По волнам моей памяти

Серёжа Пудиков

Это книга воспоминаний о моём детстве, родителях, школе и друзьях.Детство моё прошло в районе Сретенки, и я с любовью вспоминаю старую Москву, её дома, магазины, улицы и, конечно, людей – одноклассников, учителей, соседей.Вторая часть книги посвящена детству моих внуков. Книга содержит нецензурную брань.

Дом

Жил я в доме №16/18 по Большой Колхозной, теперь Большая Сухаревская. Дом интересный. Стояли на Садовом кольце два дома постройки 1894 года, один 4-х этажный, другой 5-этажный. Эти дома были доходными и принадлежали Варваре Канаевой, дочери Георгия Канаева директора института восточных языков. Потолки в них были 4,5 метра, а стены больше метра. В начале 1950-х их объединили и надстроили до 8-ми этажей. Встроили лифт, провели мусоропровод, правда потолки у нас были всего 3 метра, да и стены сделали потоньше.

Въехали мы в квартиру в конце 1953 года. Семья по теперешним меркам была большая — пять человек. Родители и мы — три брата.

Так наш дом выглядит сейчас

Мы жили на 5 этаже, а под нами был «старый дом». На 4-м этаже была коммунальная квартира, в ней обитало семейство Эльдаровых и еще кто-то. Сам Эльдаров был мужчина видный, но хромой. Жена — красавица и два сына Андрей и Костя. Сыновья были гораздо старше меня. Эльдаров оказался князем из какого-то захиревшего кавказского рода. Иногда к нему приезжали с Кавказа какие-то люди в национальных одеждах, привозили фрукты, вино в мехах, чурчхелу.

Однажды Костя принес мне в подарок большую коробку с игрушками. Там были и солдатики, и кубики и даже самолет. У меня начались боевые будни. Формировал на полу две армии, строил из кубиков крепости и бомбил, бомбил. Осмотрел как-то свои полки, понял — не хватает боевых слонов. У матери на трюмо стояло, как раз, семь штук. В первом же бою слоны очень пострадали от меткой бомбардировки кубиками. Я собрал их в узелок и засунул под ванну, в дальний угол. Когда мама умерла, в ее вещах нашелся узелок. Развязали, а там слоники! Помните вопль «Мои!» из «Начальника Чукотки»? Мои! Боевые! Я заплакал от счастья. Теперь я в них не играю, конечно, они, как и полагается ветеранам, отдыхают от баталий — стоят на камине, на даче.

Костя женился на француженке и укатил в Париж. Но до этого, братья переводили к себе весь состав дома моделей с Кузнецкого.

Костя уехал, а Андрей стойко продолжал семейную традицию. Однажды, я уже работал, сотрудница привела в офис свою подругу. Подруга оказалась модельером с Кузнецкого. Я тут же вспомнил Эльдаровых, как она краснела…

У Эльдаровых всегда были собаки — сеттеры, спаниели, а потом они завели дога, вернее догиню — Линду. Добрее и радушнее существа такого роста я не встречал.

Она дружила со всеми детьми во дворе. Помню, пришел домой, вызвал лифт, жду. Двери лифта открываются, из лифта вылетает Линда, встает на задние лапы и облизывает мне лицо. Как я не обмочился, до сих пор загадка.

На третьем этаже жил парень с революционной фамилией Бронштейн. Знаменит тем, что к сорока годам, был женат семь раз.

В первые года нас замечательно обслуживали. Непродолжительное время к нам приходила молочница (благо три вокзала недалеко), потом молочную продукцию привозила семейная пара из магазина «Молоко», что на Сретенке, а из булочной (дом Миансаровой) к завтраку приносили свежий хлеб и булочки. Вся продукция стоила на 1 копейку дороже (после реформы 1961 г.), чем в магазине. Длилось это счастье недолго. Сначала пропал хлеб, а потом и молоко. Семейная пара нашла для своей продукции настоящий «Клондайк» в виде населения Спасских казарм. Я уже школу заканчивал, а они все тащили свою тележку по переходу через Садовое кольцо.

