо проходил трактирщик, и, на своё несчастье, он пожелал взгрустнувшему монаху доброго вечера: тот неожиданно для самого себя решил узнать, а не знал ли он сам Дейермера двадцать лет назад. Корчмарь, впрочем, не явил той покорности, которую встречал у него Вальтер: издал глубокомысленное «Хм», воззрился, как, наверное, горный кряж мог бы поглядеть на одинокую, пасущуюся у его подножья коровёнку, потом тщательно разгладил усы — Айдан смиренно ждал окончания этой операции — моргнул и неожиданно глубоким голосом заявил, что тому, кто спрашивает о таких вещах, не приходится ожидать добра от жизни. На этом аудиенция была закончена.

Позлившись немного на трактирщика, Айдан вспомнил, что в сумке дожидается гораздо более достоверный и многословный — хотелось в это верить, по крайней мере, — источник. Сердце радостно застучало, и монах не то, что взбежал — взлетел по лестнице.

Оказавшись у себя, он зажёг свечу, уселся на кровать и бережно вытащил наследие мастера Бернхарда. Устроившись на колючем шерстяном одеяле, он провёл рукой по нежной, слегка неровной коже, тронул завязки, они не сразу подались, но Айдан был терпелив, совсем не хотелось порвать обложку. Внутри был рисунок, чья-то голова…

О, мощный владыка! — Айдан почти перестал дышать. — Неужто это мастер Бернхард изобразил? Коль так, тогда в нём сгинул поистине великий художник… Но нет, конечно же, не гевинтерский умелец тут постарался, скупыми чёрными штрихами обрисовал настолько живое лицо, как будто часть души изображённого осталась на желтоватом пергаменте, как будто он сейчас выдохнет, и глянет на меня, и спросит: «Да чего ты пялишься, заняться нечем?» Просто потрясающе! Вот если бы такие люди у нас писали миниатюры в хрониках!

Отвлекшись от штрихов, Айдан смог наконец рассмотреть портрет в целом.

Это был совсем немолодой мужчина, пожалуй, даже старик с тяжеловатой челюстью, которую ещё сильней подчёркивала борода — широкий гребень слегка закруглённых волос. Один угол рта у него был чуть ниже другого, и это тоже не прибавляло лицу весёлости. Под глазами, смотрящими куда-то вниз и мимо зрителя, лежали глубокие тени, и тяжёлыми складками давили сверху брови.

Должно быть, это Дейермер, — кивнул сам себе монах. — А кто ещё? Вроде, и не было в отряде других стариков… Или были?..

Осторожно, дрожащими руками Айдан отложил в сторону портрет и взялся за следующий. Это была девушка с копной светлых — по крайней мере, они только по контуру были намечены — волос, доходивших почти до плеч, с небольшим, сочно улыбающимся, лукавым ротиком и почти треугольным подбородком. Крупные глаза как будто разглядывали что-то, находящееся за пределами видимого мира, а пальцы с длинными и явно накрашенными тёмными ноготками рассеянно крутили прядь волос. Художник не стал отказывать себе в удовольствии нарисовать её до самых бёдер, причём так, будто она стояла в полоборота и только голову провернула к нему.

Её портрет потребовал много времени на изучение; Айдан даже совсем не сразу обнаружил цепочку символов у правого края, напоминавшую на первый взгляд плеть плюща с затейливыми листочками. Потом он вспомнил, что как-то так и выглядят обычно надписи на айдеи — языке альвестцев, который стал и языком Ааренданна. В ланцигской обители был один хронист, который хвастал, что понимает айдеи, но проверить его заверения не было никакой возможности, сам же Айдан был уверен, что полезнее учить языки, на которых говорят и пишут обычные люди, а не странные заморские волшебники. И вот приехали: в руки попал бесценный документ, а он не может его прочитать! Только и оставалось, что похвалить гармоничные скругления, изящные уголки — красивый почерк был у этого художника.

