Точка возврата

Сергей Чичин

Как быть, если вы вернулись домой из опасного путешествия по чужим мирам, а привычного дома больше нет? Как быть, если вы сами невольно вызвали апокалипсис в родном мире? Улыбаемся, машем и исправляем. Если получится, конечно, с такой командой. Главное, не развалить все еще больше.

4

Приступ брюзжания сразу ON.

К тому моменту, как я добрался до места, где наш отряд разделился, солнце высунулось из-за озера примерно наполовину. Хоть эта славная традиция осталась без изменений. Но вот света с собой наше бессменное светило притащило отнюдь не полную норму — словно бы где-то между ним и многострадальной нашей планеткой вставили гигантский фотохромный фильтр. Видно-то оно видно, и желания включить фары не появилось, и все же мозг упорно отказывался принять существующую картинку как данность. Один-единственный раз я видел подобное — когда мы однажды ввязались в довольно неуклюжую перестрелку в самый разгар солнечного затмения. Позорище вышло еще то. Цели из-за ухудшившейся видимости воспринимались как находящиеся гораздо дальше, чем на самом деле, и в результате на протяжении пары минут две группы сосредоточенных идиотов посылали пули над головами друг друга. После чего в полном взаимном согласии оставили это неблагодарное дело и разбежались, безмолвно договорившись больше никогда не встречаться и не вспоминать об этом позорном казусе. Но сейчас это может оказаться (и, скорее всего, окажется) одним из необратимых последствий нашего долгожданного апокалипсиса. Ой, как нехорошо-то. Если только не окажется, что это дефект, свойственный конкретно рассвету (видывал в разных краях и такие странности), как бы не пришлось по-новой учиться стрелять.

От мрачных мыслей отвлекал одуряющий запах свежей выпечки. За всей этой суетой уже и забыл, когда ел нормально. Не утерпел до воссоединения, выудил круассан — большой, мягкий, еще горячий. Пекарня тут всегда была, но не помню, чтобы выдавала такие вкусности, а то бы я сюда приезжал почаще. Дома у нас с этим уныло, тем более что я обычно сплю до тех пор, пока свежая утренняя выпечка не зачерствеет, а Мик упорно предпочитает вкусному странное. Откусил сразу половину. Ух ты, еще и с шоколадной пастой внутри. Вот и зрелая мысль — если с намеченной деятельностью не заладится, буду подсиживать Денниса и баллотироваться в коменданты. Леность моя велика, но если ему каждое утро такой пакет доставляют, я как-нибудь ее пересилю. Наведу порядок, пресеку расхищения, развешаю на столбах тех, кто мусорит. Соберу себе личную гвардию из девиц приятной наружности, введу голые вторники. Халявщиков из сообщества повыгоню либо заставлю заниматься общественно полезным трудом — например, возводить заборы, обтягивать их колючей проволокой и подводить к ним электричество. Кто совсем безрукий, будет заряжать аккумуляторы, накручивая педали динамо-машины. Хотя Британская Колумбия, где по словам Гламберга обосновались силы вторжения, довольно далеко отсюда, но не стоит недооценивать стремительность выпускников Шао-Линя. Кроме того, как подсказывает практика, в объятом войной государстве внешний враг — далеко не самый опасный. Пока в стране хватает ресурсов на поддержание стабильности, она сохраняет цивилизованный облик и даже признаки благополучия, но как только расходы на ведение боевых действий поглотят открытые резервы и начнут выжирать в бюджете дыры, начиная, само собой, с программ социальной направленности, стратегически наименее ценных… В любом случае, забор под напряжением никогда еще не вредил. Вот превратится поток подлежащих обустройству культурных беженцев в неудержимый вал оголодавших и озлобленных люмпенов — тут-то он и пригодится.

Приступ брюзжания на какое-то время OFF.

Кажется, как раз доехал, где-то здесь мы с компанией разбежались. Вон с того холма я разглядывал проезжающую колонну… забыл спросить Гламберга, что это за ребята тут по ночам катаются. Да много всего спросить забыл, или не успел, или даже не додумался. Слишком много удивительного появилось в мире, чтобы быстро ориентироваться.

Пикап я приткнул к обочине и для начала постучал по клаксону, вспугнув ревущим гудком стаю птичек из ближайшего леса. Посидел, подождал. Покидать машину решительно не хотелось. Это у других все как у людей, а у меня и тут сопрут, даром что глухомань. Нет людей — угонят йети, пришельцы из Отстойника, чрезвычайно развившиеся местные бобры и еноты… Тем более барахла полный багажник — не ахти какого ценного, но больше-то и нет ничего, и неизвестно, будет ли. Вот не могли эти трое сесть на пенек в двух шагах от дороги!

Видимо, не могли. Надо было это специально оговаривать — мол, шаг в сторону считается попыткой к бегству, прыжок на месте провокацией. Ищи их теперь.

Двигатель пришлось выключить. Найду я этих путешественников, никуда не денутся, а если пикап опять не захочет заводиться — будут его толкать хоть бы и до самого поселка. Из багажника забрал рюкзачок средних размеров, затолкал в него набранную для контингента одежду и вожделенный пакет с круассанами. Пришлось проявить чудеса выдержки, чтобы все самому не схомячить. Дробовик тащить поленился, оставил в кабине, а вот винтовку взял, откинул приклад, проверил патрон в патроннике и закинул за плечо.

Следы долго искать не пришлось. Наш крупный рыжий приятель весом не уступает небольшому трактору, так что следы от его шлепанцев на мягкой лесной почве остались надолго. По ним я забрел в перелесок, обнаружив место временного привала как раз там, где ему и надлежало быть — в двух минутах от шоссе, достаточно глубоко, чтобы деревья прикрыли от проезжающих, и достаточно близко, чтобы быстро вернуться. Тут они присели, вот отпечаток капитальной обезьяньей задницы под большим кедром, в двух шагах на вылезшем из земли корне сидел Мик, после него остались три глубоких следа: от ботинок и поставленного между ними автоматного приклада. От эльфа не осталось ничего, он бы и пляжный песок не продавил. Сейчас окажется, что подул ветерок и его сдуло, а остальные два разгильдяя до сих пор его ловят. По крайней мере, следы уводили со стоянки прямо на восток, в сторону озера. И в сторону той самой пещеры с порталом, через которую мы сюда выбрались. Уж не собрались ли они дезертировать, будучи смущены… чем? Представить, что может смутить фон Хендмана, я не смог. Вот эльф вполне мог и передумать ходить у нас в друзьях, соскучиться по дому. Не могу его осуждать, первое впечатление совсем не задалось.

