Почти кулинарная книга с рецептами самосохранения и 540 шагов под зонтом

Сергей Терещук, 2020

Одна повесть и сборник рассказов. Иногда веселых, порой не очень. Книга о нас, про нас и для нас. С личными примерами выживания в современном мире и рецептами блюд от автора, которые можно приготовить самостоятельно. Опробовано на себе. За последствия автор ответственности не несет.

540 шагов под зонтом

«Перекур. Вернусь через сигарету» — нестройный танец букв цвета оранжевой губной помады. Каждая солирует под свою дудку на листке из тетради в косую линейку. Сцена приклеена по углам кусочками жвачки на закрытом окошке. Я единственный зритель этого кордебалета. Я стою у маленького ларечка на автобусной остановке. Надеюсь, это представление продлится недолго. Буду ждать антракта. На остановке никого нет. Автобус увез других зрителей прямо перед моим носом. Вдоволь насладившись плясками созданий Кирилла и Мефодия, начинаю разглядывать витрину. Когда ее мыли в последний раз? Наверно, тогда же, когда и в первый. В день торжественного открытия этого уже слегка покосившегося строения. Я думаю, тот день был особенно знаменательным и запомнился местным жителям. Потому что других достопримечательностей тут нет. За пыльной витриной обрели вечный покой ее ровесники — выцветшие образцы товаров под пожелтевшими надгробиями ценников. Но иногда попадаются и свежие экземпляры. Например, как раз то, за чем я прошагал пятьсот сорок шагов от калитки до этого места.

Однако перекур затянулся. Полпачки! Не иначе! Ладно, совести нет! Так о своем здоровье хоть позаботься! Где тебя носит, коммерсантка хренова?

Я разворачиваюсь к киоску спиной и окидываю взглядом окружающее пространство.

Что можно сказать об увиденном? Ничего! Не в том смысле, что нечего сказать! А в том, что всё, что видят мои глаза, и есть воплощение этого слова. «Ничего». Это не та самая пустота, из которой родилось слово, и это слово было Бог. Тут как раз совсем не пусто. Просто то, что находится на той стороне дороги, это НИЧЕГО!

Я смотрю на все это, и на меня обрушивается холодным ливнем вопрос: Как нас сюда занесло? Нас — я имею в виду меня, мою жену и нашего двухлетнего сына. Понятное дело, что мы сами сюда переехали. Сами выбрали этот дом. Сами его купили. Это все понятно! Но как??? Почему оказались именно в этой точке необъятного пространства?

Я смотрю вниз по дороге. Я смотрю вверх по дороге. Тишина. Изредка проезжают легковушки, поднимая пыль. Это такое время. Обеденное что ли. У автобусов перерыв в полтора часа. У самосвалов время погрузки. Тут неподалеку комбинат железобетонных конструкций. Так что пыль везде с примесью цемента.

Я смотрю на щиток с большой буквой «А». Остановка «Лужки». Инт. движ. 10-20 мин. 14.00 — 15.30 перерыв.

И все! Как хочешь, так и выбирайся из этих Лужков. Потому что у людей обед. И нечего их беспокоить по пустякам! Они и так работают на износ. Возят туда-сюда. В город и обратно. Чего нам дома не сидится, спрашивается.

А почему в город и обратно? Потому что обратно — это поселок на окраине города Орла. Он-то и называется Лужки. За ним только лес… И кладбище. Но это не самое страшное. Мясокостный комбинат по соседству! Вот это действительно ужас. Особенно когда ветер в нашу сторону. Не буду описывать запах и все сопутствующие ощущения. Сами догадаетесь. А если все-таки есть вопросы, тогда оставьте в холодильнике продукты: мясо, сыры, колбасу, капусту, картошки еще, пожалуй, да и хватит. Ну, можно зеленюшечки какой-нибудь и лучку репчатого головки три. И уезжайте из дома. На месяцок. Только не забудьте холодильник отключить. Именно не В-ключить, а От-ключить. И вот когда вы вернетесь, бегом неситесь к холодильнику. Открывайте двери нараспашку и втягивайте полной грудью в обе ноздри этот ни с чем не сравнимый аромат мясокостного комбината. Для полноты ощущений можно даже ртом пару раз вдохнуть… А вот холодильник потом придется выкинуть. Так что лучше этот эксперимент не проводить. Думаю, и так все представили.

Вот я и спрашиваю себя, во-первых — где эта прокурившая все свои легкие продавщица, а во-вторых — как мы тут оказались?

На первый вопрос ответа пока нет, и я остаюсь нервно ждать.

А на второй могу ответить следующее: Так получилось!

Форс мажор.

Стечение обстоятельств. И некоторые из них зависели не от нас. Если бы не экономика и политика, мы бы никогда из Баку не уехали. Но когда твоей зарплаты хватает на двадцать буханок хлеба, а вокруг гражданская война и ты неподходящей национальности, то надо что-то предпринимать. И вот мы и предприняли это переезд поближе к моим родителям, которые приехали в Орловскую область двумя годами ранее. Только поселились они в селе Корсаково, в ста двадцати километрах от Орла. Это вообще отдельная история. Скажу только две вещи. До мозга костей городские жители, бултыхнулись в деревенскую жизнь со всеми ее пирогами, кормами, живностью и навозом. А второе то, что во время Великой Отечественной войны даже немецкие танки обошли это село стороной. Хотя напрямки было бы им быстрее. Но шедшие впереди машины завязли в грязи так, что их пришлось бросить. Да и энергетическая аура фрицам не понравилась. Что-то там было не по тевтонскому фэншую.

Ну, вот! А касаемо нашего теперешнего жилья, все, что зависело от нас, мы сделали… Купили вот тут самую хлабуду, называемую «полдома», в которой сейчас и проживаем. Это все, на что нам хватило денежек, доставшихся от продажи бакинской квартиры. И заметьте: я не жалуюсь! А в данный момент просто рассказываю о том, что вижу, ну и попутно своим настроением… Которое еще полчаса назад было хорошим.

Но есть же и плюсы. Так не может же быть, чтобы все было настолько плохо. Про лес я уже говорил. В лесу грибы. Для красоты в основном. Они такого цвета, что есть их страшно. Ярко-синего и ядовито-зеленого. На тонких ножках, страдающие анорексией. Местные называют их синюшки и зеленушки. Поглощают за милую душу. Я искал эти грибы в справочниках. Ничего похожего и близко нет. Может, их боевой окрас — результат соседства железобетонного комбината и мясокостного или чего-то еще, но только вид у них очень веселенький. Аж до жути. Так что только радовать глаз.

Есть в лесу этом еще березы. И если подсуетиться, встать пораньше, можно и соку испить. А коль любите спать, то не обессудьте. Мужики лужковские самогон гонят из слезы березовой. И кажное дерево оказывается под личной охраной с первыми лучами солнца.

Музыка опять же ж. Правда, репертуар разнообразием не блещет. Шопен в основном. Но зато в разных вариациях. И порой совершенно неузнаваемый. Если бы не повторяющиеся обстоятельства, то иногда очень трудно угадать бессмертное произведение для очень даже смертных, в исполнении таких же, не боящихся мук адовых, за издевательство над музыкой. Мы и к этому привыкли.

Мы привыкаем… И это пострашнее синюшек и зеленушек будет.

Да где же носит эту торгашку спекулянтскую? Так всю свою жизнь на дым пустить можно… Фильтр ей оплавленный в ухо… Теперь-то я уже точно ее дождусь!

Что еще? Что же еще тут есть? Соседи? Точно! Они же тут везде. Вокруг. Со всех сторон участка. Всё видят, всё слышат и всё знают. Но о них в двух словах не рассказать… Да и было бы зачем. Особой роли в моей жизни они не сыграли. Так что если только к слову придется.

Сверху прогремел тягач с железобетонными конструкциями. Стены с окнами. Будет кому-то квартира. Трехкомнатная. Несбыточная мечта… Унеслась, как сизая пыль, которую поднял грузовик и увлек вихрем за собой. Я смотрю ему вслед. Я смотрю вслед себе. Я кричу себе в спину: Как ты тут оказался? Куда ты идешь? Я оборачиваюсь. Показываю средний палец, торчащий из кулака, и продолжаю свой путь. Пыль щиплет глаза. Проклятый грузовик. Проклятая киоскерша. Я дождусь ее, потребую жалобную книгу и такого там накатаю. Будет на коленях прощения просить. Ведь делов-то. Пара секунд и несколько простых физических действий отделяют меня от обладания этими заграничными штучками. А в результате, семейный праздник и счастье на грани экстаза у моей жены.

Дымка рассеялась, открыв вид на магазин Сельпо. Такой же древний, как и все эти Лужки. Как и весь этот мир. Как и все товары на прилавках магазина. От белого ситца в голубой василек до банки кильки в томате с морковкой. Кажется, что ось земли проходит через это одинокое строение цвета вселенской тоски. И в этом здании спрятана огромная гайка, которая держит наш шарик наподобие школьного глобуса. То ли от этих раздумий, то ли от скорости вращения у меня начинает кружиться голова. А может, и от голода. В этот момент из магазина выкатывается продавщица.

Она что-то кричит, шевеля недовольными губами. Размахивает загребущими руками. Но я не слышу. От злости мои барабанные перепонки стали железобетонными. Ни один звук не проникает внутрь меня. Круговорот головы набирает обороты. Как я тут?.. Почему?.. Она открывает свой скворечник. Я что-то хотел? Что? Жалобную книгу… Нет! Я не буду тратить свои силы на эту ерунду. Она и так достаточно наказана. Она родилась в Лужках. Выросла. Живет тут. И похоронят ее на лужковском кладбище между железокостным и мясобетонным комбинатами. Так для чего же я проделал путь в пятьсот сорок шагов? Для чего я вращаюсь вокруг солнца вместе с планетой, сменяя день на ночь, зиму на лето? Чтобы простить эту несчастную женщину, орущую из амбразуры своей будки? Вспомнил!

— Один «Сникерс», одно «Баунти» и один «Марс»! — говорю я и протягиваю деньги под расчет.

Я становлюсь счастливым обладателем этих заморских чудес и отправляюсь в обратный путь. На улицу Заречная, дом номер 38. Там живет моя семья.

Дорогу мне пересекает траурная процессия. Они идут медленно вверх. Я делаю вынужденную остановку. Музыканты раздувают щеки, бьют в литавры, колотят в барабаны… Но я по-прежнему ничего не слышу. Поэтому с чистой совестью могу включить в своей голове любую песню:

Когда весна придёт, не знаю,

Пройдут дожди… Сойдут снега…

Но ты мне, улица родная,

И в непогоду дорога….

Путь открыт. Я перехожу проезжую часть и оказываюсь на финишной прямой…

Когда на улице Заречной

В домах погашены огни,

Там люди гонят самогонку

И зеленушки жрут они…

Да, мы покупали один «Сникерс», одно «Баунти» и один «Марс», делили каждый батончик на шесть равных частей и устраивали пир. Если в Баку моей зарплаты хватало на двадцать буханок хлеба и поездки на работу и домой, то тут мы буржуйствовали. Раз в неделю могли позволить себе этот пищевой шабаш.

