Адские врата

Сергей Фокин, 2013

Прошло пять лет после того, как мать кузнеца Степанида вместе со снохой Оксаной изгнали неудачливого чёрта из села. К тому времени родились у молодых дети – мальчик Алёша и девочка Настенька. И получились они ой какие непростые! Мог Алеша взглядом любой металл, будто пластилин, лепить – отцу в помощники готовился! Настенька же читала на таких языках, о которых, на Земле уже и забыли, наверно. Только вот не жилось чёрту спокойно в своей преисподней. Показалось обидным ему чистить клозеты у кредиторов. Месть задумал – кузнеца со света сжить. Не остановила его даже мысль, что бабы-то у Николы тоже все как одна особенные. Их силушку своей хитростью превозмочь решил. План вынашивал все эти годы, и потом осуществил его в одночасье, как по нотам. А, совершив пакость, нанёс чёрт кузнецу последний удар ниже пояса – похитил любимых детей, без которых тот уже и жизни не мыслил. Лишённому бабьей поддержки, впасть бы Николе в отчаяние. Только ответственность за детей всё-таки сильнее оказалась, и пришлось ему, рискуя жизнью, искать ту единственную ниточку, которая вела к воротам в ад…

1

Никола бросил на скамью рабочие рукавицы, прожжённые в нескольких местах, и выкованную железяку. Сегодня он славно помахал молотком; жаль, что младший брат жены в отъезде на неделю — получилось бы раза в три быстрее.

Пять лет миновало, как сошлись они с Оксаной, много с тех пор воды утекло. Пожили и с матерью кузнеца — Степанидой Ивановной, и у родителей жены, чтобы тем обидно не было. Хорошо их встречали в обоих домах. Удивительно, но Оксана оказалась примерной снохой. Никакого разлада у них со Степанидой Ивановной не случалось. Норовистой была девка до свадьбы, все просто диву давались такой перемене! А известно, что и мать кузнеца за словом в карман не лезла, и женщиной слыла образованной. Как тут не поругаться, не поделить чего-нибудь? Однако нашли общий язык.

Да и Никола не смотри, что тюфяк — общался с новой родней, будто знал её всю жизнь. И помогать никогда не отказывался, и подарки при случае делал. Тестю, вон, выковал настоящую саблю. Конечно, по нынешним временам вещь не сказать чтобы нужная, но чем чёрт не шутит, когда Бог спит! А дед, надо сказать, ещё и мечтал всю жизнь казаком стать. У него родня в Запорожье жила, так он с подарком день и ночь не расставался, клал под подушку, пока однажды руку не порезал во сне. После поостыл немного, но мастерство зятя оценил высоко.

— Острая, шельма! — Говорил и ногтем трогал лезвие. Так, мол, в старину перед боем воины проверяли готовность оружия.

Между тем семейство молодых пополнилось мальчиком Алёшенькой, и пришло время кузнецу думать о новом доме.

Как положено, в этих случаях народ на селе вопросы решал сообща. Александр Иванович, местный староста, несколько раз выделял лошадь и тягач, имеющиеся у него в хозяйстве, чтобы привезти из леса брёвна. Сам Никола был мастер хоть куда, только в компании-то работается сподручнее. Приходили мужики, стучали топорами, и не прошло двух месяцев, как дом уже стоял под крышей, оставалось только порядок внутри навести. Тут уж постарались женщины. Степанида Ивановна ездила в город к своему родственнику и привезла оттуда обои для детской комнаты — невиданную роскошь, потому что уже много лет никто в стране их не производил: не работали не только обойные фабрики, но и бумажные комбинаты.

Прикупить и расставить мебель — на это ушёл ещё месяц. А наводила уют Оксана уже после того, как справили новоселье. Праздник был для всей деревни, потому что многие принимали участие в строительстве.

Разложить подаренную на свадьбу посуду, повесить ходики, картину, намалёванную небрежными мазками — всё это доставляет хозяйке радость: вещи-то свои, с ними теперь жить.

