2050

Сержан Серикович Биекенов, 2020

В 2050 году мировому порядку грозит новая угроза: на Востоке зародилась могущественная Империя, безжалостно устраняющая всех, кто сопротивляется ее власти. С тех пор прошло полвека, и мир изменился до неузнаваемости. Миллиарды живут под жестоким гнетом имперского режима, в котором любой поступок влияет на их рейтинг благопристойности. Ван Ю, один из самых преданных сотрудников агентства благополучия, следящего за гармонией и порядком в Империи, получает три задания от своего капитана. Неожиданно для себя, во время исполнения ему открываются тайные знания об Империи, покорённых ею народах и его собственной жизни, которые навсегда изменят его судьбу.

Глава 2. Сомнение

Солнце пекло так сильно, что Альтаир не мог смотреть больше пары секунд, и он был вынужден снова уткнуться лицом в землю. И это несмотря на то, что на носу у него красовались очки с темными стеклами — потрясающий подарок от дяди Ахмета, который тот привез из боевого похода.

— На границе с имперцами раздобыл! Их дроны доставляли товары для инженеров, обслуживающих отдаленные фермы. Мы сумели перехватить. Там было около двухсот тонн груза. Много лекарств. Много хороших лекарств! Но главное — такой превосходный подарок племяннику. От девчонок не будет отбоя! — дядя хвастался перед родителями Альтаира, когда дарил очки мальчику.

Ребенок почти ничего не понял из сказанного, но так обрадовался, что вот уже четвертый день носил очки, не снимая. Они были широковаты, и каждый раз, когда Альтаир поднимал лицо от земли и снова опускал, они падали вниз. Мальчик к тому же сильно вспотел, волосы слиплись на лбу. Он пролежал так уже минут десять, но игра есть игра. Взволнованный и улыбающийся, он был полностью скрыт от постороннего взгляда высокой травой. Смотрел он в сторону дома — двух соединенных юрт из потертого войлока. Наконец из двери быстрым шагом вышла молодая стройная девушка в простом хлопковом халате. На лице у нее даже отсюда можно было увидеть волнение. Она посмотрела по сторонам, схватилась за голову и начала громко кричать имя мальчика. В ответ тишина. Альтаир был так доволен своей находчивостью, что прыснул от смеха. Чтобы мама его не услышала, ему пришлось плотно закрыть рот ладонями, но из глаз его начали лить слезы. Сдерживаться было невозможно. А голос мамы становился все громче и наконец сорвался на визг. Мама мальчика вдруг резко замолчала. Он слегка выглянул из травы. Мама плакала. Но это были какие-то другие слезы, не такие, как у Альтаира. Неужели она расстроилась? Они ведь очень любили вместе играть в прятки. Женщина вырывала волосы на голове, и лицо исказила страшная гримаса. Мальчику стало страшно. Ему больше не хотелось играть.

— Я здесь, мама, не плачь! Я победил! Смотри, как я хорошо спрятался. Я же тебе сказал вчера ночью, что сегодня мы будем играть в прятки и что я обязательно выиграю! — Альтаир бежал к дому на всех парах, придерживая падающие на нос очки. По дороге он споткнулся и упал, но уже через несколько секунд попал в объятья матери. Она крепко сжала его и стала целовать его макушку. Мама дрожала и не успокаивалась. Вслед за ней расплакался и мальчик. Так продолжалось несколько минут, пока оба, наконец, не успокоились. Затем мама взяла его за плечи, осмотрела с головы до ног на предмет ран или ушибов. И вдруг ударила его по щеке! Это был несильный и нерезкий удар, но от неожиданности Альтаир раскрыл рот и проронил удивленное «За что?». Она никогда раньше не поднимала руку на мальчика, и он не понимал, как на это реагировать.

— Как ты мог убежать? Как ты мог лежать в траве, пока я тебя зову, так долго? Я ведь думала, что потеряла тебя. Но я не могу представить такое, не могу!

Альтаир все еще не понимал, что происходит. Он со вчерашнего дня продумал, где спрячется, и представлял, как обрадуется мама, когда поймет, какой он изобретательный.

— Мама, мы же договорились. Вчера. Когда ты меня укладывала спать. Я тебя спросил, можно ли завтра с тобой поиграть в прятки, и ты кивнула. И только что, когда ты сидела и о чем-то говорила с незнакомой тетей у нас дома, я тебе сказал, что ты ищейка, а я заяц, и побежал сюда.

Женщина в недоумении смотрела на сына. Она несколько раз кивнула и попыталась улыбнуться.

— Я тебя просто не расслышала, дорогой. Ты хотел поиграть в прятки. Но нельзя убегать так далеко от дома. Вот смотри, — она взяла с земли камень и швырнула. — Это граница, запомни. Нельзя убегать дальше. Понял? — мальчик кивнул.

— С папой мы всегда убегаем далеко-далеко, когда играем. И он разрешает мне прятаться там, где захочу. — Альтаир был обижен на мать. — Эта тетя в доме говорила про папу. Когда он приедет? Я хочу к папе!

Женщина продолжала через силу улыбаться, но на самом деле не могла выдавить из себя ни слова. Погладив по голове сына, успокоившись, она через силу, произнесла:

— Папа на небе, сынок. Он смотрит на тебя оттуда.

Мальчика это привело в еще большее недоумение. Он не понимал, когда папа научился летать и зачем ему это понадобилось.

— Это как? Как птица? Когда он вернется? Я тоже смогу летать?

Мама продолжала гладить сына.

— Тебе это сложно понять сейчас. Когда тебе будет лет десять, я тебе все хорошо объясню. Пока ты должен понять, что папа уехал далеко-далеко. К плохим людям… которые хотели навредить нам и нашим людям. Папа защитил нас, но самому выбраться у него не получилось. И он уснул.

— Давай его разбудим!

— Это другой сон, Альтаир. От такого не просыпаются. Но папина душа воспарила в небо, и теперь живет там. Он видит нас сейчас и ему хорошо. Папа гордится тобой. Однажды и мы с ним воссоединимся.

Мальчика наполнил ужас. Он не хотел ждать, хотелось увидеть отца сейчас, сию минуту!

— Когда? Когда, мама?!

Он снова разревелся, но мама не стала с ним плакать.

— Нескоро, дорогой, но это обязательно произойдет. А пока ты должен стать настоящим мужчиной, теперь ты — самый большой и сильный в нашей семье. Будешь защищать меня и дедушку с бабушкой, как папа! А мы всегда будем с тобой!