Я иду по безлюдной улице. Хотя точно знаю, что я совсем не одинок. Уж пара-то глаз точно следит за передвижениями по дороге. А потом информация разносится от дома к дому, с улицы на улицу, из переулка в переулок. И вечером весь поселок будет знать.

— Представляете, он купил на остановке конфеты!

— Что вы говорите?

— Ага, ага!

— Это же надо!

— Подумать только! За такие деньги!

— Что с них взять! Они же городские! Это нам картошечки, морковочки, капусточки. А им сладенького подавай!

— Привыкли там у себя… В Азербажанах своих!

— Да, да, да! Не знают, что с деньгами делать…

Вот такая о нас шла слава. Это нам сосед, живущий в другой половине дома, рассказал. А мы и правда не знали, что с деньгами делать… Ввиду их постоянной недостачи.

Хотя народ-то в общем тут дружелюбный. Простой. Незатейливый. Если чего не так, тут же предъявят. Таиться по углам не будут. И фигу держать в кармане тоже. Это вам не город. Тут все как на ладони. Несмотря на то, что за ворота редко кто выходит. Местные целый день копаются на участках или за занавесками прячутся. Встают с рассветом и засыпают с закатом. И живут тут бабушки и дедушки. Молодежь-то в городе вся. Изредка приезжает родителей навестить, внуков и внучек показать и пополнить запасы провизией. Народ-то на участках не цветочки разводит. Тут закрома да подвалы забиты сельхозпродукцией под потолок на случай затяжной войны или мирового обледенения.

Ухоженные палисадники пестрят всевозможными цветами. Их ароматы превращают воздух в тягучую субстанцию. Она рекой заполняет всю улицу, медленно текущую в послеобеденном мареве. Пчелы лениво переплывают от берега к берегу, прямо перед носом, не обращая внимания ни на меня, ни на мои проблемы. А мои вымученные вопросы им вообще до жала.

— Как я тут оказался?

— Оказззззался? Ззззначит, сам дурак. Зззззануда!

А вот металлические цифры 3 и 8. Они прибиты на красную калитку. Но красная тут не только калитка. И забор, и дом, и штакетник вокруг заброшенного палисадника. И даже крыша. Крыша тоже красная. Красная труба и такие же оконные рамы. Я знаю, что в древнерусском слово «красный» означало «красивый». Но тут все такое не в этом смысле. Оно просто все выкрашено в атомно-красный цвет. Бывшим хозяевам удалось спереть цистерну краски этого восхитительного цвета, вот они ее и не пожалели. Это моя теория. Я не настаиваю. А почему палисадник заброшенный? Да потому, что он нам не принадлежит. Наша половина находится, как бы это помягче сказать, с задней части дома и спрятана от посторонних глаз. Наши окна выходят на участок. А в парадной половине дома, выходящей, так сказать, лицом на Заречную улицу, живет Витек. А он алкаш и ему и так хорошо. Всегда. Прогнившая лавочка, на которой он курит свою махорку, старая береза с елкой, три ландыша и рассада табака, из которой он и делает свою гадость, очень даже его устраивают. Березу с елкой он, кстати, сам посадил. Когда сорок лет назад из армии вернулся. Сельсовет его отцу как раз участок выделил. И все семейство, папа, мама, Витек и его младшая сестра, начали строить дом. Планировалось чуть ли не родовое поместье на шести сотках отгрохать. Маман Виктора мечтала о внуках и правнуках. Полный дом детворы. Но Витек свое будущее видел немного иначе. И его планы не совпадали с политикой партии. Дружки и березовая самогонка стали его семьей. А тут еще и папа внезапно отчалил в неизвестном направлении. Ушел среди ночи, никому ничего не сказав. Думаю, достало его это строительство не понятно какого будущего. Потом дочь, недолго думая, сиганула в Орел учиться в техникуме. Да так там и осела, удачно выйдя замуж. И остались маман с Витюшей одни в недостроенном особняке. Точнее, в одной комнате из предполагаемых двадцати. Витек, естественно, забил большой болт на всю эту ударную стройку. И, досрочно прекратив пятилетку в один день, стал благополучно пропивать инструмент с оставшимися стройматериалами. Маман разобиделась совсем и перестала общаться с нерадивым сыном. Дошло до того, что комнату они разделили на две части, организовав два раздельных входа. И окончательно изолировались друг от друга. Маман старела. Витек пил. И так бы жили они долго и счастливо, если бы не решила младшая дочь, из одной ей известных побуждений, забрать маму к себе, а ее половину продать. А тут как раз и мы подвернулись со своей жизненно важной необходимостью в приобретении жилья и с ограниченным количеством денежных средств. Так и замкнулись наши, казалось бы, совершенно не связанные, жизненные циклы. Вот так мы тут и оказались…

Я щелкаю засовом и захожу во двор.

— Где тебя носит? — сходу встречает меня жена с Сашкой на руках. Сашка — это наш двухлетний сын. — Я уже собралась на поиски идти! Не знала, что и думать! Или под машину попал, или козу себе местную нашел!

Это жена моя. Она очень ревнивая и всегда с крайне позитивными фантазиями. Полутона нам не знакомы.

— Мы тут уже с голоду, можно сказать, сдохли! А тебя все нет и нет!

А еще ей надо дать выговориться. Бессмысленно что-либо говорить в свое оправдание. Пока у нее не иссякнет словарный запас, она не слышит. В голове места свободного нет, пока своими мыслями все заполнено. Особенность такая.

— Вот какую нам жизнь устроил папочка твой! Плевать на нас хотел! Говорила мне мама… Эгоист ты! Только о себе все! А я дура! — и в слезы.

А вообще она хорошая. И отходчивая. Выговориться ей надо. Выльет на тебя ушат ерунды всякой… Ну, так, по мелочи. И успокоится. А потом и нежная бывает. Мама у нее учитель, кстати. По математике. В старших классах. Очень импульсивная женщина. Я вот думаю, все это как-то взаимосвязано.

Помню случай один. Еще в Баку это было. Приехали мы с семимесячным Сашей к ее родителям в гости. Дедушка, бабушка, ясное дело. Внука из рук не выпускают. И тут моя супруга чего-то там с матерью своею не поделила. Не сошлись в вопросах воспитания, что ли.

— Ах, так! — вскрикивает ее мама. — Да мне вообще никакого внука не надо! Можешь забрать его!

И вот так, словно это кукла в пеленках, кидает Саньку на диван. Сашок спросонья ничего не понял. Только крякнул и завозился. Но женщины встали на дыбы.

— Ноги моей больше тут не будет! — кричала моя жена, хлопая дверью.

— Да и скатертью дорога! — неслось материнское слово в ответ.

Правда, на следующий день они ворковали по телефону, как ни в чем не бывало, и планировали лепить пельмени. Наверняка что-то там в генах.

И пока она приходит в себя в саду, я разогреваю чайник и нарезаю один «Сникерс», одно «Баунти» и один «Марс» на шесть равных частей. Сегодня у нас запланировано пиршество. И никакие мрачные фантазии и скандалы нам не помешают.

Я выкладываю на тарелочку с сиреневой каемочкой восемнадцать многослойных лакомств, покрытых шоколадом, в виде сердечка и ставлю ее на поднос. Там уже ждут две кружки ароматного горячего крепкого черного чая. Подхватываю это все и выхожу из дома.

Чтобы попасть в сад, надо дважды повернуть налево. Первый раз — выходя из дома, а второй раз — зайти за угол, закрыв при этом ногой дверь в туалетную будку. Она живет свой жизнью и все время открывается. И, нет! Забить гвоздик крючком не судьба. Доски дряхлые, гвозди не держатся. А строение ветхое, неровен час от лишнего резкого удара может развалиться. Так что ногой, и аккуратно!

Меня встречает идиллия. Цветущая раскидистая яблоня. Под ней деревянный стол с лавками по кругу. На лавке моя жена кормит сына картофельным пюре на свежем соседском молоке. Она счастлива и улыбается мне. Процесс кормления ее успокаивает. Ветерок раскачивает ветки, осыпая мое счастье розовыми лепестками.

Я же говорю, идиллия, да и только.

Это наша первая весна на Заречной улице. Мы пьем чай, наслаждаясь сладкой заграничной жизнью, и мечтаем о том, где что посадим на нашем огороде, рассматривая поросший бурьяном участок. Мы городские до мозга костей и вся эта колхозная суета — точно детская забава. Закапай картошку летом и найди ее осенью.

— Добрый вечер, соседи! — машет нам Татьяна Егоровна с участка, который располагается прямо перед нашим домом. Хозяева справа и слева отгородились от горемычного семейства капитальными бетонными заборами. А тут обыкновенная ржавая сетка-рабица, едва доходящая до пояса. И вся плантация как на ладони. Несмотря на свои кустодиевские формы, Таня целыми днями кружит по их образцово показательному огороду, колдуя над грядками. Они ровные и ухоженные. И на некоторых уже колосится укроп и петрушка, кинза и базилик, редиска и прочие нам неведомые сельскохозяйственные культуры. А в теплице даже огурцы. Потому как теплица у Тани с подогревом. Ее муж, тоже кустодиевского телосложения, мастер на все руки. Причем на обе две сразу. И сотворил такое вот чудо. Овощи чуть ли не круглый год. Он к тому же непьющий и некурящий, что само по себе в этих местах диковинка. И дочь у них хохотушка. Вся в мать и в отца. Хозяйственная и работящая. Ученица десятого класса лужковской школы. Собирается в актрисы поступать. Репетирует по вечерам перед их культурной зеленью, читая басни и стихи. Так что наши чертополохи тоже приобщаются к искусству. И растут над собой и прочей сорной травой. Тянутся, так сказать, к прекрасному. Раскидистые такие. Гады! Выше меня ростом и головы розовые такие, пушистые. С мой кулак.

— Сосед, — сказал мне однажды муж Татьяны, — вы бы сорняки свои того! А то они, глядишь, скоро ходить начнут и на наш огород переселятся! Могу косу дать!

— Да у нас в сарае есть… Вроде! — ох и стыдно мне стало.

Глянул я на наше заброшенное хозяйство: «Уж доберусь я до вас…!» А тут чайник в доме засвистел, что ли… Или еще чего! Не помню…

Так что мы тут не скучаем. И все гнетущие вопросы, типа «Как…», да «Почему…» растворяются в закатной дымке. Первые звезды, пронзив небо своим сиянием, говорят нам, что времени впереди навалом. Мы им верим. И, сидя под яблоней, пьем чай и мечтаем. Обо всем сразу и ни о чем конкретно.

***

Когда я сказал, что все деньги мы потратили на покупку жилья, я слукавил. Не все. Часть их была заныкана для покупки очень важного предмета. Почти такого же важного, как покупка дома. Сейчас бы это выглядело смешно и нелепо. А тогда это была диковинка, которую не каждый мог себе позволить. Сейчас этих штуковин уже нет почти ни у кого. А тогда эти приборы еще мало у кого были. Тогда за ними охотились и откладывали от зарплаты, чтобы купить. А сейчас держат как память или потому, что выбросить жалко.