Ещё одно обстоятельство удивило некоторых сельских кумушек. Предсказывали они, что не выдержит кузнец долго такой жены — бойкой, острой на язычок, привыкшей вертеть ухажёрами да насмехаться над ними. Мол, придётся ему либо стать подкаблучником, либо повеситься на первом попавшемся суку. Только вышло всё не так. Конечно, правды никто не знал, но поговаривал народ, что пыталась Оксана в силу своего характера подмять мужа под себя, стать главною в доме. Только после нескольких стычек намотал однажды кузнец на руку её длинную косу и прошёлся жене пониже спины ремнём от упряжи. Вроде как и руку не поднял, и провёл воспитательную работу. Красные следы на ляжках якобы видела одна из старых Оксаниных подружек. Растрезвонила по всей округе, девки с сочувствием своим глупым пришли, а Оксана встала перед ними гордо, задрала юбку, и сказала, как отрезала:

— Смотрите! Пусть что хочет со мной, то и делает. Потому как он муж мне.

У девок глаза на лоб полезли. Нет, не изменилась их подружка, просто поняла, что мужик для неё — авторитет. Ей завидовать нужно, а не жалеть.

Спустя некоторое время соорудил Никола ещё сарай себе под кузницу, и перетащил оборудование от матери. Теперь можно было работать, не выходя из дома. За огородом сделал бурты для томления дров и приготовления древесного угля, и дело пошло на лад.

Оксана успела только окончить школу, учиться дальше не позволила революция. Но для ведения бабьих дел требовались не специальные знания из учебных заведений, а смекалка да расчётливость. Мало кто знал, что Степанида Ивановна понемногу вспоминала своё бухгалтерское прошлое и главные понятия внушала снохе. У той и сбережения завелись, и хозяйство делалось год от года только крепче.

Вскоре народилась у кузнеца с Оксаной ещё и дочка Настенька. На удивление умные и способные оказались дети. Как-то баловались они с Николой за столом старыми монетами, и отец насмешливо на глазах у Алешки одной рукой смял пополам пятак, вдавив его большим пальцем между двумя другими. Дитя, которому не исполнилось ещё и трёх лет, нахмурил брови и засопел натужено. Подумал кузнец, что сердится сынок, а вышло так, что монета на его глазах распрямилась и загнулась уже в обратную сторону.

Поразился Никола сильно, жену позвал, и дали они мальцу ложку из нержавеющей стали. Что тот с ней только не выделывал! И узлом завязывал, и в рулончик закатывал — точно с фольгой алюминиевой игрался. Без всякого прикосновения рук, одним взглядом! А вот когда попросил его отец вернуть ложке прежний вид, не сумел. Оказалось, до кузнечного пресса ему ещё далеко. Что называется, ломать — не строить. За что и получил хороший нагоняй от родителей — впрок, чтобы соизмерял свои способности с возможностями.

Чуть попозже, когда Алёша немного вошёл в разум, стал привлекать его кузнец к своему делу — поначалу тайно, а потом и явно, потому что такие вещи всё равно прознаются людьми. Случилась как-то летом гроза, и в одном из домов молнией разнесло железную трубу, которая служила на крыше громоотводом. Возникший пожар быстро затушили, а вот трубу спустили на землю и озадаченно осматривали несколько мужиков. Жаль такую вещь после растерзания стихии на помойку нести. Железо дорого, почитай, как продукты. На зерно килограмм на килограмм обменять можно.

— Может, Николе отдать, исправит чего? — почесав затылок, спросил хозяин.

Тут крутившийся рядом Алёшка и показал своё умение. Труба, натужно заскрипев, стала выправляться, её рваная и оплавленная рана — затягиваться, и вскоре железка сделалась как новая. Мужики рты пооткрывали, а закрыли только тогда, когда в присутствии отца мальчишка показал им фокусы с ложкой.