Как бы то ни было, а идти за ними следом придется. Я на всякий случай снял винтовку с плеча, навернул ремень на левый локоть, чтобы создать упор, и припустился по четким и глубоким колеям обезьяньих следов. Невзирая на нешуточные габариты и широкий, размашистый шаг, намекающий на торопливость, двигался он легко и непринужденно, никаких поломанных веток и сбитых деревьев за собой не оставляя. Тамошние их леса я повидал только мельком, но вполне возможно, что в их краях подобная аккуратность сама собой прививается, как жизненно необходимая.

Минут через пятнадцать лесок кончился, и я выскочил на открытое пространство. Следы вели дальше на восток, где уже виднелось поблескивающее зеркало озера — на первый взгляд, очень далеко, на пределе зрения, но я не зря припомнил, что в потускневшем мире подобные критерии не очень точны. Может быть, до него полмили, хотя в нормальный солнечный день видно было бы гораздо дальше.

Перестав опасаться столкновений с деревьями, я перешел на легкую экономичную трусцу и довольно скоро был вознагражден за старания, обнаружив своих потеряшек. Как ни странно, первым на глаза попался эльф. Я его сперва принял за дистрофичную старушку в тоскливом сером платье, потерянно мнущуюся на краю обрывистого берега. Того гляди сиганет с кручи, отчавшись дождаться из похода своего викинга. На мое приближение Фирзаил внимания не обратил. Зря их народу приписывают небывалую наблюдательность — я уже мог рывком до него добраться и по уху щелкнуть, когда эльф изволил меня заметить. Видок у него был откровенно пришибленный. Ну и ладно, хотя бы живой и даже в сознании. У ног его валялось отрядное имущество — два рюкзака, гранатомет и «калашников» с пулеметным бубном. И остальной персонал нашелся, даже больше, чем надо — внизу, у воды, рядом с наполовину вытащенной на песчаную отмель зодиаковской надувной лодкой приличных размеров. Ни дня без приключений, да? Трое новоприбывших, облаченные в штормовки и зюйдвестки, с понурым видом сидели рядком на берегу, подальше от воды. Наш обезьян со своей придурковато-дружелюбной ухмылкой восседал на корточках между ними и лодкой, резких движений не делая, но каким-то образом не оставляя сомнений, что оторвать голову любому нарушителю спокойствия ему не в тягость. Мик обнаружился в самой лодке, хотя что там делал, я так и не понял. Кажется, примеривался к ведру с наживкой, и я боюсь даже предполагать, с какой целью.

— И чем это вы тут занимаетесь? — вопросил я грозно.

Рыжий заулыбался уже персонально мне. Надо бы все-таки освоить его язык. Хотя бы несколько слов, желательно обидных, чтобы сбить с него эту блаженную гримасу. Раздражает неимоверно — такое впечатление, что он секрет счастья знает и нарочно не делится.

— Защищаемся, — исчерпывающе ответствовал фон.

— Зачем вас вообще сюда понесло? Я где сказал ждать?

— Мелкому парню поплохело, а воды мы заранее набрать не догадались. Вот и пошли сюда, а тут на нас вот эти покусились.

— Мы не покушались! — каркнул один из троих унылых жалобно. — Мы на рыбалку вышли, а к берегу приняли, чтобы поздороваться и спросить, не надо ли чего.

— А потом стали тыкать в нас оружием.

— Потому что этого увидели и перепугались! Думали, он чудовише с той стороны.

Если не углубляться в разбирательство, что есть чудовище и чем оно отлично от иных видов существ, понять этих деятелей можно. Куда сложнее понять, за каким чертом они принялись высаживаться на берег, вместо того чтобы пристрелить это самое чудовище с безопасной дистанции. Большая наивность, обернувшаяся самым неприятным образом.

И что с ними теперь делать?

— Он не чудовище, он правильный чувак. Это прояснили?

— Очень даже четко, — прогудел другой рыбак, задрав ко мне физиономию, украшенную здоровущим кровоподтеком. — И драться было вообще необязательно. Мог бы просто сказать, что свой. Мало ли, что волосатый, мы бы поняли!

— А мог бы, с другой стороны, и насмерть прибить.

— Да это не он! Это вон тот!

Мик довольно осклабился. Да, фонарь славный, как раз в его стиле. Когда-нибудь разработают новую отрасль криминалистики — кулакоскопию, и она подтвердит, что по синяку отлично можно распознать поставившего его автора.

— Его вы тоже за чудовище с той стороны приняли?

— Сперва нет, а теперь уж и не знаю, — пострадавший демонстративно пощупал морду и преувеличенно ахнул. — Слышь, друг, ты им скажи, чтоб лодку вернули! Она одна у нас, нам рыбу ловить надо, как без нее?

— Ты глянь, Мейсон, — Мик нагнулся и поднял из-под ног длиннющее ружье, не ружье — но какое-то примитивных обводов громадное пуляло с магазином, примкнутым сверху. — Вот с чем нынче рыбу ловят.

— Это не рыбу! — загалдели рыбаки хором. — Это от плавучего гада!

— А ну молчать! — скомандовал фон. Видимо, предварительную воспитательную работу он уже успел провести — галдеж мигом стих. — Тоже мне, «от плавучего гада». А в меня из него зачем было целиться? Что во мне наводит на мысль о плавучести?

Мужики помялись, затем битый смущенно признался:

— У тебя базука. Мы ее прибрать к рукам подумали… опять же на того плавучего гада. Он, скот ненавистный, обалдеть какой огромный, на него и «бойса», того гляди, не хватит, тем более в нем всего два патрона.

А, так вот это что за монструозное уродище — противотанковое ружье времен Второй Мировой. Не узнал, богатым будет. Может, отобрать для рыжего? Да ну, ради двух патронов не стоит карму портить.

— Базуку мы вам не отдадим, — постановил я, устав мяться. — Самим пригодится. Лодку забирайте, но имейте в виду, вам в этот раз крупно повезло. Случись я с ними, перестрелял бы вас прежде, чем вы свою бандуру развернете. Мик, вынь из нее патроны от греха и положи отдельно.

— Уже, — фон пнул ведро, в котором копался, когда я пришел. — Все тут.

— Вот и ладно. Встречу на Эльбе объявляю закрытой. Залезайте сюда, а вы, морские волки, валите на свой промысел. И имейте в виду, что этот наш рыжий и ему подобные, какого бы цвета ни были — друзья человечества. Таких не стрелять надо, а подкармливать при случае.

Мужики с великим облегчением подобрались с песка и полезли в лодку, а я переключил внимание на эльфа.

— Тебе, говорят, плохо стало?

— Я сделал открытие, которое нарушило мое эмоциональное равновесие, — ответил Фирзаил скучным голосом. Наверное, так нарушило, что еще не восстановился.

— И что это за открытие? Запоздало проникся интересом к большим сиськам?

— Я ведь упоминал, что мой мир умирает, потому что истощил магический потенциал?

— Да, было что-то такое.

