Большая Книга. Том 1. Имперский сирота

Слава Телегин, 2020

«Большая Книга» – это роман-трилогия, действие которого разворачивается с середины 70-х годов двадцатого века по настоящее время. Большинство событий первой книги трилогии, «Имперский Сирота», происходят в СССР 1970-х -1980-х годов, в тогдашней столице Казахской ССР г. Алма-Ата. В первой книге читатель также встретит известных исторических персонажей разных времен. Среди них: Тамерлан, Хафизулла Амин, Джон Леннон и другие. О причинах их появления на страницах первого тома станет понятно в дальнейших книгах трилогии. «Имперский Сирота» – это и возможность снова взглянуть на поздний СССР глазами ребенка-очевидца из двадцать первого века. И внезапное открытие внутри себя советского «доброго Волшебника», заменившего Бога в детском сердце главного героя. Книга основана на реальных событиях. Роман будет интересен широкому кругу читателей. Содержит нецензурную брань.

Моей маме и моей крестной посвящается

«…я вдруг испытал ощущение, что моя

убогая жизнь и царства истины вовсе

не так уж удалены друг от друга, как

мне казалось, и что в некоторых

пунктах они даже соприкасаются»

М. Пруст, «По направлению к Свану»

«…и так уж повелось,

что время не найдет никак

того, кто в суть вещей, Всеблаг,

врос до корней волос».

Р. М. Рильке, «Часослов»

Часть Первая. Bio Dio

1973

Уже давно ему не было так хорошо. Трава в папиросе была зеленая, с белыми вкраплениями молекул куриного помета. «В курятнике хранили, наркодилеры хреновы», — забивая остатки анаши во вторую «Беломорину», беззлобно подумал Яс.

«Неужели, чтобы вернуться в детские воспоминания, в наше время одного долгого взгляда на вечерний горизонт недостаточно? «Допинг-допинг» вместо «money-money» — вот что должна была бы петь «АBBA» образца две тысячи тринадцатого. Кто, интересно, из нынешних тридцатилетних сейчас собирает стадионы вообще?» — Смотря сквозь плотный конопляный дым поверх серых Алма-атинских зимних крыш на узкую полоску заката, Яс вдруг вспомнил, как, впервые подростком пошел абсолютно один, без друзей и родителей, в горы. Не такие уж это были и горы — он просто сел на автобус, а потом пешком стал спускаться с катка Медео, местной достопримечательности и гордости, построенном в одноименном ущелье в десяти километрах от города, по дороге, ведущей от плотины вниз.

Прикрыв глаза, он вновь увидел этот высохший однолетник на обочине в снегу похожий на зонтик, с которого зимнее время почти полностью содрало всю ткань, и от зонтика остался только один остов тонких спиц. Однолетник торчал из февральского снега, как покосившийся православный деревянный крест на безымянном захоронении, бессмысленный и никому уже не нужный, но священный. Яс вспомнил еще запах, этот запах февральских безлюдных гор. Напоминающий кисловатый запах хорошо проветренной комнаты, где минут пятнадцать назад юная совсем молодежь занималась любовью, только в десять тысяч раз более индифферентный, потому что мороз выжег оттенки. Запах сухой целлюлозы в снежном безвременье, бывшей недавно зеленой жизнью. Дорогу от Медео до города он знал наизусть, с тех пор, как давным-давно пошел по ней школьником с родителями. Очень широкая, с идеально ровным асфальтом, отороченная по обеим сторонам гигантскими темными тянь-шаньскими елями в верхней своей части, и приходящими им на смену кудрявыми урючинами и яблонями по мере спуска к городу. Когда наступала осень, они зажигались на склонах огромными бронзовыми кострами, а весной во время цветения покрывали предгорья густой и пышной розовой пеной. По всей длине дороги то справа от нее, то слева вилась, как водяной хрустальный удав, буйная, очень широкая для горной речки, совсем не маленькая, Малая Алма-Атинка, душистая от тысяч горных трав, стремящихся окунуться в ее прозрачно-белые воды. Даже по мировым меркам того времени дорога и ледовый каток на Медео были что надо, а для Казахстана — и вовсе уникальными.

