Тени Обратной Стороны. Часть 1. Заблудший путник

Станислав Федотов, 2023

Молодой монах по имени Айдан отправляется в путь, чтобы узнать о судьбе загадочной экспедиции, отправившейся на Обратную Сторону – тёмную изнанку мира, способную воплощать легенды, даровать могущество и ввергать в безумие. Вместе с попутчиками он оказывается вовлечён в загадочные и опасные события: неизвестный чародей атакует королевство Гевинтер, древние боги пробуждаются от векового сна, а вовремя рассказанная история становится смертоносным оружием. Айдану предстоит по крупицам восстанавливать историю двадцатилетней давности, одновременно стараясь уцелеть и понять, кому из новых друзей он может верить.

Дорога на Толимар

Никак не желал кончаться унылый бессолнечный день, и дорога всё тянулась прямо, всегда прямо, если только это не был какой-то хитрый обман зрения. Встретится холм — взбирайся на холм, встретится впадина — полезай прямиком в жидкую грязь. Это были совсем не старые имперские дороги, где иной раз милю, а то и две подряд приходилось ехать по ладно пригнанным друг к другу каменным плитам.

Тяжко ступали лошади, хлюпали, погружаясь в жижу, сапоги, скрипели колёса, кричали, смеялись дети — после двух часов езды от воплей уже болели уши, — храпела на телеге сморщенная старуха. По сторонам вспухали и оседали зеленоватые холмы, голые, почти гладкие, лишь иногда попадалась рощица, каменюка, обломанный клык заброшенной сторожевой башни, остов разрушенной церкви или деревня, обнесённая крепким частоколом. Гораздо чаще одноцветье нарушали серые катышки овец, чья шерсть составляла гордость северного края наравне с искусством ланцигских хронистов и доблестью защитников ведерского рубежа.

Крестьяне в телеге впереди оживлённо спорили, показывая на небо.

— По-твоему, ливанёт?

— Да как пить дать! Не развезло бы дорогу.

— Э-эх, увязнем! Не видать нам сегодня доброго ночлега.

— Эй, вы, уроды, не каркайте!

Айдан мысленно поддакнул. Никому не охота попасть под дождь посреди дороги. А в облачном щите ни единой выщерблины.

— А ты сам хлебало-то закрой, пока при зубах!

— Ты, мать, что думаешь, ливанёт?

— На всё воля Владыкина! — благочестиво закатив глаза, охнула разбуженная перепалкой старушка. Потом вдруг набросилась на кривобокого мужичка — сына или племянника: — Ты ж Добрым Братьям отнёс монетку? Подал сердобольным?

Тишина была ей ответом. По лицу видно было, что запамятовал. И тут началось!

— Ах ты светопродавец окаянный, по твоему небрежению нас всех схарчат орки, клыкачи окаянные, да закусят болотной тиной!

Как только речь зашла об орках, весь караван переполошился, кому-то привиделось, что уже с холма катят нелюди на огромных волках, повсюду крики, плач, отчаянные молитвы — еле угомонились. А бабке пригрозили:

— Ишчо раз тут выступать задумаешь, — рыкнул, демонстрируя палицу, громила из ополченцев, — съездим по хребтине.

И никто не подумал даже встать на защиту. Но старуха, хоть и не кричала теперь на весь караван, продолжала допекать племянничка, убеждая, что, если не подать милостыню, не ублажить Светлого Владыку, то быть им всем в орочьих желудках. Тот повздыхал, но всё-таки отправился к Айдану с парой монет — дескать, ты ж монах, вот, держи приношение — а когда тот стал отбрыкиваться, кто-то присоветовал просто бросить медяки в грязь, проводив молитвами: Владыкино-то завсегда найдёт получателя, какой-нибудь странник подберёт.

Ведерская марка никогда не была гостеприимным местом. Пришлецов там не встречали мягкие травяные ковры, им не шептали приветливо дубравы, жизнь в этих суровых краях могла показаться притягательной только злодеям, бежавшим от правосудия, отступникам, да, пожалуй, ещё любителям по многу месяцев пялить глаза в горизонт из окна сторожевой башни, одной рукой придерживая кружку с пивом, а другой — полируя верный клинок. Айдану нередко казалось, что всё это место — один большой монастырь, где ничто, решительно ничто не должно цеплять глаз и отвлекать от мыслей о вечном Свете. Но без народа страны не будет — и герцоги делали всё, чтобы каждый здесь чувствовал себя желанным гостем: одни находили на севере отпущение грехов, другие — снисходительность к вольнодумству, третьи — достаточно лёгкие повинности, четвёртые — противоположный берег Ведера, населённый могучими и воинственными орками, которые большую часть времени проводили в междоусобицах, но порой всё-таки собирались и устраивали набег.

Лет сто назад про клыкачей даже и не слыхивали; поселенцы запросто переходили на тот берег, распахивали луга, основывали города, сгоняли с земель половинчиков, умудрялись даже вырастить что-то за короткое и ненастное лето, — одним словом, хорошо проводили время. Но потом из Холодных врат — широкого перевала у северной оконечности Осевого Хребта — хлынули полчища зеленокожих, и серо-зелёная палитра пустошей пополнилась чёрным и алым — цветами сожжённых городов и пролитой крови. В представлении простого люда орки были кем-то вроде демонов: дьявольски плодовитые, безразличные к смерти, а из развлечений признающие лишь истребление беззащитных людишек. Церковь эти воззрения, с одной стороны, поддерживала, объявляя нашествие зеленокожих справедливой карой за грехи, за небрежение в молитвах и призывая к покаянию, но в то же время пыталась и самих орков обратить в истинную веру — правда, не очень успешно. Рыцари тоже старались приукрасить мощь и жестокость клыкачей, сочиняя истории о том, как зеленокожий богатырь голыми руками расправляется с шестью всадниками, а зловещий шаман за его спиной насылает на врагов град и тучи воронья. Всё это, конечно, проскальзывало и в хроники, но порой среди легенд мелькали и правдивые сведения.

Как рассказывали сами орки, они пришли через некую ледяную арку, которая таинственным образом распахнулась прямо в сердце их родного мира и закрылась через год, отрезав тех, кто решил попытать удачи в неизведанном краю, от отцовских кочевий. Не сумев открыть её снова, зеленокожие переругались и, разделившись на десяток племён, разбрелись в поисках хороших земель и обнаружили вскоре, что попали на пустынные северные рубежи Гека́тонской империи — обширной и богатой, но рыхлой и совершенно не готовой отражать новую угрозу. Наместники приграничных городов перепугались, получив от невиданных прежде широкоплечих и клыкастых великанов требование «земли и неба». Некоторые откупились и получили передышку, другие спешно собрали войско и были разбиты. Орки были рады золоту, вожди равнодушно разбивали драгоценные кубки и ломали украшения, раздавая их по кусочкам своим бойцам, а те считали, что вместе с побрякушками получают части предводительской удачи, которую следовало сохранить понадёжнее — лучше всего утопить в болоте или спрятать в дупле старого дерева. К щедрому вожаку прибивались всё новые головорезы; прижимистого запросто могли принести в жертву Отцу-Небу. Новые, тучные земли тоже радовали клыкачей: пастбища получше, чем в северных степях, к тому же всюду города, которые можно грабить, и белокожие крестьяне — хилые и трусливые, которых можно сделать рабами или просто заставить драться друг с другом на потеху клыкастому воинству.