Жизнь на Садовом кольце, кроме пыли и шума, была не лишена некоторых приятных особенностей. Например, велогонки, эстафеты и, конечно, праздничные демонстрации. С утра движение транспорта на Садовом кольце перекрывали — можно было гулять где угодно. Около Спасских казарм накануне праздника строили трибуну для руководства Куйбышевского района Москвы. Именно здесь проходила их колона. Просыпались мы утром часов в шесть от громогласного «раз, раз, раз, проверка, проверка». Это настраивали микрофон на трибуне. Приходилось вставать.

Часам к 9 подходили первые демонстранты. С трибуны их приветствовали лозунгами, демонстранты отвечали дружным «Ура». Из года в год все повторялось, даже лозунги, но почему-то не надоедало. С особым нетерпением я ждал первый оркестр. Пройдя трибуну и отыграв, его медная группа в полном составе торопливо по диагонали пересекала улицу к углу нашего дома, где находился кафетерий. В обыденной жизни это была обычная, ничем не приметная точка общепита с убогим меню — отварная колбаса, макароны, «бочковое» кофе с молоком, коржики. В праздники кафетерий работал для демонстрантов. Ассортимент в этот день был побогаче, а главное — чистые стаканы блестели на подносах, полностью готовые к празднику. Памятник граненому стакану поставили, стихи посвятили, вот и я внесу свою скромную лепту в этот строй. Оркестранты разбирали стаканы, может что-то покупали, выпивали, закусывали и, срезая путь по Даеву, догоняли свою колону на Сретенке.

Отец участвовал во всех демонстрациях и майских и ноябрьских, шел в колоне Краснопресненского района. Накануне, как положено, он отмечал наступающий праздник с товарищами по работе. Каким бы веселым он не приходил, утром просыпался с петухами и начинал натирать полы. Делал он это увлеченно и весело, а поскольку щетка, задевая препятствия, выстукивала какой-то ритм, отец напевал. Особенно ему удавалась песня «Летят перелетные птицы». На словах «не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна!» мы просыпались окончательно. Еще до настройки микрофона на улице. Отец торопился на пункт сбора, понимая, что на пути его колоны обаятельно будет свой «кафетерий». А может и не один.

Однажды, 1 Мая было очень тепло, и окна в квартире были открыты. Отец натер полы, пошел на кухню и, каким-то волшебным образом, опрокинул на улицу корзинку с яйцами. Корзинка была замечательная — из-под букета цветов — такие выносят артистам на сцену. Откуда она у нас, спросить, к сожалению, не кого. Мать щипцами для сахара откусила высокую дугообразную ручку и приспособила корзинку под яйца. Уронил и уронил, с кем не бывает, но тут в дверь позвонили…

На пороге стоял милиционер в белом парадном кителе, украшенном желтками и скорлупой. В руках он держал пустую корзинку.

— Ваша? — строго спросил милиционер.

Дверь открыла мать и сразу признала корзинку, но на всякий случай, сбегала на кухню. Причитая, мать усадила милиционера за стол, заставила снять китель, быстренько поставила на стол поллитру и закуску.

А закусок на праздники мать готовила много — тут и холодец, и заливные — из судака и говяжьего языка, нарезка всякая, рыба белая и красная, кулебяка. Сглотнули? Ну, поплыли дальше. Были еще пироги и эклеры, но их мать не подала, справедливо решив, что они будут не к месту. В этот момент, как и полагается, появился виновник торжества. Проявляя праздничную солидарность, отец вышел в майке и трусах. После второй, милиционер потеплел душой. Мать лучше всякой химчистки отмыла и отутюжила китель, тут и бутылка закончилась. Зачем-то вспомнилось, что моя «смоленская» бабушка держала яйца в пробитой осколком фашистской каске…

Не знаю как вам, а мне доставляет необыкновенную радость, если я вижу свой дом на старых фотографиях, в телепередаче или в кинофильме. Самые знаменитые — это кадры из фильмов «Я шагаю по Москве» и «Шумный день».

Это перекресток Орликова переулка и Садового кольца. Здесь герой Михалкова спрашивает «Вы случайно не нефть ищете?». Вдалеке слева виден торец моего дома.

