Коса и камень

Сергей Шевалдин

Родился в СССР и тридцать лет там прожил. Что сказать по этому поводу? Лишь то, что жизнь прожить – не поле обосрать. Об этом и книга. Сборник рассказов и эссе на эту тему. Жестко и звонко, так, как умею.Продолжаю писать в жанре «партизанщины». В этом сборнике более полусотни рассказов. И сразу предупреждаю – некоторые из них уже публиковались на Ridero, например, «Стукачи и палачи». Но, считаю, лишними не будут.Короче, книга о жизни нашей грешной. Книга содержит нецензурную брань.

Человек и «эпоха Дзинь»

Все, конечно, знают, что подольские ручные швейные машинки всего лишь детище национализированного в 1918 году завода компании «Зингер». С 1931 года они выпускались под маркой «Подольский механический завод».

Качество от национализации не пострадало. Знаю это, потому что сейчас у меня на веранде стоят две такие подольские машинки образца средины прошлого века, абсолютно айдентичные, как сейчас модно говорить. Даже фанерные чехлы-чемонданчики отлично сохранились. Утверждают, что машинки в рабочем состоянии. Не проверял. Потому что шить не хочу и не умею. Еще у меня в виде интерьера ножная подольская машинка конца 80-х годов прошлого века стоит. Ей вообще никогда не пользовались.

Лично по мне, так лучше всего использовать швейные машинки именно как интерьер. Во времена повального гламура и яростного суррогата люди отчего-то считают, что лучше всего установить в комнате пафосную китайскую вазу откровенной «эпохи Дзинь», чем реальный и натуральный предмет с историей. Потому что «так в ТВ демонстрируют». В итоге случайно зашедшему в хату гостю и глаз положить некуда — повсюду однотипный кич пополам с дешевой имитацией. Потому что этим миром правят понты и дизайнеры. Хотя милая подольская машинка вполне бы привнесла в дом этакую пенатскую домашность и позабытое тепло родного очага. Но дизайнерам это не понять — ламинатом крыть удобней. Публика сейчас обожает имитацию и вычурный эрзац.

Подольские машинки стоят у меня на веранде потому, что летом я перетащил их из кладовки, высвободив место для двух двухведерных стеклянных емкостей для создания самогонного сырья. Решил временно сократиться в объемах создания истинно народного напитка, потому и совершил перестановку. В столовую я эти машинки поставь ну никак не могу — там и без того лагушков, ларей, самоваров, сундуков и прочей винтажно-антикварной утвари достаточно, а придумать, куда б еще их пришпандорить, почему-то не получается. Плохо и убого у меня с фантазией: даже изрядную коллекцию пепельниц не смог живописно расквартировать. Потому что пепельница должна работать!

Подольские машинки для меня практически родная история. Дело в том, что в 1941 году на мою историческую родину, в Арти (это Средний Урал, если кто не знает) из Подольска эвакуировали игольное производство. Осенью демонтировали и привезли на станцию Красноуфимск, а оттуда в Арти на лошадях в санях перетащили. Вместе с оборудованием еще полтысячи человек в Артях расселили — специалистов и членов их семей. В декабре 1941 была выпущена первая артинская игла. До сих пор выпускают.

Иглы, конечно, попутно не оснащались подольскими швейными машинками. Но, сами понимаете, куда иголка, туда и нитка, а где нитка, там и машинка. Тем более что в советских семьях подобный агрегат всегда был не только символом достатка, но и надежным рабочим инструментом для получения дополнительного дохода. Достаточно процитировать Викторию Токареву, которая в годы войны как раз жила в Артях — так получилось. Вот строки из рассказа «Когда стало немножко теплее»: «Тетя Ася портниха. Она принимает заказы из соседних поселков и деревень, но берет за работу не деньгами, а продуктами, поэтому у них есть мед и масло. У дяди Леши больной позвоночник, поэтому его не берут на фронт и он живет со своей семьей. Мои родственники живут в каменном доме, когда все живут в деревянных, не воюют, когда идет война, и едят масло, когда все пухнут с голоду. Они никого не обманывают, но все-таки живут не так, как все. И за это я их не люблю». Таковы детские артинские впечатления писательницы. Есть в Артях некие местечковые особенности, чего уж говорить. Но главное точно — навыки портняжества несли в семьи прибыток. Иначе никак — по одежке, как известно, встречают.

Ремесло портного нынче не востребовано — китайская легкая индустрия все прорехи зашивает. Поэтому стрекот швейных машинок можно услышать лишь в жилищах пожилых людей. Когда они штаны внучкам укорачивают. Или в росказнях гламурных блогерш, которые, напившись смузи, про тенденции рассуждают.

В начале нынешнего века мне посчастливилось дружить с Николаем Новиковым, великолепным портным, мастером кожи и джинсы. Коля творил чудеса, несколько раз его за это пытались вытащить в Лондон. Там его талант требовался. Но все попытки удержать Колю в Великобритании заканчивались впустую — то с копом поругается, то еще что-то ему в голову взбредет, поэтому в державу возвращался. Считал себя гордым русско-народным националистом.

На родине надобности в Николае Новикове не было. Практически от слова вообще. Перебивался от заказа к заказу. Хотя заказы зачастую поступали от очень влиятельных и обеспеченных людей. Но на поток свой талант Коля поставить не смог, а, скорее, даже и не хотел. Зато все, что вышло из его рук, уникально и оригинально. Даже очень удобно — до сих пор ношу его куртку из джинсы под М65, штиблеты и ремни, жилеты и косоворотки.

О том, что мастерство бесперспективно, Николай Новиков мне не раз объяснял на пальцах — «китайцы задавят валом». Задавили. Новиков работал только на человека, а не на потребителя. — То, что делается с душой, лишь душой принимается и понимается, — говорил он. — Не вижу смысла перед безликой массой холуйствовать и корячиться. Ради человека работают руками. А для потребителя обычно жопой.

Коля умер десяток лет назад, моментально сгорев от онкологии. В его квартире, она же и мастерская, дислоцировалось десяток ручных подольских машин, каждая из которых была отдельно настроена на кожу разной толщины, джинсу и прочую материю. Была еще парочка машинок «Зингер». Коля считал весь этот портняжный набор отнюдь не раритетом, а боевым рабочим инструментом. Надеждой и опорой в работе по жесткому и крепкому материалу. Качество нынешних машинок со всеми приблудами и вычурностью его не устраивало. Инструмент должен работать — так настаивал Коля.

Куда делась вся эта абсолютно рабочая коллекция машинок Николая Новикова я не знаю. Возможно, наследники сумели удачно пристроить. А то и попросту в металлолом сдали — всякое нынче бывает.

Не лежит у людей душа к реальному антиквариату и добротному винтажу. Добрым русским людям лишь барахло масштабно рекламируемое подавай. «Чтоб все как у людей!».