Нет, я говорю не о телевизоре. Он подразумевался как само собой разумеющийся. Его покупка шла под номером два списка семейных ценностей. Если прикинуть, сколько денег на него было выделено из пересчета на квадратные метры проданной квартиры, то это выходила кухня. А вот на что была отложена ванная комната, я держал в тайне от всех. Этого ни в каких списках не было… Я говорю о видеомагнитофоне. Кто-то спросит, а чего это такое? А у кого-то защемит сердце от воспоминаний.

Во времена моего студенчества в Баку этих, как их называли, видиков, на весь город было по пальцам перечесть. Люди, имеющие такое дома, держались на особом счету. Не только у друзей и знакомых. Но даже у милиции. Мало ли чего можно ожидать от человека, который каждый день разлагается, глядя на идеологически вражеские красоты цветущей заграницы.

А некоторые несознательные, но очень ушлые элементы сдавали эти аппараты в аренду вместе с видеокассетами. Шестьдесят рублей на двенадцать часов включая дорогу туда и обратно. Подумать только. Шестьдесят рублей. В то время как стипендия была сорок. Мы скидывались по десятке и заряжались на всю ночь. Потому что утром кому-то в институт, а кому-то на работу. Почему не брали на выходные? Потому что тариф был вдвое больше. А мы бедные студенты и советские госслужащие.

Так вот, у нас в распоряжении было десять часов и шесть кассет. Что мы смотрели? Ну, уж точно не Бергмана и Феллини. Боевики, ужастики, фантастика в гнусавом переводе и фильмы для очень взрослых без перевода. Таким был стандартный набор на ночь бесконечного и бесперебойного просмотра. За свою десятку каждый хотел получить по максимуму. И как вы думаете, что творилось в голове после такой бессонной ночи? Да! Кровавый винегрет из расчлененных голых космических повстанцев, сражающихся с такими же зомби за обладание несметных залежей марихуаны.

Конечно, следующий день выглядел мультиком ужасов. Когда тебя накрывает сон с элементами кошмаров, а ты вынужден с ним бороться, потому что едешь в транспорте, а потом сидишь на лекции. У людей по соседству отрастали щупальцы и отрывались конечности, а педагог по политэкономии заходил в аудиторию в виде уродливого монстра, грозящего сожрать тебя с потрохами.

В те годы этот инопланетный аппарат, этот ящик пандоры, был пределом моих мечтаний и вожделений. А сейчас, пять лет спустя, ничто не могло остановить меня от воплощения моих грез. Мой план был грандиозен и в то же время абсолютно прост: Продаем квартиру и покупаем:

1. Видеомагнитофон (втайне от всех)

2. Телевизор (по общему решению)

3. Жилье (на оставшиеся деньги)

Убьем сразу трех зайцев и воплотим мою юношескую мечту.

Вспоминаю все это и думаю, а где были мозги у того молодого человека двадцати пяти лет от роду??? Быть может, как раз там, где вы подумали! Не буду спорить. Тогда чего, скажи пожалуйста, ты хочешь сейчас от своего сына, которому чуть больше лет, чем было мне тогда? Он же не получился таким сам по себе. Да, я ушел, когда ему было пять. Но до этого я же принимал какое-то участие в его воспитании. Да и потом, после развода. И потом, когда уехал в Москву. И потом, когда помог ему перевестись сюда в институт. Так чего же я хочу? Или все это не считается? Каждый наш поступок отражается на наших детях. Это как круги по воде от брошенного камня. Может, тогда бросать не камни, а что-то более приятное…Я забежал далеко вперед. Может и зря. Интрига и все такое… А! К чертям! Беллетристика все это. Pulp fiction, как говорят американцы.

А в данный момент я стою перед прилавком радиоаппаратуры и пропускаю мимо ушей всю эту хренотень, что пытается влить мне в голову продавец. Почему пропускаю? Да потому, что я лучше него знаю, что именно мне нужно. Уж такой у меня характер. Прежде чем купить что-то, я перерою кучу каталогов в поисках необходимой вещи. Такой, что подходит именно мне, а не той, что покупают все или она пользуется спросом. Мне это вообще по барабану. Для меня не критерий общее мнение и народный выбор. Вам нравится? Вот вы им и пользуйтесь. Только это не вы выбрали, а вам втюхали. А я буду долго выбирать по всяким там параметрам и прочим данным. Смешно, наверно, это слышать, да? Потому что касалась эта дотошность всего, но только не покупки жилья. Где были мои мозги??? Где были мои глаза??? Да, да, да! Я знаю, что вы скажете. Но видеомагнитофон мне хотелось больше всего на свете. И он был для меня важнее, чем то, где моя семья будет жить. Нет, я, конечно, прикинул, что к чему. Посмотрел объявления. Оценил, так сказать, рынок. Но по наивности я же не думал, что все эти цены в газетных объявлениях далеки от истины. Тогда я об этом не думал.

Магазин электроники в центральном универмаге города Орла был большим. И продавец все водил меня вдоль прилавков, пока наконец мы не забрели в самый дальний угол, где я и встретился со своей мечтой. Она, то есть он, видеомагнитофон, стоял в самом низу и занимал, так сказать, совершенно невыгодную позицию. Но я знал, что он там. Я обнаружил его неделю назад. Забытым и заставленным другими, более яркими и дорогими его собратьями. На него никто не обращал внимания, и он грустил в пыльном углу. Я приходил к нему еще несколько раз. Чтобы проведать. Как к старому другу. Рассматривал и мечтал. А еще мне нужно было найти ему временное секретное пристанище. Втайне от жены. Но я не спешил. Почему-то был уверен, что никто его, кроме меня, не купит. Мне были знакомы все его паспортные данные и все скрытые возможности. Я знал, как скользят его крутилки и щелкают кнопки. И почему же я сегодня сразу не направился к нему и попросту не схватил без всяких там заморочек и промедлений? Ведь мне и консультант-то был не нужен! Да потому, что я оттягивал этот момент. Я предвкушал его. Смаковал и получал удовольствие, нарастающее с каждым шагом, который приближал меня к заветному. Я шел к своей цели. И знал, что достигну ее. Так к чему же было спешить?

Продавец вконец заскучал в моем обществе. Разочаровавшись во мне как в покупателе, он спешил поскорее покончить с этим бесперспективным вариантом.

В его глазах было столько надежды и энергии, когда он спросил у меня: Чем могу помочь? — а я ему ответил: Я хотел бы приобрести видеомагнитофон!

В его словах было столько задора и темперамента, когда он предлагал мне всякую ересь с ненужными придатками, типа будильника или встроенной светомузыки, за космические цены. Но энтузиазма оставалось в нем все меньше и меньше с каждым моим отказом.

Сейчас же он нервно теребит бейджик на белой рубашке с именем Андрей, потому что по залу ходит много всяких простофиль с толстыми кошельками, а он потратил на меня кучу своего времени впустую. А мне это тоже приносило определенное удовольствие. Утереть нос этим выскочкам, этим липовым продавцам, которые нихрена не разбираются в правильных вещах, а только имеют одно единственное желание — продать вам вещь максимально подороже с огромным количеством бесполезных функций, которыми вы никогда не воспользуетесь, но при этом отвалите за них нехилую кучку денег.

— Вы что-нибудь выбрали? Если нет, то разрешите… — Андрей уже намылился сбежать от меня. Но его наивный порыв был остановлен мною на самом взлете. Я указал на черную невзрачную коробочку с окошком для загрузки видеокассет, стройным рядом глянцевых кнопочек, двумя ручками-крутилками в стальных оправах и гордо горящим факелом рядом с названием Funai.

— Пожалуйста, вот это!

— Это??? — недоумение запершило в горле Андрея.

— Да!

— Но… — он не знал, что сказать.

Казалось, что он вообще видит эту модель впервые в жизни. В ней не было ничего особенного. Ни кофемолки, ни встроенного утюга, ни даже веселеньких лампочек. Не говоря уже об караоке, прости меня Конфуций, и о приготовлении тостов. И он не стоил, как первая ступень ракеты «Аполлон-13». Это был просто магнитофон для проигрывания видеокассет. И все. Строго и со вкусом.

— Вы хотите его купить?

— Да! Я бы очень хотел его приобрести!

— Я даже не знаю…

— А в чем проблема?

— Надо посмотреть на складе…

— Не надо! Их там нет! — это был очередной удар по самолюбию продавца. — Я узнавал вчера!

Андрей понял, что он был всего только игрушкой в моих руках. Лентопротяжным механизмом, воспроизводящим заученные слова. Ему стало совсем грустно… И стыдно! Он поднял на меня глаза, и я увидел в них человека. И живой интерес.

— Простите! А скажите, пожалуйста, почему именно эта модель? В ней же нет ничего…

— Андрей, в ней есть все, что необходимо для проигрывателя кассет. Качественно, надежно и ничего лишнего.

— Но большинство берут… Огонечки, там, лампочки… Приемники чтобы были…

— Большинство! Но не все!

— А вы?

— Я не все.

— Вы разбираетесь. — Это было утверждение, граничащее с завистью.

— Да. Уже разбираюсь.

— Простите, что отнял у вас время! — Андрей был очень трогательным парнем.

— Ничего!

— Я выпишу вам дополнительную гарантию от магазина! В подарок! Проходите на кассу.

Я прошел на кассу. Рассчитался ванной комнатой. Получил взамен небольшую коробку. И покинул магазин, битком набитый всякими ненужностями с прикрученными к ним бесполезностями и с теми, кто в этом ничего не понимает. Зато в руках у меня была моя тайная мечта.

****

Шел февраль. Третий месяц нашего пребывания в совершенно чужом городе. При абсолютно неприветливых погодных условиях. Минус тридцать градусов. Ну, никакого гостеприимства, скажу я вам.

Устав мыкаться по съемным квартирам, мы наконец активно взялись за поиски своего жилья. После углубления в этот вопрос, стало понятно, что квартиры нам не купить. Можем рассчитывать, разве что, на полдома на окраине города. Зато у нас был телевизор. Большой цветной. И мой тайный друг — магнитофон.

Мы сидели на продавленном диване в помещении размером с кладовку маленького частного дома. Супруга кормила маленького Сашку. Я просматривал очередную газету с объявлениями по недвижимости. Столом нам служила коробка с нашим цветным телевизором. В глазах рябило от цифр, телефонов, раздельных санузлов и удобств на улице. За стеной плакал ребенок. Ветер завывал в печи. Избушка принадлежала другу моего младшего брата. Он совершил геройский поступок, предоставив нам одну из двух комнат. Даже на неделю. Потому что в другой комнате жил он сам со своей молодой женой и трехмесячной малышкой.

Мой чай остыл. Я вычеркивал объявления. В ручке заканчивались чернила. Кровь стыла в венах. Волосы шевелились от страха перед завтрашним днем. Неделя подходила к концу. Состояние жены было близко к истерике.

— У Саши заканчивается детская смесь… — тихо сказала Марина.

— Надо будет купить.

— На какие шиши?

— Обменяю доллары.

— Мы проедим все деньги и никакой квартиры не купим!

— Купим… — в моем голосе не было и сотой доли уверенности.

— Зачем ты нас сюда привез? — это уже был вызов.

— Друг брата предложил пожить у него. Помощь оказал…

— Я имею в виду не в этот дом. А вообще сюда. В этот город! В Россию! Я хочу обратно! В свою квартиру…

— Там война и голод! — я начал заводиться.

