Единственный человек на земле. Часть 2. Нет смысла без тебя

Сергей Федоранич (2018)

Прекрасной сказки не случилось… Кто-то уверен: на сцене «Олимпийского» Сашу Лаврова не убили, ему удалось скрыться и теперь он живет чужой жизнью. Чтобы его выманить, враг методично уничтожает все, что Саше было дорого, разрушает жизни людей, которых он любил. Самое страшное оказалось не позади, потому что настоящее зло всегда доводит дело до конца. Финальный аккорд истории о силе и прощении. Ранее роман был опубликован под псевдонимом «Федор Анич» и названием «Нет смысла без тебя»

Глава 4

Саша

Я не должен был дышать.

Свет погасили через сорок девять секунд после того, как я упал. Я посмотрел видео. Но мне эти сорок девять секунд показались вечностью. Я держался из последних сил, а когда свет наконец вырубили, я вздохнул полной грудью и практически моментально был снят со сцены мощным рывком. На рот сразу наклеили липкую ленту, не дав мне даже пикнуть.

Агент Томпкинс сказала, что на видео должно быть отчетливо видно, что я не дышу. И я не дышал.

Зрители светили телефонами, но меня накрыли огромной черной тканью и запихнули куда-то под сцену, где тут же размотали и волоком дотащили до выхода. Я не успел заметить того, кто, пригнувшись, тащил меня под конструкцией сцены. Наготове стояли носилки на колесах, я лег на них и закрыл глаза. Носилки были не простые, а с бортами; сверху набросили все ту же черную ткань, прикрыв все, даже голову. Борты были выше моего живота, и я мог спокойно дышать (правда, только носом), не привлекая внимания. Носилки неслись с огромной скоростью, врезаясь, соскальзывая и петляя; я боялся, что сейчас мы врежемся во что-нибудь — и все, я свалюсь и по-любому как-нибудь шевельнусь, и все пропало. Но нет, мы благополучно остановились, меня перегрузили в фургон, двери захлопнулись, меня попросили снова притвориться мертвым и сфотографировали.

Машина тронулась, и мне разрешили освободить рот, что я и сделал с большим удовольствием. Меня сопровождали трое — двое сотрудников ФБР и один врач. Один фэбээровец расстегнул мой концертный жилет и извлек пакет с «кровью». Он спросил, не хочу ли я надеть жилет обратно, я отказался. Вид крови, пусть даже ненастоящей, пугал меня.

Меня трясло. Машина ехала. Все молчали.

Раздался телефонный звонок, и второй фэбээровец ответил, что все в порядке, скоро мы прибудем к вертолетной площадке. Врач сделал мне укол успокоительного, и я лег на носилки. Мне сказали, что я могу спать, что я и сделал, впрочем, бессознательно. Я смутно помню, как мы припарковались у вертолетной площадки, как меня погрузили в дико вибрирующее воздушное судно, как стальным крюком меня подняло в небо.

Окончательно я пришел в себя уже в самолете, летящем в Америку. Со мной находились все те же: врач, два агента ФБР, плюс к ним присоединилась агент Томпкинс.

— Операция прошла успешно, — сухо сказала она. — Будем надеяться, что все не зря.

Я кивнул. А что мне оставалось делать? Выбора у меня не было.

* * *

Выступление в Лондоне оказалось самым слабым из трех прошедших, и я знаю почему: потому что до того, как я спустился на арену О2, у меня состоялся разговор с агентом Томпкинс. Очень неприятный и тяжелый разговор. Я вынужден был согласиться на их условия.

Она ждала меня наверху, возле куба, в который я должен был залезть, чтобы спуститься на сцену. У нас было не больше трех минут на тот разговор. Когда я увидел эту женщину, то сначала испугался. Обычно здесь никого, кроме работников сцены, не было, и обычно это двое мужчин. А сейчас возле куба стояла женщина с тросами безопасности в руках.

— Есть разговор, мистер МакКуин, — сказала она сухо.

— Мне сейчас некогда, — ответил я. — Мое выступление начнется через три минуты. Можно поговорить позже?

— Нет, мы поговорим сейчас. Не беспокойтесь, я помогу вам с оборудованием. Идите, не бойтесь, я получила инструкции от работников сцены. И поверьте, моя квалификация куда выше.

Она обмотала меня тросами безопасности, и я залез в куб. Я стоял спиной к ней и слушал ее сухой голос, пока она крепила ремни безопасности к кубу.