— Магическое Плетение, пронизывающее все сферы, в нем ослабло до крайности, — эльф театрально развел руками. Сдается мне, пока те двое внизу общались с местными, он в уме репетировал свое будущее выступление. — Вплоть до того, что им уже не мог воспользоваться каждый, хотя изначально, во времена незапамятные, магия была естественным фоном и для ее применения нужно было всего лишь родиться эльфом. К тому моменту, как я начал осваивать науки, только квалифицированный специалист мог нащупать истончившиеся нити Плетения и использовать их для создания заклятий. Потому, когда я впервые переступил границу мира и оказался там… — опять неопределенный, но вполне понятный жест, — я был просто поражен мощью и отзывчивостью волокон Междумирья. Это было грандиозное ощущение, и мысль о том, что моя родина по сравнению с ним в бедственном положении, немало меня мучила. Но теперь, когда я оказался здесь, в вашем мире…

Фирзаил закатил глаза и взял драматическую паузу. И держал ее, держал и держал, пока Мик не выкарабкался из-под обрыва. Я даже начал прикидывать, не окончен ли уже рассказ. А чего? Мало ли, что он без ярко выраженного конца. Нынче и авторы, и издательства, и кинопродюсеры — все страсть как любят открытые финалы. Или хотя бы странные, в духе Гайнакса.

–…Я внезапно понял, что значит «гораздо, гораздо, несравненно хуже», — выпалил эльф стремительно, словно опасаясь, что мы на него набросимся и заткнем рот носками, пока не выболтал всю правду. — Счастье ваше, что вы не способны воспринимать Плетение так, как я! Потому что тут оно не то что ослаблено, а низведено до практически полного небытия!

— Не было такого, — немедленно возразил Мик. — Ничего мы не низводили… и не укрощали. Так всегда было.

— Да какая мне разница, было ли так всегда или стало только теперь? Поймите простую вещь: я специалист по магическому искусству, единственная причина, по которой я здесь нахожусь — это намерение решить при помощи доступных мне навыков некоторые из проблем этого мира. Но мои навыки полностью, подчистую, абсолютно неработоспособны без соответствующей среды, то есть этого самого магического Плетения! И что хуже всего — без доступа к Плетению я даже не могу этот мир покинуть, ведь мне нечем активировать портал или открыть собственный переход!

Мы с Миком переглянулись. Надо же, как этого худосочного зацепило, он хлипкие свои ручки заламывать начал. Обезьян тоже вылез из-под откоса и присоединился к группе, но от его дежурной лыбы хмурый день светлее не стал. Наверное, мало тренируется.

— А как же все остальные порталы открывают? — поинтересовался я.

— Какие остальные? — эльф недоуменно захлопал глазками.

— Нормальные остальные. Все, кто из нашего мира туда лазил, если верить рассказам Эла, чуть ли не с начала времен. Да и сам он нам фокусы показывал, огонек зажигал прямо в воздухе. Как это можно без вашего плетения?

— Ну, огонек! — Фирзаил негодующе фыркнул, словно я прервал лекцию по квантовой физике вопросом насчет таблицы умножения. — Для огоньков много не надо.

Он проделал неприятный прядущий жест своими паучьими пальчиками, и внезапно на краю обрыва с тихим шипением возник костер. Не крохотная, сравнимая со спичечным огоньком вспышка, какими нас забавлял Хранитель, а здоровенный клуб пламени футов трех в диаметре, моментально обугливший траву и вызвавший возбужденный галдеж снизу, с отчаливающей от берега лодки. Бедолаги, наверное, решили, что мы в них из гранатомета шарахнули.

— Огонь — это базовая реакция окисления, исполняется любым недоучкой на одном, самом захудалом волокне, — снисходительно объяснился эльф, еле заметным щелчком пальцев в пространство ликвидировав безобразие. — Сделайте одолжение, траву затопчите. Но как открывают порталы? Действительно, я не подумал о прецедентах… это операция сама по себе несложная, но минимум на четырех волокнах в трех или более тональностях, а здесь сейчас я больше двух сразу не могу…

Видимо, лица у нас были не слишком понимающие, так что Фирзаил нервно потряс кулачками.

— Представьте себе, что магическое плетение — это… ну, пусть это будет вода, вот как в этом море.

— Это озеро.

— Называйте как вам угодно. Мой мир когда-то был полон насыщенного плетения… сам мог считаться водоемом — как, должно быть, и ваш, ибо базовые их структуры подобны. Но теперь мой мир подобен пересыхающей луже, и чтобы добыть глоток воды, приходится поползать на животе по земле. Однако всегда можно найти впадину и, проявив терпение и изобретательность, нацедить из нее сколько нужно. Ваш же мир… возьмите тряпку, намочите ее в озере, а потом несколько часов выкручивайте. Для того, чтобы сотворить воздействие, вам нужно выжать несколько капель воды. Наверное, где-то в глубине тряпки еще осталось немного. Но моих сил, чтобы ее выжать, просто не хватает.

Хорошо объяснил, образно. Но что теперь? Мы бы, может, и расчувствовались и отпустили его на все четыре стороны, но куда он пойдет, если к себе вернуться все равно не способен? Не бросать же его тут одного, даже если он бесполезен? Тем более что видали мы ребят и более бесполезных — этот по крайней мере огни бодро зажигает, а если его слегка подучить актерскому делу по школе Чехова, можно будет на Бродвей пристроить. Не уверен, что общественность охотно променяет на такого заморыша образ Хью Джекмана, но есть ведь и другие роли. Зловещие викторианские дворецкие, престарелые гоблины, уродливые мутанты из пораженных радиацией пустошей.

— Нашел о чем париться, — заявил и Мик, который обычно мыслит в том же ключе. — Я тебе так скажу: главное в драку ввязаться, а там видно будет. Вот окажешься перед дырой в мироздании, так и сам не успеешь понять, откуда что выжалось.

— Если меня не сожрет то, что оттуда вылезет! Ведь единственный известный мне способ самозащиты тоже, как можно догадаться, магический.

— А вот это предоставь нам. В плетениях мы не сильны, но морды сворачивать умеем безо всякой магии.

Не то чтобы решили проблему, но пока хватит и того, что эльф самоубийства не затеял. Станется с него. Эти нервные тощие, вопреки жизнелюбивым толстякам, постоянно ищут какой-нибудь дурацкий повод всем вокруг жизнь осложнить. Плетение, видите ли, у нас пересохшее. Тоже мне, нашел трагедию.

Лучший способ отвлечься? Правильно, пожрать.

— Раздобыл немножко вкусненького, — объявил я, закрывая тему, и стащил со спины рюкзак. — Налетайте, и пошли к дороге. Машину раздобыл, ребят пристроил, новостей таких наслушался, что они пока что не желают в общую картину утрамбовываться. Прикинь, Мик, прошла не неделя, а десять месяцев!