— Циркач! — сказал кто-то уважительно, и за семейством кузнеца закрепилась ещё большая слава специалистов по металлам.

Что касается Настеньки, тут другая история. Кто её сподобил, неизвестно, только заговорила она в восемь месяцев и сразу на трёх языках. Причём никогда не мешала слова из них: если уж начала выражать недовольство на русском, так и продолжала, пока ей мать не нахлопает. Воспитывали, надо заметить, своих детей молодые в строгости и уважении к старшим.

То, что овладела она без всякого обучения двумя-тремя языками, говорило о врождённом уме девочки. Отец Савелий, местный священник, сказал, что, похоже, языки не современные, а древние. В доказательство неоднократно показывал народу добытые им разными путями старинные церковные книги, написанные на древнееврейском, греческом и древнеармянском. Самое удивительное, что научившись читать в два с половиной года, Настенька перевела все эти книги, и оказалось в них так много непонятного простому православному служителю церкви, что отец Савелий строго-настрого запретил девочке говорить кому-либо об этих чтениях, а продолжал интерпретировать содержание книг так, как ему было удобно.

Однажды Оксана оставила на столе записку с накарябанными словами. Прочитать-то их Настенька смогла, а вот разобрать, о чём они, у неё не получилось. Зато на кухне чуть не вышел пожар — ладно, родители недалеко были, успели затушить. Оказалось, Степанида Ивановна снохе заговор на разжигание печи собственного изобретения дала. Спички ведь тоже в цене стали, хотя, поговаривали люди, где-то под Кировом заводик по их производству был восстановлен после революции и исправно работал. Тем не менее обе хозяйки пользовались открытыми в себе способностями, не заморачиваясь на коробках.

После инцидента собрались как-то на кухне Оксана со Степанидой Ивановной, и, посовещавшись, пришли к выводу, что далеко не простая у них народилась девчушка. Сила в ней кипела великая, только пока не определившаяся с направлением. И договорились они до поры до времени Настеньку от разных чудес оградить — во избежание несчастных случаев. А тем временем внушать ей правильное понимание происходящего — чтобы не стало неожиданностью, когда проснутся в ней колдовские способности в полной мере.

Кузнец особо не вдавался в бабьи вопросы. Его дело было воспитание супруги, и справлялся он с ним неплохо. А уж учить уму-разуму детей — это, как водилось на Руси, было делом женским. Что, впрочем, не исключало вмешательства и отца, если требовали обстоятельства. Но обычно родитель учил собственным примером — в первую очередь, отношением к работе.

В тот день, когда началась эта история, Никола вернулся из кузницы довольный собой и направился на кухню смыть с лица копоть.

Уже смеркалось, тёплый июньский день заканчивался, в небе появилась первая звезда. Комары затянули свою занудливую песню. Детишки играли в куче песка во дворе. Оксана то ли пошла к соседям, то ли вышивала в соседней комнате — её слышно не было.

Утираясь полотенцем, глянул Никола во двор — и обмер. То, что он увидел, ни в какие ворота не лезло. Возле кучи песка, в которой возились Алёша с Настенькой, стоял он сам, и, улыбаясь во весь рот, что-то говорил и подзывал малышей к себе.

Простояв в замешательстве несколько секунд, почувствовал кузнец неладное. Не могло ему такое примерещиться. Он даже глаза протёр для верности. Морок не пропадал, наоборот, взяв детей за руки, повёл куда-то в дальний конец двора.

Тут уж Никола очнулся. Рванулся к двери, подхватив палку, на которой сынок вечерами скакал вместо лошадки. Выскочил во двор — и снова замер, как будто к месту пригвождённый.

Ухоженный двор был, места на нём хоть отбавляй. И детишкам порезвиться есть где, и приладиться с хозяйством, если что потребуется. Возле калитки, ведущий в огород, там, где всегда куча песка лежала для печных работ, горел кровавым зёвом разлом в земле. И бил из него в темнеющее небо дрожащий огненный луч — будто огонь в печи мечется. Похоже, так оно и было, потому что края ямы дымились от жара: земля горела, и плавился песок, превращаясь в стекляшки бесформенные.