Орки всё не могли решить, как относиться к людям. На их родине были только говорящие драконы, которых приходилось уважать, чтобы не сожрали, а тут вдруг какие-то белоручки, прячущиеся в каменных укрытиях и боящиеся доброй сшибки. Некоторые из орков всё же считали человечество небезнадёжным, и у таких вождей в дружинах можно было встретить людей-перебежчиков, которые уделу раба предпочли службу зеленокожим, и вчерашних бандитов, которых дома ждала виселица. Но многие клыкачи, особенно шаманы, утверждали, что люди одним своим существованием оскорбляют Отца-Небо, и лучше бы их всех истребить поголовно — а поскольку никто не знал, кому из родичей вождя или его побратимов придёт в голову свергнуть его, служить оркам было почти так же опасно, как сражаться с ними. В одном лишь зеленокожие сходились: каменные строения — это мерзость, их надо рушить и жечь, а жителей выгонять в чистое поле, чтобы не прятались от взора Отца-Неба. Сами они предпочитали жить в шатрах, а то и вовсе под открытым небом, похваляясь перед изнеженными людишками своей выносливостью, хотя для вождей порой строили деревянные пиршественные чертоги.

Придя в себя от первого потрясения, империя всё-таки сумела сдержать орков. Некоторые племена удалось купить богатыми подношениями, других сделали федератами, выделив земли из приграничных провинций, третьих разбили в жестоких сражениях, отозвав войска с других рубежей и натравив некоторые племена зелонокожих друг на друга. Конечно, север стал гниющей раной, пожирающей и солдат, и ресурсы, но и оркам пришлось оставить мечты о покорении юга и искать новых земель на востоке — они добрались до Осевого Хребта, служившего пределом имперских амбиций, и, перейдя его через Холодные Врата, вскоре обрушились на Гевинтер. По ту сторону Ведера решительно ничего не было способно их остановить, немногочисленные города были растоптаны, крестьяне разбежались или угодили в рабство. Южный, крутой и высокий берег реки на какое-то время задержал орков, но потом они всё равно прорвались на территорию будущей Северной марки и разграбили те три города, которые там смогли найти. Гевинтер теперь лежал практически беззащитным у их ног, но у клыкачей захворал вожак, и они вернулись на север, чтобы передохну́ть и обустроить новые владения.

Орки вскоре поняли, что для решительного натиска на юг их маловато, и вызвали гевинтерцев на переговоры, требуя от них не только признать уже свершившиеся завоевания, но и платить дань. Люди стали тянуть время и, как могли, — золотом и коварными речами — распаляли разлад между братьями вождя, пока наконец те не передрались — и тогда гевинтерцы вышвырнули клыкачей за Ведер, укрепившись на круче над рекой, но лишь для того, чтобы через пару лет вновь отступить к самому Севери́нову валу; там уже орков кое-как, с натугой остановили маги Королевской гильдии. Дальше всё повторялось: прилив и отлив, стремительное наступление и бесславное бегство, воспетые в песнях победы и долгие поминальные службы — но чем дальше — тем больше верилось, что Ведер станет нерушимым рубежом на пути у диких орд. Орочья тактика никак не менялась, и, хотя через Холодные Врата прибывали всё новые клыкачи, разные племена не доверяли друг другу, и попытки договориться о совместном нашествии чаще кончались усобицами. А пока они грызлись, гевинтерские маги в пыльной полутьме подземелий испытывали новые смертоносные чары, герцог держал народ в душном ярме налогов, чтобы оплачивать создание новых крепостей, Церковь Света созывала верных под стяги добродетели и даже благословила основание нового рыцарского братства — Ордена Чаши, члены которого клялись оберегать беззащитных от нелюди — так что с каждым разом оркам всё тяжелее становилось поддерживать репутацию божьего наказания. Наконец, лет тридцать назад интерес к охране ведерских рубежей высказал Ааренда́нн — весьма загадочное объединение заморских чародеев; и они на мелочи не разменивались, попросили за свои услуги ни много ни мало целый приграничный город со всеми пошлинами и привилегиями, переименовав его в Толима́р и заселив отъявленными безбожниками, но зато первый же набег орков, которому не посчастливилось собраться той весной, сгорел в магическом огне, так что доблестные гевинтерские рыцари даже мечей из ножен повынимать не успели. С тех пор только мелкие ватаги, на которые ааренданнцы считали ниже своего достоинства обращать внимание, прорывались за реку — и простолюдины, отстраивая разорённые лачуги, ворчали, что чужеземные стражи чванятся и берегут себя попусту, а вот рыцари не жаловались: ведь это одно ещё оправдывало их присутствие на границе и те привилегии, которыми они так щедро были осыпаны. Сами зеленокожие как будто бы тоже успокоились: конечно, каждую весну их отряды исправно пробовали на клык оборону ведерского рубежа, но Айдану доводилось слышать, что некоторые орки уже преспокойно торгуют с людьми, а в Толимаре как будто бы им отдан целый квартал. Проезжие клирики порой болтали об орочьих проповедниках, один из которых — некий Белый Орк — был практически святым — но в Ланциге такие слухи вызывали только смешки: подумать только, ещё скажите, что у нас появится однажды зеленокожий насельник!

Айдану было трудно не думать о бёдрах в облегающих штанах, о куртке, плотно обнявшей стройный стан; хорошо ещё, что обладательница этого всего ехала где-то сзади. Оглядываясь, он видел вдалеке надвинутый серый капюшон, а рядом — крепкого мужичину с добрым, немного ребяческим лицом на толстой шее, непропорционально маленьким для такой туши. Голова его была увенчана остроконечным шлемом, крестовина меча поднималась из-за плеча, он правил лошадью легко и уверенно. Телохранитель или дружок? Айдан очень надеялся, что первое, предчувствуя, что в противном случае сгорит от ревности.

Спрятанное в тени капюшона лицо тоже не давало покоя. Представлялись чёрные озорные глаза — да, почему-то именно чёрные, и не надо спрашивать, почему — в обрамлении длинных ресниц. Мягкие щёки, чуть полные губы, лукавая улыбка. И светло-рыжие колечки волос, рассыпанные по плечам.

Порою фантазии о ней ослабляли хватку, и тогда неотступно лезли в голову странные откровения мастера Рихарда. Зачем надо было рассказывать про смерть старого Бернхарда? Почему это важно? И что лежало сейчас на дне мешка, завёрнутое в кожу? Хоть бы скорее открыть, посмотреть, вчитаться, седло словно шипы отрастило. Перед глазами встали новые картины: увечными комарами ползли по страницам буквы неряшливой скорописи мастера Бернхарда, складываясь в начало правдивой повести о путешествии Дейермера — и зависть принималась колоть, потому что тогда, получается, не Айдану быть первым и единственным автором хроники о Дейермере. Немного утешало то, что не бывавший севернее Ланцига старик уж точно не мог описать самого интересного — эпической экспедиции на Обратную Сторону. Предвосхищая строки грядущей хроники, Айдан воображал сражения с многоножками на кольцах полуразрушенных лестниц и ждавшее во тьме древнее и безымянное зло, которое герои повергли… наверное, повергли — иначе зачем ходили, спрашивается? Он сложил пару ладных фраз об этом и довольно перекатывал их на языке.