В последний раз окинув взором некоторые приятные детали картинки, Айдан со вздохом перевернул страницу,

Третьей была изображена немолодая дама с полными и натянутыми — словно она весьма не одобряла что-то, происходящее перед нею — губами, обрамлёнными множеством морщинок, с тёмными взыскательными глазами. С её подбородка спускались две параллельные складки, а под глазами художник довольно тщательно и совсем даже не деликатно изобразил мешки. Не было и сомнения, что это Эсклармонда д`Отриви. Почему-то Айдану вспомнился сразу недавний разговор, и он стал искать на портрете какие-нибудь признаки вампиризма. Клыков и впрямь не наблюдалось, хотя в сказках вампиры весьма успешно скрывали свой основной рабочий инструмент. Надпись на листе состояла из одного-единственного слова, что было странно: кто бы посмел отнять у неё титул, хотя бы даже в подписи рядом с картинкой?

А дальше что? Толстяк, у которого, казалось, не было шеи, а голова — и так крупная, но раздутая ещё больше нимбом из волнистых волос и жировой подушкой внизу — возлежала на белом воротнике, как на тарелке. Усы и бородка аккуратным кругом обнимали его рот. В глазах его поблёскивало, заставляя слегка изгибаться губы, какое-то хитрое самодовольство. Наверное, подумал Айдан, это Тот-самый-который-с-непроизносимым-именем Аамстед.

Жадно отбросив рисунок, монах чуть не сверзился с кровати: на очередной странице его ждало существо, которое меньше всего на свете имело право тут появиться и, может быть, даже не связано было с остальными портретами, а просто по ошибке попало в стопку. С рисунка скалилась собачья морда, слегка затупленная на конце, увенчанная сверху парою широких свитых, расходящихся спиралью и, пожалуй, весьма красивых рогов. Мощный Владыка, выдохнул Айдан, это ведь неэрн, один из приспешников Нергеддеона, слуга Тьмы! Они появлялись порою в имперских исторических хрониках, и знающие братья — а далеко не каждому ведь можно было доверить изображать приспешника демонов — рисовали их козлоподобными, голыми и мохнатыми, с убогими палками и топориками в лапах. Но по большому секрету один из умудрённых братьев признался как-то Айдану, что мордами неэрн больше смахивают на собак и одеваются во многом в то же, во что и приличные люди, только вот с головными уборами у них не всё просто. И вот перед Айданом предстала реальность: чёрный блестящий нос, несколько рядов складок над ним, разделённых посередине бороздой, две пары крупных клыков, стоявшие торчком уши — одним словом, почти портрет сторожевой собаки из прошлого монастыря, если б не спокойные, внимательные глаза — ну, и рога, конечно же. С передней части морды спускалась бородка, заплетённая в две косички, причём, если игра тонких и толстых штрихов не обманывала зрителя, в неё вплетены были тёмные ленточки. Волосатая шея пропадала в объятьях чего-то бесформенного и шершавого, на вид вроде дорожного плаща. Подпись к рисунку была на удивление многословна; но ничего не разобравший Айдан подумал, что иронично было бы, окажись, что автор написал просто: «Надо не забыть купить чернил и дюжину сосисок!»

На этом галерея портретов кончилась, и Айдана накрыло разочарование. Он даже потёр края листов пальцами, чтобы убедиться, что какие-нибудь из них не склеились. И почему, — вздохнул он, — нет портрета Ульриха фон Ланцига? И где это всё происходило? Был ли художник одним из отряда или просто случайным свидетелем? А может, это и был сам Ульрих? Тогда стало бы понятно, почему нет его портрета! Хотя нет, он ведь не знал айдеи, откуда ему? Даже и среди самых грамотных и образованных монахов трудно было найти кого-нибудь, худо-бедно понимающего язык ааренданнцев, а уж наёмники-то зачастую вообще читать не умели — куда им такие премудрости!

Это был, впрочем, ещё не совсем конец: под картинками давно угадывалось что-то твёрдое. Это оказался металлический диск размером с ладонь без пальцев, составленный из нескольких секторов немного разного радиуса и к тому же разного цвета: одни были тёмно-зеленоватыми, как старая медь, другие же грязно-жёлтыми. Зеленоватые секторы в центре сливались, и в месте их соединения можно было скорее нащупать, чем разглядеть, несколько мелких неровностей. Айдану показалось, что это может быть буква или символ какой-то — но что за язык? Уж точно не гевинтерский. Айдеи? Непонятно… В одном из более светлых секторов чьей-то умелой, безошибочной рукой был процарапан полумесяц, а в нём — похожая на орла птица с широко раскинутыми крыльями. Над ней парили ещё четыре непонятных загогулины: одна напоминала шкаф, заставленный всякой всячиной, другая — ключ, третья — большую квадратную жабу с квадратными же пузырями на спине, а последняя вообще ни на что не была похожа. Обилие непонятностей привело Айдана в такое смятение, что он пообещал себе разобраться потом, а пока отложил диск подальше.