Фон выудил из пакета круассан, запихнул целиком в пасть и легкомысленно пожал плечами. Он за временем вообще особо не следит. За квартиру ему платить не надо, у его однокомнатной халупы в Сан-Франциско аренда фиксированная, так что автоплатежи и без гвоздей, а когда куда выдвигаться — всегда Мейсон помнит.

— Ничего удивительного в этом нет, — меланхолично сообщил эльф. Он тоже достал круассан, но смотрел на него с подозрением — тут понюхает, там присмотрится, и на его сероватой физиономии все отчетливее проступало оскорбительно брезгливое выражение. Словно дохлую крысу ему дали или, скажем, говно на палочке. — Мы ведь отправлялись не из соотнесенного яруса.

— Объяснись-ка?

Фирзаил сморщился уже как чернослив — то ли от моей тупости, то ли от подношения. Да что ему не так? Вкуснейшая же штука!

— Право же, объяснить это… трудно. Потому что с одной стороны — предельно просто и понятно даже самому примитивному… а с другой стороны, вы и на самого примитивного не со всякой стороны… Время — практически единственный однонаправленный вектор во Вселенной, и течение его однородно для каждой группы миров. Междумирье из его течения исключено в силу своей уникальной позиции — вне времени, вне пространства, вне всего. Однако время относительное есть даже в нем, войдя в него и выйдя обратно, ты всегда выйдешь позже, чем вошел. Простите, я чувствую себя лишенным разума проповедником, вещающим для приморских валунов, меня это сбивает с мысли.

— Ты не ругайся, ты объясни, почему время растянулось.

Обезьян предубежденностью эльфа не страдал — он таскал круассаны один за другим, закидывал в рот и перемалывал с откровенным удовольствием. А ведь на него и правда не напасешься. Так что, пока Фирзаил собирался с мыслями, я убрал похудевший пакет из-под носа рыжего, вытряхнул из рюкзака ком одежды, подобрал мультикамовский набор и сунул ему в руки. Главное, чтобы догадался надеть, а не жрать. Впрочем, при всей своей благости на умственно отсталого он не похож — должен разобраться.

— Время не растягивалось, — в голосе эльфа прорезалось подлинное отчаяние. — Оно вообще не способно… в высшей степени ригидно… не путайте меня! Условность течения времени в Отстойнике обусловила четкую зависимость в соотнесении внешнего временного потока с позицией относительно слинкованного уровня. Если войти и выйти, времени вовне пройдет ровно столько, сколько почувствуешь. Если вести себя неосмотрительно, есть риск попасть в зоны с аномальным течением времени — бывают такие узлы, упрятанные, так сказать, с лицевой поверхности вышивки на изнанку. Бывают случаи, когда после многих субъективных лет там обитатель плана возвращался к себе и обнаруживал, что прошло несколько минут с его ухода, и обратные, когда несколько часов там оборачивались годами вовне. Переход между ярусами Междумирья сам по себе не является гарантией потери времени, если пользоваться им надлежаще. Но в нашем конкретном случае мы вышли в ваш исходный мир из другого яруса, слинкованного на другие миры с другим порядком течения времени. Как оказалось, с порядком более интенсивным. Логично, что финальный переход выбросил нас гораздо дальше по временной шкале, чем ожидалось.

— Ничего не понял, — пожаловался Мик.

А до меня вроде бы дошло, хотя не рискну уточнять, опасаясь спровоцировать у эльфа инсульт. Теорема Пифагора. Из мира в Отстойник — катет, из яруса Отстойника в другой ярус — катет, а вот между концами катетов длиннющая гипотенуза.

— А вот прямо там ты не мог этого объяснить? Чтобы мы не таким окольным путем выбирались, а нормальным, не теряя времени?

— Я бы непременно постарался, если бы только допускал мысль, что вы настолько некомпетентны! Мне и в голову не приходило, что высокоразвитые существа могут не знать таких элементарных вещей.

Вроде и высокоразвитыми назвал, а все равно обидно как-то получилось.

Рыжий вновь огрел меня по плечу — к счастью, на этот раз по левому, еще не отбитому в хлам. Указал на озеро. Мужички на лодке, хотя и начинали отваливать на веслах, при виде нашего фейрверка решили прибавить ходу и запустили тарахтючий движок, доселе мертвым грузом болтавшийся у них на корме. Теперь их тащило бодро и энергично, они заметно осмелели и даже, кажется, норовили показать нам обидные конструкции из пальцев — накрыла, стало быть, эйфория от просвистевшей мимо пули. Да и ладно, плевать на них, вот разве что при следующей встрече Мик им снова воспитательных лещей выпишет. Но рожа обезьяна ощутимо напряглась, даже вечная ухмылка превратилась в опасный оскал, хотя ничего предосудительного…

Сонар у него, что ли, встроенный?

Я до последнего момента не понимал, на что он указывает. Лодка вдруг споткнулась, словно налетев на полной скорости на риф, зарылась носом в совершенно гладкую воду и высоко вскинула корму с трещащим мотором. На краткий миг вместо ровного звука бурлящей воды завыл раздираемый лопастями воздух, а потом лодка плавно ушла под воду, словно уродливый лифт, вызванный на дно. Знаем мы такие лодки, утянуть накачанные воздухом баллоны напрямую под воду — задача нетривиальная, хоть бы и тонну груза ей к носу прицепи и брось за борт — она еще долгонько будет бултыхаться на поверхности. А тут канула с концами, только по воде пошли круги, затем вырвался гигантский пузырь воздуха, очевидно, из лопнувших баллонов. Затем лодка вернулась. То, что ее утащило на глубину, разжало хватку, и теряющая форму посудина выбросилась на поверхность, подлетев в воздух на несколько ярдов. Передней части у лодки уже не было — висели одни неопрятные лохмотья, как будто огромная пасть выгрызла нос за один мощный азартный укус. С лодкой вылетел из воды и один из злополучных рыбачков. В верхней точке полета он отцепился от снастей, за которые дотоле судорожно хватался, пролетел еще футов на пять вверх и без звука рухнул обратно на воду. Ни собраться, ни даже завопить не успел, кажется, был уже без сознания. О поверхность воды его шмякнуло плашмя с таким звуком, что стало ясно: вдребезги. Вода, если на нее вот так плашмя, потверже бетона покажется… бррр.

Остальные двое даже и на поверхности не появлялись, зато из глубины неспешно всплыл и принялся расползаться внушительный кровавый клуб.

Елки-палки. Прокормили семьи, нечего сказать. Надо тех толстых предупредить, чтобы деду слушались беспрекословно и не залупались на этого озерного, по крайней мере пока их радиоактивный паук не покусает.

