Похищенный сюжет

Сергей Юрьевич Борисов, 2020

Сейчас детективы издаются во множестве. В том числе принадлежащие перу российских авторов. Встречаются среди них неплохие. Есть хорошие. Однако порой авторы не утруждают себя поиском оригинального сюжета, заимствуя чужие идеи. Отчасти повесть «Похищенный сюжет» из их числа. Оправдывает ее лишь то, что это игра, пародия, шутка. В каждой ее главе читатель встретится с «современным» произведением, которое, возможно, начитанному человеку что-то напомнит. Может быть, он сразу воскликнете: «Ба, да это же…». Не исключено, впрочем, что загадка окажется не такой уж простой. Тогда начало следующей главы подскажет ответ.

Глава 4

У кого больше прав?

— Что читаете? — невозмутимо поинтересовалась премилая девушка никак не старше двадцати лет.

— «Приключения Оливера Твиста» в современной интерпретации.

— А-а, псевдо-Диккенс! Вот же дичь… Интертрепация! А вы наш новый начальник, да? Здравствуйте. Меня Нина зовут.

— Очень приятно. Камзолкин. Юрий. — Он помешкал и добавил: — Максимович. Что до начальника… Три месяца — не так уж много, чтобы зарекомендовать себя. Могу и оплошать.

— Хуже предшественника вам не быть.

— Откуда такая уверенность?

Девушка прошла в одну из клетушек, села.

— Воинствующая некомпетентность! Не мог отличить Чандлера от Хэммета, Сименона — от Эксбрайя. А все пережитки прошлого. Семейственность! Виктор Эммануилович был тестем нашего главного…

— Алексея? Кочерги?

— Его. Как расстались молодые, так и Кривенцова попросили…

— Что ж в своем коллективе замену не подыскали?

— Если обо мне, так я неуживчивая. Слова не выбираю. Дилетантов на дух не переношу, вот и скандалила с Кривенцовым. И не только с ним.

— Со мной тоже будете?

— Время покажет! Что до иных внутренних резервов… Понимате, люди у нас в отделе грамотные, в определенных областях подкованные, но… презирающие детективы. А привел их в издательство Кривенцов, ибо воспринимал Виктор Эммануилович «Фолиант» как укромный уголок, где интеллигентный человек может отсидеться до пенсии — при стабильной зарплате и нулевой ответственности. А что выпускали дребедень, так это их нисколечко не волновало.

— И что же они теперь?

— Ждут. Со мной собачатся, хотя люди ужас какие образованные. Все о новой метле толкуют, которая по-новому метет. Вы ею и будете, если, конечно, удержитесь здесь, не подсидят вас, не подставят.

«Уж больно строга ты, девонька», — подумал Юра.

Словно прочитав его мысли, Нина сказала:

— Думаете, преувеличиваю? Или того хуже — наушничаю? В доверие за счет других втираюсь? Но у меня на то право есть, потому что я им те же слова говорю. А у них свое право — вороной меня называть, даром что белой.

Юра пристально посмотрел на девушку. Та выдержала взгляд.

— У меня тоже есть кое-какие права. Как у заведующего отделом. Давайте сменим тему, — предложил-приказал он. — Просветите меня, что на моем столе делает это, с позволения сказать, произведение.

— Это я приготовила. Должен автор придти… Нет, не Диккенс, всего лишь видный московский прозаик Леонид Каменный. Заберет, надеюсь без лишних вопросов. И вот это тоже. — Она вытащила из-под груды бумаг потертый скоросшиватель, разбухший от втиснутых в него листов, и протянула его Юре.

— Что это?

— Очередное великое творение господина Каменного. Какой сюжет! — Нина с деланной восторженностью закатила глаза. — Какая глубина мысли! Не верите? Убедитесь сами. Где закладка…

Юра открыл рукопись в указанном месте. У одного из абзацев стоял начертанный красным фломастером жирный восклицательный знак.

«Дверь с лязгом закрылась. Колотовкин исподлобья смотрел на следователя. Петр Романович прошел к столу, бросил на него пачку дешевых сигарет, достал из кармана зажигалку.

— Закуривайте, Колотовкин, — сказал и сам засмолил сигарету.

Гриша не двинулся с места. Его дешевыми уловками не купишь!

— Ведь вот какая мелочь, — проговорил следователь, — сигареты! Ведь вред, чистый вред! Кашляю, в горле першит, одышка, а бросить не могу. Я тут у врача был, так он твердит, как заведенный: мол, завязывать надо с куревом… А как бросишь? Чем я табачок заменю? Водочкой? Так я не пью. Вот беда-то, хе-хе! Недаром говорят, что все относительно.

Лицо Гриши становилось все мрачнее, а следователь уже успел доказать, что он отличный физиономист.

— Переживаете? Думаете небось: с чего бы это Петр Романович на допрос вызвал? Не о вреде же никотина покалякать! И то правда: не затем я сюда пожаловал, а чтобы объясниться с вами, гражданин Колотовкин. Я так рассуждаю, что для нас откровенность теперь — самое лучшее. Прежде я больше провокациями увлекался, на характер ваш взрывной рассчитывая. Полагал, проговоритесь в запале, вот тогда я вас в угол и загоню! И дожму там. Да, заставил я вас настрадаться, а ведь я не изверг, нет, не изверг. И не хочу я вас более обманывать, поскольку испытываю к вам в некотором роде симпатию. Потому что понимаю, чем вы себя оправдывали, когда на преступление пошли. Спорили с собой, а все-таки пошли!

— Докажите, — буркнул Гриша.

— Докажу, конечно. — Следователь опустился на шаткий стул. — Это у меня раньше только подозрения были, а из подозрений, как из ста кроликов лошадь, доказательства не составишь. Мудрые все же люди эти англичане, образно сказали. Да не о них речь. О вас говорим, Григорий Колотовкин, о вас! У меня ведь теперь и улики есть. Какие? А метки на вдовушкиных вещах. Забыли спороть, а? А я их нашел, вещички-то! И свидетель есть, умненький мальчик Николенька, он хоть и не видел ничего толком, а фактики кое-какие сопоставил, а я их у него выведал. И еще кое-что на вас указывает… И пуще всего — дневник ваш. Его я тоже нашел, хотя вы его под половицей спрятали. С большим интересом ознакомился… Многое, как классик писал, «дым, туман, струна звенит в тумане», особенно там, где о страдании. Но многое говорит о вас, как о человеке искреннем, даже благородном. А преступление ваше — это вроде помрачения рассудка.

— Я не убивал, — упрямо наклонил голову Гриша.

Петр Романович даже на спинку стула откинулся, так он, казалось, был поражен словами подследственного.

— Побойтесь Бога, гражданин Колотовкин! — вскричал он, совсем некстати помянув Всевышнего. — А кто тогда? И не запирайтесь, вы убили, вы! Больше некому».

— Дивно! — восхитился Юра, прерывая чтение.

— Понравилось? — спросила Нина, выступая из своего закутка.

— Еще бы! Вот так, ничтоже сумняшеся, взять и перелицевать «…».