Построил все это, точнее, вдохновил народ и партию на строительство Димаш Кунаев, еще при жизни ставший национальным героем. Кунаев к тому времени правил республикой в мире и согласии уже многие годы, на протяжении всей брежневской эпохи, и в момент строительства катка авторитет его и любовь к нему казахстанцев были огромными. Да и для Леонида Ильича Кунаев был особенным Первым Секретарем республиканского ЦК. Деньги на дорогу и каток дал именно Брежнев, ибо в бюджете республики на такую масштабную стройку денег не было. Брежнев вообще никогда не скупился для Кунаева на средства, так как, во-первых, он видел, что деньги тот тратит с умом, вкусом и рачительностью, а во-вторых, по-человечески приятны были ему эти снежные вершины на подлете к городу, за который он и сам отвечал в конце пятидесятых перед своим переводом в Москву. Во время визитов Леонида Ильича в Алма-Ату Димаш встречал его с неизменной искренней широкой улыбкой у трапа. Такую улыбку невозможно сымитировать, она бывает только от сердца. А в его резиденции в предгорьях, где Брежнев всегда останавливался, были настоящие райские кущи, полные фазанов и кекликов. Красивые птицы не любят селиться рядом с тяжелыми людьми.

Плотину и дорогу начали строить руками советских военных спецов, летом семьдесят второго, аккурат за год до рождения Яса. Плотина защищала Алма-Ату от селевых паводков, но не таков был Кунаев, чтобы ограничиться одной только защитой, не привнеся в нее красоты. Так на тысяче семистах метров над уровнем моря и появился каток, ставший впоследствии визитной карточкой Алма-Аты. Вид гигантской плотины, прикрывавшей с юга хрупкую с этой высоты Алма-Ату дополнял фантастический овал современного катка у ее подножия. С этого времени горы Алатау уже не угрожали городу своими огромными каменными замками, плотина обезоружила их, оставив при этом городу всю их красоту. Она полностью перекрыла огромное ущелье и получилась такой массивной, что с ее высоты тысячи тонн бетона и гранита катка «Медео», способного вместить в себя более десяти тысяч гостей, казались детской игрушкой размером с блюдечко.

Так что ко времени рождения Яса Бог (в советской терминологии — природа) совместно с Кунаевым, Брежневым и советскими архитекторами и строителями приготовили алма-атинцам достойный подарок: обвивающая каток справа и слева дорога устремлялась по обеим сторонам ущелья к плотине, открывая умопомрачительные виды на «Медео» в обрамлении тянь-шанских елей вблизи и город-яблоневый сад в низине. А в самом верху, под облаками, парили грозные ледяные скалы. От такой панорамы у каждого, впервые попавшего на плотину расширялись зрачки и учащалось дыхание. Но и на гребне плотины дорога, достойная украшать и владения горных эльфов, не заканчивалась: она, петляя серпантином по склону, взбиралась еще выше, к горнолыжной базе «Чимбулак». Тут она тоже не заканчивалась, а уже в виде канатной дороги карабкалась еще выше, до Талгарского перевала, за которым, если спуститься по южным склонам Алатау, лежала еще одна жемчужина этих мест — горное соленое озеро Иссык-Куль. Отныне в любое время года, и в солнечные дни, и в ненастье, плотина, дорога и каток вызывали у жителей города и гостей столицы Казахстана изумление и восторг.

Было одно чрезвычайно интересное событие, напрямую связанное с этой стройкой. В тысяча девятьсот семьдесят третьем году, на следующий год после окончания строительства, в тот самый год, когда Яс появился на свет, в июле с вершин Алатау в ущелье «Медео» сошел невиданной мощи сель. Тысячи алма-атинцев круглосуточно занимались тогда ремонтно-спасательными работами и ликвидацией последствий стихии под предводительством вездесущего Кунаева. Димаш Ахмедович дневал и ночевал на плотине вместе со строителями и врачами, и последствия селя были ликвидированы в течение считанных дней, а плотину сделали выше еще на несколько метров. Сель хоть и оставил после себя боль и горечь нескольких людских потерь, но зато показал главное: плотина выдерживает любой натиск, Алма-Ата может спать спокойно, ее ангел-хранитель стройку принял. Так что главный подарок для многих родившихся в Алма-Ате в тот год, и для Яса в том числе был полностью готов как раз в середине осени семьдесят третьего. А в ноябре появился на свет Яс.