— Всегда? Ты не улетишь на небо, как папа? Ты останешься? Обещаешь?

— Обещаю, малыш.

Они крепко обнялись, но мальчик продолжал плакать. Больше ему совершенно не хотелось играть в прятки.

Ван Ю открыл глаза и резко поднялся с кровати. Сердце бешено стучало, дыхание сбилось. Щеки были мокрыми от слез. Он присел, попытался успокоить дыхание — не получалось: «Возможно, у меня паническая атака. Такого раньше со мной не происходило, нужно быстро что-то предпринять». Он побежал на кухню и достал регуляторы эмоций.

Кроме Избранных и агентов благополучия, все остальные жители Империи обязаны принимать определенную дозу регуляторов ежедневно. Они уменьшали негативные эмоции, такие как: уныние, гнев и отчаяние, но повышали спокойствие, осторожность и сдержанность. Ван Ю запил двумя стаканами воды несколько доз спокойствия. Открыл окно и высунул голову: «Ни о чем не думать. Это просто сон». Старший агент сел на пол в позе лотоса, выпрямил спину и стал медленно дышать, пытаясь ощутить каждый вдох и каждый выдох. Почувствовал, что пульс замедляется. Ван Ю не прекращал дыхательное упражнение еще около десяти минут. Он сумел полностью отрешиться от посторонних мыслей. Закончив упражнение, замерил пульс и, убедившись, что тот в норме, медленно встал с пола и сел на единственный в квартире стул.

Теперь, со спокойной головой, он сможет обдумать и проанализировать свой сон. Это были дикари. Сомнений быть не может. В таких грязных, убогих хижинах никто другой жить не мог. Голые степи, палящее солнце, запах лошадей — все это казалось настоящим. Особенно запах, он даже сейчас чувствовал его.

И вдруг все тело Ван Ю пронзил страх, такого ощущения он не помнил с детства! Мысль о том, что он — один из лучших агентов провинции — мог оказаться потомком дикарей, парализовала. Наконец, когда эмоции утихли, старший агент стал искать в себе рациональное объяснение.

Он был единственным ребенком относительно пожилой, в момент его рождения, пары. Родители были одними из последних в провинции настоящими преподавателями в школе. Их уволили в тридцатом году от создания Империи, когда Ван Ю было одиннадцать лет, а еще через три года был уволен последний учитель-человек во всей Империи. У него уже с девяти лет преподаватели были виртуальными. Они выглядели гораздо счастливее и красивее его родителей.

Еще до увольнения дела у семьи шли далеко не лучшим образом, а после автоматизации пришлось совсем туго. Климатические изменения в Империи в те годы достигли разрушительных масштабов, едва ли не сопоставимых с Великим Хаосом одиннадцатого года до создания Империи. Даже с помощью все более совершенного искусственного интеллекта и новейших дронов центральная сельскохозяйственная система Империи не могла прокормить всех жителей. Семье Ван пришлось настолько туго, что однажды отец втайне раздобыл на черном рынке семена и стал выращивать во дворе какие-то питательные культуры. За это он получил сто ударов плетью от агентов благополучия и больше закон не нарушал.

Родители его были бедными и жалкими, но добрыми и честными людьми. Заводить второго ребенка правительство запретило, своего единственного сына они любили всем сердцем до самой смерти. Ван Ю спросил бы их о своем сне, но оба они скончались с разницей в полгода. В том же году Ван Ю поступил в Академию безопасности. У него никогда не возникало сомнений в своих родителях, не было их и сейчас.

Однако сон о дикарях был вполне реалистичен. Такие сны были проявлением настоящих воспоминаний либо результатом работы отдела по борьбе с инакомыслием. Этот отдел был нелюбим и пользовался дурной репутацией в агентстве. Используя свои методы, сотрудники этого отдела были способны вселить в голову человека любую мысль, изменить память или управлять снами. Даже внутри самой секретной государственной структуры эти ребята имели особый статус, и никто толком не знал, чем они ежедневно занимаются, поскольку сидели в подземных этажах офиса и отчитывались напрямую Императору.

Ван Ю знал как минимум одного агента, в голову которого вселились «иные», как их прозвали коллеги. Тот бедолага был шпионом и два года провел за пределами Империи, где-то на территориях завоевателей. По возвращении в провинцию его заподозрили в недозволенных мыслях и порывах. Ван Ю помнил, как тот агент говорил, что видел странные сны, стал рассеянным и забыл многое из того, что произошло на чужбине. На протяжении следующих двух недель подозреваемый продолжал вести себя странно, а Ван Ю и многим другим запретили проводить с тем агентом любые длительные беседы. За две недели бывший шпион превратился в совершенно другого человека. Он не то что бы стал покорнее или спокойнее, он стал совершенно другим, как будто в его тело поселили чужой разум. Манера разговора, повадки, мимика — изменилось все. Постепенно память к нему вернулась, но он никогда не говорил о своей поездке. Он продолжает работу в агентстве, но уже в архиве.

Такой участи себе Ван Ю точно не желал. Однако предотвратить манипуляции со своим разумом он также не мог, так как не имел представления, как работают иные. Говорить об этом ни с кем нельзя, поскольку любое внедрение и происходит в режиме абсолютной секретности. Все, что он мог сделать, это стараться быть более бдительным и тщательно следить за тем, где находится и что потребляет.

— Служитель, который сейчас час? — спросил Ван Ю, обращаясь в пустоту.

— Четыре часа двадцать три минуты, — ответил голос виртуального помощника, раздавшийся в комнате.

— Кажется, я выспался. Подготовь мне одежду на сегодня. Гражданскую.

Несколько дронов взлетели и приступили к глажке его одежды. Как учили его в агентстве, никогда не переживать об угрозах, которые невозможно обнаружить либо предотвратить. Вместо этого нужно сфокусироваться на следующей миссии. Именно это Ван Ю собирался сделать. Он решил принять душ и умыться, и заодно расспрашивал виртуального помощника.

— Расскажи мне о гражданине Фене. Место проживания, возраст, увлечения, необычные особенности — хочу знать о нем все.