Следующий документ был на другом пергаменте, чем у портретов — более толстом и более жёлтом, пожалуй. Буквы изрядно выцвели, но кое-что можно было разобрать, и, как новая, красовалась незнакомая Айдану эмблема — вроде скипетра с крыльями из огня, с венцом из лучей вокруг навершия. Художник был явно не тот, что рисовал спутников Дейермера, совсем не такой вдохновенный, но вполне аккуратный, справившийся с тем, чтобы всё было симметрично. Надпись под ней была на альденском — на языке Альдонии, одного из южных приморских городов — и это был наказ привести какой-то груз, природа которого должна была остаться загадкой для получателей — иначе перевозчику грозила смерть. Упоминались деревня, река и незнакомый хронисту город на побережье, в каждом перечислялись потенциальные помощники, да сразу дюжина. С Дейермером это вряд ли было связано, и Айдан разочарованно отложил послание.

Ниже, сложенная втрое, обнаружилась добротная карта Северной марки: вот волнистая дуга Ведера — а он, кстати, даже подписан, — вот пунктирной линией крадётся Пустой тракт, бурлят кругляши Белых холмов; отмечены Ланциг и Толимар, Молин и крепость Торнау. Далеко на северо-западе, за орочьей пустотой, воткнута палаточка с надписью «Курбагын» — это что-то вроде столицы зеленокожих, а рядом с ней, у самого подножья Замороженных утёсов, красным поставлен крестик безо всякой подписи. Был и ещё один: на юго-востоке, между Белыми холмами и Райффенталем. Последний, третий крестик обретался на юго-западе у истоков Вайта, невдалеке от серебряных рудников Киллфасты. Какое-то время Айдан провёл, тщетно пытаясь разгадать, что значили эти алые пометки, кривые, начирканные, должно быть, второпях. Ни в одном из этих мест, казалось бы, никогда и ничего не водилось толкового, кроме орков, свирепых половинчиков и ещё более свирепых горцев соответственно.

Ничего не придумав и с досадой отложив карту, Айдан склонился над пожелтевшим листом, исписанным явно и несомненно рукою мастера Бернхарда. Вот эта буква «т» с неожиданной завитушкой, буква «р» с укороченной палочкой — больше ни у кого такого не встретить! Что же там?

Если ты читаешь это письмо, то ты, сволочь, зарезал меня, или отравил, или что уж ты там сделал. А знаешь, как я это понял? Сундучок был колдовской, запирался кровью, и фиг откроешь его, пока я жив. Вот, и если ты думаешь, что я тут буду душу выворачивать, то хрен тебе!

Айдан представил, как мастер Бернхард, мстительно похохатывая, атаковал пергамент, как бросал одно за другим ядовитые словечки, повсюду сажая чернильные капли — улыбка сама попросилась, хоть и вышла грустной.

Ладно, шучу. Кому я нужен? Должно быть, я сдох сам по себе, и вы бегаете вокруг меня с криками: ой, мастер Бернхард! Ой, на кого вы нас оставили? Ничего, переживёте, бездельники. Не выбирайте только Мельхиора вместо меня. Мельхиор прости, ты мужик умный, но посуди сам: какой из тебя начальник? Ты даже перо у себя на столе найти не можешь, куда тебе хронистами командовать.

Я серьёзно. Если выберете Мельхиора, я с того света вернусь и разгоню вас к хренам!

Так, к делу.

Есть одна штука, о которой я помалкивал все эти годы и никому не скажу, пока жив. А знаете, почему? Я старый хрыч без стыда и совести, пират, греховодник, я столько раз подмигивал смерти, но сейчас мне страшно. Я даже Ульриху тогда ничего не сказал, хотя он считал меня приятелем. Так и ушёл, бедняга, за Дейермером и не вернулся. Хотя кого я обманываю? Он бы и так ушёл. Чтобы Ульрих испугался хотя бы самого́ Падшего — ха! Но я мог бы отговорить других, потому что я кое-что знаю о Дейермере и с самого начала понимал, что его поход должен был кончиться чем-то скверным.