Он родился без приключений и какого-либо риска для себя и своей мамы, чья беременность тоже была безмятежной в течение всего периода. В советском родильном доме, под яркой лампой, напоминающей летающую тарелку пришельцев, на казенной чистой кушетке, надежно схваченный руками полностью асептичной акушерки в сероватом от частых стерилизаций халате. Наверное, в тот момент шел дождь, хотя, конечно, таких подробностей своего рождения Яс помнить не мог.

«Жаль, что сознание не зарождается в момент оплодотворения», — подумал Яс. Он поправил бумагу на папиросе, делая «пяточку». Мир вокруг уже стал излишне выпуклым и многослойно-экстатичным, как это всегда у него случалось от марихуаны. «Насколько было бы интересней и целостнее, никуда не торопясь, помнить, как ты в перерывах между сном сначала наслаждаешься абсолютным покоем в темном океане материнской матки. В спокойной обстановке в течение девяти месяцев впитывать материнские эмоции, слова, мысли. А это кто там гулко бубнит снаружи? Э, да это же папочка. Дай-ка, я пну его ножкой. Потешу папашу. А вот — мама съела апельсин. Двое нас, а он — один. Чистый дзен», — Яс глубоко затянулся и задержал выдох, позволяя альвеолам внутри максимально впитать каннабиол.

Пару месяцев назад от него в очередной раз ушла вторая, безумно любимая им с самого первого момента их знакомства жена. Теперь, по всей видимости (хоть Яс ни за что не признался бы себе в этом), дело шло к разводу, и он, чтобы окончательно не утонуть в своем, уже ставшим одним сплошным обломком кораблекрушения, семейном суденышке, позволял себе иногда «дунуть», даже не утруждаясь особо поиском компании. Просто выходил из квартиры в морозный январский двор в центре Алма-Аты, с загодя забитой «Беломориной», и обволакивал свой мозг жирным конопляным дымом, благо этого добра в родном городе всегда было в избытке, нужно было только знать места.

«Причина, по которой мы не осознаем себя с момента зачатия в том, что мы полностью зависим от воли матери. Если родным матерям раз плюнуть — зарезать не рожденного еще собственного младенца, зачем тогда нужна вся эта осознанность? Если представить сценарий, когда хирургические клещи рвут твое маленькое тельце на куски прямо в утробе, то лучше уж не помнить этого. Ты еще и жить-то толком не начал, не увидел белый свет, а тебя — хрусь — и в лоток с биоматериалом. По этой же причине мы не помним ни прохождения через родовые пути наших мам, ни первой пары лет жизни. Слишком все нестабильно. Ну а коли вы не помните своих первых лет, то как, скажите мне, друзья мои, вы вспомните свои предыдущие жизни? Яс почему-то вспомнил Познера и вопросы Пруста в его программе. Познер в этот момент был очень ему смешон в своем напыщенном атеизме. Были жизни, были, и еще будут в достаточном количестве, на том и порешим», — Яс вобрал в легкие последнюю порцию дыма и щелчком выкинул вонючий бычок подальше в голые черные карагачи, растущие под домом. Ацетатного фильтра в окурке не было, поэтому он выбрасывал без всяких зазрений совести.

Он знал, его мама ему же и рассказала, что она, по своей молодости и крайней загруженности на пятом курсе медицинского, тоже вначале хотела извести его, не кроваво, а так, легонечко, чтобы сам вышел. Подготовила шприц с окситоцином, уколола им себя в попу, набрала ванную с кипятком, уселась и стала ждать. Как иногда полезны оказываются нам чьи-то заблуждения, причем ведь — будущий врач, а тут — такое вопиющее невежество. В вену нужно было колоть, это он сам уже потом, спустя много лет, и уже учась ее же заботами в том же самом медицинском, узнал. И даже несколько раз делал эти уколы своим близким и не очень знакомым особам женского пола, залетевших по неосторожности и не имевших денег либо желания на мини-аборт в клинике. Да и приличных клиник тогда, в начале девяностых, было не так уж много.