— Там мои родители! Там моя родина!

— А тут мои родители! И они помогают нам чем могут!

— Мы не купим тут ничего! Мы тут никому не нужны!

— Почему никому?

— Я имею в виду меня с моим ребенком!

— Он и мой ребенок тоже!

— Так сделай же для него что-нибудь! Ты же целыми днями сидишь как безвольный тюфяк и ничего не делаешь!

— Я ищу квартиру!

— Хватит! Хватит врать! Квартиру он ищет! — она уже почти кричала. Сашка стал подхныкивать. Ребенок за стеной затих.

— Тише! Прошу тебя!

— Не затыкай мне рот! — сказала супруга, положила сына на кровать и вышла на кухню.

Хлопнула дверь тамбура. Курить пошла. Сашка завозился. Хотел было заплакать, но получил соску и яростно ею зачмокал. Отвлекся и тут же задремал. Я, уткнувшись в газету, с остервенением вычеркивал одно объявление за другим. В каждом из них цены были больше той суммы, которой мы располагали на сегодняшний день. И она постепенно уменьшалась.

Восемнадцать газетных листов с объявлениями, напечатанными микроскопическим шрифтом. Каждый день. И надо просмотреть обязательно все. Потому что тогда их никто не сортировал. Ни по датам, ни по ценам. Да никак вообще. Печатали все подряд. Вперемешку и вразброс. Квартира, которая вчера была на первой странице, сегодня, вне всякой логики, уже находилась на девятой. Это была просто свалка букв и цифр. Игра в наперстки. И среди всего этого сена необходимо найти свою иголку.

Поэтому первым делом смотрим на цену. Не подходит? Вычеркиваем! Нет смысла читать дальше. А то так свихнуться можно. Не подходит? Вычеркиваем. Какая разница, доска или линолеум! Сумма больше? В топку! Раздельный, проходные! Цена? Пошли в сад! Пятый этаж, третий застекленный… Сколько? Идите лесом! Что? Нахрен! В сад! До свидания! Лесом! Совсем охренели! Буржуи! В топку… Стоп! Сколько? Еще раз! Полдома… Может, ноликом обсчитался… Да нет! Так! Еще раз. Лужки… Что за Лужки такие? лУжки… лужкИ… Неважно! Заречная, 38… Хлопнула дверь в тамбуре. Накурилась. Успокоилась. Заходит.

— Мариночка, я нашел!

— Не кричи! Чего нашел!

— Квартиру… То есть дом… то есть полдома!

— И чего? — без всякого интереса ответила жена.

Меня это задело.

— А тебе не интересно, где, почем?

— Нет! — она полезла под диван, туда, где хранились наши вещи.

— Тебе все равно?

— Абсолютно! — ответила она, вытаскивая чемодан.

— Почему? — все мое воодушевление, завыв, улетело в печную трубу.

— Потому что мы завтра же уезжаем. Я все решила!

— Как? Куда? Куда это вы уезжаете?

— В Москву к родственникам, — она начала складывать детские вещи.

— Ты совсем что ли там обкурилась? Никуда вы не поедете! Это же надо такое придумать.

— А ты мне не указ. Сначала к родственникам, а потом в Баку вернемся. Хватит с меня. Не могу больше. Зачем я только согласилась на этот переезд.

Сашка проснулся и заплакал. Она подхватила его на руки.

— Ничего, сыночка! Ничего! Не плачь! Вернемся в Баку! Заживем как прежде. Тепло и счастливо! Не плачь! Там нас никто обижать не будет…

Я стоял и не верил своим ушам. Помните рассказ про то, как моя теща бросила моего сына на кровать, поругавшись с моей женой? Так вот, у меня сейчас были такие же чувства. На моих глазах бросали на пол что-то родное и теплое, и это не поддавалось никаким объяснениям. Я стиснул зубы от злости. Скрежет был такой, что челюсти заболели, а Марина обернулась и с ужасом в глазах села на койку.

— Ты заткнись… Пожалуйста! — тихо проговорил я. — Заткнись и послушай! Ты свою истерику оставь для… для… для кого-нибудь другого! Ты будешь делать то, что я скажу! Понятно!

— Нет!

— Да! — рявкнул я. — Да! Я сказал!

Саша, успокоившийся на руках матери, начал опять хныкать. Я продолжал напирать.

— Ты сейчас успокоишь сына! Успокоишься сама! И пойдешь на кухню готовить еду. А я пойду звонить по объявлению. Тебе понятно?

Она смотрела на меня, будто видела впервые в жизни.

— Понятно, я спрашиваю?

Марина кивнула в ответ.

— Хорошо! — продолжал я. — А когда вернусь, мы поужинаем и ляжем спать. А завтра поедем смотреть полдома. И запомни раз и навсегда: никуда я вас не отпущу, потому что люблю! Понятно?

Она опять кивнула в ответ. Я натянул на себя два свитера и вышел из комнаты. Надел в сенях пальто. Намотал шарф до самых глаз. Нахлобучил шапку из искусственного чебурашки. Влез в валенки. И вышел в суровый тридцатиградусный мороз. Телефонная будка была на следующей трамвайной остановке. Из двух шансов — замерзнуть, ожидая трамвая, или топая по глухой улице частного сектора, я выбрал прогулку по дороге, идущей в гору.

Звезды потрескивали от холода в остекленевшей черноте. Иней осыпался хлопьями с околевших деревьев. Дым из печных труб ровными столбами подпирал небо. Скрипящая тишина, и только хруст моих галош по снежному насту. Лишь бы телефон работал. Похода до следующей будки я не выдержу.

Я ненавижу жару. Но еще больше я ненавижу мороз. Мне нравится комфортная температура. Возможны небольшие осадки в виде дождика. А о каком комфорте может идти речь, когда в носу у тебя застывают козявки. На ресницах оседает твое замерзшее дыхание. На глазах сначала выступают слезы, а потом они же превращаются в льдинки. На тебе надет весь гардероб, но все равно пальцы рук и ног коченеют и тебя охватывает паника, что их придется ампутировать. Где же тут комфорт, скажите, пожалуйста. И ни одного трамвая. В этом районе, в это время они уже не ходят. Потому что никому в голову не взбредет в десять часов вечера вылезти из-под теплого пледа и отправиться в ночь, на поиски приключений. Никому, кроме меня. Потому что я приперт к стенке и других вариантов у меня уже нет.

Вот он, телефон-автомат на углу. Посреди темного перекрестка он выглядит, как напоминание, что мы все-таки живем в двадцатом веке и цивилизация не забыла про этот краеведческий музей под открытым небом.

Ног, однако, я не чувствую, начиная от колен и ниже. Да, я избалован бакинским солнцем. Да, при температуре минус три градуса в январе месяце у нас закрывали школы. Да, я неженка и мерзляка. Но я никому не давал права называть меня безвольным тюфяком и говорить, что я ничего не делаю. Пусть это даже моя жена и мать моего ребенка. Поэтому я кидаюсь в атаку на стального представителя отряда телефонообразных, род — тупиковые.

Но мои замерзшие пальцы сковывает боль. Не спасают три слоя теплых рукавиц. Левой щупальцей я снимаю трубку и со страхом подношу к уху. Черный пластик дышит холодом прямо в мозг. Теперь надо достать из кармана латунный, мать его, жетон и воткнуть в узкую, мать ее, щель. Нащупать небольшой кругляшок одной отмороженной ручкой-крючкой, окутанной шерстью, в тесном кармане, это, скажу я вам, тот еще аттракцион. Абсолютно не веселое и бесполезное занятие. Я решаюсь на отчаянный поступок. Зажимаю трубку между плечом и шапкой и начинаю стягивать варежки с правой руки. Осознаю, что рискую остаться без пальцев, но стать бездомным в расцвете лет еще страшнее. Голые пальцы мгновенно синеют от холода. Надо действовать быстро. Вот он, жетон ОГТС. Вот она, дырка монетоприемника… Но зимушка-зима подкидывает новую забаву. Металл примерзает к пальцам и не хочет, чтобы его засовывали во всякие непотребные места. Я ору на звезды, на телефон, на себя, на боль, на свою жизнь. Какого хрена я тут делаю? Опять этот вопрос, да? Да! С разнообразием и фантазией беда. Но тогда он ударил в колокол моей черепной коробки в первый раз.

Какого хрена я тут делаю?

Я вставляю обнаженной рукой краешек монеты в черную прорезь ненавистного аппарат, а левой рукой в рукавице проталкиваю вглубь автомата, отрывая вместе с примерзшей кожей. Эта часть операции проходит с небольшой потерей крови. Теперь нужно набрать номер.

Как бы вы сейчас это сделали? Легко и просто! Ну, начнем с того, что никто никуда не шкандыбал бы по холоду, отмораживая все на свете свои причиндалы и конечности. А попросту, сидя у камина, потягивая мартини со льдом и оливкой, достал мобильный телефон… и так далее. Но еще каких-то двадцать лет назад мобилы были только у… Ладно, не будем тыкать пальцем в эти пару десятков избранных…

Итак! Нужно набрать номер посредством установленного в данном агрегате дискового, мать его, номеронабирателя. Так он по-научному называется. Но от этого на улице не становится теплее и подогрев к нему не прилагается. Сделать это, опять же, пальцами в трех варежках — не вариант. В маленькие круглые дырочки эти культяпки не помещаются и соскальзывают с металлического диска. Он примерз и не слушается. Нужно использовать то, что есть под рукой. А под рукой есть только рука без перчатки. Это я потом таскал в кармане кусок карандаша для вращения телефонных дисков. А сейчас, чтобы хоть как-то добавить подвижности вконец замерзшим и уже совершенно побелевшим пальцам, я дышу на них, чуть ли не засовывая в рот. Подушечки болят так, будто по ним колотили молотком. Шесть цифр. Пять пальцев. Большой будем использовать дважды. Он самый толстый, ему и терпеть больше всех.

Большой — Три

Указательный — пять

Средний — ноль

Безымянный — семь

Мизинец — четыре

И опять большой — три

Сразу руку в карман. И работать ею. Работать. Сжимать и разжимать.

Гудки. Гудки. Гудки…

Только не надо спать в это время! И не надо нигде шляться. Надо сидеть дома и ждать моего звонка. Нахрена тогда давать объявления в газету.

— Чтоб вас… — начинаю я монолог, посвященный слабому развитию некоторых нерадивых давателей объявлений.

— Алле! — сонный недовольный мужской голос.

— Добрый вечер! — спохватываюсь я, чуть не плача. — Простите за поздний звонок, но я раньше не мог…

— Че надо?

— Я по поводу квартиры…

— Продали… — отрезает голос.

— Как продали? — я слышу звук разбитого хрусталя моей замерзшей судьбы.

— Так…продали и все… отчитываться что ли?

— Но ведь только сегодня объявление… — начинаю я беспомощно лепетать уже больше себе, чем кому бы то ни было.

Да! Я беспомощный тюфяк. Я вижу спину своей сгорбленной фигуры, понуро уходящую под горку. Я представляю, как на коленях прошу прощения у Марины. Как соглашаюсь с тем, что я ничего не делал. Как сажаю ее на поезд до Москвы. Как остаюсь тут в одиночестве. И как спиваюсь один на один со своим инфантилизмом.