Вы знаете, меня упекли в монастырь, когда я ещё был молокососом, и как-то забыли спросить, не против ли я. Мне там не понравилось: кормят паршиво, заставляют работать — я и сбежал. Не буду рассказывать, как я резал кошельки на дороге и сколько раз сидел в колодках. Зря сразу не додумался стать капелланом у пиратов. Я, правда, не священник, но как-то недосуг было сказать об этом ребятам. А что это вы так побледнели, братушки? Не знали, что ли, под чьим началом работаете? Хе-хе.

Вообще, у пиратов было не так уж и скверно, хотя кормили тоже гадостью. Думаю, так и отдал бы душу морю, но упал с мачты, повредил спину, и всё — прощай, разбой! И вот, когда меня везли на перекладных в Альдонию, где был прикормленный костоправ, мы подбросили Дейермера от Сломанного Шпиля в Сейлиг Рич. Он тогда кое-что сказал нам. Я почти позабыл об этом, но, когда встретил его снова в Ланциге, когда послушал, что он говорил там, то понял: те, кто шли за ним на Обратную Сторону, ни хрена его не знали. Он тоже меня приметил, и так зыркнул, что, мол, только вякни у меня — станешь пылью. Вы скажете сейчас: ты, Бернхард, как будто под дулом не ходил. Чего ты, как принцесса? Идите знаете, куда? Одно дело под пули кидаться: если ты ловчей, так и прикончишь его, а когда против тебя такой жуткий колдун, как этот Дейермер, у тебя же никаких шансов. Я догадываюсь, какие ставки были в его игре, и он меня наверняка заколдовал, когда был в Ланциге. Только рот раскрою — и всё, конец. Я ходил к магам из Королевской гильдии, просил, чтобы сняли чары. А они мне: что ты, нет никаких чар, иди отсюда. А я: да как нет, если я точно знаю, что есть? В общем, не маги у нас, а пустое место.

Но вы уже поняли, что я не напишу о том, что знаю. Страшно. До жути страшно, что выведу полслова и брякнусь замертво. Скажу одно: хотите узнать что-то — разыщите эльфа по имени Скользкий Сильфер. Он хотел осесть в Сейлиг Риче и наверняка теперь кличет себя Офигительный Сильфер или как-то так, но это и впрямь скользкий ублюдок, каких поискать. У него половины уха не хватает, если только не заплатил чародеям, чтобы нарастили. Он эльф, так что переживёт меня. Найдите его, пусть расскажет, о чём Дейермер поговорил тогда с нами. Можете поверить: не пожалеете!

Айдан осторожно положил драгоценную рукопись и улёгся на спину, подложив под голову руки. Так выходит, билось у него в голове, мастер Бернхард не просто знал о походе Дейермера, но и говорил с ним самим, а молчал все эти годы и запрещал исследовать Обратную Сторону, потому что боялся нечаянно сболтнуть об услышанном от Дейермера? Уж не то ли давнее проклятье сгубило старика? А если так, то кому он попытался рассказать? Рихарду? Или неведомому гостю? Может быть, даже кому-нибудь из ехавшего на север каравана? А что, если кто-то попробовал силой выпытать у мастера Бернхарда, что он знал, и тем самым активировал чары? Айдан вздрогнул от таких мыслей. Должно быть, скверно двадцать с лишним лет провести в страхе перед проклятьем.

Ульрих наверняка был Ульрихом фон Ланцигом — увы, подробностей его дальнейшей судьбы письмо не раскрывало. Что же до Сильфера, Айдан готов был хоть в тот же миг броситься на его поиски, да больно далека была дорога, на лошади не проскачешь. На юге Гевинтер подступал к берегам Срединного моря, противоположный берег которого тянулся далеко на восток, пока наконец не поворачивал на полдень, и там, на острие скалистого полуострова, дорогу к сказочным краям сторожил Сейлиг Рич — богатый город, который, как и Толимар, держали под контролем ааренданнцы. Имя его было сладким для северных уст, оно мелькало в легендах, олицетворяя дальние края, в которых могут происходить любые, даже самые неправдоподобные события. Странно было даже подумать, что в Сейлиг Риче можно в самом деле очутиться. Может быть, подумал Айдан, какой-нибудь другой хронист однажды будет там и пообщается с Сильфером — а мне бы в Толимар прорваться…