А матушка… все, чего она добилась таким методом, так это, наверное, то, что теперь он не боится замкнутых пространств. Тогда, наверное, ему было тесновато от действия окситоцина на мускулатуру матки, так что теперь на клаустрофобию своего рода иммунитет. Так, спустя ровно положенных девять месяцев, Яс появился на свет в полвосьмого утра в алма-атинском роддоме номер два. В СССР и остальном мире подходил к концу 1973 год.

В этот год в Союзе, помимо многочисленных грандиозных строек, наподобие «Медео», был настоящий бум кино и телесериалов. На советские экраны одна за другой выходили шедевры советского кинотворчества: «Калина Красная», «Семнадцать мгновений весны» и «Иван Васильевич меняет профессию». Вышли «Приключения итальянцев в России» и «В бой идут одни старики», а также взрывающая мозг каждого советского школьника «Москва-Кассиопея». Яс, повзрослев, любил изучать все события года, в котором он родился: ему казалось, что вещи, появившиеся с ним в одно время, находятся друг с другом в определенном взаимодействии. Такой экзистенциальный гороскоп на новый лад. И родная империя радовала в тот год на всех фронтах.

Советские луноходы успешно бороздили ночное светило, советские «Марсы» отправлялись исследовать одноименную планету, а советские космонавты получали очередные звезды героев СССР за успешный полет по просторам, в подавляющей своей массе тогда советского космоса.

Советские солдаты охраняли покой Варшавского блока на военных базах от Восточного Берлина до курильского Кунашира у самого носа японского дракона, северо-восточной оконечности острова Хоккайдо. Оба центральных телевизионных канала, помимо космических побед, привычно рапортовали о новых рекордах сбора зерновых — в тот год в СССР был небывалый урожай пшеницы. Интеллигентный Игорь Кириллов из программы «Время» каждый вечер в 21.00 добрым голосом начинал рассказывать о том, как СССР в очередной раз взял рекордную планку и вступил в период еще большего расцвета, что было чистейшей правдой. Вознесшиеся до небес в те годы цены на нефть тоже очень этому способствовали.

В общем, советская империя завораживала своими успехами страны не только третьего, но и первого мира, даже несмотря на все еще относительно неустроенный быт советского народа. Хрущевский лозунг «догоним и перегоним Америку» казалось, еще чуть-чуть, и станет реальностью. В Сибири, как грибы после летнего дождя, росли новые города, в них появлялось все больше трамваев и троллейбусов, а локомотивы переводились с солярки на электрическую тягу — энергетическая программа СССР тоже била все рекорды. Советский народ в 1973 году уверенной, твердой поступью шел к победе коммунизма.

Позднее, в лихих девяностых, во времена своей молодости, Яс с любовью и некоторой даже педантичностью рассказывал о событиях семьдесят третьего года девушкам, которых хотел склеить. Но не СССР единым жили его правдивые былины. Украсил его речи и австралийский Сидней, где в тот год открылся фантастический по тем временам оперный театр, напоминающий створки морских моллюсков, и Нью-Йорк, где раскрыл свои двери публике известный всемирный торговый центр, не доживший впоследствии до своего тридцатилетия два месяца и два дня. Любил Яс пристегнуть к своему рассказу и немного шпионских страстей: ведь именно в семьдесят третьем Дэвид Рокфеллер основал свою Трехстороннюю комиссию для борьбы с СССР на трех фронтах, американском, европейском и азиатском. Кстати, именно на этом месте рассказа большинство его будущих жертв плотской любви внутренне сдавались и начинали по-другому смотреть на Яса: им вдруг виделись в худой, немного долговязой фигуре двадцатилетнего студента-медика стальная хватка этакого анти — Бонда. И желание чем возможно помочь своему Дон Кихоту в его борьбе становилось для чувствительного девичьего сердца неодолимым на предусмотрительно разложенном заранее диване.

Стоны любви разносились по пятиэтажной панельке под аккомпанемент группы «Пинк Флойд», выпустившей в семьдесят третьем свой легендарный альбом «The Dark Side of the Moon». О смысле хитов «Time» и «Money» Яс рассказывал своим пассиям уже в горизонтальном положении. Конспирология у этих двух песен тоже была, правда, Яс так и не смог ее разгадать. Дело в том, что большинство особ начинали биться в судорогах оргазма строго в определенном месте — это было поразительное открытие прикладной магии искусства.