А возле трещины стоял уже не он сам, а чёрт, держащий под мышками ревущих в полный голос ребят. Старый знакомый, с которым у кузнеца имелись свои счёты! Правда, было время, выплатил он по ним полную меру, да видно, не доложил полушку. Не успокоился нечистый, опять за своё взялся.

Дети снова в рёв дались, Настенька даже ногами засучила, будто в истерике!

— Стой! — закричал Никола, не подумав, что выдаст тем самым своё присутствие. Да, похоже, чёрту только того и надо было. Оглянулся он, встал спиной к разлому — гордый, уверенный в своей власти, и с гадкой ухмылкой произнёс:

— Говорил я тебе, кузнец, что не поможет тебе твоя силушка. Пришло время расплаты. Вспомни, как ты обошёлся со мной в прошлый раз!

— Детей оставь, нехристь! Давай сойдёмся в честном бою, — прорычал Никита, отчетливо понимая, что никто его слушать не собирается.

— Можешь называть меня чёрной душонкой, злыднем, нехристем — мне только приятнее. Почему я должен любить тебя и твоих детушек? Это вы, люди, придумали мораль и остальную чепуху. — Чёрт встряхнул свою добычу, потому что, услышав голос отца, ребята перестали плакать. — А честный бой придуман дураками.

— Что же ты на беззащитных-то позарился? Почему не с меня начал? — Говоря так, Никола попытался сделать неприметный шаг вперёд, но чёрт его поспешно оборвал:

— Стой там, кузнец! Знаю я твои штучки… С детишек начал, потому что так больнее будет. Что мне твои раны и царапины? Вот когда душа закровоточит — другое дело. Но ты ещё не всё знаешь. Много сюрпризов я приготовил нынче. Вспомнишь меня! Только не найти тебе ключей от преисподней, сколь ни старайся.

Зарычал тогда не своим голосом Никола и кинулся к разлому. Однако чёрт оказался сноровистее. Развернулся — да прыгнул в огонь. Правда, успел вослед запустить кузнец палкой — угодил нечистому между лопаток. Но визг донёсся уже снизу, затухая, потому как вслед за их исчезновением принялась трещина затягиваться, и через несколько мгновений осталось на её месте только выжженная трава.

Подбежал Никола, задыхаясь от гнева — а пришлось пустое место ощупать. И забурлило в душе кузнеца желание схватить лопату и начать копать, копать до самого ада, а потом тем же инструментом произвести среди бесов самосуд. Только подумал он секунду и понял, что не всё так просто, как хотелось ему видеть. Не добраться до преисподней с помощью лопаты, маши он ею хоть до самого рассвета. Это только видимость одна, что рядом чёртово царство. На деле же заколочено оно сотней колдовских уловок, тысячами ловушек и миллионами трудностей да опасностей. Впрочем, сейчас кузнеца опасности да трудности не пугали. А вот что касается уловок волшебных… Тут он был не мастак.

И разом вспомнил Никола о жене. Вот кто может что-нибудь подсказать! Недаром в бытность свою летала она в районный центр на метле. Чудо, конечно, из разряда не поддающихся здравому объяснению, но раз случилось такое, значит, не всё известно кузнецу, что Оксана может. По своей недоверчивой натуре не спрашивал он подробности той ночи, потому как всё равно сомневался бы в правдивости девушки — уж больно о вещах она намекала невероятных. Да сейчас, похоже, обычными вещами и не обойтись.

Поднялся Никола с колен, отряхнулся и поспешил в дом. Жена-то ведь ещё ничего не знает о несчастье.

— Оксана! — позвал громко, едва зайдя на порог, только не ответил ему никто. «К матери, что ли, ушла? — подумал кузнец. — Обычно предупреждала, и детей с собой брала…» Тревожно стало у него на сердце, беду оно почувствовало.

