Восхождение к власти: «италийский рассвет»

Соломон Корвейн, 2023

Будущее. Италия. Давным-давно старый мир рухнул, цивилизация разрушена. Полуостров разорвали враждующие государства, чьей бытностью стала бесконечная война и заключение ненадёжных перемирий. Правителями края стали жестокие кланы и банды, техноязычники и алчные плантаторы. Большинство людей влачат жалкое существование, уже не надеясь ни на остатки человечности в сердцах правителей, ни на тень изменений. Данте, сколько себя помнит, видел лишь разруху, всевластие "лордов", и призрак былого могущества умершей страны. На этот раз ему вновь придётся столкнуться с беспределом и коварством человека высокого положения. Он также, как и многие не верит, что всё изменится. Но с далёкого юга приходят слухи, что там начинается марш порядка, праведности и справедливости. Народ судачит, что оттуда придёт спасение. Кто знает, быть может слухи и вправду верны? И, наверное, молодому парню в новом мире уготовано место чуть лучше, чем уличный бродяга?

Глава четвёртая. В преддверии рассвета

Шесть часов утра. К югу от Сиракузы-Сан-Флорен.

О вчерашнем снегопаде напоминают лишь кучи быстро тающего снега. В округе температура поднимается слишком стремительно, чтобы белая масса в полной мере сумела пролежать хоть до конца дня. Почти каждую ночь, тучи, навеянные испарениями, выхлопами тысячами заводских труб, остуженные стремительным похолоданием, вновь вывалят горы снега с небес на землю. Но не в этот момент, ибо утро, по всем признакам, несёт за собой лишь тепло и жар грядущего дня.

Солнце медленно поднималось из-за горизонта, заливая всю округу ярким золотистым светом, проявляя чёрные силуэты Апеннинских скалистых возвышений, когда от города вышли два человека, уходя стремительно на юг.

Рассветная заря прекрасно освещает окрестности города, отравленные небеса очищены от облачков. Сиракузы-Сан-Флорен, в своём отвратительном великолепии, показался новому дню в привычном образе — ничтожный и загнивающий городишко, в трупе которого давно копошатся могильные черви, разрывая последние лакомые куски и паразитируя на всё ещё работающих системах. Именно таким его видят обычные жители, но он есть райское место для губителей, пляшущих на чужом горе и высасывающих последние соки.

Виды и образа возле города ненамного лучше самого поселения. Постоянные войны, эпидемии, радиационные заражения, химические выбросы — всё это превратило саму землю в пропитанную ядом почву, поменявшей свою первооснову, отступившую от основной цели — теперь она не даёт жизнь, а беспощадно убивает. Выращивание пищи стало опасным предприятием, ибо практически всегда она вбирает в себя весь яд и несёт его внутрь, медленно накапливаясь и убивая опрометчивого едока. Лишь плантаторы юга, изысканные в науках, смогли научиться обрабатывать землю так, чтобы она давала нормальную еду.

С животными дела обстоят не лучше. Питающиеся от осквернённой человеком земли, они обернулись в ужасных и жутких тварей, с извращённой формой, болезненным и жалким существованием. Но никто и не собирается в городах и деревнях Среднеитилийского Союза, отказываться от мяса язвенной коровы. Рим, Сиракузы-Сан-Флорен, Анкона, Перуджа и прочие города, входивших в «Союз», без смущения разделывают тушки трёхногих телят, двуглавых свиней, пятипалых коз, почему-то лишившихся копыт. И обычный народ спокойно питается таким «деликатесом», ибо выбор прост — либо сидеть в сытости с набитым отравленным мясом желудком, или загибаться от того, что живот липнет к спине.