Мик сразу нырнул за «армбрустом», лихо его подцепил и забуксовал, озадаченный его конструкцией. То-то и оно, из такой штуки не всякий еще выстрелит, надо разбираться в устройстве. Да и в кого стрелять? Прямо в воду? На поверхности ничего, кроме тяжело брякнувшейся изорванной лодки, не наблюдалось — капитан Немо свое дело знал туго, поднимать перископ не торопился. Сложно мне поверить, что это могло сотворить живое существо, даже после того, как мои представления о возможностях живых существ были безжалостно расширены.

— Есть желающие, гм, попытаться извлечь пострадавшего? — поинтересовался я через силу, скорее для того, чтобы нарушить зловещую тишину. Кто-то тут порывался мир спасать, вот она и хорошая точка для старта. Заодно и потенциальных самоубийц выявим.

— Не стоило им пользоваться грохочущей частью, — безучастно откомментировал эльф. Его, кажется, произошедшее ни в коей мере не впечатлило. — Многие крупные хищники болезненно реагируют на добычу, которая слишком активно себя обозначает. Это я сообщаю на тот случай, если вы и этого не знали.

— И насколько крупным может быть такой хищник? — уточнил Мик встревоженно.

— Я не ксенобиолог, если позволите. Существа, населяющие Междумирье, весьма разнообразны, не связаны общими биологическими признаками и соответственно не ограничены какими-либо фундаментальными законами происхождения видов. Бескрайний континуум может себе позволить бесконечное количество непересекающихся экосистем. Разумеется, самые большие из обитателей Междумирья попросту не способны протиснуться через пробои пространства. А у многих во Внешних Мирах возникнут дополнительные сложности. Например, в этом мире с его деградировавшей магосферой не способны выжить те, чьи тела помимо стандартного анатомического устройства подкреплены магической компонентой. Летучие, например, по методу левитации. Хотя вот плавучие, сдается мне, устроились неплохо, буквально как… гм… как рыба в воде. Не знаю, однако, сколько сможет выдержать тело экстраординарного размера без магических скрепов, ведь физика и биология неумолимы.

Ох он и трепло. Куда там в актеры — надо его в политики пристраивать. Долго, сочно и с искренней вовлеченностью рассказывать о том, насколько ты ничего не знаешь — в их среде навык чрезвычайно востребованный.

— Очевидно, что в данном случае существо ограничено размерами водоема, — закончил Фирзаил лекцию очевидным выводом. — Но, насколько я вижу, это мало помогает сделать выводы, так как практически не ограничивает допускаемых вариантов.

— А просто «не знаю» сказать было не судьба?

— В культурных слоях, к которым я близок, подобное поведение расценивается как крайняя и ничем не извинимая грубость. Когда твоим мнением интересуются, ты должен ответить наиболее полно и информативно.

— Теперь понятно, почему вы войну за написание буквы профукали. Если разведчики в такой манере докладываются, о какой оперативности может идти речь?

— Вообще-то в подобной манере докладывались разведчики обеих сторон, и причины, по которым одна из сторон одерживает верх в военном конфликте, в нашей истории крайне редко связаны с оперативностью. Только дикие звери берут, — эльф со значением указал пальчиком на озеро, — лихим наскоком. Существа цивилизованные ведут свои партии вдумчиво и всесторонне осмотрительно.

— А если бы ты шустро не завопил, что ты друг, я бы тебя еще там прикончил.

— Справедливо. И мне давно уже кажется, что эта поспешность ныне выходит мне, как у вас почему-то говорят, боком. Смерть — необратимый и трагичный финал, особенно для лишенного необходимости умирать, но выражение «участь хуже смерти» внезапно открылось передо мною в жутких подробностях.

Это он еще миковой стряпни не пробовал. Ничего, закалим длинноухого, разовьем инстинкты и рефлексы, вернется на историческую родину таким мачо-эльфом, что все ушастые девахи его будут. Или нет. Может, у них там как раз такие рассуждатели считаются за наиболее завидную партию? У нас тоже есть такая доктрина, под условным названием «зануде проще уступить, чем отказать».

— Оно оттуда до нас не доберется? — продолжал между тем Мик. Совсем ему не идет такая настороженность. Он у нас обычно движущая сила всех необдуманных акций.

— Если это вопрос ко мне, то, — Фирзаил покосился на меня, тяжко вздохнул и с явным усилием выдавил: — Не знаю. Простите. Извините. Виноват.

— Может, тогда пойдем отсюда потихоньку? — внес я предложение.

— Да ты чего, Мейсон! А вдруг оно вылезет? Тут мы его и жахнем!

Ах, вот он чего стойку делает. Ну да, его хлебом не корми, дай с чем-нибудь новым подраться. Размеры его не смущают. У него свои понятия об адекватном поведении: не стыдно сбежать от превосходящего в силе противника, вопя в ужасе и сверкая пятками, но разойтись, хотя бы не попытавшись схлестнуться — признак потери боевого духа, что в боевых искусствах автоматически влечет за собой дисквалификацию.

— Мы не будем его жахать. Нам скорее всего не хватит одной гранаты. Да и ума немного надо проявить. К зиме его отловить — мяса на всю страну хватит.

— Он лодки ест. Не думаю, что на такой диете вкусные окорока нагуляет.

Обезьян снова потыкал меня в плечо. Да я ему на руки мешки с ватой в конце концов надену, а то он меня инвалидом сделает! На этот раз он рапортовал о готовности — костюм надет, задание выполнено. Штаны оказались слегка тесноваты, хотя у отца ноги отнюдь не как соломинки, куртка в верхней части вовсе не сошлась — зацепилась только самая нижняя застежка на брюхе. Хорошо хоть, рукава широченные, не полопались сразу по всем швам. Собственную одежду, напоминающую не то рубище узника фашизма, не то заношенную пижаму, рыжий снимать не стал, так что из-под куртки торчала теперь небрежного покроя майка. Не скажу, что видок стал сколь-либо приличным, особенно учитывая огромную башку, отливающую в нынешнем приглушенном освещении багрянцем… Но, будем считать, сделан первый шаг на пути к новому имиджу. На голову при крайней нужде соорудим арафатку из скатерти или простыни. Руки вот еще… они тоже предосудительно красные, к тому же по самые костяшки заросшие плотным волосом. И ноги. Трудиться над тобой и трудиться, безымянный ты наш. Нет ли в окрестностях незанятых имиджмейкеров? Ох, это вряд ли, в такое непростое время они нарасхват будут — ведь каждому, кто постоянно светится на публике, придется удвоить усилия, чтобы бледным не выглядеть. Может, его хотя бы покрасить в масть, не вызывающую у окружающих политкорректного ступора? Или права была Айрин — его достаточно из самой Канады вывезти, чтобы по всему остальному миру в нем без малейших сомнений начали опознавать местного выходца?

— Дьявольски красив, — признал я на всякий случай, пока он опять меня колотить не начал. — Вы тоже можете приодеться, господа диспутанты. Но давайте все-таки сперва отойдем подальше, а то вдруг этот водоплавающий все-таки на берег полезет. Собирайте вещи и двигаем.