— Фен Лю. Семьдесят два года. Рост сто шестьдесят пять сантиметров, вес пятьдесят пять килограммов. Я загрузил его трехмерные изображения в ваш коммуникатор. Он живет в десятом секторе, на восемьсот пятьдесят шестой улице, в доме номер шестьдесят семь. Живет один. Вдовец. Госпожа Фен умерла во время великой смуты две тысячи пятьдесят второго года по старому летоисчислению, через два года после создания Империи. Из-за информационного вируса, поразившего все системы Империи в том году, детали ее смерти неизвестны, и Лю ими ни с кем не делился. Является неблагопристойным гражданином третьей категории. Никогда ни в каких противоправных делах замешан не был и антиимперских взглядов открыто не выражал. Однако у агентства нет сомнений, что таковые взгляды у него имеются. Лю — бывший танцор балета и неоднократно выезжал на территорию завоевателей. Его покойная супруга также была человеком искусства и подозревалась в приверженности к либеральным идеям. Разумеется, как и любой неблагопристойный гражданин, он на особом наблюдении у агентства.

— Круглосуточное наблюдение и никаких доказательств контрабанды? Он что, невидимка?

— Уже несколько лет гражданин Фен рисует. Он выставляет картины напоказ во дворе своего дома, а также приводит соседей и друзей в квартиру, где демонстрирует любимые работы, которые прячет от солнца. В доме есть несколько слепых зон. Ему неоднократно пытались установить там камеры, но он замечал их и как бы невзначай прикрывал большими картинами. Окна в доме постоянно закрыты, никаких щелей ни для новых камер, ни для дронов в квартире нет. Остаются только камеры в общих комнатах, обязательные для всех жителей. Агенты проводили беседы с посетителями выставок Фена, а также с ближайшими соседями. Никаких противоречий в их показаниях не обнаружено. Все они уверяют, что Лю — добропорядочный господин и картины его прославляют Империю и нашего Императора. Единственную зацепку агентам удалось получить через шестилетнего мальчика. Выходя из квартиры Лю вместе с матерью, он спросил ее, можно ли почитать книжку, которую ей вручил добрый дедушка. Женщину немедленно задержали для допроса. Она все опровергала и утверждала, что мальчик еще маленький и не отличает картины от книг, и к тому же видел всего лишь пару книг в своей жизни. Все вещи женщины были досмотрены, но ничего подозрительного обнаружено не было. На данный момент это все, что имеется на гражданина Фена. Более подробно описано в досье.

— Отлично. И теперь агентству нужен сотрудник, который не выглядит как большой злой верзила, по которому за километр понятно, что он не гражданский. Работа несложная. Проникнемся в доверие к старику и выведем его на чистую воду.

Ван Ю закончил гигиенические процедуры и надел одежду, приготовленную для него дронами: старую потрепанную хлопковую рубашку и широкие мешковатые брюки.

— Ну что же, времени терять не будем. Приступим прямо сейчас же. Фен дома?

— Да, хозяин. Он готовится к очередной выставке. Она откроется через три часа.

— Раз уж я так рано проснулся, то успею ознакомиться с досье и, может, даже успею к самому началу выставки.

Ван Ю сел за стол, и перед ним появились голограммы с досье на подозреваемого. Он стал внимательно читать детали его биографии и рапорты агентов.

— Так, давай-ка взглянем на его окружение. Есть что-то интересное? Кажется, есть… — старший агент говорил то ли с виртуальным помощником, то ли сам с собой. Он прошел по нескольким ссылкам и рассматривал фотографии различных людей. — Вот это, кажется, интересно! Так, а теперь покажи мне камеры наблюдения возле дома Фена! — Начав смотреть прямую трансляцию, он заметил одного примечательного человека и увеличил на нем изображение. — Вот это удача. Он сегодня на месте. Значит, должно сработать.

Затем он зашел по еще нескольким ссылкам и продолжал читать данные в течение двадцати минут. В голове сформировался четкий план.

— Ну, это будет даже легче, чем я думал! Возможно, я даже закрою дело сегодня и смогу приступить к бабке с лекарствами.

Он отключил голограммы и выскочил из дома. Ван Ю не взял с собой ничего лишнего. Он старался казаться настолько простым, насколько это было возможно. Лишь коммуникатор, который всегда при нем, и миниатюрный пистолет с резиновыми, но при выстреле с близкого расстояния смертельными пулями. Ван Ю направился к ближайшей станции метро, и через полчаса путешествия в бесшумной и прохладной капсуле был на месте.

Десятый сектор. Один из самых неприглядных и бедных районов провинции. Он почти полностью состоял из двадцатиэтажных серых жилых зданий. Даже по меркам провинции Каспий тут было очень мало зелени, коммунальных объектов и удобств. Мужчина шел около десяти минут до дома номер шестьдесят семь, но не увидел ни одного дерева. Сектор имел лишь обязательные в соответствии с государственными стандартами удобства: небольшие детские площадки, три школы, скамейки и автоматы по раздаче закусок и напитков. Улочки были очень узкие, так же, как и тротуары. Так как на дворе еще было раннее утро, по улочкам вперемешку ездили грузовые машины и низко летали дроны, которые доставляли жильцам стандартный рацион товаров, начиная от подгузников и детского питания, заканчивая мебелью для тех, у кого она не подлежала ремонту.

Многие жильцы уже вышли на улицы и направлялись к станции, чтобы отправиться погулять в центральных районах провинции и поглазеть на достопримечательности или посетить парки. Почти никто в этом районе не работал и классифицировался по третьей категории, что означало, что местные жители не представляли ценности для Империи: ни культурной, ни какой-либо другой. Эти люди принадлежали к низшему сословию в государстве и не обладали привилегиями, как и более двух третей жителей Империи.

Однако, в отличие от десятого сектора, большинство других секторов обычно состояли из представителей всех трех категорий, и «трешки» косвенно пользовались привилегиями высших сословий. Так в провинции проживали все три класса, кроме, разумеется, Избранных. Оттого десятый сектор, который был одним из самых старых в провинции и исторически никогда не имел людей первой или второй категории, казался старшему агенту удручающим. «Зато они все имеют доступ к образованию, медицине, имперской сети и прочим достижениям цивилизации. Наверняка большинство завоевателей и прочих иноземцев о таком и мечтать не могут», — подумал Ван Ю.

Наконец, достигнув дома шестьдесят семь, такого же серого здания, как и прочие вокруг, он нашел близлежащий автомат, купил фруктовый мармелад из тофу и банку холодного чая со вкусом женьшеня и присел на одну из десятка стоявших в ряд скамеек. Ссутулившись и закинув ногу на ногу, он, громко чавкая, стал жевать свою еду.