Хуже всего стали хищники, которые сильно преобразились. Теперь это страшные машины для убийств, лишающие жизни без жалости. Мутировавшие до монстров, оголодавшие и озлобленные они встречаются с представителями своего рода лишь для одного — продолжить род. В основном, твари нового мира есть одиночки, убивающие без разбору. Не каждый способен выйти против такого существа, и далеко не всем уготована участь выжить в противостоянии с тварью. Они разоряли целые деревни, если в них не находилось достойного защитника. Порой, десятки людей могли сгинуть в пасти чудовища, ибо острые зубы прокусывают пласты стали, а мощности челюстей хватает, чтобы пережевать металлический трос. Но всё же, если хорошо вооружиться, взять с собой отменное оружие и побольше припасов, то можно и побороть страшного зверя, как это сделали двое человек, беззаботно расхаживающих по диким местностям.

Первый, облачённый в длинное чёрное кожаное пальто, легко развивающиеся на ветру, кожаные сапоги, доходящие практически до колен, имеющие остроносую форму. Под пальто виднеется обычная чёрная кофта с высоким горлом, заляпанная и нестиранная, покрывшаяся пятнами. Штаны сделаны из тёмной крепкой ткани, также усеянные пятнами. Пояс, держащий брюки, примечателен тем, что на нём застёгнуты самодельные кобуры, в которых покоятся два револьвера, заряженные специальным плазменным патроном.

— Проклятье, а ведь когда-то, лет двести тому назад это место ещё не так сильно вгоняло в тоску, — прохрипел мужик, приподняв край шляпы.

На свет предстало лицо. Едва смуглый, со шрамом на виске, лик человека внушает грозность. Тёмные карие очи бегло осматривают пространство, тонкие сухие губы без шевелений, прямой нос вдыхает свежий воздух. Разросшиеся тёмные волосы слабо колышутся на тихом ветру. Да, единственное слово, которое можно подобрать к человеку — гордость и свобода.

— Не думаю, что вы жили в это время, — раздался голос подле.

Парнишка рядом ряжен в пальто. На нём чёрная кожаная куртка, во многих местах выцветшая и исцарапанная, с множеством платок, тёмные штаны, шитые и перешитые, уходящие под шнурованные высокие сапоги, которые вот-вот разлетятся на куски. Он оглядел взглядом усталых, чуть покрасневших глаз, пространство вокруг себя. Чуть-чуть покачнулся от лёгкого головокружения и развернулся, обратив свой взор далеко на запад. Там, вдалеке, он разглядел образы старого моря, от которого исходит противная вонь, чьё водное пространство бороздят десятки кораблей под флагами, чей только один вид невыносим.

— Рассказывал один знакомый, — низкий голос чуть приободрился. — Он… прошёл процесс техновозвышения на севере и тот подарил ему многие-многие года. И он своими диодными глазами застал те времена.

— И что же это за товарищ? Кто он?

— Неважно, но паренька пометало знатно. В общем, весь тот ужас, который мы терпим, это следствие «Схизмы» и «Пожара юга». Тёмные времена. Рассказывал он, что тот ужас ему помогла пережить память о старых друзьях, в том числе о неких Аэлет и Шьяни Лоук’Ц.

— А это кто?

— Говорил о них, как о «последних людях с человеческими душами» и достойных носить, — кисть вильнула на аристократичный манер, как он выразился — «высокое звание человека».

— Так кто же он? И что с ним стряслось?

— Он… неважно, что с ним стало. Во всяком случае, быть может ты его ещё встретишь.

Данте продолжил созерцание. Танкеры с горючим, грузовые корабли, несущие тонны желанного для населения товара, военные посудины — баржи и плавучий металлолом с пушками, составляющие целые эскорты для богатых суден. Но что кроется за всем этим, за кораблями, набитыми тысячи различных вещей, за ушлыми торговцами, заламывающими цену в десять раз?

— Печальная проза настоящего, — тихо прошептал Валерон.

Нищие люди будут вести жалкое существование, поедая гнилые продукты и испорченную рыбу, большинство удовлетворятся простейшей пищей и вторпереработкой, а новые феодалы закупят настоящие мясо и экзотические товары. Казалось бы, старый конфликт интересов и групп общества, который должен отойти на второй план, встал ещё острее в разорённом мире, ибо бедствие, поставившее цивилизацию на грань существования, проявило истинное отношение человека к человеку.