В «Шумном дне» герой Олега Табакова сначала бежит по Сретенке (кадр после Сретенского тупика), мимо магазина Хозтовары:

Потом поварачивает направо — мимо Щербаковского универмага, слева — «Кафе—мороженное», куда меня водил отец:

Далее бежит по направлению к нашему дому, слева виден магазин «Торговое оборудование». Справа, в далеке виден дом с башней (Проспект Мира, д.1), за которым построена Новая Табакерка, а прямо перед ней — памятник Олегу Табакову.

.

И, наконец, добегает до дома Миансаровой (№12 Булочная) и в районе Телемагазина смешивается с толпой.

Ниже — замечательный снимок, сделанный с высотки у Красных ворот. Видно и школу и мой дом и дома на месте Новокировского проспекта

До школы

Я был домашним мальчиком. Достаточно сказать, что до школы меня отпускали гулять во двор считанное количество раз. Мать не работала, и, я следовал за ней, как хвост за собакой. Меня так и называли — «мамин хвостик». Я ходил с матерью по магазинам, знал наизусть все цены. Молодежь может усомниться, но в то время цены не менялись годами.

Хлеб мы обычно покупали в булочной на Сретенке, поскольку его там же и пекли. Многие сорта хлеба сейчас утеряны. Я очень любил батон за 28 копеек. Его мякоть была чуть-чуть солоноватая, в батоне иногда даже попадались кусочки соли, но что может быть вкуснее этого хлеба с маслом? Или без масла с молоком? Где это все?

Готовясь к даче, мы ходили в филипповскую булочную на ул. Кирова за сушками и баранками и покупали их целыми связками. Вот что утеряно навсегда. Таких баранок больше я нигде не встречал — круглые с маком из какого-то сероватого теста, они были тягучие и, если засыхали, достаточно было брызнуть на них водой, и они снова становились мягкими.

Летом в жару витрины магазина «Овощи-фрукты» прятались под маркизами, а по стеклам волнами стекала вода.

Поскольку мама была мастерица на все руки — она не только прекрасно готовила, но и обшивала себя и всю семью, я разбирался в женских фасонах. Мать рассказывала, что как-то она зацепилась языками с одой дамой в магазине «Ткани». Я крутился рядом. Когда мне эта болтовня надоела, я решил принять участие в беседе и спросил у тетеньки: «Не пойму, у вас кофточка на кокетке или на планочке?». Если бы люди умели каменеть, то тетенька так бы и стояла памятником на углу Сретенки и Б. Сухаревского переулка.

Каждый год к лету мама шила себе два платья из ситца и халат, нам всем сатиновые трусы и шаровары. Шаровары имели на попе карман с пуговкой. Где это все? Где сатин? Где ситцы?

Я помню еще работающим универмаг «Щербаковский», в нем мне купили первый костюм с длинными брюками. В 1957 году в соседнем с универмагом здании провалилась крыша под толпой зевак, смотревших на колонны участников Фестиваля молодежи. Универмаг тоже пострадал и в 1961 году его закрыли. Он много лет стоял заколоченный. Помню невероятной красоты две китайские вазы, которые стояли на площадке между этажами. Они были гораздо выше меня, и я любил разглядывать на них рисунки и узоры. Где они сейчас? Где хрустальные люстры из магазина «Рыба» на Малой Колхозной? Это было время, когда плакат «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы» был не пустым лозунгом. В той же «Рыбе» в отдельных лотках лежала черная икра осетровая, белужья, паюсная. И заворачивали ее в хрустящий пергамент. Мать, перекладывая икру в банку, давала мне эту бумагу облизывать. А вот моя дочь ничего этого не застала. Когда она читала «Динку», ей встретилось название рыбы — «семга», так она делала ударение на последнем слоге, потому что никогда ее не видела! Пришлось купить, и это было не просто.

Рядом с Щербаковским в середине 60-х открыли «Пивной зал». Пиво продавалось в автоматах по специальным металлическим жетонам. В Панкратьевском переулке был какой-то токарный цех. Располагался он примерно напротив нынешней чебуречной «Дружба». Так вот, работяги наладили производство похожих жетонов, и некоторое время пили пиво нахаляву.