Эльф так и не решился попробовать круассан — держал его в отставленной руке, словно потенциально опасное вещество. Пока парни разбирали мешки и вооружение, я поманил Фирзаила за собой и задал три самоочевидных вопроса:

— Чем тебя подобная еда не устраивает? Какая устроит? И если не устроит никакая, то сколько ты протянешь?

— Не надо на меня давить, — важно, с достоинством ответствовал эльф. — Я уже не раз вынужден быль переориентироваться на незнакомые продукты питания, и никогда еще этот процесс не был безболезненным. Как минимум я всегда проводил анализ предлагаемой мне пищи при посредстве все того же магического плетения, к которому в данном случае доступа не имею. Так что пытаюсь определить продукт хотя бы теми органами чувств, которые еще функционируют.

— А на вкус не попробуешь?

— Вкус значения не имеет. Вещества, совершенно непригодные в пищу, способны быть чрезвычайно привлекательными на вкус. Я вижу, что вы едите это без колебаний, но то, что полезно вам, может быть непригодно, вредно или даже смертоносно для моей весьма деликатной системы пищеварения.

Вот как с ним дело иметь, а? Я и не подумал как-то, ангажируя его, о таких деталях. То есть мысль мелькнула, да и ушла, ибо самая жуткая из известных мне гастрономических девиаций — это веганство, а непереносимость лактозы Мик, например, до сих пор считает шуткой на троечку.

— Если это поможет, то это готовится из муки… зерен… из растертых или… гм.

Я почти уверен, что круассаны не растут на круассановом дереве, но как выясняется, и никакой серьезной альтернативы представить не могу.

— Я знаю, что такое выпечка, — уф, от сердца отлегло. — В обоих наших мирах этот принцип был разработан еще до того, как мы избрали разные пути эволюции. Меня куда больше волнует баланс микроэлементов и энергетическая ценность. Несоответствие жестким стандартам потребностей организма может привести к плачевным последствиям, например, увеличению инертной массы тела.

— Постой-ка. Ты что же это, всего-навсего о талии беспокоишься? Еще одна Айрин на мою голову?!

— Мое тело — мой храм.

Ах ты!… А с другой стороны, ну и ладно. Я-то боялся, что его с нашей кухни фатально пронесет, а он вон чего… за красоту радеет, если это так можно назвать. Пусть поиграется. Голод не тетка, как вцепится, живо отучит харчами перебирать.

До машины мы добрались без приключений, если не считать того, что эльф несколько раз застревал буквально на ровном месте, силясь выбрать наиболее уместный путь через чахлые кусты. Для представителя народа, который в нашем фольклоре считается безупречно изящным и элегантным, он слишком уж напоминал неуклюжую мешанину из связанных между собой палок и веток. Обезьян и тот оказался куда более эльфообразным — невзирая на размеры и вес, он непринужденно всюду вписывался, а где надо — там и порхал, дабы не повредить растения. Я уж хотел было поинтересоваться, все ли эльфы такие несуразные, но вовремя прикусил язык. Фирзаил же, чего доброго, начнет отвечать, а ответы его, как мы уже могли убедиться, при всей своей обстоятельности еще ни разу не содержали никаких поводов для оптимизма. Да и менее бракованных эльфов в окрестностях все равно заметно не было, а с этим хоть какой-то контакт уже наладился.

Машина нашлась ровно там, где была оставлена, и я наконец-то с облегчением перевел дух. Не то чтобы жизнь так уж откровенно налаживалась, но всегда приятно найти хоть что-нибудь там, откуда еще это не сперли.

— Итак? — обратился я к публике с подразумевающимся вопросом «готовы ли мы к решительному рывку в сторону социума, который того гляди может оказаться не готовым к нам».

— Чубакка! — выпалил Мик в ответ. Он всегда был мастером меткого и остроумного ответа не на тот вопрос.

— Чего?

— Ты требовал имя придумать. Чубакка. Большой, волосатый, не разговаривает.

— Это не имя, это клише.

— Ты просто не любишь «Звездные войны».

Возразить нечего. Не люблю. Ни «войны», ни «путь», ни «врата», ни «крейсер Галактика», причем не любил даже оригинальные версии задолго до того, как их настиг неотвратимый девятый вал коньюктурных продолжений и ремейков. Там, где восторженные чарли барнеты видели эпическую мегалодраму, сногсшибательно яркие характеры и прямо даже секс-символы, мне в глаза бросались исключительно логические дырищи, безудержный пафос и неспособность элитных вражеских сил в упор подстрелить хотя бы того самого Чубакку. Чарли, помнится, повизгивал от переживаний за героев, а я, уже прошедший под дедовым руководством курс молодого стрелка, страстно хотел туда попасть, отобрать у косого штурмовика бластер и показать, как это делается. Так что нет, никаких оммажей раскрученным франшизам в мою смену. Фетишистские культы поддерживать отказываюсь, особенно если в них даже буфера засветить не удосужились.

— Это все, на что ты способен?

— Не все, но лучшее. Не так уж просто выдумать приличное имя, тем более для парня с такой внешностью. Цезарь? Сунь Укун? Сорачи-сенсей?

— Работай дальше, и переоденься. Мы не цирк на выезде, мы серьезные специалисты, если вдруг спросят.

Фон натянул мою куртку без видимых для нее травм и даже, кажется, остался доволен. Да, тут не Калифорния, тут и летом редко возникает соблазн рукава закатать. Дедовская же штормовка на эльфа села даже не комично, а жалобно. Хотя дед никогда не был самым крупным в нашем семействе, а к старости еще и прилично усох, плечи его куртки оказались у Фирзаила на локтях, а пояс — в районе колен. Рукава свесились почти до самой земли, как у Пьеро из известной сказки. Красота — страшная сила. Надо будет таки посетить магазин, желательно детских товаров, а то он похож на трогательного сиротку из пропагандистской картины об ужасах войны.

— Насколько я успел узнать, тут уже действуют некие обезьяны, пытающиеся затыкать дыры или, как их тут называют, Зияния, — поделился я с коллективом.

— Обезьяны? — уточнил эльф озадаченно. — Маленькие хвостатые животные, живущие на деревьях? Боюсь спрашивать, чем они затыкают эти… Зияния.

— Я думаю, имеются в виду такие, как этот наш друг.

— О, хоссы. Да, эти вполне могут. Не берусь предсказать, насколько успешно, но многие из них способны оперировать магическими средствами в достаточной мере для таких задач. Может оказаться, что и ослабленное Плетение им нипочем, у них есть свои методы.

— И эти их Устои им не помешают? — Мик покосился на рыжего. — Или вы там у себя целую армию раскодировали?