Открыл дверь второй комнаты — и точно: хозяйка на полу лежит. Руки в разные стороны раскинула, заплетённая коса поперек туловища покоится, а ноги согнуты, будто подломились от тяжёлой ноши.

Не помня себя, рванулся Никола к жене, подхватил под спину и прижался ухом к груди. Тук-тук, тук-тук… Бьётся сердце, значит, жива! Слава Богу!

— Оксанушка, что с тобой? — произнёс нежно, хотя пробивалась через голос дрожь: а вдруг случилось что-то непоправимое?

Девушка даже глаз не открыла. Лежит красивая, как пять лет назад — словно не повзрослела нисколько. Фигура точёная, как и прежде, лицом не поправилась… Разве что грудь немного увеличилась после кормления, так для любого мужика это только за радость.

Позвал кузнец по имени ещё раз, и опять без результата. Что за чертовщина? И кольнуло в мозгу воспоминание: «Но ты не всё знаешь. Много сюрпризов я приготовил нынче. Вспомнишь меня!» Неужели и это его проделки?

Туманным от горя взглядом осмотрел Никола комнату, и увидел вдруг красное яблоко, закатившееся под кровать. Полез за ним, достал — надкушено оно.

Откуда могло здесь взяться в начале лета? Прошлогодние запасы давно поели, либо засушили, чтобы добру не пропасть. А это свеженькое лежит, будто только с дерева сорвано. Прозрачное, разве что зёрнышки не видно. Сразу мысль мелькнула: вкусное, наверно, по-другому и быть не может.

Никола даже рот открыл, чтобы в задумчивости откусить да распробовать, только вовремя себя остановил. Вот, значит, под какой личиной беда в дом пришла! Не иначе, заговорённое яблоко-то. Поэтому и отведать его захотелось, и аромат одуряющий оно испускает, как может только свежая антоновка в погребе пахнуть.

Застыл кузнец на минуту, поразмыслил, потом поднял аккуратно жену, донёс до кровати и положил прямо поверх покрывала. Похоже, сейчас он ей ничем помочь не сумеет, потому как в волшебстве не силён. Нужно идти к матери. Она много чего повидала в жизни, авось, подскажет, в какую сторону двигаться.

Поцеловал Оксану в губы, почувствовал — тёплые, живые. Дыхание ровное. А когда прикоснулся к лицу — вздохнула будто. Живая, но спит беспробудным сном.

— Прости, — сказал, склонив голову. — Полежи пока. Детей нужно спасать.

Открыл заслонку печи — и бросил яблоко в остывающие уже угли. Раздалось громкое шипение, будто наступил ногой на змею подколодную. Передёрнуло Николу от этого, решительности прибавило. Отправился он к матери.

Степанида Ивановна, мать кузнеца, в бытность свою работала бухгалтером в одной из фирм, промышляющих перепродажей товаров из-за бугра. Своего-то в стране почти не производилось, торговые связи к Китаю тянулись уже не ниточками, а толстенными канатами. По одному из них закупала фирма продукцию первой необходимости — подгузники, памперсы, гигиенические прокладки и шампуни против перхоти. Изготавливалось всё это на востоке дедовскими методами — памперсы склеивались ПВА или прошивались степлерами, шампунь мешалась в корыте с разными красителями, а потом разливалась через воронку по флаконам с символикой раскрученных брендов. Но поскольку китайцев было много, и всех нужно было чем-то занимать, то, навалившись гуртом, давали они производительность, в десятки раз превышающую скорость любой европейской линии по разливу подобной химии. Раскупалось всё не сказать, чтобы влёт: конкуренция в лице соседей-перепродавцов то жалила, то на хвост наступала, но, тем не менее, все жили припеваючи. Хозяин фирмы позволял себе раз в год менять «лексусы» на «ягуары» и обратно, главный бухгалтер ездил по разным странам и потом брезгливо говорил, как там прозябают капиталисты, а подневольный народ потихонечку копил деньги на приусадебные участки за городом. У всех были мечты на пенсии сажать морковку и лук.