Большинство скамеек рядом было занято. Ван Ю был уверен, что многие из этих людей также ждут открытия выставки. Закончив трапезу, он отрыгнул и начал громко распевать: «В каждой деревне, на каждой ферме, будит жителей утром петух! Навоз в квартире, плесень на стенах, и с этих стен смотрит Винни-Пух!». Ван Ю громко расхохотался. Он продолжал смеяться около минуты, затем закашлялся, успокоился и снова состроил невозмутимое лицо. Окружающие люди смотрели на него со смесью ужаса и веселья.

Ван Ю было тоже крайне весело — они принимали его за идиота или душевнобольного. Таких граждан обычно помещают в центры душевного спокойствия либо лагеря перевоспитания. Там их проверяют. Если врачи убедятся, что такой индивид не является оппозиционером, радикалом, шпионом, маньяком или прочим субъектом, представляющим опасность для общества, его или ее обычно отпускают. «Клоунов, шутов и комиков у нас давно запретили. Пусть хоть эти чудаки развлекают зевак», — сказал ему как-то один из коллег. Люди, однако, опасались находиться возле «чудаков» и либо сторонились их, либо притворялись, что их не видят. Вот и сейчас половина сидящих рядом встали со своих скамеек и пересели подальше. Другая половина якобы на него не обращала внимания, но внимательно слушала, что он скажет дальше.

— Да, да! Бегите, бегите! Думаете, я очередной псих? Нет, я сын Дин Циу, одного из самых знаменитых режиссеров на заре Империи. Все вы его знаете, все вы его любили. Или ваши отцы любили. А потом отец исчез! Знаете, куда? Я тоже не знаю. Никто не знает. Вышел утром на работу и больше его никто не видел. А «Винни-Пух» — это один из его фильмов, который он снял к концу своей карьеры. Взял иностранный фильм и переснял его на наш имперский лад. Люди были в восторге! Сплетники говорят, что из-за этого фильма он и пропал. С чего они вообще такое взяли, вот чудаки! А в деревнях до сих пор висят плакаты и постеры у детей с Винни-Пухом. Я про это и спел. А что вы так все поразбежались? Что Винни-Пух — это табу какое-то? Он с кем-то связан? — и старший агент снова расхохотался.

Еще больше людей отсело подальше или удалилось, но один пожилой человек долго внимательно смотрел на Ван Ю и затем подсел к нему на скамейку.

— Благополучия вам! Меня зовут Бао… Просто Бао. — Старик протянул руку. Ван Ю пожал ее. — Очень интересную историю вы рассказываете. Я бы не стал так громко об этом кричать, хотя это ваше дело, конечно. — Старик говорил очень тихо, в противовес грубому и хамоватому тону, которым ему ответил Ван Ю.

— Да уж точно, это не ваше дело! Отлично провожу время, вас что-то не устраивает? Вы что, из этих, — Ван Ю начал делать странные движения руками, — из агентов? Я вас не боюсь! Уже сто раз допрашивали. Крепкие ребята, большие ребята, но я тоже не промах!

— Нет, нет, я не агент. Я… Вы ведь еще не представились.

— Дин Тао, сын Дин Циу. Единственный сын, к большому сожалению, моего покойного отца!

Старик Бао внимательно смотрел на незнакомца.

— Что вы делаете здесь, Дин Тао? Да еще и в такую рань?

— Говорят, тут старик Фен Лю какие-то свои работы представляет. Художником, видишь ли, заделался. Отец говорил, что балерун он был сносный. Хочу глянуть, как он освоил новое ремесло. Думаю, что он дилетант! Я ведь сам художник. Рисовал так, что сам смотритель сектора просил мои картины. А потом случилось, — Ван Ю развел руками в стороны, — вот это все. Не могу я рисовать бетон и железо.

— Вы знакомы с господином Лю лично?

— Да, но он, наверное, меня уже и не помнит. Маленький был, это было немного позже пропажи отца. Навещал меня в приюте несколько раз. Потом я подрос, начал рисовать, но старого Лю больше не видел. Затем… угодил в пару учреждений, о которых говорить не хочу. Ну и вот теперь я снова артист, творец и сам себе хозяин.

— Бедный мальчик… — прошептал старик. — Послушайте, господин Дин Тао, кажется, нам есть что обсудить. И вам с господином Лю тоже. Не хотите ли стать почетным первым посетителем сегодняшней выставки?

Бао встал, Ван Ю подскочил вслед за ним.

— А почему бы и нет? Думаю, я заслуживаю права взглянуть на его каракули раньше этой толпы неучей. А вы его что, лично знаете?

— Пройдемте со мной.

Старик молча повел старшего агента внутрь здания на глазах изумленных наблюдателей. Они зашли в лифт и направились на шестнадцатый этаж. Лифт был плохо освещен и настолько низок, что Ван Ю пришлось пригнуться и слегка согнуть колени. Двигался он медленно, а внутри него смешались запахи различных специй, вареного риса и пота.

— Не хотел этого говорить на улице, но я младший брат господина Лю. Талантом обделен и всего лишь помогаю брату. И еще… Я тоже знал вашего отца. Не близко, он ведь был звезда, но мы несколько раз обедали в кругу общих знакомых.

До этих слов Ван Ю весело улыбался, что-то насвистывал и покачивался на месте, насколько это позволял лифт. Но после слов старика его лицо застыло, а затем стало серьезным. Он ничего не говорил, пока они не подошли к двери квартиры Фен Лю. Перед тем как войти внутрь, старший агент резко развернулся и очень близко подошел к старику. Тот попятился.

— Зачем вы меня привели сюда так рано, до открытия? Вы работаете на агентство? Вы чего-то от меня хотите? Я сказал все, что знал на ваших бесконечных допросах! Если это ловушка, учтите, я не посмотрю на то, что вы старик!

Фен Бао стал размахивать руками.

— Нет, нет, что вы, господин Дин, ничего подобного! Никакого отношения к агентам я не имею. Я их прези… Я не поклонник насильственного метода решений вопросов. Можете не сомневаться, я не агент и не пытаюсь вас обмануть. Давайте, познакомлю вас с братом, надеюсь, что у него есть что-то, что вызовет в вас теплые воспоминания об отце. Прошу, проходите. — Бао открыл дверь перед Ван Ю и жестом пригласил пройти.