Сухие как песок губы мужчины разверзлись, и шёпотом мёртвой листвы прозвучала реплика:

— «Homo homini lupus est».

— Что вы там говорите? — тут же прозвучал вопрос.

Высокий мужчина обратил взор на север. Там он увидел образ своего напарника, который внимательно всматривается в город.

— Так что вы всё-таки там сказали, господин Андрон? — Обратив своё лицо в сторону товарища, вопрошает юноша.

Наёмник решил отвечать не сразу. Он продолжает смотреть на парня, оценивая его. На мужчину смотрят два глаза, имеющие насыщенный зелёный оттенок. Они, их цвет и палитра, похожи на луга старой-доброй Швейцарии, так же веют свежестью и спокойствием. Взгляд, он живой, пышущий осознанием и чувственностью. Чуть розоватые, налитые жизнью и кровью губы, сомкнуты. Лик юноши не назвать прекрасным, но он точно выделяется своей утончённостью. А чёрные, как ночь, достаточно разросшиеся волосы, доходившие чуть до плеч, слегка покачиваются на эфемерном, но пронзительно ледяном ветре.

Андрон, прежде чем вымолвить, поднял руку, сжав ладонь, обтянутую кожаной перчаткой, и указал на юношу пальцем.

— А ведь, Данте, мне было примерно лет как тебе, когда я в первый раз оказался в сущей бойне.

Парень, сложил руки на груди, вновь обратив взор на север, всматриваясь в отдалённые образы и силуэты города Сиракузы-Сан-Флорен, над которым реют по-адски чёрные, от сжигания топлива, столбы дыма.

— Значит, вы мне не скажите, что говорили секундами раньше? — практически обернувшись, изрёк вопрос Данте.

— Ну почему? — наёмник зашагал к юноше. — Это древнее выражение, на мёртвом языке. Оно значит, кем приходятся люди друг другу. — Пройдясь по гнилой и заражённой земле, напоминающей то ли кисель с жижей то ли более плотную поверхность, подойдя к парню, наёмник говорит. — Это язык очень древней страны, некогда захватившей практически все страны известного на то время мира.

— Лотень… нет… латань… ларынь…. Честно признаться, я не помню, как назывался тот язык.

— Латынь. Так правильно, — увидев отчётливые городские постройки, Андрон сам перешёл на вопрос. — А почему ты смотришь на Сиракузы-Сан-Флорен, словно не видел его лет десять?

Внезапно послышался звук откуда-то издали и оба парня тут же обернулись, взявшись на рукояти оружия, судорожно бегая глазами в поисках угроз. Но по возвышениям, образованным от огромных упавших фюзеляжей самолётов, засыпанных песком и поросшими мхом, бегает лишь дикая кошка. Облысевшая местами, с гипертрофированными мышцами, больше похожими на опухоли, покрытая гнойными язвами и смотрящая глазами, похожими на адские угольки. Таково животное, обречённое на страдания в этом мире. Тварь ещё пару секунд посидела на возвышении и шмыгнула куда-то в сторону, оставив людей одних, поняв, что они не та добыча.

— Бедное создание, — вырывается из уст Данте.

— Только не говори, что ты раньше не видел тварей, поражённых тысячей и одной болезнью.

Данте слегка повернул голову в сторону собеседника, прежде чем говорить.

— Вот поэтому я и смотрю в город. Я никогда не видел его настолько издали. Всё свою жизнь я провёл в одном городе и не отъезжал от него настолько.

— Понятно, Данте из Сиракузы-Сан-Флорен. — Заметив едва осуждающий взгляд на себе, Андрон договорил. — Только так тебя можно назвать. Ты никогда не покидал родного дома.