Во время одной из предреволюционных забастовок угораздило Степаниду Ивановну подставить голову под падающий транспарант, и лишилась она памяти — стала будто Будда: глазами хлопала, а мыслей в голову не допускала. По той причине, что думать сделалось не о чем: забылось всё, что с нею прежде происходило. Начала она, таким образом, жизнь с чистого листа. И — удивительное дело! — обнаружила у себя на фоне пропавшего багажа знаний новые способности. Стала своего рода экстрасенсом, а по-старому, ведьмой. Летать на метле научилась, управлять вещами на расстоянии, составлять рецепты разных отваров и снадобий. Жизнь женщины заиграла разными, доселе неведомыми, красками, и не сказать, чтобы ей это не понравилось. А потом, к слову, и память начала понемногу возвращаться. Но к тому времени они с сыном уже перебрались из города в село.

Надо заметить, что за прошедшие после первой истории годы Степанида Ивановна не только не постарела, а даже похорошела. Объяснить это можно по-разному. Кто-то говорил: с внуками нянчится почти каждый день, а ей это за радость — вот и молодеет. Другие махали рукой и, наоборот, утверждали с видом знатоков: «А что ей стареть? Одна живёт баба, для себя. И с хозяйством не переломится, и забот особых не знает…» Отчасти правы были и те, и другие. Только имелись ещё причины, из-за которых чувствовала себя Степанида Ивановна замечательно. Регулярно, раз в год, варила она молодильный отвар. Рецепты, как водится, возникали в её голове сами, по первому требованию. Лишь подыскивать ингредиенты порой бывало сложновато. Помимо трав загадочных приходилось ещё ловить пауков, сдирать с их спины хитиновую пластину с изображением креста, искать тритонов, извлекать у земноводных органы, добывать змеиный яд в строго определённые дни месяца. И много другого неприятного… Ну, да чего не сделаешь ради красоты. И, опять же, периодическое общение с Лешим чего стоило! Этот медведь заставлял её снова почувствовать себя желанной, разжигал огонь в душе. А что ещё нужно женщине для тонуса?

Мужики в селе на фоне повсеместно развивающейся депрессии тянулись к ней, как мухи на мёд. Наверно, имелись среди них и достойные люди — вдовцы, например, и работящие, только не торопилась Степанида Ивановна себя обязательствами связывать. Принимала гостей, самогоночкой потчевала, иной раз спать укладывала, чем приводила их в неописуемый восторг, потому как баба она была, что называется, знойная. Но серьёзных отношений не прививала.

Никола знал свою мать, и её одиночество воспринимал как жертву внукам.

Между тем имела Степанида Ивановна привычку раз в месяц на денёк-другой отправляться в город к двоюродному брату, и злые языки утверждали, что есть-таки у неё в районном центре любовник. Только кузнец от таких слухов досадливо отмахивался. Да и не его, в сущности, было дело.

Дверь в дом оказалась открыта, но в кухне и комнатах матери не оказалось. Заглянув на огород, в баню и сарай, Никола, расстроенный донельзя, снова зашёл попить воды. Обычно, отлучаясь надолго, Степанида Ивановна навешивала на двери маленький замок — больше для видимости, чем для защиты от воров. Сейчас тот лежал на полке у входа…

И тут на столе заметил он записку. Взял, чтобы прочитать… Почерк принадлежал матери — ровный, уверенный, наработанный годами офисного труда.

«Коля. Я отлучусь на несколько дней. Извини, что без предупреждения. Так вышло. Не скучайте. Мама».

Будто гром под потолком грянул, отозвавшись в голове звоном. Всё, конец. Остался он один, никто теперь не поможет. Чёрт постарался на славу!

Выдохнул Никола, и понемногу отчаяние стало проникать в его сердце.