Старший агент боязливо взглянул внутрь квартиры и медленно зашел. Тут же его нос почувствовал неприятный смрад сырости, пыли и старой мебели. Квартира выглядела на первый взгляд именно так, как старший агент ожидал: низкие потолки, малое количество мебели, которая была сделана из дешевейшего пластика и была очень потрепана, тусклое освещение. Однако, пройдя в главную комнату, Ван Ю заметил, что тут было две спальни вместо положенной одной, и в целом площадь была больше стандартной для жителей десятого сектора. «Видимо, он получил ее от государства еще до смерти жены, и после ее кончины никто не удосужился лишить его лишней спальни. А ведь это недобросовестный гражданин, черт побери! Но очень скоро ему придется спать в гораздо менее просторных условиях», — подумал старший агент.

Он и старик находились в центре зала, перед глазами предстало по-настоящему необычное зрелище. Вся комната была вдоль и поперек увешана картинами различных размеров. Ван Ю даже не мог бы сказать, какого цвета тут были стены — так плотно висели картины. Как он и ожидал, окна заклеены газетой, а на потолке висела самодельная люстра из трех проводов и ламп.

— Вот, вот она! — Фен Бао был взволнован. — Вот выставка моего брата. Осматривайте пока картины, а я его сейчас позову. — Он удалился в одну из спальных комнат.

Ван Ю абсолютно не разбирался в искусстве, но решил осмотреть картины. Большинство изображали природу: горы, степи, озера, леса и даже крупных животных, которых в провинции почти не осталось. Видимо, старик Фен периодически уезжает на окраины провинции и пишет свои картины там. Возможно, там он и сбывает нелегальный товар? Были тут и картины с изображением людей.

Ему бросился в глаза портрет губернатора Фу. Губернатор стоял, подняв руки к небу, а на заднем фоне можно было увидеть огромную толпу, собравшуюся выслушать речь. Нарисовал его старик Фен очень похоже, но было в картине что-то такое, что старшему агенту не понравилось. Губернатор был изображен моложе своего нынешнего возраста лет на двадцать, но в том возрасте он еще не возглавлял провинцию. Кроме того, Фен Лю изобразил его внешне привлекательным, а такие эксперименты с внешностью губернатора не допускались. Двойной подбородок почти не заметен, щеки не такие округлые, как у оригинала, а брови, наоборот, более густые. Затем Ван Ю обратил внимание, что люди на заднем фоне также были выше, крупнее, счастливее и одеты лучше, чем большинство настоящих жителей провинции. Если бы это был обычный художник, Ван Ю подумал бы, что это заурядное приукрашивание, которое, по сути, необходимо художникам, не желающим попасть в лагеря перевоспитания за свои работы. Но это был необычный художник. Старший агент чувствовал, что Фен Лю пытался скрытно насмехаться над губернатором.

Ему стало интересно, он решил осмотреть другие картины, но тут в комнату вернулся Бао, а вместе с ним в белом вымазанном красками халате еще один старик.

— Вот он, брат Лю. Это тот самый мальчик нашего дорогого Дин Циу, про которого я говорил. Хотя он уже, конечно, далеко не мальчик.

Старик Лю выглядел гораздо старше и более изможденным, чем брат. На голове торчало всего несколько волосинок. Лицо было изрезано морщинами. Рука дрожала, когда он протянул ее для рукопожатия. Как он еще умудряется ею что-то рисовать?

Ван Ю улыбнулся, поздоровался со стариком и сказал:

— Неплохо для новичка. Я так тоже рисовал в школе. Талант у вас есть.

Старик громко расхохотался.

— А язык у тебя такой же острый, как у отца, вот только внешне ты совсем не похож ни на него, ни на мать. Какой-то ты больно высокий. — Ван Ю не мог прочесть по взгляду старика, подозревает ли он что-то или пытается так начать беседу.

— Спасибо большое за такие теплые слова. Что моя мать, что отец были любимы публикой и друг другом явно не за их внешность. Они были бы рады услышать, что их дитя выросло не похожим на Квазимодо. Вы ведь, наверное, слышали про такого?

— Я просто рад, что ты вырос, что ты здоров и стоишь тут передо мной! — с этими словами старик его обнял и продолжил дрожащим голосом. — Я знал тебя, мой мальчик. Я не думал, что ты все еще помнишь, но рад, что меня тоже не забыл. Я был очень близок с твоим отцом. И с твоей мамой. Замечательные люди. — Фен Лю немного отодвинулся назад, чтобы лучше разглядеть Ван Ю. — Ты так изменился, так вырос. Расскажи, что с тобой было. Как ты жил все это время?

Старший агент крепко схватил старика за предплечья, а затем медленно оттолкнул от себя.

— Я думаю, если бы вы по-настоящему ценили моих родителей, то, наверное, поинтересовались, хотя бы раз, о моем местопребывании. До исчезновения отца все вы, друзья и родственники, были рядом с нами и часто нас навещали. Но после пропажи отца все неожиданно исчезли. Никого не было рядом, когда меня отдавали в приют, и никто ни разу не пришел меня навестить. Да, смотрительницы говорили, что вы пару раз наведывались, но встретиться со мной лично не удосужились. А было мне всего двенадцать. Я чудом выжил и чудом не лишился ума, хотя сказать, что смог его сохранить целиком, тоже не могу, — Ван Ю покрутил пальцем вокруг виска.

Пока он произносил эту речь, он все дальше отодвигался от старика и холодно на него смотрел. Каждое слово произносилось медленно и с укором. Это подействовало. Фен Лю приоткрыл рот, и лицо исказила гримаса боли.

— Мой мальчик, ты имеешь полное право упрекать меня и всех нас, друзей твоих родителей. Вряд ли ты меня простишь, но я втайне пытался узнать о тебе и помочь, насколько это было в моих силах. Знаю, что тебе пришлось очень нелегко и что после окончания школы при приюте тебя поместили в учреждение. После этого я ничего уже не мог узнать. Ты ведь… Как ты выбрался? Ходили слухи, плохие слухи, что ты скончался.