Под наследием мастера Бернхарда, затерянное в складках старой рясы, притаилось и кое-что, возможно, более опасное: одна из чёрных пирамидок, сделавших Айдана колдуном в глазах братии. В описи почему-то были перечислены лишь четыре, а не пять, и он решил, что пропажу никто не заметит, а поскольку особых примет никто не позаботился указать, у него даже был выбор. На каждой пирамидке были символы, и некоторые, что бы они ни значили, смотрелись таинственно и вдохновляюще — Айдан и взял ту, которая ему больше всего понравилась. Как сам себя убеждал, для дальнейшего изучения, только вот он не был чародеем, и просто таскал пирамидку с собой навроде амулета — как напоминание о том вдохновении, с которым он изучал записки эльфа, собирал конструкцию, — и даже, наверное, о жалкой судьбе насмешников. Два ланцигских года прошли в тщетном ожидании нового шанса, нового открытия — и вот теперь оно, может быть, скрывалось за очередной грядой холмов, и не уворованное, как тогда, — законное честное, моё! — Айдан понял, что скалится во все зубы, словно ему обещан епископский титул, и поспешил спрятать улыбку.

На фоне облаков возникло странное возмущение, серое в серой пучине, оно подросло, округлилось, отрастило тонкие синие крылья, неподвижные, почти прижатые к бокам — и странной блестящей мухой просвистело над караваном. Айдан беспокойно пригнулся, словно летучая штука могла задеть голову. Путники оживились, пальцы потянулись вслед, а кто-то прохрипел с нескрываемой неприязнью:

— Птичка, птичка, полетела на юг. Вот так поднять-то камушек и эту птичку тюк!

Айдан обернулся: там ехал плюгавый мужичок, похожий больше на старую ведьму, с крюковатым носом и острым, выдающимся подбородком. Глаза его глубоко засели под разросшимися бровями, а на щеке торчала крупная и тоже очень волосатая бородавка. За спиной у мужичка были приторочены объёмистые коробки — торговец, и не слишком преуспевающий: серый плащ аккуратно подлатан в нескольких местах, а сапоги до дыр протёрты.

«Ему бы ночью на кладбище мешать в огромном котле злокозненное зелье. И ещё он должен мерзко хихикать при этом!» — подумал Айдан

— Недолюбливаете ааренданнцев? — проговорил задумчивый в чёрном, которого Айдан запомнил ещё с Ланцига. У этого вещей было всего ничего: скатанное в трубку шерстяное одеяло да небольшая заплечная сума. Под чёрным плащом укрывалась коричневая щегольская котта, узкие кожаные перчатки поскрипывали об уздечку, а на голове, немного сдвинутый набок, покоился чёрный берет с пером — наряд не для странствий по глухомани. Его гладко выбритое миловидное лицо тоже не выдавало колоброда. Айдан подумал бы, что это странствующий наследник, решивший разогнать кровь поездкой на север — но взгляд у задумчивого был и впрямь цепкий — будто его попутчики и даже камни возле дороги были загадками, которые нужно расколоть.

— А почто их любить-то? — каркнул в ответ крюконосый.

Оно и верно: ааренданнцев ценили, уважали и боялись, но вообще народ это был более чем противоречивый. Великие чародеи, строители высоких башен и летучих машин, они могли бы, наверное, запросто поработить весь континент от западного океана до бескрайних восточных степей, но предпочли захватить один остров и предлагать всему миру свои сказочные услуги. За деньги, конечно, за очень и очень большие деньги. Впрочем, в некоторых случаях ааренданнцев можно было заинтересовать и чем-то другим. Подкованные в тонкостях политики монахи утверждали, что все пошлины Толимара едва могли бы окупить расходы на охрану ведерского рубежа — в это легко было поверить — и колдуны обосновались там ради лишь наблюдения за некими явлениями тонкого мира, а город присвоили, чтобы герцог не лез со своими законами. Правда, о каких явлениях шла речь, никто не мог сказать точно, и гораздо проще было отстаивать в споре мнение, что под Толимаром золотая жила или колдовские кристаллы — что-нибудь материально ценное.

Но сребролюбие не грех даже — так, пикантная слабость, его охотно прощали и королям, и прелатам; будь ааренданнцы просто жадными, все тоже потерпели бы, но трудно сдержаться, когда золотом твоим завладевает несносный, высокомерный язычник. О, да, Церковь Света привыкла к жестокости, она помнит времена безжалостных гонений, но когда проповеднику смеются в глаза, когда его не пускают даже на кухню — с этим уже никак невозможно смириться! Слова Ивара, одного из товарищей по прошлому монастырю — Айдану понравилось, как он сформулировал. Раньше Ивар пописывал стихи, но потом задолжал опасным людям и вынужден был сменить шляпу с пером на клобук монаха. Впрочем, старый слог всё равно пробивался сквозь сухие формулировки хроники.

Самые горячие проповедники требовали порой, чтобы к ааренданнцам прислали наконец не смиренных миссионеров, а пылких мучеников наподобие страдальцев из Айдановой «Истории Церкви Северной Марки». Но возникала одна сложная богословская проблема: ведь ааренданнцы не были сплошь людьми, среди них попадались твердолобые гномы, закоренелые в язычестве эльфы и даже, как рассказывали, нечестивые неэрн, рогатые отродья Нергеддеона, которые официально признаны пропащими для Света. А самым крепким заслоном на пути распространения Слова Владыки были аристократы пёстрого чародейного народа — существа, прибывшие, как это принято было писать, «из-за окоёма», хотя никто не мог нормально объяснить, что это значит. На севере заокоёмных гостей называли просто «люди» — но сами они злились и поправляли: нет, альвестцы или просто aer, на их языке — «чародеи», потому что у них все как один колдуны. В Ланциге один из братьев рассказывал, что как-то раз видел настоящего альвестца и не понял тогда, в чём разница: человек и человек, подумаешь, глаза какие-то странные, с блестящими крапинками. Брат Мельхиор уверял, что неприметная, ординарная внешность альвестцев — не более чем личина, скрывающая кошмарный облик порождения преисподней, и даже ссылался на свидетельства уважаемых церковников — а ещё один почтенный старец возражал ему, что тело у них самое настоящее, но пальцев по шесть на каждой руке, а под плащом спрятаны кожистые крылья. Да что там — даже епископат не мог дать внятного суждения о внешности альвестцев, поэтому на миниатюрах старались вовсе не рисовать межзвёздных чародеев, а если уж совсем никак, то старательно драпировали одеждой. Так или иначе, эти самые аэры в Ааренданне составляли меньшинство, остальные были местными чародеями. Их отбирали специальные вербовщики: разыскивали самых талантливых волшебников, прельщали посулами власти и могущества, а получив согласие, увозили на острова в Срединном море, где обучали премудростям колдовства. Брат Мельхиор любил повторять, что новых адептов там заставляют плевать на Священное писание, что вместо занятий у них мерзкие оргии и поклонение Нергеддеону — Айдану всегда казалось, что он перегибает палку. Конечно, альвестцы слыли самым нерелигиозным на свете народом и многих своих последователей воспитывали в неверии, но почему обязательно сразу оргии? Попробовав однажды возразить Мельхиору, Айдан нарвался на целую проповедь: ты, заявил старик, сам язычник, раз не понимаешь, что без целительного Света душа обречена впасть во Тьму. Айдан быстро бросил с ним спорить, но остался при своём мнении. Как бы то ни было, подлинных аэров нельзя было встретить на улице, зато их местные прислужники чванились так, что иному королю у них впору поучиться.