— Я не имею к программе работы над Устоями никакого отношения, так что не знаю, сколько таких всего. Более того, я не имею понятия, как именно пресловутые Устои диктуют носителям поступать в конкретных ситуациях. Вполне вероятно, что попытки ликвидировать катастрофические последствия контакта вполне ими допускаются.

— Я об этом упомянул, чтобы объяснить ситуацию. Мы не будем ввязываться в плотное общение с лишними людьми. Но раз уж вы тут не единственные с той стороны, то не будем и подчеркнуто прятаться, понятно? Увидят так увидят. Если кто-нибудь попытается заострить на этом внимание, предоставь отвечать нам, делай вид, что нашего языка не понимаешь.

Фирзаил нервно хрустнул костяшками.

— Это так уж необходимо?

— Прикидываться ветошью?

— Нет, входить в открытый контакт с местным населением. Я все же не хосс, даже если они уже наладили сообщение — во что мне, к слову, верится с трудом.

— Ты ж только что сказал, что это вполне возможно!

— Нет, я сказал, что они на это фактически способны. А что касается возможностей, то они складываются из способностей, склонностей, целей и намерений всех сторон-участников событий. Насколько ваши здешние власть имущие готовы предоставить пришельцам из неведомой и, как я понимаю, отрицаемой в широких массах дали свободу маневра? Вам виднее. В нашем мире с этим определенно были бы проблемы, а ведь у нас нет большей части ваших сложностей, вызванных культурной раздробленностью. Насколько мне известно по одному поучительному случаю из моего собственного прошлого, зачастую у радеющих за безопасность найдется программа действий для нейтрализации непонятного, но программ для реабилитации не существует практически никогда. И мне менее всего хотелось бы провести свою потенциально бесконечную жизнь в профилактическом заключении просто потому, что на мой счет никто не компетентен принять решение.

Тотально прав. Учитывая количество навороченных уровней допуска к каждой государственной проблеме, особенно влияющей на национальную безопасность, таким непроверенным гастарбайтерам скорее выделят комфортные номера-люкс в Гуантанамо. Правда, там таких не очень-то удержишь, но картину открытого сотрудничества представить не получается никак. Разве что волосатые бедолаги орудуют своими иголками, штопая мироздание, а в спины им бдительно целятся все спецслужбы окрестных государств, чтоб чего-нибудь лишнего не учудили. А если моя мизантропия хоть на пять-десять процентов обоснована, то первым интересом наших силовиков к таким искусникам будет не умение их латать пространство, а годность для диверсионно-подрывной деятельности в отношении потенциальных стран-противников.

Да, надо первым же делом разобраться, что там за дела с этими обезьянами. Под чьей эгидой работают, чем конкретно заняты, какие, если что, расценки на подобный труд.

Столько уже этих первых дел набралось, что пора из их списка выделять новый — самые первые из первых.

— Я говорил, что я даже не хосс, — напомнил о себе Фирзаил, теребя свои клоунские рукава. — Если они как-то и устроились, убедив или заставив с собой считаться, то я сильно сомневаюсь, что в этом мире отыщется еще хоть один эльф. Мне не хотелось бы пасть жертвой опасений, интриг или вполне закономерного любопытства. А лучший способ этого избежать — не привлекать к себе внимания. Я готов выполнить… или попытаться выполнить взятые на себя обязательства, но предпочел бы делать это втайне от публики, хотя бы для начала. Уверен, мы в состоянии отыскать разрыв реальности, рядом с которым не будет толпиться толпа местного населения.

— Ты можешь сам на такой разрыв навестись?

— Прямо сейчас не могу. Будь местное плетение хоть немного более насыщенным, я бы смог соорудить близкий аналог компаса, указывающего на очевидные приметы разрыва.

— Ну, а раз не можешь, то какие у нас варианты? Ездить концентрическими кругами, пока не наткнемся случайно?

Эльф бессильно пожал под своей плащ-палаткой плечами. Взгляд у него и впрямь был, как у теленка на бойне. И понять его можно, мы народ не самый приятный, даже те, кто официально в друзьях числится. Новых знакомств дешевле избегать. Но и у нас свободы маневра не так чтобы много: опробовать силы необходимо, и мне будет куда комфортнее, если прикрывать подход эльфа к снаряду буду не один я плюс два мордобитчика, а хотя бы несколько квалифицированных стрелков из деннисова боевого ополчения.

— Да не парься ты так, — Мик дружелюбно надвинул эльфу козырек на нос. — Не будем мы тебя палить без лишней необходимости. Вообще не будем из машины вытаскивать, пока не понадобится для дела. Может, ты прямо из кабины сможешь наколдовать все, что надо!

— Попрошу без фамильярностей, — Фирзаил испустил горестный вздох и отвернул козырек на затылок, отчего стал похож на сильно заморенного реппера. — На случай, если я не доживу до возможности укорить вас лично в ближайшем будущем, знайте, что эту затею я не одобряю и все, что со мной случится, ставлю в вину именно вам.

Да его можно в молоко окунать, чтобы кефир быстро получился. Стресс, понятное дело, но мог бы и пооптимистичнее на мир смотреть. Ведь что с ним ни происходит, а все еще жив, здоров, условно свободен и даже не потолстел, чего панически опасается.

— Меня устраивает, — подвел я итог. — Фирзаил — даю тебе слово, что мы не будем втравливать тебя в излишнее общение и уж точно не передадим в чужие руки ни при каких обстоятельствах, если только сам не сочтешь это лучшим для себя. Ты сидишь в машине, пока не будешь готов вылезти. Мик, ты садишься рядом с ним и прикрываешь от всего на свете, включая праздное любопытство окружающих. Постарайся и сам его привлекать поменьше. Ты… как же с тобой неловко без имени-то…

Рыжий энергично заморгал в знак готовности к услугам.

— Редфилд! — подал Мик очередную версию.

— Как бинокль?

— Сам ты как бинокль. Как Крис!

Крисов не знаю, за исключением оригинального пистолета-пулемета «Крисс», который тоже все больше по статейкам в профильной литературе, а бинокли неплохие, и «ред» удачно вписался в позывной. Если самому не понравится, может зайти к коменданту и заполнить заявку на смену фамилии. А пока пускай будет.

— Ты, Редфилд, видимо без комплексов, да и вряд ли сболтнешь что-нибудь неуместное, так что ты тогда за мной ходи.

Тем более что до него еще поди доведи, как это — не ходи следом. Надо будет в поселке найти какого-нибудь собаковода-любителя и выспросить, как питомцев обучают командам. Хотя бы самым простым — «сидеть», «ко мне», и особенно «прекрати меня колошматить». Как водится, первым же делом. У нас все первым делом. Дела, которые можно отложить на вторую очередь, с тем же успехом можно оставить людям менее занятым и не пролюбившим десять чертовых месяцев за счет перепутанной станции отправления.