Помню, как-то, уже в 70-х мы с братом Сашкой взяли по кружке пива, нашли свободное местечко, и стали потягивать пивко. Рядом расположился молодой парень. Он поставил на стол две кружки пива и одну пустую, достал из сумки французскую булку разрезанную вдоль (помните Тосю из «Девчат»? ), намазанную маслом с кусочками докторской колбасы сверху и бутылку водки. Водку аккуратно вылил в пустую кружку. Надо сказать, что водка в пивной кружке вызвала у меня в теле некоторый озноб, а парень выпил, не останавливаясь, кружку пива, съел один бутерброд, затем также, не останавливаясь, выпил водку и заел ее вторым бутербродом. Потом выпил вторую кружку, неспешно собрал в сумку пустую бутылку, газету, в которую был завернут бутерброд и удалился. Стоящий напротив нас мужик с восхищением заметил:

— Вот это обед!

Это был метростроевец — рядом строили станцию «Колхозная». Так он пообедал или поужинал после смены.

Картина моего дома будет совсем неполной без соседей. У нас с соседями был общий коридор, и двери в квартиры запирались только на ночь. Маленький я этим пользовался и заходил к соседям без стука.

Наш коридор. К. Федулов и Ира.

У нас была 109 квартира, у соседей 113. Жила в 113 квартире семья Большуновых — Василий Алексеевич и его дочь Тамара. Была поначалу еще и жена дяди Васи, но она умерла от рака, когда я был совсем крохой. Дядя Вася был полковником в отставке. Он закончил два университета — МГУ и Транспорта. Он был награжден орденом Ленина и иногда давал мне им полюбоваться. Летом он уезжал в Гудауту, где жили мать и сестра жены, а возвращался к новому году. Теща была заслуженной учительницей и, когда умерла, в честь нее переименовали улицу — улица Гулия.

Тамара работала в Министерстве газовой промышленности на Кирова, была знакома с Черномырдиным. Так уж сложилась ее жизнь, что замуж она не вышла, и своих детей у нее не было. Тамара увлекалась фотографией, благодаря этому у нас сохранился большой фотоархив.

Наша квартира «пережила» три большие свадьбы — брата Юры (1960), мою (1972) и моей дочери Маши (1991). Часть гостей ночевала у соседей.

В 1995 году мы квартиру продали и переехали в Марьину рощу, прощаясь с Тамарой, обрыдались. Это многолетнее соседство просто так не отпускало. Тамара приезжала и на новоселье и на дни рождения и на похороны отца. Маша в 2010 привезла к Тамаре всю семью. Томочка уже совсем плохо слышала, но Машу признала.

Помню воскресные прогулки с отцом. Мать готовила обед, а мы вдвоем шли на Чистые пруды кататься на лодке. Начинали мы с Колхозной, с «Кафе мороженного». Отец покупал мне 3 разноцветных шарика мороженого в вазочке, себе 100 грамм коньяка и конфетку. Конфетка в итоге тоже доставалась мне. На Чистых прудах тогда ресторан был деревянный (вон он виднеется на снимке слева), но, что интересно, в нем предлагался жареный карп, выловленный прямо при вас из специального загона. В 70-е, когда я учился в институте (МИЭМ) и часто проезжал пруд на трамвае, при удачном освещении, можно было увидеть косяки карпов, которых уже не вылавливали и, тем более, не жарили. Ресторан несколько раз горел, потом построили из стекла и бетона. Назвали «Встреча», но название не прижилось, перепрофилировали в индийский ресторан «Джалтаранг», но и он простоял недолго — сломали. Теперь построили новое здание с гордым именем веллнес-центр «Белый лебедь».

Старший брат был старше меня на 14 лет, средний на 7 и, маленький, я для них интереса не представлял, скорей обузу. В булочную мать всегда посылала старшего брата Юру. Продавщицы, а тогда еще были продовщицы, всегда отоваривали Юру самым мягким хлебом. Так было, пока он не пришел в булочную со мной. После этого молодому папаше отпускали хлеб как всем. Пару раз зимой меня отдавали в детский сад за городом. Но я там не приживался, скучал по дому.

Снимок сделан в 1956 году в фотоателье на Сретенке (напротив 610 школы)

В 1959 году в Сокольниках проходила национальная выставка США. Она была первая, и американцы сделали все по высшему разряду. Построили павильон, который сам по себе уже производил впечатление. Экспозиция знакомила советских людей с жизнью простых американцев. Вот так мы едим, вот так одеваемся, вот так ездим на работу, вот такой у нас типичный дом, вот столько мы можем купить на 100 долларов и т. п. Мы — Сашка и я, с родителями побывали на этой выставке.