Тем временем, ааренданнцы не только Айдану бередили душу. Крюконосый бушевал:

–… и берегут нас от орков, но я же вот кумекаю: как орки — мы к ааренданнцам, как мор — к ним, к родимым, тащим своё золотишко. Эвон же герцог и тот себе хоромину без них не осилил построить. Енто что же, скоро так и носы нам вытирать ааренданнцы будут?

— Вы предпочли бы жить в разорённой орками стране? — промолвил улыбчивый в чёрном.

— Да кабы наши вояки за меч хвататься не гнушались, не сиживали б сиднем за оградою, ожидаючи, пока за них колдуны разберутся, так, мож, и ничаво, продержались бы! — задрал нос и руки скрестил на груди.

Айдан фыркнул. Вот сам бы постоял в чистом поле против орочьего прилива — то-то бы мы на тебя посмотрели.

— Может быть. М-м, не стоит ли нам представиться друг другу?

— А и взаправду, ну их, паршивцев, — хрипло и высоко, совершенно по-ведьмински захихикал крюконосый. — Я ж чего… Меня Фро́двином кликают. Вот, приторговываю помаленьку, — он похлопал по одной из коробок. — Снадобья на всяк случай жизни, травоньки сушёные, порошочки да каменья, алхимическая посуда, части тела разной невезучей животины.

И снова этот противный смех. Айдан не мог отделаться о мысли, что у него там точно полные короба петушиных лап, змеиных языков, крылышек летучих мышей и прочих мерзостей.

— Мотаюсь вкругаля по Гевинтеру, и лишь понужатся кому порошочки, травки: от бессонницы, от зубовной хвори — а я уж тута! Ну, и алхимиков наших многоуважаемых снабжаю, а то как же: занятой человек будет сам по лавкам шастать, выискивать? А я к порогу привезу и по хорошей цене! Задержался в Ланциге, но таперича туды, сюды — и на юга, пополнять запасы.

— А церковь это всё разрешает? — вырвалось у Айдана. — Ну, эти, части тел…

— О, так и лепше даже! У меня патент от самой Королевской гильдии магов! — он вытащил из-за пазухи свёрнутой трубкой пергамент и помахал им; красная печать на ленточке болталась под ним из стороны в сторону.

— Я думал, что церковь…

— Мой пресвятой брат, — кажется, весь сарказм мира собрался в этих трёх словах. — Церковь ни шиша, ни зги, ни на пол пальца, — рассказ сопровождался последовательной демонстрацией шиша, зги и половины пальца, — не кумекает в таких делах. Не обижайтесь только. Но тут же понимать надобно. Вот в западных краях, в Империи, инквизиция на таких делах собаку съела, там смекают: кто склянку с ядом гадюки таскает — он знахарь, а кто язык той самой змеи — он еретик-недотёпа.

— Разумно, разумно, — улыбнулся его собеседник.

— Но мы недосказамши. Уповаю, господин тоже наречёт себя?

— Конечно, — не отпуская с лица располагающую улыбку, тот поднёс к груди пальцы и слегка поклонился. — Шаан, инквизитор.

И в самом деле, на куртке у него была нашита серая эмблема — птаха, несущая в когтях факел.

Вот ведь, как говорится, неисповедимы пути Владыкины. В Империи инквизиция сделалась могущественной политической силой, попирая даже авторитет иерархов Церкви, ей довелось низвергнуть нескольких императоров и предать Проклятью памяти великое множество менее влиятельных смертных. Инквизиторы рыщут по городам и весям, безошибочно отыскивая не только опасных вольнодумцев, но и просто недовольных тяжестью императорской власти. В тех же восточных провинциях, которые отпали, сделавшись полноценными королевствами, инквизиция была отделена от церкви и деградировала, особенно с подъёмом роли Королевской гильдии магов, до скромной гражданской службы, занимающейся поиском пропавших людей, расследованием незначительных преступлений и в целом помогающей всем, кто не может себе позволить обратиться к чародеям. Впрочем, что-то похожее произошло и с Церковью. На западе священники и боевые монахи творили подлинные чудеса именем Владыкиным: низвергали молнии на головы врагов, исцеляли болезни, развеивали ненастье, даже, как шёпотом болтали в Ланциге, воскрешали самых безупречных паладинов, павших в бою с врагами Света, в виде загадочных и могущественных ангелов — а в здешних краях и мечтать о подобном считалось грехом: клирику следовало, быть смиренным и лишь молитвами приближать исполнение людских желаний. Только некоторые прелаты, в основном северные, происходившие из древних и воинственных фамилий, ещё выезжали на поле боя, вооружившись булавой — дабы формально не нарушать запрет пролития крови — но это ведь не то же самое, что метать во врагов молнии, да и смотрели на таких чем дальше — тем с бо́льшим осуждением. Айдан много раз представлял, каково быть монахом на западе: в нём самом ни на гран магических способностей, но можно же быть полковым лекарем у каких-нибудь ниспровергателей ереси, в бою держась поодаль и поливая недругов огнём из волшебной палочки — ох, вот была бы жизнь, не то что на востоке!

— За интересом у нас али так просто?

— Вероятно, по делу, — ответил Шаан.

— Татей ищете?

— Будь даже так, я не стал бы об этом, м-м, рассказывать.

— Кодентифицальность и вся вот эта требуха, — Фродвин важно кивнул. — Вот за что почитаю нашенских инквизиторов. А вы что ж, — он подмигнул Айдану, — поведаете, откель вы и как вас кличут?

Пришлось представиться, назвав и свой род занятий, хотя, казалось бы, кем ещё можно быть, если носишь рясу.

— Эк нас удачно Владыка сподобил, скажите? Истинно бают: кто с иноком в путь-дорогу сбирается, того и волки не жрут, и град не побивает!

— Очень рад познакомиться, — последовал благословляющий взмах пера на шляпе.

— А чтой-то за нелёгкая святого человека в Толимар потащила? Коли не тайна какая, вестимо дело.

— Я хронист, хочу изучить городские архивы.

Шаан присвистнул. Фродвин фыркнул и скорчил недоверчивую рожу.

— Надеюсь, ваши понимают, что делают, — проговорил инквизитор, — В Толимаре, конечно, прекрасные архивы, их обсерватория замечает всё, что оставляет хоть какой-то след в… как бы это сказать… в тонких сферах…

— Мой добрый друг хоть кумекает, о чём… — ехидство так и капало с кончика длинного носа.

— Простите, терминология не очень, м-м, устоявшаяся, — обращаясь к Айдану, инквизитор продолжил: — Но я не слышал, чтобы кого-нибудь пускали к ним в архивы.

Айдан тоже не слышал. И уже осознал, что лучше бы вовсе не разевал рта.

— Никогда бы не подумал, что монастырским историкам приходится консультироваться с ааренданнскими архивами. Разве церковь доверяет их суждениям? М-м, а что изучаете, если не секрет?

Спустя мгновение Айдан понял, что правильным было бы ответить, как сам инквизитор, что ему не положено этого разглашать, но вместо этого ляпнул:

— Я собираю сведения о путешествии Дейермера.

— Во дела-то! Да я б уверовал скорей, что иноки житие Нергеддеона, Властителя Тёмного кропают, — череда коротких плевков, — будь проклято его имя, чем енто…

— Действительно, м-м, почему Дейермер?