— Я живее всех живых. Один хороший друг из приюта оказался не таким уж хорошим и донес на меня властям, обвинив в радикальных мыслях. Вот тогда я и угодил в лагерь перевоспитания. Я бы рассказал вам, дорогой господин Лю, о том, как провинившихся там перевоспитывают, но, боюсь, у вас сердце не выдержит. — Фен Лю крепко ухватился за стоявший неподалеку стул. — В конце концов, эти изверги промыли мне мозги, да так, что я затем угодил в центр душевного благополучия. Там условия были получше, но регуляторами пичкали, как рисом. Не у всех сердце выдерживает такие дозы. Я видел, как умирают старики, женщины и подростки. Оттуда, наверное, и пошли слухи. В конце концов, меня отпустили, решив, что у меня кровь дурная, но опасности я более не представляю. Затем я уехал в провинцию Океания и пожил на море несколько лет. Ловил рыбу, плавал. Кажется, море немного залечило раны. Если вы думаете, что я безумен сейчас… Ох, что бы вы сказали, увидев меня лет десять назад. В общем, я еще немного поскитался по Империи и вернулся назад. Довольно иронично, но когда ты псих, ты можешь путешествовать сколько угодно. Ведь ни жилья, ни имущества у меня не было. Нас ставят в конец очереди на получение жилья. А по всей Империи мне всегда давали приют добрые люди. Кажется, скоро подойдет, наконец, и моя очередь на свою комнату тут, в Каспии. Вот тогда буду жить, как все, в маленькой серой коробке и питаться этой переработанной блевотиной, что вы все едите. Поднимусь по социальной лестнице, в общем! Но что мы все обо мне. Расскажите, дорогой Лю, что за секретность такая, что вы не могли навестить меня лично? Репутацию, наверное, боялись испортить? Понимаю. — Ван Ю улыбнулся.

Лицо собеседника покраснело.

— Нет, совсем не так. Нам запретили. Всем нам. Сказали, что ты должен расти вдали от мерзостных убеждений, которые такие, как мы, тебе бы навязывали. Пригрозили, что если хотя бы раз тебя навестим, нас отправят в…

— Лагеря! — закончил за него Ван Ю. — Ну что ж, лучше пусть туда отправят меня, чем вас, не так ли? Да я не обижаюсь, старик. Все мы просто трусливые обезьянки, и я еще не встречал кого-то, кто бы шел против системы.

В комнате воцарилась тишина. Старик Бао явно нервничал. Он переводил взгляд то на брата, то на стены, где, очевидно, висели камеры. Разговор, который затеял гость, мог как раз с легкостью обеспечить им поездку в один конец, в те самые лагеря. Он положил руку на плечо брату, но тот раздраженно ее откинул. Не дожидаясь, пока Фен Бао попытается образумить брата, Ван Ю продолжил.

— А вы в целом неплохо устроились. Рисуете деревья, собираете поклонников, брат, видимо, за вас всю неблагодарную работу делает и о вас заботится. Не так уж и плохо, черт подери! Примерный гражданин. Буду брать с вас пример.

— Дин Тао! Остановись, пожалуйста! — Фен Лю говорил уже молящим и дрожащим голосом. Он попытался приблизиться к гостю. — Я старый человек. Мне недолго осталось, и свои ошибки прошлого я не исправлю. У меня уже нет сил, как в былые времена, чтобы доказывать свою правоту или невиновность. Да и я сам теперь ни в чем не уверен. С приближением неминуемой кончины я становлюсь менее осторожным и перестаю испытывать страх.

Фен Лю переглянулся с братом. Тот глядел на обоих с застывшим выражением ужаса на лице.

— Обычно мне нужно не менее полугода, — продолжил Фен Лю, — чтобы решиться показать человеку хотя бы что-то. Но перед тобой я чувствую себя обязанным, в память о твоем отце. Пройди, пожалуйста, за мной.

Ван Ю изобразил растерянность на лице и последовал за стариком. Тот повел его в спальню. Фен Бао быстро проскользнул за ними и закрыл дверь за собой. Осмотрев комнату, старший агент понял, почему не удалось установить слежку за старым Лю. В комнате не было абсолютно ничего, кроме одноместной кровати и комода. Окна, как и в зале, были заклеены.

— Я тебе сейчас покажу кое-что, но ты должен знать, что если кто-нибудь об этом узнает, то мне конец. Я жалкий, трусливый человек, но я впервые за многие годы совершу смелый поступок, сделаю то, что считаю правильным. — Старик Лю достал из кармана большой ржавый ключ и сел на корточки. Он стал водить руками по полу, почувствовал неровность и вставил ключ в еле заметную замочную скважину. Ван Ю пришлось сильно наклониться, чтобы получше разглядеть неровность, забитую мелкими опилками. Пол был такой запыленный и грязный, а краска на полу настолько выцветшей, что такую мелкую деталь заметить было нелегко. Старик повернул ключ, и пол начал издавать скрипящие звуки.

— Отойди, мальчик мой! Встань с той стороны. — Ван Ю молча последовал указанию.

Через несколько секунд половые доски поочередно сместились в сторону и сложились в одну аккуратную стопку. Старший агент увидел механизм, который передвигал доски и углубление, забитое картонными коробками. Он раскрыл рот и даже причмокнул от удивления. Он действительно был поражен. Фен Лю, увидев такую реакцию, рассмеялся.

— Все так реагируют в первый раз. Добро пожаловать в мой музей кинематографии и литературы.

— Не фантазируй, дорогой брат. Это всего лишь прокат старых дисков и книг. — Фен Бао заговорил позади брата усталым голосом.

— Возможно, и так, но все эти книги и фильмы запрещенные. Тут есть иностранные экземпляры, как старые, так и относительно новые, а также местные творения периода зарождения Империи. Коллекция невелика, всего лишь около двухсот книг и…

— Как вы их раздобыли? Откуда у вас иностранные книги? Как вы их раздаете под носом у агентов? — Ван Ю был взволнован, даже излишне взволнован, это могло вызвать у стариков подозрение. — Вы чертов сорвиголова! А с виду немощный старик!

Старший агент громко рассмеялся безумным смехом Дин Тао.

— Ничего выдающегося на самом деле тут нет, — спокойно ответил Лю Фанг. — Основную массу книг и фильмов я сохранил еще с доимперских времен. Тогда, в период создания культурного щита, проходила первая волна репрессий неблагопристойных. На первом этапе изымались любые культурные и медиаматериалы, не одобренные Министерством гармонии и благопристойности. В этот список попало все, что не восхваляло империю и имперскую экономическую систему. Жгли и уничтожали миллионы бумажных и электронных книг на любых носителях. Со всех онлайн устройств были вмиг удалены любые подобные материалы. И тогда я, твой отец и еще несколько наших друзей решили припрятать самые знаковые и культовые творения. Для тайника выбрали мою квартиру просто потому, что она была самой старой и неряшливой. Использовали старые автономные дроны, которые лазером выжгли часть бетона, и соорудили вот эту конструкцию. Все было сделано второпях и спонтанно. Но у нас получилось. Тогда это нам еще не казалось чем-то безумным, мы были уверены, что многие жители Империи делают то же самое. Мы втайне пересматривали любимые фильмы. Твой отец, например, любил Тарантино, ему нравились диалоги и кровище! Хотя ты, я уверен, и не знаешь, кто это такой.