Я был маленький, но и меня восхищала красота и изящество авторучек, зажигалок, бытовой техники. Заворожено мы любовались их автомобилями. Говоря сегодняшним языком, это был прорыв в дизайне. У меня долго хранились проспекты с этой выставки, пока после очередного ремонта их не выкинули. На улице перед павильоном можно было попробовать Пепси.

Мы с братом пили ее так: занимали очередь и, когда она подходила к середине, один из нас снова занимал очередь, потом, когда очередь брата подходила к раздаче, отпрашивался на минуточку, выпивал свой стаканчик и назад в очередь. Когда больше не влезало, мы шли глазеть на автомобили и демонстрацию мод. Потом опять шли дегустировать. Вот тот «детский» вкус напитка, я запомнил и, больше нигде не встречал. Не могу сказать, что я фанат Пепси, скорее наоборот, но так хотелось хоть на мгновение возвратиться в детство. Ведь память зачем-то хранит тот вкус. Будучи в Америке, специально покупал Пепси в разной упаковке, но ничего общего. Свою трудовую деятельность я заканчивал рядом с заводом Пепси в деревне Чашниково. У нас было общее водоснабжение, и мы шутили, что в унитазе у нас течет «Аква Минерале» (что было не далеко от истины). Продукцию Пепси к нам в АйТи отдел по бартеру приносили коробками, но вкус «нашей» Пепси тоже был не тот…

В середине 60-х в продаже появилось молоко в пакетах «пирамидкой» и синими васильками

Там ее уже ждали — таких покупателей было много. Взяли адрес и, что вы думаете? Через пару дней привезли прямо в квартиру. Курьеру надоело бегать по домам, и он легко уговорил меня забрать, оставшиеся 10 штук. Ниже на снимках магазин «Молоко» и то во что он превратился в наше время.

Валентиновка

У отца на работе (Стройбанк СССР) был свой дом отдыха в Валентиновке. Его построили пленные немцы. И как они умеют, там было продумано все до мелочей. Понятие «ландшафтный дизайн» у меня всегда ассоциируется с этим местом. На территории были разбиты яблоневый и вишневый сады, была плантация клубники. Черная смородина и крыжовник росли повсеместно. Нас приглашали собирать ягоды, потом их отправляли в стройбанковскую столовую. Имелись парники и ледяные погреба для хранения урожая. На всю жизнь запомнил названия аллей — дальняя, она же кленовая и каштановая. Деревья росли вместе со мной и потом, когда я привез в Валентиновку свою дочь, они превратились в великанов.

С мамой на кленовой аллее

На первом снимке Юра с подружками на карьере. Когда я подрос вода из карьера ушла. Купаться ходили на Клязьму

На втором снимке мы с нашими соседями по московскому дому — Кожуры, они жили на 6 этаже. Ирина Федоровна работала в Стройбанке и тоже снимала дачу

С 1953 по 1976 гг. с небольшими перерывами наша семья проводила каждое лето в этом замечательном месте. Когда я пошел в школу, отец несколько лет дачу не снимал, но я ездил в пионерский лагерь, который размещался, здесь же, через забор. Лагерь был маленький — 3 отряда на сотню детей. В 9 и 10 классах я работал в этом лагере помощником пионервожатого.

Маленький я бегал по территории с колокольчиком, зазывая народ на обед. Меня знал весь обслуживающий персонал. Догадайтесь, как они меня называли. Правильно, Пудик. Особой любовью я пользовался у поварих, они меня подкармливали. Тетя Маша готовила невероятно вкусные сдобные булочки и открытый пирог. Потом она готовила для пионерлагеря и, вопрос добавки для меня никогда не стоял, добавляли все, даже жареную картошку.