Айдан уже отчаянно размышлял, как бы так быстро и аккуратно свернуть с неприятной и наверняка небезопасной темы; отвечать он точно не планировал, только что-то мычал и мотал головою. Тут крюконосый хлопнул себя по лбу и возопил:

— Так яснее ясного ж! Вы, пресвятой брат, с Ланцига? Во! А ихний аббат знаете хто?

— Смею предположить, что местный барон.

— Он самый же!

— М-м, и что?

— Да как это что? Как это что? — яростно замахал руками. — Мой добрый друг не слыхивал? Его папаша был ведь с Дейермером, да? — Айдану осталось только кивнуть. — Токмо и грезит отсель, как бы проведать, что с ним приключилось.

— Надо же, я и не знал.

— То-то! — Фродвин довольно осклабился.

— Вы, наверное, захотите поговорить с людьми по дороге?

Осознав, что спрашивают его, Айдан пробурчал что-то утвердительное.

— Это разумно. Некоторые могут вспомнить, м-м, что-нибудь. Хотя, конечно, столько лет прошло… Да и кто тогда мог знать, что это окажется настолько важно.

Айдан вдохнул поглубже и прикрыл глаза. Запах ещё был здесь. Она была рядом.

— А знаете, что, — хитро сощурившись, прошипел Фродвин. Инквизитор вежливо повернул к нему голову. — Я-то, пожалуй, воочию видал Дейермера, когда он двадцать лет назад катил по здешним краям к Туманному Рву, — и он потыкал двумя пальцами себе в глаза, чтобы все понимали, чем именно он узрел его.

— Скажете, Хоран ошивался у вашей лавки, — донёсся новый голос, мощный, но слегка невнятный. — Прошу прощения, — сперва из-за Шаанова плаща выдвинулась, кивая, голова лохматой серой кобылы, затем показался и всадник: плотный, в сюрко из хорошего сукна, с круглым, рыхлым лицом и чёрной короткой бородою. Зубы его постоянно сжимали глиняную трубку, отчего при разговоре он скалился и шепелявил. Вынимал он её только для того, чтобы попробовать выпустить колечко дыма; впрочем, это у него не очень хорошо получалось. Дым был приторен и не очень приятен; к тому же он забивал другой, гораздо более желанный запах.

— Вот те длань! — крюконосый замахал на него костлявой пятернёй. — Дык послушайте! Я тогда барыжил с лотка в Хаммонде. В тот год вояки притаранили на север заразу, людишки мёрли, как мухи. Кто не мог ааренданнцев умаслить, ясно дело. Королевская гильдия с кожи вон лезла, волшебнички бегали, кривлялись, чистили колодцы, один или два померли даже, чтобы с народом сблизиться, не иначе. Да токмо ж всё попусту. Я, кстати, знатно подкопил тогда на всяческих снадобьях и…

— Так что с Дейермером? — бородатый вынул наконец изо рта трубку, округлил губы и выдул нечто, отдалённо напоминавшее неприличный жест. Чертыхнувшись, он принялся мелко, влажно покашливать и этому занятию посвятил довольно продолжительное время.

–… и к моему лотку подвалил он! — вещал тем временем Фродвин. — Такой дед, ну, бородач, седой такой, не очень здоровый на вид, коли меня спросите.

— Он тоже заразился? — выдавил бородач.

— Я б так не сказал, — авторитетно заявил знахарь. — Коли он чем и был недужен, так эта хворь прозывается старостью. А ещё с ним была такая… бабуся, ну? — Фродвин засверкал глазами, словно намекая, что у неё с Дейермером что-то было. — В таком высоком… на голове, ну… как ведро на голове, что ли, с ручкой под подбородком — он помахал у себя над головой руками, изображая нечто и впрямь высокое, с плоским верхом. Айдан подумал, что речь об атуре. Инквизитор заулыбался и незаметно фыркнул в запястье.

— Продолжайте, продолжайте.

— Должно быть, Эсклармонда д’Аутер…, — подал голос курильщик. — Знатная вдова из Феллуа.

— Что вы знаете о ней? — заинтересовался Айдан.

— Ничего знаю, — было ему ответом. — Говорят, она тайно поклонялась Нергеддеону. Хотела встретиться с ним на Обратной Стороне.

— Но вы ведь не верите в это?

— Нет.

Айдан озадаченно прикусил губу. Странная компания — Дейермер и эта Эсклармонда. Кто ещё был с ними? — Кстати, э… Фродвин, вы не припомните, что Дейермер хотел у вас купить?

— Дай-ка припомню, — Фродвин потёр кулаком лоб. — Само собой, листья чёрной бузины, а вдобавок… Я ж ещё подумал тогда: вот господарь не от мира сего… Да, да, — он щёлкнул костлявыми пальцами, — порошок с костей рогатого пещерного василиска и корни лунного папоротника!

— Вот так набор, — присвистнул Шаан. — Я слышал, что лунный папоротник используют в чёрной магии, а порошок из костей василиска… м-м, он ведь из регистра запрещённых веществ, не так ли?

— Вот и я ж о чём! Лунного папоротника у меня и в лучшие-то времена не бывало, а порошок из костей василиска… — он ухмыльнулся, — ага, про него доносить велено, коли кто-то спрашивает.

— И вы донесли?

— А то как же, донёс. Ну, через месяц, через два, как-то так.

— Не боитесь?

— Вы как дитё малое. Кто сразу доносит — у того ж разве кто чего купит? А мне кусок хлеба лишним-то никогда не бывал.

— Вы сказали, — встрял Айдан, — что ему были нужны листья чёрной бузины. А зачем?

— Угу. Да, всё одно к одному: наверняка у них кто-то заразился!

Дальнейшее обсуждение переросло в спор о том, применяются ли кости пещерного василиска в медицине или потребны только для тёмных дел. Айдану он быстро наскучил и, что хуже всего, запах, который до этого изредка пробивался через табачные дебри, исчез совершенно.

***

К вечеру караван прибыл на постоялый двор, какими за недостатком приличных городов был усеян Пустой тракт. Издалека он выглядел как груда замшелых камней, да и вблизи, по правде сказать, смотрелся не лучше. Там было всё, что полагалось иметь в таком месте: сторожевая башня, молельная ротонда для пилигримов, кузница, приземистая и длинная гостиница с крошечными окошками — и, конечно, пристанище получше для важных или просто богатых путешественников. Айдану, пожалуй, и на такое бы хватило денег — и, ах, что за искушение улечься наконец на порядочный матрас, какой приятной была бы перемена после жёстких и колючих монастырских постелей — но ведь попутчики сразу смекнули бы, что у хилого, почти беззащитного монаха водятся денежки. Да и вообще, дорога длинная, она, пожалуй, ещё и не столько золота скушает, ни к чему было начинать сорить им с самого первого вечера.