— Ситуация очень непростая, мистер МакКуин. Я скажу вам две вещи, которые вы должны знать: вы все еще под программой защиты свидетелей, но только не русские вас защищают, а ФБР, то есть правительство Штатов. Скажу сразу, что нам крайне важно, чтобы вы выжили. Ваша жизнь — залог успеха одного очень громкого дела против известного вам Наркобарона. И второе — вас заказали, и на одном из концертов постараются убрать. Мы сделаем все, чтобы спасти вам жизнь, но, если мы сейчас не договоримся, это шоу будет последним в вашей жизни. Мы спрячем вас, мы вынуждены это сделать, чтобы сохранить вашу жизнь. Сколько вы будете под замком, я не знаю, но, наверное, долго. Так что можете попрощаться с залом через полторы минуты.

Она выдержала паузу в несколько секунд:

— Но есть вариант, который согласован с правительством и прокурором США. Мы инсценируем вашу смерть на одном из шоу. Вы исчезнете, этого не миновать, но, как я надеюсь, ненадолго. Если Наркобарон поверит в вашу смерть, он утратит бдительность. Ведь он боится только ваших показаний, и в этом он прав. Только вы его знаете в лицо.

— Нет, с ним была целая армия! Они все знают, как он выглядит.

— Ни один из тех, кого взяли в России, не признался, — ответила агент Томпкинс и затянула ремень на поясе туже, чем следовало. — Они отказались от сделки с правосудием, получили по двадцать лет, но упорно хранят молчание. Я продолжу, если позволите. После вашей инсценированной смерти мы возьмем Наркобарона и инициируем уголовный процесс, в котором вы неожиданно для всех выступите. Правительство США отблагодарит вас за труды и неудобства, будьте уверены.

— А если он не поверит? Ведь его киллер скажет, что не убивал.

— Мы постараемся арестовать исполнителя, — ответила агент. — Но такой вариант не исключен. В этом случае вы будете сидеть под охраной столько, сколько нужно. Как видите, вариантов у вас всего два.

— Вариантов нет вообще. Я отказываюсь от вашей помощи, пусть убивают, — сказал я горячо.

— Нет, мистер МакКуин, к сожалению, такой вариант невозможен, — ответила агент Томпкинс. — За воспрепятствование правосудию вы будете осуждены и помещены в специальный изолятор, и там обеспечить надлежащую защиту даже легче. Но как долго вас там продержат — неизвестно. Возможно, всю жизнь. А если пойдете на сотрудничество, то, скорее всего, заключение не займет больше полугода.

— Ну что, вы готовы сказать залу «Прощай»? — спросила агент жестко.

— Нет, — ответил я.

— Ваше «нет» звучит как «согласен». Или я ослышалась?

— Не ослышались, — ответил я. — Я согласен. Вы не оставили мне выхода.

— Выход есть всегда, — сказала агент. — Удачного выступления.

* * *

Мое заключение длится уже больше года. В моей жизни оно самое, пожалуй, сложное в эмоциональном плане. Я не испытывал страха и думал, что будет проще. Но, оказывается, чувства вины, обиды, злости могут разъедать куда сильнее самого сильного и острого страха.

Из самолета я вышел на негнущихся ногах. Мне рассказали, как отреагировала Ника, как она пыталась взобраться на двухметровую сцену и упала на рельсы, а потом ворвалась за кулисы, кричала мое имя и рыдала. Я представил, что она чувствовала, пытаясь отыскать мое тело, увидеть своими глазами… Это страшное чувство, я знал его — ведь я не видел тел ни матери, ни отца, ни Лизы. Я знал, что отец и мать мертвы, но мне не дали проститься с ними, а тело Лизы так и не нашли. Может быть, это и хорошо. Я не знаю, как они выглядели мертвыми, в последнюю минуту их пребывания в мире живых до того, как закроют крышку гроба. Я всегда буду помнить их такими, какими они были в то утро: мама и Лиза — счастливые и сонные, а отец… Я не видел его, только слышал тихие шаги по квартире, когда он собирался на работу. Я уже не спал, дремал, не хотел вставать, мне было лень. Хотя мог провести эти последние минуты с отцом, проводить его на работу, выпить с ним утренний кофе. Отец любил крепкий кофе утром, без сахара и сливок. Если маме удавалось застать его врасплох, она готовила овсяную кашу, ворча, что он не заботится о желудке, отец послушно все съедал, хотя он, как и я, терпеть не мог овсянку. Да и любую кашу в принципе.

Конец ознакомительного фрагмента.