Старик вздохнул и после паузы продолжил.

— Масштабы репрессий мы осознали гораздо позже, когда стали исчезать люди. После этого мы затаились, решили помалкивать о тайнике и, на всякий случай, уничтожили те старые дроны, с помощью которых резали бетон. Знаешь, я настолько испугался, что даже постарался забыть на какое-то время о тайнике. Мы выдали агентам огромное количество других наших коллекций, не имевших особой ценности, и потому нас не трогали. Однако годы спустя они снова начали наведываться, видимо, у них появились подозрения. Небезосновательно, ведь я начал знакомить со своей коллекцией новых людей, и, вероятно, происходила утечка информации. Но это уже были другие агенты, не такие цепкие, как раньше. Боже мой, все стало настолько цифровым, что даже эти кровопийцы перестали видеть простейшие вещи под собственным носом! Они искали мелкие носители, различные вредоносные программы, секретные способы связи с внешним миром. Им и в голову не могло прийти, что кто-то хранит целый склад запретных материалов у себя в подполье!

— Почему же вы вдруг решили открыть свой тайник после стольких лет? — Ван Ю рассматривал коробки на полу. Ему не терпелось открыть содержимое, но торопиться уже не было смысла. Работа была, по сути, выполнена, теперь нужно выудить как можно больше информации.

— Понимаешь, последние годы я не мог больше врать себе, у меня вызывало отвращение собственное отображение в зеркале. Я отвернулся от всего, во что верил и что любил. Друзей потерял. Кто-то, как твой отец, пропал без вести, а с кем-то перестал общаться из-за страха. Остались лишь я и мой брат. Я стал просыпаться по ночам от ужаса. Неужели все будет забыто: творения моих друзей и творения потрясающих талантливых людей, которые были лучше и храбрее меня?! Мне удалось сохранить немногое, но для меня это было порталом в прошлое, в мир, связь с которым теперь утеряна. И тогда я решил рискнуть — уже не первый год тайно устраиваю выставки и благодаря этому познакомился с замечательными любознательными людьми. Тем, кому доверяю больше, я даю на время содержимое этих ящиков. Аккуратно вшиваю их в картины таким образом, чтобы моим посетителям было легко извлечь их дома. Удается передавать и старые проигрыватели, хотя с ними намного сложнее. Приходится специально писать масштабные полотна. Гости также с большими предосторожностями возвращают проигрыватели. В основном приносят с угощениями, благодарят.

— Недавно мне невиданно повезло! — увлеченно рассказывал Фен Лю, совершенно позабыв об осторожности. — Одна молодая девушка пополнила мою коллекцию новыми зарубежными фильмами. Она спортсменка, ездила на всемирные игры и, на свой страх и риск, привезла несколько фильмов на специально зашифрованном носителе.

Услышав это, сердце Ван Ю забилось чаще. Поймать старика — дело неплохое, но разоблачить имперскую спортсменку — это уже большая заявка на повышение! Он с трудом сдержал желание улыбнуться во весь рот.

— Вы молодец, господин Лю. Вы оба молодцы. — Ван Ю взглянул на старика Лю, затем на старика Бао. — Так держать, поделом Империи!

— Я это делаю не ради мести Империи, Дин Тао, а в память о друзьях, культуре и истории, о прошлом. Вот почему я привел тебя сюда! — Фен Лю открыл ножом одну из коробок и достал оттуда маленький электронный носитель. — Здесь, мой мальчик, память о твоем отце.

В комнате воцарилась тишина, и Ван Ю медленно протянул руку и взял устройство. Он изобразил на лице смесь потрясения и благодарности.

— Это «Двадцатый километр» — последний фильм твоего отца. В нем главный герой — житель маленькой деревни, в которой сломался единственный доктор-робот, а его мать лежит при смерти. Ближайшая деревня в десяти километрах, они обещали прислать своего доктора лишь после окончания бури. Тогда мальчик берет снегоход и везет мать в соседнюю деревню. По дороге снегоход застревает в сугробе, последний километр он несет мать на руках. В конце концов он добирается до деревни, и мать спасают. — Старик улыбнулся. — Сюжет этого фильма твой отец взял из реальной жизни, но в действительности молодой человек и его мать сгинули в буре. Однако фильм этот экраны и коммуникаторы не увидел. Отец твой надеялся, что сможет пройти цензуру министерства, но вместо этого они обвинили его в растрате бюджета, а фильм назвали неблагопристойным. Вскоре после этого твой отец исчез.

Снова воцарилась тишина. Все трое мужчин хмуро уставились в пол. Наконец, Фен Лю продолжил.

— Это лишь малая часть того, что я должен был сделать для тебя за все эти годы. Я не жду снисхождения, но хочу, чтобы ты взял этот фильм и посмотрел его. Для твоего отца ты был главный зритель, и если ты посмотришь этот фильм, значит, он был снят не зря!

Старший агент на секунду представил, что настоящий Дин Тао находится здесь и с трепетом держит в руках последнее творение своего пропавшего отца. Ему на мгновение показалось, что он тоже кого-то искал и кто-то ждет его далеко отсюда. От этой мысли ему стало смешно.

Он крепко сжал в руках носитель. Затем надавил еще крепче и сломал его. Оба старика ахнули от ужаса и удивления.

— Что ты сделал, мой мальчик. Это последний экземпляр! Ты больше никогда не увидишь фильм отца! Никто не увидит!

Ван Ю резко выпрямился, шире расставил ноги и заговорил совершенно иным голосом.

— Господин Фен, к вашему большому сожалению, ни Дин Тао, ни кто-то другой не увидят ни одного фильма и не прочитают ни одной книги из вашей незаконной и провокационной коллекции. Вы и ваши друзья-бездельники долгие годы развращали умы наших сограждан и пытаетесь влиять на умы нового поколения. Но у вас ничего не выйдет. Здесь все будет уничтожено, я лично за этим прослежу.

На стариков было страшно смотреть. На их лицах застыла смесь абсолютного ужаса, шока и безысходности. Они попятились назад от своего гостя и взялись за руки. Фен Лю громко застонал и затем неожиданно разревелся.