Все здания были каменными, но не то чтобы для прочности: в регулярно разоряемом орками краю на долговечность имеет право лишь то, что укрыто за высокой стеной, за крепкими спинами магического гарнизона — а просто потому, что в зелёной пустыне хорошего дерева едва ли можно было сыскать на небольшой сарай. Айдан с досадой отметил, что на постоялом дворе, должно быть, не водится отдельных каморок, один только общий зал, где все будут храпеть на лавках — не очень чистых к тому же — значит, не выйдет посмотреть на Бернхардовы записки. А до следующего вечера ещё целая вечность…

Первым делом надлежало привязать лошадей на конюшне и проследить, чтобы их там не обижали. Скверно одетые и не очень трезвые мужики, которые поджидали странников, производили самое тягостное впечатление, однако руки их понимали, что надо делать, пусть даже головы затянуло хмельным туманом. Шаанова лошадь их очень впечатлила, да она и в самом деле была очень красивой: блестящая, широкогрудая, со своенравно изогнутой шеей и пронзительными глазами. Айдан не мог не подивиться тому, как инквизитор, который в его представлении должен был влачить жизнь едва ли не нищенствующего монаха, мог позволить себе такую. Мужики чуть ли не шапки принялись перед ней ломать, завязался оживлённый спор о том, сколько она могла бы стоить и готов ли кто-нибудь из них рискнуть свободой и жизнью, угнав её. Шаан нарочно помедлил, делая вид, что вытрясает из сапога камешек; как он потом признался Айдану, такие разговоры его премного забавляли.

К несчастью, оказалось, что рыжеволосая воительница направлялась в дорогую гостиницу, и Айдан провёл несколько неприятных мгновений, разрываясь между разумной бережливостью и мечтами о нечаянном разговоре с ней. Выпутаться помог Фродвин: хлопнул по плечу и увлёк за собою в корчму для босяков. Внутри было душно, в середине горел очаг — или, точнее сказать, коптил, мигая красными огоньками углей — со стен кое-где свисали гроздья сальных свечей, в подвижном полумраке лица, фигуры сегодняшних гостей тоже казались изменчивыми, потусторонними, а голоса их, смешиваясь, превращались в подобие непристойной молитвы. Казалось, ещё чуть-чуть — и выскочит из пламени рогатый проповедник Нергеддеона, и все эти смутные персонажи, побросав одежды, закружатся вокруг него.

Как-то само собой вышло, что Айдан, Шаан, Фродвин и бородатый курильщик уселись за одним столом. К ним попытался подсесть один коробейник, но разглядев инквизиторскую нашивку, ойкнул, поднялся и, сообщив, что сейчас вернётся, через некоторое время обнаружился на другом конце зала. Фродвину это дало повод блеснуть ехидством — во имя Света, ему стоило бы приторговывать им, а не какой-то алхимической мутью — Шаан же объяснил, что порою в том, что инквизиторов обходят стороной, находится и своя польза. Разговор потёк, как хорошее вино. К примеру, выяснилось, что курильщика звали Виллем те Роом и приехал он аж из Соединённых Провинций — далёкой южной страны на берегу Срединного Моря — с каким-то загадочным поручением, вроде бы связанным с установлением торговых связей. Довольно скоро Айдан понял, какой удачей было узнать хотя бы его имя: на все дальнейшие вопросы бородач отвечал односложно или вообще никак, лишь выпуская струйку дыма.

Приковылял корчмарь: нескладный, заросший неухоженной бородой, припадавший на левую ногу. Глухим, но располагающим голосом он поинтересовался, желают ли уважаемые господа откушать.

— Я сожру любезного хозяина вместе с прислугой, ежели мне сейчас же не явят иного кушанья! — возопил Фродвин. Остальные просто покивали. Корчмарь поклонился и был таков.

— Эй, да что такое с вами приключилось-то? — вдруг возопил крюконосый. Айдан повернулся; инквизитор и впрямь побледнел, глаза страдальчески прикрыты, рот искривился, а ноздри почти что схлопнулись.

— Кажется, я убил клопа, — слабым голосом произнёс Шаан, смахивая с пальца какую-то неразборчивую козявку.

— Эка невидаль! — хохотнул Фродвин. — Их тут, небось, тьма тьмущая. Но я буду счастлив продать моему любезному другу прекрасное средство, — из-за пазухи явился пузырёк с тоненьким горлышком, наполненный мутной рыжеватой жидкостью. Он поболтал им в воздухе перед носом у Шаана; часть осадка на дне поднялась и пустилась в пляс. — Ажно скину малость в честь нашенского знакомства, — Фродвин подмигнул. — Вот тут и ещё тут капнете, — он показал на шею и запястья, — и на цельную ночь позабудете о маленьких негодниках.

— Благодарю, — инквизитор с сомнением покосился на пузырёк, — А сами вы?..

— О, — тот улыбнулся во весь гнилозубый рот, — да на мои-то дряхлые телеса кого потянет, коли рядом есть сочное, молодое мясо? — продолжая кровожадно ухмыляться, он согнул руку клешнёй и с криками «Ыть, ыть!» стал делать вид, что пытается ей ухватить за бок Айдана. Монах ошеломлённо отодвинулся.

— Ишь нежный какой, а? Да сиживайте смирно! Не меня вам надобно бояться, не меня, а вот этих вот маленьких сволочей! — он вытащил из-под стола что-то гадкое, продолговатое, шевелящее ножками.

К счастью, именно в этот момент принесли деревянные ложки и долгожданную еду: пиво, серый хлеб и каждому по миске сваренной на сале гречневой каши.

— Хоть не бобы, — стоически заметил Шаан.

Совсем не так отреагировал Фродвин: испустив радостный клич, он схватил свою ложку и чуть ли не носом зарылся в еду.

— Да вы что тут, и ложки, что ли, едите? — страдальчески выдохнул инквизитор. И впрямь, такое ощущение, что от его ложки кто-то отгрыз немаленький кусок.

Виллем, глядя на них, только качал головою. Айдан же так проголодался, что сжевал бы и миску, но сдержал недостойную поспешность и предварил свою трапезу краткой молитвой.

На какое-то время за столом воцарилось молчание, прерываемое лишь чавканьем, стуком ложек и вздохами инквизитора — не считая, конечно же, смеха и воплей, прилетавших со всех сторон. Айдан, едва замечая кашу, падающую в его желудок, представлял, как там сидит она со своим спутником. Сняла ли она капюшон? Молчит или шутит непринуждённо с этим толстошеим бараном? Кто он? Просто телохранитель? Друг? Любовник? Посеянная столь неосмотрительно рассада ревности давала обильные всходы, и к концу трапезы он уже почти что ненавидел её приятеля. Чтобы хоть как-то отвлечься, он решил поговорить о других беспокоящих, но всё же менее опасных вещах.

— Фродвин, я хотел спросить… Ведь вы в некотором роде специалист. Есть ли какие-нибудь яды, которые… э… вызывают удушье и сердцебиение?

— Ну… — Фродвин округлил глаза и шумно втянул в себя воздух. — Да скокмо прикажете! Красавка, аконит… Белена, поди. Побольше бы симптомов. А что вам за дело? — он сверкнул глазами и довольно зловеще заулыбался.

— Да ничего. Чисто теоретический интерес.

— Ай, да надобно ль отпираться? Скажите просто: такой-то опротивел…

— Да я же…

–… хочу со свету сжить! Чего тут такого?

–… не поэтому совсем!

Знахарь ещё больше развеселился, заколотил по столу костлявыми пальцами.

— Я б на месте моего юного друга поостерёгся спрашивать о таковских вещах, когда под боком инквизитор.

Шаан, до этого сидевший в пол-оборота, рассматривая что-то в глубине залы, поворотился и рассеянно махнул рукой.

— Да не переживайте, — и уже было вернулся к своим наблюдениям, но потом глянул на Айдана и этак серьёзно, доверительно молвил: — Но есть вы всё-таки знаете о чём-то, м-м, подозрительном, то лучше расскажите кому следует.