— Не было возможности, да и цели как таковой, — секунды молчания сменились голосом, полным недовольства и осуждения; юноша поднял руку и вытянул её в сторону силуэтов города. — Посмотри на него, разве он жив? — Не дожидаясь ответа, юноша сам выпаливает. — Нет, город уже и не жив. Он давно порван на куски гнидами, уродами, и мразями, думающих только о том, как набить собственную утробу.

— Тише, — рука Андрона коснулась плеча юноши. — Таково наше время. Мы ничего не можем с этим поделать. Просто смирись, — голос мужчины тут же наполняется нотками поучения. — Не позволяй гневу брать над тобой верх.

Данте молчит. Секунду. Две. Пять. Он просто смотрит вдаль, рассматривая собственный дом, и вот раскрывает рот, неся печаль и уныние:

— Тогда кто мы, раз не можем повлиять на жизнь собственного дома?

— Мы дети эпохи новых тёмных веков… эпохи, наполненной безнадёгой и жестокостью. Наше время — тьма, в которой мы пытаемся выжить, — момент молчания сменился на красивую фразу, которой наёмник намеревается закончить беседу. — В темноте равны все — спасаются только те, кто это принял¹.

— Красивые слова, откуда они?

— Не помню, — Андрон резко развернулся, да так, что грязь с его сапог слетела и, повернувшись спина к спине, мужчина, в приказном уклоне молвит. — А теперь давай, пошли, нам ещё нужно выследить эту тварь.

Юноша решил последовать за напарником. Он с тяжестью отвернул взгляд изумрудных очей и направил его на юг. Разорённые поля и возвышения, представленные где-то камнями, где-то заросшимися кусками самолётов и техники. На земле, лишённой своей насыщенной и темноватой игры зелёных красок, имеющей теперь бурый оттенок безжизненности, отдающий смертью, лежит серый снег. И такая картина стелется вплоть до самого юга, где живёт славная столица Южно-Апеннинского Ковенанта — Неаполь. Там, если верить слухам, идущим подобно шёпоту, куётся новое государство, новая власть и новый мир.

Рисунок 6 «Выжженные земли за пределами городов — опасное место. Населённые мутантами и технодикарями они стали опасным местом, которое способно забрать жизнь. Отравив, поразив пулей или растерзав когтями».

«Вряд ли такое возможно» — пронеслось эхом меланхолии в уме парня.

Куда-то вперёд двигается Андрон, и юноша направился в его сторону, оставив разглядывание мёртвой земли и мысли о политике. Он с малюсенького возвышения ступил прямиком в снег. Массы серого и липкого вещества тут же оковали сапог парня, прилипая к нему вместе с вонючей землёй. Юнец стряхнул это безобразие и более стремительным шагом направился к Андрону.

— Куда мы сейчас направляемся?

— Как ты и хотел вчера — отправимся на охоту.

— Это уже не совсем охота. Ты взял контракт в городе на какого-то монстра.

— Охота же! — ухмыльнулся наёмник. — Так, Данте, в трёх километрах отсюда есть деревня. «Проклятье бессилия», вроде как называется.

— Мда, «весёленькое» название.

— Говорят, там…

— Я не вынесу, прошу, — раздражённым голосом перебивает Данте мужчину, — ещё одной мрачной истории мне пока не нужно. Давайте лучше сразу перейдём к делу.

— Как знаешь. В последний раз именно там видели «Терзателя». Если и стоит начинать, то только оттуда.

— А есть ещё какая-нибудь информация по деревне? К примеру, численность населения, количество домов там? Или всё потеряно?

— В последний раз я там был пару лет назад и всё, что я знаю о селении, может уже быть чистой ложью, не соответствующей действительности информацией. Смекаешь, Данте?

— Абсолютно.

— Я запомнил, что там было больше двухсот человек, несколько десятков домов. Пара магазинчиков и практически каждый дом держал своё хозяйство.

— А что «местная власть»? Если шайки проходимцев, поставленные на верха криминалом, можно так называть?

— Есть староста, полномочный представитель городской республики, деревенский совет, но это не власть. Ветхая пародия на неё, не более того.