Я изображаю Новый 1961 год

На на первом снимке первым стоит мальчик, который играл горниста в фильме «Посторонним вход воспрещен». Забавно, но горнить он не умел. С первым кинообманом я познакомился тоже в лагере. Нам показали фильм киностудии Довженко про маленьких футболистов, названия не помню, помню, что в этом фильме играл вундеркинда-футболиста Коля Бурляев. Он все время забивал голы ударом ножницами через себя. Оказывается, у бабушки Бурляева была дача недалеко от лагеря, и вот однажды, она его привела к нам в гости. Мы, конечно, тут же повели Колю на футбольное поле. Каково же было наше разочарование, когда он ни то, что через себя, Коля вообще по мячу попасть не мог. С тех пор актера Бурляева не люблю, хотя, наверное, и не заслуженно.

На втором снимке слева стоит Женя Богданов. Он жил в Валентиновке и мы с ним дружили. К большому моему сожалению жизнь нас развела. Женя был вратарем нашей сборной по футболу. Недалеко от нас были еще два пионерлагеря — «Смена» и «Встреча». Ежегодно мы играли с ними в футбол. Поле было в березовой роще. Поскольку лагерная территория была маленькой, мы почти каждый день всем лагерем выбирались на эту поляну. Что там теперь, интересно?

В 1973 году у меня родилась дочь Маша и свои первые три лета она тоже провела в Валентиновке.

1974 год. С бабушкой и дедушкой.

Вокруг дом отдыха были генеральские дачи, участки по полгектара, у одного генерала была даже своя электростанция. Кстати об электричестве, его часто отключали, особенно, когда в Подлипках проводили испытания ракетных двигателей. Рев стоял страшный, мать рассказывала, что я в ужасе со всех ног бежал домой и прятался у нее под платьем. Молоко нам приносила молочница, а вот за хлебом надо было ходить на станцию. Рядом был магазин, но снабжался он продуктами в то время плохо.

Молочница и принесла нам котенка — серого в полосочку, пушистого. Так у нас появилась кошка Пушка. Мы привезли ее в Москву, а летом вывозили на дачу. Пушка по звонку будильника поднимала отца, правда он первым делом ставил чайник и наливал ей молока. Когда мать готовила рыбу или мясо, Пушка терлась об ее ноги, но сама никогда и ничего не воровала. Приехав из детского сада, я не сразу заметил, что Пушки нет. Когда заметил — мать рассказала, что Пушка погибла. Как я уже писал, окна нашей квартиры выходили на Садовое кольцо. Форточка была открыта и Пушка соскочила вниз. Ее искали, ноне нашли, а через несколько дней отец пошел в сберкассу, которая была дверь в дверь с нашим подъездом, и там увидел Пушку, которая его узнала и, с переломанными лапами, поползла навстречу. Он принес ее домой, но выходить ее не смогли.

На станции рядом с платформой была пивная, окрашенная в голубой цвет, народ тут же окрестил ее «Голубым Дунаем». В 70-тые там нередко можно была попробовать разливного чешского пива. Может раньше тоже было можно, но спросить не у кого.

Говорят, что в лесочке, рядом с пивной, видели Сергея Королева. Это звучит правдоподобно, т.к. из Подлипок в Чкаловскую и обратно удобнее было добираться на электричке. Помню время, когда электрички ходили по одной колее. Почему-то моя память бережно хранит воспоминание о чистом воздухе, наполненным запахом сосновой хвои, которым ты начинал дышать сразу, выйдя из электрички.

В 1976 году теща привезла на дачу двух крохотных живых цыплят. Они жили на веранде в коробке, а так целый день бегали около дачи. Одного цыпленка поймала соседская кошка, после чего другой не отходил от нас ни на шаг. Мы назвали цыпленка Кузей. Отец любил за столом почитать газету, а Кузя пристраивался у него на макушке, как на спице башни, и обозревал окрестности — охранял покой. После «знакомства» с кошкой, Кузя не пищал, не кукарекал — он мяукал. Кузя сопровождал нас на прогулках. Откликался на кличку. Вообще был он у нас вроде собачки. Наступила осень, Кузя подрос и превратился в молоденького петушка, белого окраса. В Москву его брать никто не хотел. Мысль о том, что его можно съесть никому в голову не приходила, поэтому я посадил его в коробку, прихватил его корм и отнес в дом, где были куры. Объяснил хозяйке ситуацию и, она согласилась взять его себе. Я постоял, посмотрел, как его приняли куры, и пошел собираться в Москву. Больше мы в Валентиновку не ездили…