Несправедливо, однако, было бы обвинять нашего молодого героя в однообразии. У него были истории и побогаче на десерт для особо эрудированных жертв его юношеского либидо. Некоторым из своих спарринг-партнерш Яс приносил на десерт авторскую кухню. На этом подносе маленькие изуродованные напалмом вьетнамские солдаты кричали «ура» в спины большим штатовским парням: в семьдесят третьем Штаты уходили из Вьетнама. Там же дымились обломки Ту-144, первого и последнего советского сверхзвукового самолета размазанного по траве Ле-Бурже, а также валялись останки чилийского президента Альенде, по официальной версии застрелившего себя длинной очередью из «Калашникова» во время штурма его дворца бойцами генерала Пиночета.

Подготовив таким образом мозг жертве, Яс переходил к ее телу. Регулярные занятия в тренажерном зале и славное спортивное прошлое позволяли задавать такой высокий темп, что хриплый вой «всеооооо» сопровождал каждый его интеркурс. Вопли разнились по своему тембру и продолжительности, семья почтенных узбеков, воспитывающая двух дочерей этажом выше, краснела всякий раз синхронно и одинаково.

«Вот такой насыщенный выдался год, а в ноябре еще и я появился под занавес», — бархатно говорил Яс, откинувшись после дерби и ласково глядя в глаза очередной подружке. После чего напитанная новыми знаниями грация заключала Яса в еще более тесные объятия и раздвигала свои длинные ноги еще шире. И во второй раз Яс тоже никогда не ударял в грязь лицом. Ко второму действию полагался другой альбом «Пинк Флойда», «A Momentary Lapse of Reason», во время звучания которого семья этажом выше краснела уже на втором припеве первой песни, «Learning to fly». Уж больно хорошо ее ритм ложился на темп галопа хозяина фонотеки.

В общем, семьдесят третий год был для Яса очень удачным со всех сторон. Но были в нем и потери. Яс, естественно, не рассказывал о них своим подружкам, не было смысла, но сам все досконально знал и о них. Пикассо, Брюс Ли и автор «Властелина Колец» Джон Роналд Рул Толкин (Яс произносил его фамилию «Толкиен», по советской моде) — вот на смену кому родили его и ему подобных. Яс отчего-то чувствовал не совсем понятную в его двадцать с небольшим личную ответственность перед этими тремя, и поэтому со временем собирался тоже сделать что-нибудь великое. Позже, не сейчас. Потом, когда он нарежет свой метр. Что это такое? Дело в том, что у него с друзьями было своего рода соревнование. Одна девушка — один отрезанный сантиметр с портняжной метровой ленты. И давайте сразу договоримся — страшные не в счет. Под личную ответственность каждого, друзья.

Если же говорить о рождениях, то 1973 год был довольно скудным на тех, кого Яс возвел в своем пантеоне в ранг звезд: все более-менее значимые мировые знаменитости появились на свет год спустя, в семьдесят четвертом. Лео Ди Каприо, Робби Уильямс, Кейт Мосс (хоть последняя для него была скорее не примером, а объектом эротических фантазий). «В 1973 году, кроме меня, больше из великих никто не родился», — с улыбкой говорил он своей новой пассии на первом свидании. И сразу же приглашал ее зайти к нему на чай: «Мама уехала на все выходные, не пить же мне чай в одиночестве?» В их квартире в пятиэтажной панельке, где они жили с мамой, хоть и было всего две комнаты, но обе они были довольно неплохо обставлены: матушка-венеролог анонимно и очень успешно лечила разгулявшийся в то время сифилис. В девяностые сифилис передавался в нагрузку вместе с красными пиджаками, и хорошие врачи ее профессии не сидели без работы. Мама на выходные частенько уезжала в городок физиков-ядерщиков к Петровичу, своему гражданскому мужу и по совместительству профессору физики. Яс конечно понимал условность нумерации всех этих дней, месяцев и лет, но так было интереснее. А вообще говоря, родился, и слава Богу. Значит, теперь нужно будет постараться как следует пригодиться. Но для этого сначала нужно было спастись от отвалившегося с потолка куска штукатурки.