Губы юноши разошлись в усмешке.

— Ну, тогда кто там реальная власть?

— Представитель торговой компании «Мания» Рафаэль Ионесси и маститый преступник, стоит за интересы своей шайки «Пять ключей», Зариф. Вместе они держат все денежные и товарные потоки, не чураясь обкрадывать население.

— Оброк?

— Точно! — хлопнув в ладоши, воскликнул мужчина. — Они дерут с жителей оброк в виде товаров или денег. А если оплаты нет, они сами берут, что им понравится.

— Ну, значит, наведаемся к ним.

— Надеюсь, ты не будешь вершить своё «правосудие»? — руки наёмника припустились к поясу, обхватив его.

— Нет, — машет рукой юноша, — просто погорим о том, кто завёлся в их округе и цене избавления от твари. Недаром же я встал сегодня в пять часов.

Два парня направились прочь от места, перейдя на размеренный шаг, уходя за большие возвышения.

Всё вокруг так и давит атмосферой уныния, печали и бедности. Разорённые земли, практически ничего не дающие, лишь часть беды. Животные, терзающие поселения, одна из граней проблемы. Человек стал человеку волк — эта ипостась бед уже намного хуже. В самом лучшем — не знаешь, когда живущий с тобой по соседству, отринет все моральные цепы и не ворвётся ли в твой дом, в поисках пищи или ценностей. Никто не знает этого, поэтому все живут в страхе, перед такими же людьми. И те, кто сейчас отважились отправиться в отдалённую деревню, знают это, прекрасно осознают тот факт, что любой сельский житель может дать залп им в спины, вдоволь накормив дробью из старенького ружья.

Данте и Андрон приблизились к странному механическому устройству, больше походящему на переделанный внедорожник. Большой металлический корпус, с, просвечивающейся сквозь отколотые части серой краски, оранжевой ржавчиной. Корпус имеет квадратные очертания, едва приплюснутые. Да, он сильно напоминает те машины, что в старых временах носили нарекание «Прадо». Движущая сила этого монстра — две гусеницы, измазанные в грязи, по ним течёт коричневый растаявший снег.

— Ну, залезай.

Данте потянулся за ручку от двери. Как только он стал оттягивать дверь, тут же пространство заполнилось звуком неимоверного и громкого скрипа, как будто сама ржавчина пустилась в стон.

— Когда же вы смажете двери? — забираясь в кабину, вымолвил юноша. — Садиться невозможно.

— Не знаю, — Андрон оперативно взгромоздился за кресло, и со всей силой хлопнул истошно скрипящей дверью. — Может быть, завтра.

Данте приложил руку к носу, явно жмурясь. В автомобиле прёт бензином. Иного слова подобрать нельзя, ибо вонь настолько плотна, что ею можно выводить людей из обморока.

— Как же ты ещё не привык к таким запахам? — рассматривая старенькую бумажную карту вопрошает мужчина и жестикулируя одной рукой, словно вдохновлённый романтик, стал добавлять. — Это никак иначе «духи машины». Некоторые же девушки пользуются парфюмом? Так ведь? — и получив ответ в виде краткого кивка от Данте, продолжил. — Вот у этого ржавого ведра тоже есть свой… «парфюм», аромат.

— Слишком скверный аромат, — недовольно и съёживаясь от нестерпимой вони, кинул Данте.

— Ладно, — Андрон откидывает карту и бренчит металлическими предметами, юноша углядел в них ключи и сам ключ зажигания, который мужчина стал вставлять, — поехали!

Как только ключ повернулся, мотор неистово взревел. Весь корпус затрясло с адской силой, а тарахтение автомобиля, работа механического подкапотного оркестра, отдалённо напоминает барабанную дробь из преисподней.

— Держись, паренёк! Сейчас полетим! — переключая моментально передачи, кричит, с льющимся в голосе азартом, Андрон. — Это машина марки «ВАЗ» с востока. Всё будет отлично!