— Сегодня?.. Алло?.. Сегодня? — спрашивает трубка.

— Что? — я возвращаюсь к разговору.

— Объявление прочли сегодня?

— Да… — не понимаю смысл вопроса.

— Катя, ты объявление по квартире опять что ли дала? — спрашивает голос куда-то в глубину комнат.

— По квартире? Нет! Не давала! — отвечает Катя.

— Вы ошиблись, молодой человек… Квартиру продали, — недовольный голос обращается уже ко мне.

— Простите…

— По дому давала объявление… — кричит Катя издалека.

— По дому? — переспрашивает ее мужской голос и тут же возвращается ко мне. — Может, по дому?

— Ну, конечно! — я делаю резкий вдох радости, зима обжигает легкие. — Конечно по дому… точнее, по половине…

— Понятно… Катя, иди разговаривай… И скажи, чтобы не звонили так поздно!

— Простите меня! — говорил я уже в пустоту.

— Да! — трубку берет Катя…

Я бежал под горку, окрыленный свершившимся. Мои бронхи горели от мороза, который врывался с каждым вздохом. Мне было жарко. Счастье вскипятило мою кровь. Все-таки я не тюфяк.

— Я не тюфяк! — прокричал я льдинкам звезд. Они вздрогнули и осыпались снежным дождем.

— Я не тюфяк! — прокричал я залаявшей собаке за забором, и она замолчала.

— Я не тюф… — и голос мой сорвался. Связки не выдержали.

В дом я входил совершенно осипший и с бронхитом.

— Где тебя носит? — встретила меня супруга, курящая в тамбуре.

Ну, вы поняли, что это стандартный вопрос, и я не стал тратить силы на оправдания. Я просто прохрипел.

— Я договорился!

— С кем? О чем?

— Завтра едем смотреть дом… точнее, полдома.

— Это еще ничего не значит! — она затушила окурок и вернулась внутрь.

— Это значит! Еще как значит! — сказал я себе и клубящемуся вокруг меня дыму. — Для меня это много значит,

***

Хозяева заехали за нами в одиннадцать утра. Это было так обходительно с их стороны.

— Чего вам по морозу ходить. Доедем за десять минут. Тем более что нам по дороге.

Мы загрузились на заднее сидение «Форда Эскорт». С трепетом и благоговением. Нечасто приходилось ездить в иномарках. Я был воодушевлен. Марина мрачно смотрела в окно. Сашка, закутанный в одеяло, ерзал у меня на руках. Катя на пассажирском сидении сидела к нам вполоборота и все время щебетала о прелестях, с которыми нам предстоит встретиться. И о том, как она нам завидует. И об огромных плюсах частного домовладения. И о совсем крохотных, ну, совершенно незначительных минусах, которые отвалятся сами собой после парочки счастливых дней, прожитых в столь дивном месте. Она улыбалась так, что казалось, еще минута и прямо на наших глазах расцветет анютиными глазками, ромашками и покроется пышными хризантемами.

— Правда же, Коленька? — все время обращалась она к своему мужу.

Он бодро поддакивал и резво вел машину, поглядывая на нас в зеркало заднего вида. Николай вообще был похож на ромовую бабу, источающую мед, патоку и сливочный крем одновременно. Улыбка тоже не оставляла его лица ни на секунду. Она была настолько приторно сладкой, что аж в горле запершило и захотелось выпить чаю. Тогда я отнес это на счет своих охрипших связок. И даже Марина оттаяла и подключилась к беседе. А Санька мирно засопел в моих объятиях.

Это сейчас я такой опытный, сижу тут и рассуждаю с умным видом о том, как нас облапошили. Но, сидя в теплом «Форде», я проглотил всю эту ботву, не поперхнувшись, и даже не заметил, как мы приехали.

— Вот и все! — неожиданно произнесла Катя. — Быстро, правда? Идемте смотреть ваш будущий дом.

Отвлекусь, пока не забыл. Орел, конечно, город небольшой. Но до некоторых его уголков можно добираться бесконечно. Лужки — одно из таких мест. Туда ходил единственный маршрут номер девять. Старенькие желтые «ЛиАЗы» после своего списания на свалку возили в том направлении народ без всякого графика и расписания. Как бог на карбюратор положит. И если не развалятся по дороге. Мы этого не знали. Как и многого другого.

Когда мы первый раз самостоятельно решили выбраться в город, вот тогда для нас сразу и открылась причина неслыханной внимательности и сердобольности хозяев. Они всякий раз заезжали за нами. Увозили и привозили обратно. По нотариусам и прочим делам. Пока ни получили деньги. Как только произошла сделка, Катя с Колей тут же испарились в воздухе нотариальной конторы, оставив на память свои улыбки. Как будто бы их никогда и не было. Как будто они нам приснились. Я хотел уточнить, как добираться до уже нашего дома, выскочил на улицу, а их и след простыл. Вообще все это время мы были словно под гипнозом. И первую неделю прожили в эйфории. Пока…

Но вернемся к первому посещению.

— Проходите! — Катя остановилась в центре небольшой площадки, приблизительно два метра в ширину и три в длину, и оперлась о металлическую синюю трубу, торчащую из асфальта. — Внутренний дворик! — торжественно представила она.

— А это что? — спросила моя жена, указывая на непонятное приспособление рядом с Катей.

— Это колонка!

— Для чего?

— Для воды! — радостно удивилась Катя так, словно это само собой разумеющаяся вещь и стоит у каждого хозяина посреди квартиры.

— Для воды? А в доме…

— Я же говорила, — весело перебила женщина. — В доме воды нет. Это небольшой минус. Зато вода во дворе и никуда ходить не нужно. Это огромный плюс!

— В любой момент можно в дом завести! — подбавила сахарку ромовая баба.

— Конечно! Если что, Коленька мой поможет! Правда, Коленька!

— Ага! — улыбнулся Николай.

— А еще обратите внимание, какой воздух! Хрустально чистый!

Я не был уверен, что так говорят, но не стал заострять на этом внимание. Меня заинтересовало другое. Напротив входа во внутренний дворик, то есть за спиной Кати, стояло странное покосившееся строение неизвестного назначения. Попросту говоря, деревянная будка, чуть выше человеческого роста, с одной единственной дверью.

— А это что?

— Где? — непонимающе переспросила Катя и завертела головой, будто я спрашивал о человеке, которого она прятала за спиной.

— В глубине двора… Будка.

— Ах, это! Туалет. — Это была еще одна само собой разумеющаяся вещь. — Я же говорила! Да! Издержки частного дома. Удобства во дворе. А кстати, прямо за туалетом ваш участок. Целых четыре сотки. Восемь яблочных деревьев. Смородина, малина. Коля, сколько кустов малины?

— Пять! — отозвался мужчина.

— Целых пять кустов малины. Варенье для вашего малыша. А туалет Коля поможет вам новый поставить. Даже, если хотите, к дому пристроить. Да, Коленька?

— Ага!

— У нас руки просто не дошли… Мама давно тут не живет. А это два входа рядом друг с другом.

К боковой части дома были явно пристроены две прихожие. На обеих дверях висели обыкновенные амбарные замки.

— Вход слева — это половина моего брата. Но его почти никогда не бывает дома. Так что вас никто не потревожит. А вот это ваш предбанник.

И Катя, открыв замок, распахнула двухстворчатую дверь.

— Прошу!

Признаюсь, я уже порядком замерз. Да и по лицу Марины было видно, что эта уличная экскурсия ей надоела. Мы вошли внутрь. Там была еще одна дверь. Массивная, обитая коричневым дерматином. Открывалась она обычным английским ключом.

Мы оказались в просторной чистой кухне. Свежеокрашенный пол. Новые обои. Белый потолок. Все это последствия косметического ремонта. Вешалка справа. Прямо дверь. Рядом с ней рукомойник и АОГВ, в котором гудел огонь. Налево окно, выходящее в сад. Пахло пасхальной выпечкой и бабушкиным уютом. А еще было тепло. Даже очень. Настолько, что захотелось тут же остаться и уже никуда не уходить. Мы все разомлели. Щеки пылали от жары.

— Можно раздеться. Тут очень хорошее отопление! Никакие морозы не страшны. Дом бревенчатый и тепло отлично держит. А летом прохладно. — Катя снимала с себя норковую шубу. — Коля, помоги… простите, как вас?

— Марина!

— Помоги Мариночке! Проходите в комнату.

Коля галантно помог моей супруге снять пальто и повесил его на вешалку. Мы вошли в апартаменты.

На глаз ровный квадрат. С одной глухой стеной, за которой, по идее, жил Катин брат. Две стены имели по два больших окна. И четвертая стена соседствовала с кухней. Тут тоже было светло и чисто. На полу лежал рыжий линолеум. Под потолком бабушкина люстра со стеклянными висюльками в виде слезок.

— Двадцать пять квадратных метров. Двойные рамы. С улицы можно закрыть ставнями. Дом очень хороший! Да, Коленька?

— Ага! Сносу не будет.

— А люстру мы заберем! За это не переживайте! Ну, как вам? Вы первые, кому мы показываем. Только дали объявление, тут же вы позвонили. Повезло… вам! Дом такой… Если бы не мамин возраст…

— Да его с руками оторвут! — внезапно и самовольно включился Николай. — Сегодня с утра три раза звонили!

— Да? — встрепенулась женщина. — Когда? А чего я не слышала?

— Ты… Это… В душе была! — нажал Коля.

— Ааа! Утром… Ну, да!

Рассказываю сейчас и сам себе не верю. Все же было на поверхности. Интонации. Улыбки. Поведение. Но задним умом мы всегда сильны. А в той жизненной ситуации уставший мозг искал компромисс желаемого с действительным. И не оставлял нам никаких шансов вырваться из цепких рук… Хотел сказать аферистов… А почему, собственно? Они избавлялись от ненужного барахла. И впаривали его как могли. А то, что мы это купили, так нас же никто с пистолетом у виска не заставлял! И если на кого держать обиду, так это на самих себя. Это во-первых! А во-вторых, нам нужно было где-то жить! Точнее, это во-первых! А все остальные во-вторых, в-третьих, в хрен знает каких можно записать в мемуарах и успокоиться.

В этот же день мы оставили задаток. И укатили счастливые готовиться к переселению. Хозяевам надо было оформить оставшиеся документы. Но мы могли перевозить вещи. Коля с радостью помогал нам в этом.

— Не таскать же чемоданы на автобусе! — так он говорил и улыбался.

И всякий раз в другой половине дома было тихо и на дверях висел замок.

— Мы же говорили, что он тут не живет! — приговаривал Николай.

Что говорите? У соседей надо было спросить? Я вас умоляю… Нам же всего по двадцать пять лет было. Это тогда казалось, что мы взрослые… В каждом возрасте свои игрушки. Хотя на самом деле она, ИГРУШКА, всегда одна. Это наша иллюзия счастья. Только под разными обличиями. Мы натягиваем ее на реальность, как резиновую маску, и разукрашиваем по своему усмотрению. Но в какой-то момент она перестает налезать или попросту рвется… И тогда мы остаемся лицом к лицу с тем, от чего прятались всю свою жизнь. Наедине с самим собой.