Но всё же история Дейермера пополнилась именами, лицами, в воображении монаха уже не смутные тени ехали на север, а старик, девушка, дама, толстяк и рогатое чудище. И элегантный бандит, разумеется, — Ульрих фон Ланциг. Айдан пообещал себе, что не успокоится, пока не узнает о них больше, пока они не оживут совершенно. Он уже взялся за перо, чтобы записать всё, что, выяснил за последние два дня, но вспомнил о предрассветной службе и застонал в голос.

***

Ланциг притих, как напуганная девчонка. Разговоры — лишь о чуме, и то шёпотом, словно болезнь могла услышать и наброситься на сплетников. Ещё месяц назад она была далеко, за Севериновым валом, все надеялись — обойдётся, северный ветер отгонит заразу. Теперь уже на улицах раздавались крики. Ааренданнцы обещали помочь, но пока отделывались рекомендациями. Местный барон повелел вышвырнуть из города всех кошек, и в первую очередь чёрных, но, разумеется, ничего этим не добился.

Пожалуй, простых путников вовсе не пустили бы в город, велели бы седмицу, не меньше, сидеть в лагере у стен, но отряд Дейермера никто бы не посмел задерживать. Кто-то пустил слух, что предводитель — святой, способный исцелять чуму наложением рук, и на площади перед таверной очень быстро замаячили едва стоящие на ногах фигурки. Дейермер сперва велел трактирщику прогнать их, но тот начал канючить, и, выбранившись, мнимый святой всё же вышел к народу. Он очень злился. Черни ведь невозможно объяснить, что чума — серьёзное заболевание, что нужно во всех тонкостях соблюдать сложные схемы лечения, да и то болезнь отступит лишь после одной, двух седмиц борьбы — нет, им всем нужен один волшебный пасс, и они будут верить в его существование, пока не передохнут. Попросив воды, попив и успокоившись немного, Дейермер начертал в воздухе никому не нужную, но зрелищную колдовскую фигуру и, пока все пялились на неё, накрыл площадь незримыми, подлинными чарами — не целительными, но укрепляющими сопротивление хворям. Не помогут — так хоть не навредят никому. Но этим было мало. Посыпались вопросы: правда ли, что этак Светлый Властелин карает за грехи своих нерадивых рабов, и не близится ли конец света. Дейермер про себя назвал их суеверными кретинами, а вслух сказал, что и Свету, и Тьме интересны только души, а телесные недуги происходят в основном от пренебрежения правилами гигиены. Людишек эта речь впечатлила, правда, как стало понятно позже, гигиену они приняли за неизвестного им ранее подвижника — святого Гигиену, автора особо строгих правил поведения для мирян. Подоспевшие чуть позже монахи очень просили Дейермера больше не смущать умы простых людей своими, без сомнения, душеспасительными, но слишком премудрыми речами. Он пообещал, что не будет, а сам с большим злорадством наблюдал за попытками незадачливых клириков не дать людскому воображению превратить его нехитрый ритуал в священнодействие с участием ангелов.

Должно быть, религиозное рвение было заразным, потому что тем же вечером Анхар изъявил желание проповедовать. Он созвал в свою комнату всех, кто был в отряде — правда, пришли немногие. Кого-то ввергали в панику рассказы о Тёмном Властелине, другие просто находили речи рогатого бесконечно занудными. Дейермер явился из вежливости. Кроме того, у Анхара на родине, в Вейхви́дейво́рте, некоторые считали его живым соратником Нергеддеона, участником Великой Войны — Дейермер находил занятным слушать легенды о тех днях с таким видом, словно в любой момент хрустнешь пальцами и скажешь: «Эх, славно мы тогда сражались! Таких бы, как я, хоть сотню — не сдали бы Тёмную Цитадель!» Напротив него, почти прижимаясь к мохнатому боку неэрн, пристроилась Тайко. Ноги напоказ — и как теперь слушать проповедь? Она всегда была такой — влекущей и безжалостной, как соблазнительные мраморные ангелы в ротондах Альдонии. Третьим стал здешний рыцарь, имени которого Дейермер никак не мог запомнить — то, что фон Ланциг, это ясно, а как дальше — Угальдвин? Или, может, Рихард? Простой рубака, но много кого знал на севере, когда надо — проявлял изобретательность, и с удачей накоротке. Дейермер ему сразу сказал, что никакой добычи скорее всего не будет, но этому, кажется, уже прискучила нажива — захотелось бессмертия, не в этом мире — так хоть на страницах летописей. Неудивительно, что он пытался притащить на проповедь монаха, которого Дейермер велел не пускать. В дороге Анхара маскировало альвестское чародейство, но говорить о Владыке Мрака он соглашался только в своём истинном облике — и лучше бы кому попало его не видеть. Монаху сказали ждать аудиенции в трактирной зале, а рыцарю объяснили, что если будет и дальше трепаться о делах экспедиции, то отправится своей дорогой.