— Мы полетим!? — Данте, с взбудораженным взглядом рыщет угол, за который можно было бы ухватиться. — Скорее она разлететься на металлолом!

— Не боись!!!

Автомобиль сорвался с места. Не поехал, не тронулся, а именно сорвался. Гусеницы вцепились в землю, не давая скользить по мокрой грязи, придавая только своеобразней «бонус» к скорости. Данте от скорости откинуло из скрюченного положения прямиком в кресло. Андрон вцепился в руль и выжимает из наполовину ржавого драндулета всё, что только можно выжить. Газ на полную, быстрый переход к последней передаче, и гнать на всю мощь по «барханам» их куч грязи, снега и дерьма — вот принципы вождения по бездорожью.

Скорость, завороты и перепрыгивания над «дюнами», вобравшими в себя мусор и отравленную почву, слишком стремительны. Не смотря на убогий вид машины, ввергающий при одном взгляде на неё в ужас, её двигатель есть пространное адское устройство, несущее металлический корпус на всех скоростях сквозь такие пути, которые способны встать на месте и утонуть в нечистотах любой автомобиль на обычных колёсах.

Данте, держась в изодранном кресле, «наслаждается» видами из окна, в силу возможности и момента. Его взгляд уловил несколько засохших и умерших серых деревьев. Пара обезволосившихся лис пробежали возле авто. Их размер — они ростом со взрослого волка, с разросшейся мускулатурой и длиннющими жёлтыми зубами. В глазах, заплывших густой бурой субстанцией, и бубонами, играет огонёк животного сумасшествия. Голод полностью убил в них чувство самосохранения, как и во многих животных, и они преспокойно рыщут пищу там, где могут быстро лишиться жизни. Людские селения, окрестности городов, оставшиеся дороги, отдалённые порты — ничего не пугает обезумевших тварей, ибо лучше умереть от пули, нежели подыхать в предсмертных муках от голода.

По мере езды открываются и иные виды — бескрайние водные глади, сильно изгаженные, до которых десятки километров. Сквозь окна машины, зримы большущие чёрные пятна на синей поверхности. Огромные, порой несколько сот метров в ширину червоточины несут отраву, а их количество навеивает образ породистого далматинца. Но никого это не интересует, ибо кто-то озабочен либо выживанием, ну, а другие — жаждой собрать груды «злата», плюнув при этом на все нормы, которые только можно. Чёрные маслянистые создания, образованные от разливов нефти из ржавых цистерн, не выдержавших напора товара, либо отливами отходов и выбросами мусора, никого не волнуют, ибо уже стали неотъемлемой частью жизни населения. Больше возмущения было, если бы местные могильщики здоровья морской экологии внезапно пропадут. То-то шуму будет.

Рисунок 7 «Странник. Обычно путешествие через наиболее пострадавшие земли сопряжено со многими опасностями — от обычного заражения до нападения невиданных тварей. Нужно быть готовым ко всему».

«Проклятье», — стал мыслить Данте. — «Они нас всех убьют когда-нибудь».

Исполинские рыболовные баржи виднеются даже с такого расстояния и юноша, несмотря на жуткую тряску и стремительность гусениц, может спокойно увидеть и подсчитать большинство суден. Все они трудятся лишь с одной целью — выудить как можно больше рыбы, без конца разоряя морские глубины. Станции по воспроизводству рыбной популяции слишком экономят — откормили рыбину, чуть подержали её и отпустили в море, уже начиная выращивать следующую партию. А баржи без конца и края пожинают жатву в десятках и сотнях тонн морского мяса. Иронично, что рыбой можно прокормить всё население Сиракузы-Сан-Флорен, но владельцы барж, заводов договорились на городской рынок пускать лишь плохую, дурнеющую рыбку, а всё свеженькое и хорошее жирным и богатым потоком уходит в другие города на продажу, сбывая по баснословной цене.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Цитата изначально принадлежит Кайваану Шрайку.