— Мешки в кузов, — я подал пример, перебросив свой опустевший рюкзак к остальному барахлу. — Гранатомет туда же, и брезентом прикройте. Им мы светить не будем, пулемет у меня уже изъяли местные власти. Мик, там кепка есть, для тебя прихвачена, и несколько ножей, если надо.

— Не особо, — фон небрежно отпихнул коробку. — Не наш метод.

Режим справки ON.

Когда мы с ним впервые познакомились, было нам лет по шестнадцать, и в нем тогда было не более половины от нынешней массы — глист глистом. Не помню уже с какой стати, но началась наша дружба с капитальной драки. Окончилась драка вничью, вернее, полиция нас растащила допрежь того, как определился победитель. Проникнуться друг к другу уважением мы успели и после этого знакомство продолжили уже в более созидательном русле, а вот итогами драки оба остались недовольны. Лично я, бывший в ту пору крупнее и уже малость поднахватавшийся под отцовским руководством армейских бойцовых ухваток, понял наконец, почему у военных к такой крутой дисциплине, как рукопашная, развивается профессиональное презрение. Болезненно, даже когда побеждаешь, неуклюже, результат ниже плинтуса. Если уж нельзя обойтись словами, то какой смысл переходить на кулаки, ведь это все равно ничего не решит? Уж либо не ссорься, либо решай вопрос радикально, чтобы быстро, четко и убедительнее некуда. Так что в дальнейшей своей программе обучения я произвел необходимые корректировки и раскидал время, прежде занимаемое рукопашным боем, между стрельбой и ножами. Складной нож в отличие от огнестрела можно иметь при себе почти всегда, и преимущество он дает более чем достаточное. Мик же выводы сделал совершенно обратные — посчитал, что если ты не в состоянии отпинать каждого встречного, то это очевидный повод больше тренироваться, чтобы число таких неудачных попыток поуменьшилось. И пошел во все тяжкие — осваивать дисциплины, набирать массу и до бесконечности практиковаться. С тех пор, как отношения наши переросли в заклятую дружбу, каждый из нас периодически пытается вернуть другого на близкий себе путь, но ни один заметно не преуспел. Мик до сих пор считает, что в бою оружие — удел того, кому позарез надо компенсировать отсутствие высокого мастерства. Я не спорю. Конечно, он с большой вероятностью меня отметелит — если застанет врасплох на пятачке, откуда некуда деться, без винтовки, пистолета и ножа, а такое возможно разве что в самолетном сортире над Атлантикой. Можно считать, двадцать лет потрачены на фанатичные тренировки не зря. А на практике мы считаем сложившимся стойкий паритет, и это позволяет нам оставаться друзьями.

Режим справки OFF.

Редфилд тоже уделил ножам мало внимания. Может, и он из этих, из апологетов чистого искусства? Или вовсе пацифист? Правда, он одной своей грузоподъемностью оправдывает занимаемое в отряде место, но у нас теперь есть машина. Кузов пикап больше, чем охапка Редфилда. А кого из них дороже прокормить, надо будет посчитать, когда узнаем нынешние цены на товары и услуги.

— Ты сюда залезай, — указал я ему на штурманское место. — А вы двое назад. Мик, еще раз обращаю твое внимание: ты отвечаешь за эльфа. Так что давай без эксцентрики.

— Да понял я. Драться не лезем, людей не сердим. Скучно с тобой, словно опять на задание выбрались. Как там Тедди?

— Уже никак.

— Упс, — Мик словно запнулся. — Блин. Хреново.

И на том спасибо, что в позу не встал и не начал читать душеспасительные лекции о лучших мирах и горести утрат. Он вообще-то может и периодически злоупотребляет, от случая к случаю. Но, к счастью, чувствует, когда случай не тот.

Эльфу, вопреки ожиданиям, в машине явно понравилось, и даже слегонца затхлый запашок не смутил. Начал акклиматизироваться? Скоро покурить запросит и по инерции отожмет бумажник? Редфилд со своей стороны сохранил непроницаемое жизнерадостно-дебильное выражение лица и тоже ни на что не пожаловался, хотя пикап под его задом слегка качнуло.

Мика же я придержал на перроне.

— Тебе вообще интересно, что в мире делается?

— Предвижу вопрос с подвохом. Делается ли в нем что-нибудь хорошее?

— Делается много занимательного. Соединенные Штаты развалились, на континент вторглись Китай и Россия, причем, как я понял, по отдельности.

— Ожидаемо.

— Откуда это ожидаемо? Ты что, футурологом заделался?

— Да как сказать. Если грамотно дунуть, открывается третий глаз. Вот такого, чтобы лодки кушало, я не предвидел, а всякого внутриусобного сколько угодно. Что Китай на Штаты, что Штаты на Китай, что все вместе на Россию. На это, кстати, шансы были будь здоров — она большая, аппетитная и провокационно вялая, так что каждый век кто-нибудь, кого ничему не научил опыт предков, пытается ее пожмякать. Да это и без карт понятно было, в конце концов, что кто-нибудь на кого-нибудь сорвется. Империи воевать должны, без этого какие же они империи. Так чего, кто побеждает?

Этим вопросом я как-то не задавался. У некоторых все такое простое, черно-белое, кто-то должен побеждать. Вообще-то нет, вовсе не факт. Это для тех, через чью голову стороны перестреливаются, крайне важно поскорее решить вопрос — но на их мнение обычно всем положить. Люди, чьи интересы достойны учета, в таком положении не оказываются. Любой экономист на пальцах объяснит, что миллиардные убытки, которые страны несут каждый день войны, для кого-то оборачиваются миллиардными же прибылями, а от таких аргументов не отмахиваются.

— Там видно будет. Похоже, ты на своих приходах более осведомлен, чем я с реальными источниками. Что самое страшное тебе наглючилось?

— Актерам-геям разрешили номинироваться на Оскара в категории «лучшая актриса», и Мэтт Бомер получил сразу два.

— Ужас какой.

— Это еще половина ужаса. Полный ужас в том, что из-за этого в актерскую гильдию перестали принимать натуралов, ибо они потенциально вдвое менее оскароносны.

— То есть практически ничего не изменилось. Ужас в другом — чего такого должен был наиграть Мэтт Бомер, чтобы отхватить хоть один Оскар?

— Вот это от меня ускользнуло. Гамлета, или Горлума, или капитана Керка в очередном перезапуске, или… черт, а вот сейчас я и сам перепугаюсь. Может, поедем уже?

Может, и поедем. Сколько тут ни топчись, а много не вытопчешь.

Сел за руль, провернул ключ. Пикап вздрогнул, оживая. Надо же, не иначе как перед новыми пассажирами выделывается. Эльф за моим плечом обреченно вздохнул и, кажется, сполз с сиденья куда-то вниз. А что, тоже метод. Он мелкий, между сиденьями как сложится, никто его и не заметит.

Поехали обратно, к цивилизации.