Анхар подготовился: накрутил на рога красных и синих ленточек — без этого у неэрн не принято было проповедовать. Его расстроила скудность аудитории, но ведь сам Нергеддеон начинал едва ли не с меньшего — и вскоре слушатели были обрадованы вестью о том, что они-то и отыщут ключ к освобождению Тёмного Властелина. Дейермер привычно кивнул. Величайшей мечтой всех неэрн было вернуть Владыку, это алой нитью проходило через все их обряды, и в Вейхвидейворте решили попробовать, скоординировав с помощью высокого чародейства усилия многих верующих, отлить из их молитв оружие, которое смогло бы разрубить Нергеддеоновы оковы. Успехов пока не было; неэрн считали, что сила Обратной Стороны должна помочь — вот Анхара и отправили вслед за Дейермером, чтобы получше изучил тёмное отражение мира и подумал, как его использовать.

Но за обычными речами последовало нечто новое — поданное под видом величайшего откровения описание Обратной Стороны как действительной и физической темницы Нергеддеона. Ведь почему она мрачная: потому что Тёмный Властелин. А почему те, к кому она прикоснулась — Пробуждённые — гибнут? Почему Тьма не делает их сильнее, а убивает? Потому что Его сознание сковано и Его промысел искажён. Логично? Как дважды два. Конечно, Дейермеру стоило сдержаться. Но зачумлённые просители уже подточили его терпение, а он всегда не выносил любителей голословно рассуждать об Обратной Стороне. Чего он только не наслушался. Где обретаются души умерших? На Обратной Стороне! Где философский камень? Так на Обратной Стороне, коллега! Дорогая, я потерял свои очки. Поищи их на Обратной Стороне, растяпа. Дейермер поднялся и объяснил, что заточение Нергеддеона является чисто метафизическим, и оно не привязано ни к какому конкретному месту, так что искать Его узилище на Обратной Стороне так же бессмысленно, как и в подвале таверны.

— Но ты же сам говорил, — уязвлённым тоном воскликнул Анхар, — что ни в одном из других миров нет стольких, да простит меня Заточённый, мелких божеств! Чем они рождены, как не дыханием Его? Выходит, здесь Он! А если мы будем знать, где находится Владыка, то вернее сможем освободить Его!

— Так вот в чём дело? Думаешь, у вас не получается нанести удар, потому что вы не знаете, где оковы?

Анхар радостно кивнул.

— Не понимаю, — фыркнул Дейермер. — Ты всерьёз мне хочешь сказать, что у Владыки Мрака есть физическое тело?

Анхар напрягся. Утверждать подобное было бы святотатством.

— Ты никогда не верил, что у нас получится! — наконец довольно зло гавкнул он. Тайко отодвинулась: вдруг будет драка. — Считаешь, неэрн слабы, да? Кто тогда, если не мы? Ты, что ли?

— И в самом деле, кто? — едко промолвил Дейермер. — Так вот тебе идея. Боги тесно связаны со своими почитателями, причём связь эта работает в обе стороны. А представь, что пыхтение богов поднимается к Нему, и они тоже могут влиять на то, что с Ним будет? Может быть, вам пора проповедовать и среди богов?

Рогатый не сразу понял, но обида на его морде начала уступать место восхищению. Дейермер пожалел, что позволил подтолкнуть себя к таким откровениям.