Тот сперва хотел ответить «Я подумаю», быстро осознал, насколько это было бы глупо и неосмотрительно, сглотнул — и тут же едва успел поймать на языке не менее дурацкое «Да, у нас есть кому сообщить». Пока силился выдавить из себя хоть какой-нибудь нормальный ответ, понял, что никто и не думает интересоваться его мнением.

–… говорю: у меня единого таких травушек, вон, полные короба!

— Да, — согласился Шаан. — А ещё есть довольно много заклятий, вызывающих похожие, м-м, признаки. Хотя… Знаете, нам часто приходят жалобы на, м-м, подозрительные смерти, но обычно оказывается, что ничего такого, естественная причина.

— А, что, у вас, у инквизиторов, проклятья-то поди обычное дело, а? Как там с ними на югах али откудова приковылял мой добрый друг?

— С проклятьями… — снисходительная улыбка, — Или с жалобами на них? Делами о колдовстве мы завалены по горло. Чего только не бывает… Вот как вам такое: меня прокляли, и я теперь, м-м, слаб в постели. И, — он тряхнул у виска пальцами, — он точно знает, что сделала это, к примеру, сестра его жены. Обвинение в нанесении урона колдовством — это серьёзное дело, приходится разбираться. А на самом деле он просто много пил вина и мало двигался. Такими, м-м, подвигами и наполнены рабочие часы инквизиции, а вы, наверное, думаете, что мы там сплошь на чародеев охотимся.

— Я так не думал, — брякнул Айдан.

Фродвин сплюнул и только качал головой, но взгляд у него был весёлый.

— Все так думают, — молвил Шаан.

— А как вы определяете, прокляли человека или нет? В инквизиции ведь нет чародеев?

— Нет, по крайней мере в Гевинтере. Вы не хуже меня знаете, что чародей тут может служить в Королевской гильдии или в Ааренданне, больше нигде. Но с помощью особых чароискателей…

— А кстати, — встрял Фродвин, — у меня есть парочка, первостатейные, и цена — пальчики оближете! Господин не желает посмотреть?

— А, что? — инквизитор слегка нахмурился и потёр шею. — У меня пока есть. Но спасибо, буду иметь в виду.

— Завсегда рад угодить, — тот развёл руками, изображая глубокий поклон.

— Ну, да, — Шаан явно не сразу нашёл хвост потерянной мысли. — Но если всё-таки оказывается, что виновата магия, чаще всего мы передаём дело в Королевскую гильдию. Слишком опасно. С чародеем справится только чародей.

— Только чародей, да, — неожиданно — Айдан аж вздрогнул — подал голос Виллем те Роом. Вытащив изо рта трубку, он перевернул её и нацелил мундштук на инквизитора. — Или мушкет, — отрубил он и трубка возвратилась на своё место.

— Тоже верно, — кивнул Шаан.

— Любезный Виллем знает ведь, что огнеструй у нас под запретом?

— Огнеструй?

— Ну, енто… Бух, бах! — Фродвин попробовал изобразить выстрел из мушкета.

— Огнестрельное оружие? А. Ну, да, — буркнул тот.

— Зато в Соединённых Провинциях запрещена магия.

— А мой друг не мушкетами барыжить прикатил, а? Защитничкам-то ведерских рубежей навыдавай мушкетов — вот ведь будет потеха!

— Оно же запрещено, — бросил Виллем.

Трактирщик явился вновь, много кланялся, осведомился, каким любезные гости нашли угощение, совершенно бесстрастно выслушал жалобы на обгрызенную ложку — и удалился вместе с пустой посудой.

— На севере не умеют варит пиво, — грустно вздохнул инквизитор.

— Ишчо и ложки грызут, — ухмыльнулся Фродвин. — Кстати, я слыхал, что эльфы могут жрать деревяшки. Не от хорошей жизни, само собой, и не какое-нибудь крепкое полено — веточки-листочки, скорей всего, но и то в лесу не пропадут с голодухи.

— Я, м-м, не думаю, что это так, — Шаан нахмурился.

— Брешут, что ли? Обидно. Я уж думал, не эльф ли попортил вам ложку, пока дожидался тутошней снеди. А, между прочим, — он повернулся к Виллему, — один из ваших разузнавал, каково будет человеку, ежели его кормить деревяшками, готовил их и так и сяк, — Фродвин изобразил, как мешает что-то в котле, — Не помню, кстати, чем дело кончилось. Может, вы подскажете?

— Не знаю, о чём вы, — пожал плечами Виллем.

— Как бишь его звали-то? — знахарь прижал ко лбу пальцы. — Вроде, Вальфариус. Вальфариус Ам-стед.

— Вальрафиус, — поправил его южанин. — Вальрафиус Аамстед. Из Синт Ка́лийна. Только он не занимался той чушью, которую вы описываете.

— За что купил, за то продаю! — поспешил уверить Фродвин.

— Впрочем, он действительно изучал свойства дерева, хотел найти способ защитить наши суда от корабельных червей.

— Он, кстати, проезжал по ентому тракту. Как знать, может, и сюда заглядывал и наблюдал воочию, как мощные северяне жрут ложки назло эльфишкам.

— Вальрафиус Аамстед был в отряде Дейермера, не так ли? — промолвил Шаан.

Хронист насторожился, готовый ловить каждое слово.

— Был, — кивнул Виллем.

— Неблизкое путешествие для… м-м, он ведь был исследователем?

— Да, — Виллем смотрел прямо и уверенно, а слова с его губ падали вескими глыбами. — У нас таких называют естествоиспытателями. Как объяснить? Это которые камни с башен бросают, пялятся в небо и корпят над пробирками. Как по мне, чудной народ. Но Аамстеда ценили. Он занимался не только пустыми экспериментами, он и для Провинций много полезного сделал. Усовершенствовал затворы аркебуз. Я слышал, под конец он заинтересовался тем, как Обратная Сторона влияет, как бы это сказать, на законы природы. Может, решил проверить всё на месте, поэтому и отправился с Дейермером.

— А разве для этого ему не нужно всякое, м-м, оборудование?

Виллем пожал плечами.

— Мне сложно представить, — светски улыбаясь, произнёс инквизитор, — чтобы он отправился с Дейермером, волоча за собой тележку с приборами.

Фродвин хрюкнул. Айдану же показалось уместным заметить:

— Ну, думаю, даже на Обратной Стороне найдутся материалы, из которых можно построить башню, чтобы кидать оттуда камни.

— А ваш приятель остряк, — безразлично промолвил бородач. Шаан даже вежливо посмеялся. — Это всё, что я знаю, — снова пожав плечами, он почесал затылок и сложил перед собой толстые волосатые руки с короткими пальцами.

Интересный разговор утих, едва начавшись, как робкое пламя в неумелых руках. Айдан понимал, что разумно было бы затаиться, смиренно ждать следующих откровений, он объявил войну любопытству, но быстро сдался.

— А что ещё вы знаете о Дейермере и его сподвижниках?

Виллем насмешливо крякнул. Фродвин, который лазил проверять замки на коробках, высунул из-под стола голову, оскалился и стал тормошить инквизитора:

— Вы-то чего притихли? Просветите уже святого брата!

— Что, простите?

— Уж вашенские-то наверняка послеживали за ним, а?

Шаан пожал плечами.

— Даже если кто-то и следил, я не знаю об этом.

Фродвин принялся громко жаловаться на то, что инквизиторы никогда не могут нормально рассказать, чем они занимаются. Сам он ещё раз пересказал, как видел Дейермера с некой немолодой дамой, а потом добавил, что на другой день у него кто-то купил ветку эльфийского белого огня.