А пока что оставьте свои советы при себе. Или посоветуйте их своему отражению в зеркале. Потому что мы покупаем свою собственную половину дома. Устанавливаем на тумбочку цветной телевизор. И я дарю на новоселье нашей семье видеомагнитофон! Все это наши взрослые погремушки. «Поиглушки», как говорил мой сын в три года.

За стеной по-прежнему тихо. И мы живем в эйфории целую неделю…

Пока…

Я смастерил антенну из ножек от стула, проволоки и банок из-под кока-колы. Мы смотрим телевизор. И это тоже эйфория…

Пока…

Мы берем видеокассеты в прокате. Мы смотрим классные фильмы. Мы купаемся в эйфории…

Пока…

Пока я не просыпаюсь от звука гармошки, которая играет прямо мне в ухо. Я вскакиваю на кровати. Рядом подскакивает моя жена.

— У нас кто-то на кухне играет на гармошке?

— Ты тоже это слышишь?

Это похоже на совместное помешательство от счастья, но на кухне точно играют «Выходила на берег Катюша…».

— Мне страшно! — жена прижимается ко мне.

— Про того, которого любила… — орет гармонь.

Сон окончательно покидает мое тело. Слуховые локаторы ориентируются в темноте. И я понимаю…

— Это за стенкой…

— Как за стенкой? Там же никто не живет… — шепчет Марина.

Сын ерзает рядом в кроватке. Сейчас проснется, и тогда не спать нам до самого утра. Будем плясать под эту «Катюшу» все вместе.

— Вот так! За стенкой. — Я подхожу вплотную к перегородке, чтобы окончательно убедиться в источнике веселья. Это действительно на той половине. Но слышимость такая, словно гармонист сидит на нашей постели. И наяривает по клавишам… Или чего там у этого адского инструмента.

— Сделай же что-нибудь!

Прогремела кода.

— Наливай, Семеновна! — прохрипел мужской голос.

— Дык, давно ужо!

— Тю… А че мы ентого… — еще один мужчина.

Так их там целая компания. Как минимум трое.

Сашка начинает кряхтеть. Надо действительно что-то делать.

Я напяливаю. спортивные штаны, куртку на голое тело и выхожу на улицу. Соседняя дверь раскрыта нараспашку. Оттуда валит пар. Или дым. Пожар? Я бегу. Миновав предбанник, оказываюсь в натопленной накуренной кухне и встречаюсь взглядом с небольшого роста мужичком с гармошкой в руках, в телогрейке и шапке-ушанке, с козьей ножкой в зубах и граненым стаканом в правой руке. Вся эта карикатура из журнала «Крокодил» 1968 года сидит на синем табурете.

— А вы хто? — спрашивает мужичок, моргая желтыми глазами.

Я осматриваю кухню. Шесть бесформенных тел, не включая музыканта, застыли в разнообразных вопросительных позах на четырех квадратных метрах. Босх в обнимку с Пикассо прослезились бы, глядя на такую натуру.

— Я оттуда… — показываю я на обои из пожелтевших газет.

— А! Соседушка! — радостно булькает маэстро. — Пить бушь? Семеновна, налей ему!

— Дык, ужо! — откашливается худое создание из угла, обводя руками стол.

Логично предположить, что это женщина. Лет, наверно… Быть может… Я, конечно, могу и ошибаться… Но приблизительно… Что-то в промежутке между тридцатью и пятьюдесятью. По серому помятому лицу со следами ярких румян сквозь сигаретный туман определить сложно. Перед эфемерным созданием деревянный стол с семью бутылками водки, пятью стаканами, тремя огурцами и одной головкой репчатого лука.

— Невеста моя! Семеновна! — мужчина представляет жестом хозяйку стола в валенках, ватных штанах, толстом вязаном свитере и белом пуховом платке, символизирующем, я так думаю, фату. — Я Витек! Для своих! А остальных не ведаю! Пришлые они.

— Друзья мои! — обижено присоединяется к беседе невеста.

— О! Друзья! — подхватывает Витек. — А тя как кликать?

— Сергей! — отвечаю я, все еще не зная, как себя вести. Моя утонченная изнеженная городская натура впервые встретилась нос к носу с суровыми буднями сельскохозяйственной свадьбы.

— А по батюшке? — звучит низкий голос обладателя тела, лежащего на полу у печки.

— Васильевич!

— Василич, ты энто… падай на свободное место! — приглашает сосед.

— Мы пить станем, нет? — возмущается еще одно существо за столом, с вытянутым вперед граненым стаканом. — Рука затекла!

— Вы охренели! — взрывается за спиной голос моей супруги. — Вы чего тут устроили?

Все взгляды обращаются к ней.

— Василич, это хто? — спрашивает ошарашенный Виктор.

— Я «хто»? Я тебе покажу сейчас, кто я! Я живу тут. А вы спать нам не даете…

— Жинка евойная! — шепчет Семеновна.

— Василич? — переспрашивает Витек.

— Ага! Жинка! — продолжает кричать Марина. — Я вам покажу сейчас жинку! Милицию вызову, мигом уберетесь! А ты чего тут стоишь, нюни распустил? — это она уже ко мне обратилась. — Это же животные! Не понятно, что ли?

— Ты, дамочка, энто… не кричи! Я, энто… живу тутаво! — попытался озвучить ноту протеста Виктор.

Плохо он знал мою жену… Точнее, вообще не знал.

Шестеро пришлых гостей весело покинули гостеприимный дом Витька во главе с невестой Семеновной. Кто по-пластунски, кто на своих двоих, а кто и на четырех. Для устойчивости. Витек только жалобно поскуливал, сидя на табурете.

— Семеновна, не покидай меня! Слышь, Василич, ну скажи ты своей… Чего она енто, в сам деле…

Вещи летели вслед их обладателям с дружескими пожеланиями моей жены:

— Чтобы ноги вашей я здесь больше не видела! Пьянь подзаборная!

— Эт она зря, Василич! Слышь, хозяюшка, эт ты зря! Приличные люди… были!

— Алкаши они приличные!

Прогнав всех гостей, Марина закрыла дверь и заняла боевую стойку напротив Виктора.

— Виктор, на знаю, как вас по отчеству, предупреждаю! Со мной шутки плохи! Я терпеть не буду! Следующий раз приду с милицией!

Витек в ответ молча хлопал мутными глазами, обнимая одной рукой гармонь, а в другой держа не выпитый стакан водки.

— Вы меня поняли? Если еще хоть раз…

Марина не успела договорить. Заплакал ребенок.

— Сашка проснулся! — и она убежала на нашу половину.

Стена была настолько тонкая, что было слышно, как Марина взяла сына на руки, как сняла с него подгузник, как тот мокро шлепнулся на пол, как детская присыпка сыпалась на попку ребенка и как Санька зачмокал соской. Мы с Витьком все это время смотрели на стену, как в театре звуков.

Марина запела колыбельную. Витька икнул.

— Не повезло тебе, Василич! Твое здоровье.

Он выпил свой стакан, медленно моргнул пару раз и погрузился в сон, убаюканный колыбельной под водочку. Я забрал из его рук музыкальный инструмент. Аккуратно помог телу Виктора свалиться на половичок рядом с печкой. И ушел, оставив жениха в одиночестве отмечать свою свадьбу. Праздник удался.

На следующий день, в обед, в нашу дверь постучали. На пороге стоял проспавшийся сосед с бутылкой мутного самогона в руках.

— Привет, соседи! Я знакомиться пришел!

Ему повезло, что Марина ушла гулять с ребенком.

— Меня Виктор звать! Витек для своих! А тебя как?

Он ничего не помнил. Память его была стерильна, как детская бутылочка.

— Сергей я!

— А по батюшке?

— Просто Сергей.

— Так чего, Серега, приглашай гостя! — сосед помахал перед моим лицом бутылкой.

— Вы простите! — я нашел выход из создавшейся ситуации. Гость же не знал, чем могут быть чреваты для него эти посиделки, по причине короткой памяти. — Я сейчас ухожу. За женой! Она с ребенком гуляет!

— А! Так у вас дите? Ну, ладно! — радостно ответил Виктор. — Тогда сам отмечу знакомство! А то как-то не по-людски. Живем вместе, а еще и не выпили ни разу!

— Ды мы вообще-то не особо!

— Чего? — подозрительно прищурился сосед.

— Не пьем, в общем!

— Че, больные, аль чего? — он готов был посочувствовать.

— Просто не пьем!

— Да? — теперь подозрение смешалось с презрением. — Ну и ладно! Мне больше останется.

Он ушел к себе. Я же с облегчением запер дверь и пошел искать жену, которая вовремя решила прокатить Сашу в коляске до лесопосадок.

План Кати и Коли сработал безупречно. Когда они показывали нам эту половину дома, на другой всегда было тихо. Видимо, Витька предусмотрительно увезли куда подальше. А когда сделку провернули, неделю спустя его выпустили из заточения. И он на радостях решил отметить свое освобождение. Но корпоративчик был сорван моей женой. Такие вот дела… Но если вы думаете, что дальше мы зажили тихо и счастливо, то вы глубоко заблуждаетесь. Но в этом нет вашей вины. Никто же не знал, что наш сосед обладает уникальной особенностью. В ней-то и скрывалась причина фееричности нашей жизни. Скучать нам не удавалось. У Виктора из-за беспробудного пьянства своеобразно работала память. Точнее, она не работала. Ну, то есть, она функционировала, но не так, как у нормальных людей. До определенной степени опьянения его мозг информацию худо-бедно записывал, но все, что происходило с ним после второй бутылки, он уже не фиксировал. Перезагрузка и сброс лишних данных случались у Витька во время сна. Он уходил в шатдаун, а когда включался опять, то прекрасные моменты его жизни после литра беленькой были стерты без возможности восстановления. Потеряны напрочь. Те, кто знал, пользовались этим. Таскали у него пенсию, устраивали попойки и ночлежки. Все кому не лень. После сна он ведь все равно мало что помнил из прошедшего дня. Конечно, с нашим приездом, благодаря самоотверженности моей жены, эти концерты лужковской самодеятельности стали происходить гораздо реже. Дружки Витька предпочитали пропивать его деньги в других местах. Но Виктор рано или поздно всегда возвращался в родные пенаты. Тянуло его в свое родовое гнездо. А по возвращении он мог проснуться среди ночи и начать наяривал на гармонике на всю Заречную. Ему-то было без разницы, день на улице или ночь. Логика же простая. Когда пьется, значит, день. Как вырубится, значит, ночь. Как проспится, почему бы на гармошке на поиграть. Такие вот были наши счастливые молодые дни и ночи в дружном соседстве с любителями хорового пития под аккомпанемент народных инструментов.

Через год, в день его пятидесятишестилетия, Витька нашли угоревшим от печки. Уснул при закрытой заслонке. Его поздравлять пришли, а тут такое. И виновник — то, вроде, есть, но повод изменился кардинальным образом. Стало, конечно, тихо… Но уже не так весело. Спонтанность пропала. Неожиданность, что ли. Остроты поменьше…

Вообще, по моим соседским наблюдениям, замечательная жизнь Виктора делилась на «до литра» и «после литра». Первая часть была скучна и беспробудна, а вторая наполнена всевозможными необычайными событиями и ярким фактами, интригами, кражами и даже его неоднократным избиением… Но он об этом не ведал.