— Кто ты такой? Что ты за дьявол? Почему ты делаешь это? — в голосе звучало осуждение и мольба.

— Меня зовут старший агент Ван Ю. — Он достал из кармана пистолет и наставил его на старика Лю. — Никакого отношения к предателю Дин Циу я не имею. Сын его подох, скитаясь по клиникам и лагерям Империи, напичканный регуляторами. Так он вас и не дождался. — Ван Ю ухмыльнулся. — Я получил тут гораздо больше информации, чем рассчитывал, и, надо же, никаких пыток! И вы, и ваш брат получите билет в один конец, в самый суровый лагерь перевоспитания. Теперь у вас будет достаточно времени для воспоминаний, для ностальгии по друзьям и старым временам. Вслед за вами отправятся ваши новые приятели, все до одного. Вы вряд ли увидитесь, поскольку будете сидеть в разных изоляторах. Да, даже если увидитесь, узнать друг друга будете не в состоянии. И их детей отправят в приюты. Но больше всего вы порадовали вестями о предательнице, которая смеет представлять нашу великую Империю на спортивной арене и при этом мечтает о жизни с завоевателями. Не беспокойтесь, мы легко ее вычислим. Ей достанется больше всех. По сравнению с ней вы еще легко отделались, так что не унывайте. А теперь мордой в землю! — резко закричал Ван Ю.

От неожиданности оба старика вздрогнули. Фен Бао стал медленно сползать на пол, но его брат неожиданно прыгнул в тайник и стал беспорядочно перебирать коробки.

— Стоять, сволочь, стрелять буду! — Ван Ю не отводил ствол пистолета от старика Лю.

— Только не без нее, только не без нее. Вот она, вот она! — Старик лихорадочно бормотал под нос, схватив и крепко прижав к себе одну из коробок.

— Поставь на место! На место, я сказал! — повторил Ван Ю, но Фен Лю отрицательно мотал головой и не отпускал коробку. — Считаю до трех! Один! Два!

— Нет, Лю! — раздался истошный крик брата.

Ван Ю выдержал паузу, прежде чем закончить смертельный отсчет, и злобно посмотрел на Фен Лю. Старший агент почувствовал, как на лбу выступил пот, а правая рука задрожала. Ван Ю поразился самому себе: он не мог вспомнить, когда в последний раз колебался во время исполнения задания. Его охватило замешательство, он опасался, что преступники почувствуют его слабость и, что самое страшное, коммуникатор зафиксирует учащение пульса и отправит эту информацию в агентство. Вытерев пот со лба рукавом, он выкрикнул:

— Я не шучу, старик! Брось коробку, и лечь на землю!

Фен Лю еще крепче сжал коробку. При этом его тело содрогалось в конвульсиях. Казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Старик очень медленно опустился на колени, но неожиданно замер, посмотрел сначала на старшего агента, затем на окно, заклеенное старой газетой. По его безжизненному лицу потекли слезы. Он взглянул на брата, тихо прошептал «прости» и метнулся к окну, не выпуская из рук коробку.

— Три! — Прозвучал выстрел. Фен Лю громко упал на пол, коробка выпала из рук, ее содержимое раскрылось. Это были фотографии молодой женщины, журнал, пару носителей и книга. В комнате раздался пронзительный и невыносимый крик Фен Бао.

— Заткнись, старик, а то будешь следующим! — яростно прорычал Ван Ю, наведя пистолет на второго преступника.

Он глубоко дышал, чтобы вернуть себе самообладание. Затем поднял книгу. Ее залило кровью, но он смог прочитать заголовок «Процесс. Ф. Кафка».

— Что это, старик? — Тот не отвечал, продолжая завывать и громко причитать.

Ван Ю несколько раз настойчиво повторил свой вопрос.

— Память! Это память о его жене, — наконец произнес Бао. — Ее фотографии, видео, дневник и последняя книга, которую она читала перед смертью.

Он продолжал реветь, забившись в угол. Ван Ю медленно отвел пистолет. Он остро ощущал запах крови, зашел в ванную и стал тщательно мыть руки. Посмотрел на висевшее над раковиной маленькое грязное зеркало. В отражении он видел вспотевшее и растерянное лицо. Глаза покраснели, а губы слегка посинели. Никогда с тех пор, как его назначили старшим агентом, ему не доводилось видеть себя в таком состоянии.

Фен Лю знал, что умрет. Он попрощался с братом и попытался выброситься из окна. Думал ли он, что Ван Ю выстрелит? Неважно. Так или иначе, он предпочел смерть пребыванию в лагере перевоспитания.

Старший агент включил коммуникатор и вызвал подкрепление. «Нужна полная зачистка. Один подозреваемый жив, другой убит при неподчинении». Когда он вернулся в комнату, старик Бао так и сидел в углу, плакал, закрыв лицо руками. Ван Ю молча встал рядом. Прошло несколько минут, и в дверь постучали. Прибыл отряд зачистки.

— Ты… не сопротивлялся. Правильно сделал, — обратился к старику Ван Ю. — Так бы и подох, как твой брат. Я сообщу в рапорте, что ты был соучастником, а не организатором и что подчинился приказу. Возможно, ты избежишь изолированной камеры с шоковой терапией.

Старик не реагировал на его слова и продолжал рыдать. Ван Ю посмотрел на него, на труп его брата, лежащий в неестественной позе, на залитые кровью коробки. Перед тем как впустить команду чистильщиков, он повернулся к Фен Бао и сказал:

— Не сопротивляйся и делай все, что они говорят. Так все закончится быстрее, и ты окажешься в своей камере.

Не дождавшись ответа, он открыл дверь, впустил чистильщиков и вышел из квартиры.

Обратный путь показался ему более быстрым. Когда Ван Ю выходил из капсулы, на коммуникатор пришло оповещение: «Ваш индекс благопристойности увеличился на ноль целых пять сотых балла в связи с успешно выполненным заданием! После более детальной проверки ваших действий индекс может измениться. Вы сделали жизнь в Империи более безопасной и благопристойной. Выражаем благодарность от имени Императора!».

Неожиданно для самого себя он поймал себя на мысли, что не почувствовал прилива эйфории, как это бывало раньше, когда ему повышали индекс.

— Более безопасной и благопристойной. Безусловно, — проговорил он шепотом, поднимаясь по лестнице из подземки.