— А что это? — Айдан подивился незнакомому названию.

— А вот, — Фродвин полез под стол, долго там копался, кряхтел и бранился, потом вынырнул с какой-то загогулиной, по виду вроде толстой закруглённой на конце ветки, но на ощупь — крюконосый любезно разрешил всем её потрогать — она походила скорее на многочленистую ножку рака-великана.

–Ну, и гадость! — вырвалось у Айдана.

— Нергеддеонова погань, — бросил Виллем.

— Я не думаю, что Владыка Мрака, не к ночи он будь помянут, поучаствовал в создании этого, м-м, предмета, — заметил инквизитор.

— Могли бы выспросить для начала, что ента штука делает, а уж потом порочить мой прекрасный товар! — гнев крюконосого выглядел почти натурально.

— Убери эту гадость, негодяй! — донеслось из глубины таверны.

— Тьфу, принесло нечестивца!

— Много вы смыслите! — бросил им Фродвин. — Честный товар, да со всехними разрешеньицами!

— А чего монах молчит? Эй, ряса!

— Да это тот самый, который мне всю картошку подавил!

Айдан пригляделся — и в самом деле, те двое с картошкой, и вид у обоих был воинственный. И зачем, раздражённо подумал он, Фродвин вообще достал эту штуковину? Сейчас поднимут против нас всю корчму — что делать будем?

— Владыка не запрещает магию, — собрав в голосе всю твёрдость, крикнул Айдан. — А за оскорбление клирика может и покарать, между прочим.

— Да какой ты клирик? Нацепил, понимаешь, а теперь…

— Слушайте, уймитесь, а? — крикнул им кто-то третий.

— О, пиво несут! Да наконец-то!

Айдана тряхнуло. Он подумал, что в другой раз лучше не попадаться на глаза этим двоим, не то однажды всего пива Гевинтера не хватит, чтобы утопить их рознь.

— Ишь растревожились. Да по́лно: енти токмо брехать и сильны, неча и слушать их было. Позырьте-ка лучше́й, — Фродвин схватился за рукоять и с хитрой улыбочкой провёл над изгибом ладонью; в центре полукружья зажёгся бледный, беспокойный огонёк.

— Что-то света от него немного, — пошутил Айдан.

— Так он и не для ентого. Он выявляет души, — зловеще просвистел Фродвин.

— Призраков, что ли?

— Души на Обратной Стороне, — уронил Виллем.

Инквизитор повернулся к нему.

— М-м, вы ведь из Соединённых провинций, да? Кажется, идея о том, на Обратную Сторону попадают души умерших, впервые предложили ваши исследователи, не так ли?

— Исследователи? Безбожники, которые сами не понимают, о чём пишут, — отозвался южанин.

— Почему же вы вспомнили об этом сейчас?

Виллем выдохнул изрядный клок дыма. Он явно не собирался отвечать. — Так ясно дело, — пришёл на помощь Фродвин, — На Обратной Стороне Нергеддеоновы полоняне! Кого Падший прельстил своими злопакостными посулами! Сказывают ведь, что там его вотчина.

— Лично я в этом сомневаюсь, — поёжился Шаан.

— Так святоши говорят. Скажете, брешут?

— Святоши? Нет…

Перекинувшись ещё парой пустых замечаний, странники стали расходиться. Когда за столом с ним остался лишь Айдан, инквизитор спросил:

— Вы хорошо знали мастера Бернхарда?

— В какой-то степени. Я два года проработал под его началом, но у меня почти не было возможностей поговорить с ним лично, — он хотел добавить, что теперь жалеет об этом: ведь старик очень много знал, и речь не о тонкостях богословия — мастер мог иногда расщедриться на удивительные сведения о мире, хоть и делал это неохотно, словно стыдясь своих откровений. Может быть, кольнуло Айдана, поэтому его и убили. Шаан молчал, словно дожидаясь иного ответа, и монах брякнул: — Знаете, когда барон заставлял нас приукрашать подвиги своих дружинников, превращать на пергаменте поражения в победы, мастер Бернхард спорил с ним чуть ли не до драки, чтобы только мы смогли написать, как было на самом деле.

— И всё же он не хотел, чтобы кто-нибудь исследовал Обратную Сторону или путешествие Дейермера? — откликнулся инквизитор.

— Ну… да, — Айдан подумал, что Шаан как-то слишком много знает о старом хронисте для человека, лишь проездом побывавшего в Ланциге. — Я не знаю, почему. Никто не знает, почему.

— Да, — инквизитор задумчиво кивнул. — Но теперь он мёртв, и вы едете по следам Дейермера, — он сказал это самым обычным голосом и не расщедрился на взгляд, но Айдан затрепетал, словно перед ним уже и судья, и обвинитель. И в самом деле, не найти подозреваемого лучше: траванул старика — и в бега с его архивом. А барон будет невинным соучастником, чьей одержимостью воспользовался коварный убийца.

Приговор не прозвучал; Шаан поднялся и, не поднимая глаз, пошёл к себе, оставив Айдана наедине с мыслями о грядущем процессе. Конечно, думал монашек, здесь, на Пустом Тракте, на этом пунктирном шве между двух полотен неизвестности, он не заявит о своих подозрениях, да и я от него никуда не сбегу — не таков, чтобы найти приют у волков с разбойниками — но как только мы окажется с Толимаре, будут и кандалы, и пытки, наверное. А там и колдовство припомнят.

Айдан так напугал себя, что его даже начало подташнивать, и он вышел подышать свежим воздухом.

Снаружи, особенно после спёртого жара тесной корчмы, было более чем прохладно. Северный ветер своими когтями изодрал облака; теперь сквозь дыры глядели внимательные огоньки, рыжеватое сияние Осенней Луны угадывалось прямо над головою, серебристый краешек Бледной Луны выглядывал из-за крыши амбара, а рыхлые строчки Дороги Титанов, сиреневые с зелёным, терпеливо ждали переводчика, который разгадает скрытые в них премудрости. Быстрая полоса прочертила небо. Если верить хроникам, астрологи древности умели предсказывать грядущее, наблюдая, откуда и под каким углом приходят падающие звёзды. Нечестивые бредни, конечно же, хмыкнул Айдан, а сам стал тщетно вспоминать, считалось ли такое направление благим или зловещим.

Там, куда указал небесный штрих, угадывалась большая тёмная масса — гребень холма, должно быть, а ниже, на самом краю освещённого пятна, покоился плоский камень, и на нём сейчас кто-то стоял, кто-то в куртке с капюшоном, безмолвно и неподвижно, сжав в кулак правую руку. Айдан вздрогнул. Это она, конечно же, в одиночестве смотрит на звёзды, словно запершись в другом мире, пока толпа гудит и гогочет в грязной таверне. Может быть, подойти к ней? Хотя не так уж и много видно, я узнаю некоторые созвездия, я знаю истории, которые скрываются за их названиями, я мог бы…

Он уже почти подобрался к ней, когда что-то хрустнуло под ногами. Она резко обернулась, увидела, что к ней крадётся ужасно растерянный, позабывший разом все пять известных ему языков монашек. Она соскочила с камня и, не обращая внимания на его робкие извинения, удалилась, нет, почти убежала прочь, едва не толкнув плечом нечаянного обидчика.

Айдан остался стоять, гадая, что в этом фрагментарном небе так её заинтересовало.