Быть может, и к счастью

***

Помните про чертополох, который вырос выше меня и так и рвался перемахнуть вместе с сорняками за забор к соседям? Так вот, все их племя выкосил своей суровой рукой сосед наш. Не дождался от меня никакой инициативы и порубал всю нечисть косой своей неутомимой. Приходим мы домой с работы и видим картину ратного поля. Полегло сорняковое полчище в неравной схватке с удалью молодецкою соседушки нашего по участку. И открылись зато горизонты новые и просторы невиданные. Честь и хвала тебе, богатырь Александр свет Лужковский. И жене его Татьяне с дочкою поклон земной за помощь их и терпение. Все!!! Конец песне о Великом Чертополохе и его безвременной кончине.

Прошел год с тех незапамятных времен. А может, и два. Только помню, что сын наш Александр бегал уже во всю прыть и разговаривал. Не лепетал слова непонятные, а именно разговаривал. Имел свое мнение и высказывал его по поводу и без. Носился по двору и все время говорил. Общался. С друзьями своим воображаемыми. Двое их у него было. Пагунинная Утка и Чукча Панорама. Не в обиду будет сказано никому из представителей малых народов и семейства перелетных.

Откуда они взялись и почему их так зовут, мы не стали выяснять. Ну, Утка, ну, Пагунинная. Чего тут такого? А с Чукчей Панорамой вообще яснее ясного. И сразу понятно, кто как выглядит и основные черты характера. Носился с ними Санька целыми днями. Потому как больше друзей у него особо и не было. Не ходил он в детский сад. Вот вся социализация и происходила у него в общении с этими товарищами. А еще любили друзья эти конфеты до чертиков и трескать могли день напролет. А вот кашу и прочие глупости не очень жаловали.

— Пап-мам, Пагунинная Утка и Чукча Панорама куфать хотят.

— Так у нас обед скоро. Дотерпят?

— Неть! Они сейчас хотят!

— Скажи им, что после обеда!

Санька убегал в сад, а через пару минут возвращался.

— Они тока ондю кафетку будут. Ондю! Тока ондю!

И он смешно заламывал пухленькие свои ручки в умоляющем жесте.

— Сереж, ну скажи ему! Обед же скоро!

— От одной конфеты ничего не будет.

Сердце мое не выдерживало, и я протягивал сыну лимонную карамельку.

— Папочка-мамочка, пасибки!

И Счастье Больше Солнца убегало кормить своих друзей.

Весенний ветерок разносит по саду розовые яблоневые лепестки. Соседские пчёлы жужжат над головой. В этом году цветение какое-то особенно обильное. Неба не видно сквозь листву и соцветия. Перламутровые чешуйки пышно одели все наши деревья. Кажется, что облака прилегли в огороде отдохнуть на закатном солнце.

Мы сидим на лавочке и пьем чай. Марина рассматривает рисунок, оставленный сыном. Он изъявил желание нарисовать своих друзей. Конечно же Пагуненную Утку и Чукчу Панораму. Нарисовал и убежал с ними в дом. По очень важным делам.

— Смотри! — жена передает мне листок бумаги.

— Смешно! Каляки-маляки.

— Ну какие же каляки-маляки? Не видишь что ли? Ноги вот! Шесть, нет, семь штук…

— Многовато для двоих… Не кажется?

Из-за угла вылетает радостный Сашка. Подбегает к столу, хватает пару карандашей и собирается в обратный путь.

— Сынок, подожди! Расскажи про рисунок.

Видно, что сыну срочно нужно вернуться в комнату, но он задерживается и показывает на рисунке непонятливым родителям строение тел своих фантастических друзей.

— Ножки…

— Я же говорила! — победно смотрит на меня Марина.

— Лучки!

— Ого! Так много? — теперь уже она сама сбита с толку. — Ты уверен?

— Дя! Воть глазки! Носик! Лотик!

— Один? — спрашиваю я. — Не мало на двоих?

— Неть! — отвечает Санька. — Все! — и убегает прочь.

— Один ротик на двоих. А конфет едят за десятерых.

Марина смеется. Из-за угла опять появляется сынишка, хватает еще пару карандашей и уносится назад.

— Сашок, ты чего делаешь? — я кричу я ему вслед.

— Нузьно! — доносится уже из дома.

— Чего он там делает? — спрашивает жена.

— Самому интересно. Может, на обоях рисует?

— Ну и ладно! Все равно менять собирались!

— Папочка! Мамочка! — слышен счастливый детский голос, который летит к нам на маленьких пухленьких ножках в синих колготках и коричневых сандаликах.

— Чего, сынок? — спрашиваю я.

— Идем! Показать! Нужно! — Сашка задыхается от счастья. Ему не терпится поделиться радостью. Мы с женой встаем.

— Чего-то там сотворил! — улыбается Марина.

Сынишка хватает нас за руки и тащит в дом.

— Идем! Идем! Быстло!

Ему не терпится поделиться своей радостью.

Ему не терпится поделиться своей радостью.

Ему не терпелось поделиться своей радостью.

Ему не терпелось…

— Воть! — говорит он и показывает на творение своих рук.

Из окошка для кассет японского видеомагнитофона торчит синие острие карандаша.

— Класиво! — улыбается ребенок.

Мой мозг начинает шевелиться под черепной коробкой.

Я осторожно берусь за грифель и медленно вытягиваю карандаш наружу.

— Где остальные? — как можно спокойнее спрашиваю я.

— Там! — весело отвечает сынишка, указывая на магнитофон.

У меня вспыхивают уши. Кровь ударяет в лицо. Зубы сводит судорога злости. Я хватаю ребенка за руки и бью по ним.

— Никогда! Слышишь? Никогда этого не делай! Никогда не делай то, о чем тебя не просят! — это не крик. Это рев бешеного зверя. — Это не игрушка! Ты понимаешь меня? Не надо ничего никуда засовывать!

Он, конечно, уже ничего не понимает. Детские глаза расширяются от боли. От обиды. От страха. В них тихо наворачиваются слезы. Океаны слез.

Папа ведь никогда так не кричал. Что с ним произошло? Это не мой папа! Это какой-то другой, чужой человек! — Вот что кричат глаза моего ребенка, которого его родной папа бьет по рукам. По маленьким ручкам. По ладошкам размером с лютик.

— Это Пагунинная Утка! — плачет ребенок, заикаясь. — Чукча Пано… — слезы не дают закончить.

— Хватит врать! Утка Чукча…

Марина обхватывает меня сзади.

— Сережа! Остановись!

— Папочка! — кричит ребенок и обнимает меня за ноги. — Папочка! Я боси не буду… Плохой Чукча! Плохая Утка.

Я больше не могу стоять. Я опускаюсь на пол. Марина берет сына на руки и уносит на кухню умываться.

— Я боси не буду! — слышу я его голос сквозь свои слезы.

— Выпей водички, Санечка!

— Плохой Са-ша! Пло-хой! — заикается ребенок, глотая воду. Глотая обиду. Глотая слезы. Океан слез. Океан обиды. Океан непонимания.

Я обхватываю голову руками.

— Я все испортил… Мой сын позвал нас похвастаться, как у него здорово получилось. А я надавал ему по рукам. Тупой, злой, нелюдь!

Вечером в постели мы, конечно же, обнимались. Я просил прощения! Я читал сказку! Ребенок целовал в ответ и говорил: «Папочка и мамочка, вы мои любименькие».

Но это была уже другая жизнь. Другие папа и мама. И другой Саша.

Я разобрал этот магнитофон. Вытащил карандаши. Собрал его обратно. Он работал, как и прежде. Только вот Пагуненная Утка и Чукча Панорама ушли и больше не возвращались.

Они ушли навсегда.

***

«Я съезжу на базар, кассеты поменять! Из продуктов что-нибудь нужно?» — фраза, которая звучала в нашем доме каждые выходные. Причем главная была первая часть, продукты прилагались в нагрузку и были не обязательны.

«Мелодраму какую-нибудь возьми» — как правило, неслось в ответ.

Простые слова. Простые словосочетания. Доступно и понятно. Нам тогдашним. Но большинство нынешних бой — и герлфрендов впало бы в ступор. Какие кассеты? На каком базаре? Что на что менять? Мелодраму взять? Это что, напиток такой или полуфабрикат? Кусочками или в разлив? Это я грубо, конечно, и топорно. Над всем этим антиквариатом сейчас можно только посмеяться. И над этим рассказом тоже. Но все-таки мы выжили и дожили до такого вот состояния, в котором расслабленно пребываем. И пользуемся современными благами цивилизации. Можем себе позволить. Вижу снисходительные улыбки на лицах потомков. Открою вам секрет, мы также смотрели на наших родаков. Ага! И еще одно занудство из занудств — вам тоже предстоит пройти нечто подобное. Можете не сомневаться, милые акселераты в памперсах. Нет! Вам, естественно, можно позавидовать. И все у вас будет по-другому. Скорее всего… Возможно…

В детстве мы все распихиваем по карманам камушки, палочки, стеклышки, фантики. Тут нумерация века не имеет особого значения. Это, так сказать, стартовая площадка. А чуть попозже? Когда повзрослели? Когда уже сумки и портфели? Конечно, появляются вещи поважнее и посерьезнее. У нас были сигареты, скомканные купюры, записные книжки, бумажные фотки любимых, спички, счастливые проездные билеты, журналы «Наука и Жизнь», «Ровесник», «Юность», «Смена», «Иностранная литература» для самых крутых, и вот те самые кассеты. Для видика. Мусор по сегодняшним меркам…. Возможно…

А вы чем забиваете свои рюкзаки и сумки? Просто интересно! У меня все это заменил смартфон, и я бросил курить… Опять же… Возможно…

Но я начал с кассет. Значит, берем парочку таких пластмассовых кирпичиков с пленкой внутри. И идем на базар. Там есть целый ряд торговцев подобными штуковинами, как сейчас модно говорить, с разнообразным контентом. Выбираем понравившийся фильм и обмениваем на то, что уже посмотрели. За доплату, конечно же. Две кассеты. Четыре фильма. Пара ночных погружений в мир прекрасного. Если повезет. Потому как шлака было девяносто процентов. Но методом проб и ошибок…

— Чего? Каких проб? Каких ошибок? Вот отстой! — сказали бы мы сейчас про нас тридцать лет назад. — Че куда-то ходить? В интернете же есть все.

— В чем? — спросили бы мы из прошлого.

— Ну, блин! В сети? Есть вся инфа и весь контент. Отсортировано и проанализировано. Пережевано и посоветовано. Вам не дадут ошибиться…

— В сети??? — это слово самое непонятное.

Стоп! Это бесполезный разговор. Можно продолжать вечно. И навряд ли бы получилось объяснить. Все равно что средневековому круто упакованному рыцарю, гордящемуся своими гаджетами типа щит и меч, рассказать принцип работы сотового телефона или микроволновой печи.

Да, не было никаких сетей. Никакого интернета. Как же мы тогда общались? Ртом и словами. Вот как. Вдох-выдох. Звук, буква. Произнести в правильном порядке, получится слово. А там и предложение можно составить. Сложно, да? И совсем не понятно? Вот так тяжело мы жили! Мучились. Страдали.

А где же инфу брали? Где-где! В журналах. В газетах. Иногда в телевизорах. А еще на тех самых базарах.

Что я прицепился к этим базарам? Да, именно там можно было увидеть нечто новое и захотеть его приобрести. Ярмарка — центр торговли, рекламы и продвижения товара. Биржи, тотализатор, контрабанда. Все туда же. Житуха. Сейчас все утекло, сами знаете куда… В мировую паутину. И мы туда же фрагментарно…

И вот стою я и в сотый раз просматриваю истертые названия фильмов на корешках картонных коробочек, в надежде увидеть то, что еще не попадалось мне на глаза.

— Нового ничего? — разочарованно спрашиваю у продавца.

— На следующей неделе будет. В переводах Гоблина и этого, как его, ну, с прищепкой на носу, который.

— Я понял…

«Гоблин» и «этот с прищепкой» означали качество. Это понятно. Но что делать сегодня? Я ведь уже настроился. Жена ждет. Чем забить желудок, вопрос не стоял. Главное был голод духовный. И решил пройтись по ряду глубже. Туда, где торговали, в основном, индийским кино. Авось там чего поймаю… И тут мне на глаза попался столик с неизвестными разноцветными коробочками размером с пару спичечных.

— Это какие-то новые кассеты?

Парнишка посмотрел на меня, как на неандертальца.

— Это картриджи, — лениво ответил он.

— Катриджи?

Подбежала пара пионеров, в смысле, бойскаутов.

— Дяденька, дяденька! Поменяйте нам на Алладина.

Они протянули парню за столом красную коробочку и сложенную купюру. Он забрал у них товар, покопался в своих залежах, извлек оттуда коробочку такого же размера, только синюю, и отдал ребятам. Они вихрем скрылись из глаз.

— Вы простите мое незнание, но не могли бы объяснить, что это?

— Сега!

— Сега?

— Игровая приставка. А это картриджи для нее.

— Игровая приставка, — завороженно повторил я, — понятно. Последнее, с чем я сталкивался, так это «Атари».

— Так это прошлый век. За «Сегой» будущее…

Я понял, что в моих знаниях об игровой индустрии образовался некий пробел, если даже не пропасть. Еще в десятом классе я ходил в игровые клубы и расстреливал там танчики на допотопных игровых консолях. Но потом институт, работа, женитьба. И вся эта чехарда осталась далеко в кювете моего жизненного пути. А тут, оказывается, такие дела…

–… Шестнадцатибитные. В два раза круче, чем «Денди», — закончил свой ликбез продавец.

— Понятно! Скажите, а можно увидеть все это в действии?

— В действии? — молодой парень осмотрелся по сторонам. — Все равно никого нет… Пройдите сюда.

Он пригласил меня зайти за прилавок. Тут стоял маленький телевизор и еще пара приборов неизвестного мне назначения. Все это было соединено проводами. Продавец включил телевизор. Взял со стола картридж, это слово я уже запомнил, и вставил сверху в черный плоский прибор. Потом взял в руки приспособление размером с ладонь, с разноцветными кнопками, щелкнул синий переключатель на приборе, и…. О боги! Я чуть не упал на колени перед свершившимся чудом. На экране телевизора вспыхнули буквы SEGA, а потом заставка из фильма «Мортал комбат». Потом персонажи… И началось мочилово. Я не мог оторвать глаз. Я растворился в происходящем. Для меня тогда это было круче, чем сейчас прогуляться по Луне.

— А еще что-нибудь? Я не любитель драк.

— Да? — удивился парнишка. — Аркады…

Он сменил игру, и по экрану побежало забавное круглое существо. Оно очень быстро бежало и собирало колечки.

— Соник, — представил продавец. — Есть еще бродилки…

Пару щелчков и — вуаля, мы пробираемся по подземелью, разрубая в пух и прах всякую нечисть.

— Там еще загадки всякие бывают… — подытожил повелитель игрового мира и выключил приставку.

Я понял, КАК МНОГО Я ПРОПУСТИЛ В СВОЕЙ ЖИЗНИ! И все это надо наверстать. Срочно! Срочно! Ещё срочнее! У меня зачесались ладони. И закипел мозг. Та его часть, куда я загнал себя ребенка. Он, кудрявый непоседа, выбрался на волю и теперь только SEGA могла его успокоить.

Про видеокассеты я, конечно, забыл. Безо всяких угрызений совести. Хотя это и было предательство по отношению к величайшему из искусств и к моему другу, магнитофону. Всю дорогу домой я думал о том, как оправдать необходимость появления новой большой игрушки в нашем доме. Жена была бы точно против. Но я придумал. Через месяц у Сашки день рождения. Четыре года…

— Целых четыре года, Марина. Это же такая дата.

— Какая?

— Круглая!

— Какая???

— Важная! Для нас… Для него!

— Ты уверен, что это ему нужно?

— Он же человек будущего. Компьютеры станут частью нашей жизни. Пусть начинает осваиваться.

— А это компьютер???

–.Ну… почти… Для детей…

— Хорошо… Но это же дорого, я думаю!

— Мы не будем покупать новый! Найдем немного б/у. Мне продавец посоветовал.

— Понятно! Ты уже советовался с кем-то. Чего тогда дурочку из меня делаешь?

— Я просто был на рынке и случайно…

— У тебя всегда все случайно. Делай что хочешь.

Она ушла в сад кормит малыша, а я прыгал от радости посреди комнаты. Funai грустно мигал своими красными лампочками в режиме ожидания. Сегодня ему придется скучать.

На следующий день, вооружившись газетой бесплатных объявлений, я ушел в дальний угол сада. Спрятавшись за кустами черной смородины, дабы никто мне не помешал, приступил к поискам игровой приставки SEGA.

Конечно, ключевым критерием была цена.

На втором месте состояние.

На третьем комплектация.

На четвертом расположение.

На пятом… все остальное.

Объявлений было много. Две газетные страницы седьмым кеглем. Стали слезиться глаза, кусать всякие мелкие садовые насекомые и начала ворчать жена.

— Третий час уже там сидишь. Полезное что-нибудь сделал бы.

— Что, например?

— Сорняки пропали?

— Они мне не мешают! Я вообще ничего сажать не собирался…

— А есть? Есть тоже не собираешься?

— Это как пойдет… Я же подарок ищу! Что ты, в самом деле?

— Коляску летнюю лучше бы купил… Подарок он смотрит…

— Коляска — это необходимость! Она и так купится! А это для развития!

— Здрасте-добрыдень! — в огород вышла соседка. — А я смотрю из окна с утра и гадаю, чего это сам в кустах делает. Целый день. Думаю, прививает чегой-то. А он поди ж… с газетой.

— Сам ерундой мается! — отвечает моя жена, подходя к соседке. — Здравствуй, Татьяна!

— И вам не хворать, — отвечает женщина.

«Фух», думаю я. Сейчас сплетутся языками, и у меня еще часа два будет. Только бы Санька не проснулся. У него как раз послеобеденный сон.

А еще я долго не мог привыкнуть к этому выражению, типа: «Чего сам делает», или «Чем сам занят», или «Куда сама пошла?». В таком все роде. Про хозяина или хозяйку в третьем лице. Происхождение этого «сам» или «сама» так и осталось для меня загадкой. «Сам» — это в смысле «сам хозяин»? Или «Сам Большой человек»? «Сам царь и бог»? Или типа взрослый — самостоятельный? Или производное от «самец» и «самка»? Хотя не думаю, что настолько глубоко. Сам и сам! Ну и ладно! Главное, чтобы про меня подольше не вспоминали.

И по всем законам больше всего мне приглянулось предпоследнее объявление. И цена хороша. И комплектация. И состояние, написано, отличное. И три картриджа с играми. И четыре джойстика. Далеко вот только. Район Знаменка. А это, скажу я вам, другой край города. Еще дальше, чем Лужки. Но для отца, который хочет сделать подарок ребенку, тридцать километров по пересеченной местности — вообще не расстояние. Хорошо, что телефон есть. Можно договориться о встрече. А то у многих в частном секторе только адрес. Приезжай, мол, и смотри. Приезжаешь, а там рухлядь. На то и расчет. Зря что ль в такую даль ехал? И берешь чего дают. Без вариантов. Но эти, видать, крутыши. С телефоном в собственном доме. А может, ветеран живет там. Их ведь многих телефонизировали.

— Я к магазину! Звонить!

Женщины у изгороди перестали шептаться.

— Чего путное присмотрел? — отозвалась соседка.

— Ага! Сейчас! Блажь очередная… Хлеба купи! Закончился.

— Хорошо!

Пятьсот сорок шагов. И я у цели. Телефонная трубка, кроме своего штатного провода, прикреплена к будке собачьей цепью. Ну, вы поняли, да. Чтобы не покусала прохожего. А то знаете, какие телефоны бывают в сельской местности бешеные… Шучу, конечно. Это чтоб не утащили. Без подготовки.

— Я могу к вам завтра подъехать? Вечерком?

— Завтра нас не будет. Мы уезжаем на месяц. Срочно продаем. Поэтому и цена такая. Перед вами уже человек пять звонило. Все обещали перезвонить. Думают. Так что у вас есть шанс.

— Вы всем, наверно, так говорите.

Это я, конечно, палку-то перегнул. Кто ж так торгуется?

— Знаете что, молодой человек, там в объявлении адрес указан. Кто первый приедет, тот и заберет. До свидания.

Коммерсант из меня никудышный. Убедился я в очередной раз. Пру как танк напролом. Никакой хитрости и смекалки. Не первый раз. И не последний, скажу я вам.

Не теряя времени, прибежал домой, переоделся, взял деньги из заначки и рванул по указанному адресу.

Каких-то два часа в общественном транспорте, с тремя пересадками. Автобус, трамвай, троллейбус. Тридцать минут блуждания по незнакомым улицам, и вот я у цели. Трубопротяжная, угол Кабельноизоляционная, дом 134, дробь 2.

Забор из красного кирпича в два моих роста с колючей проволокой поверху. Стальные глухие ворота. Потом, будучи в Москве и проходя мимо Спасской башни, я вспомнил, где видел такие же. Калитка из чугуна, украшенная плетеными цветами из металла. По ту сторону этих фортификационных сооружений должен находиться сам завод по производству этих приставок, ну и космических ракет из остатков.

Жму на звонок. В ответ тишина. Вот что делать? Услышали меня или нет? Ждать или валить обратно? Может, это звонок у них вообще не работает? Биться об чугун в надежде, что услышат? Головой разве что… Дурной! Но такой в наличии не имеется, поэтому звоню еще раз. Хоть бы из ракетницы в небо пальнули, что, мол, слышат и отправились в путь по направлению к воротам. Не продуманно как-то у них все. И сложно… Послышался лай собаки… Собак! Целая свора. Они на охоту там все вышли? Я ведь только за приставкой для ребенка приехал. Ничего плохого не имел в виду.

— А ну все цыть! — послышался женский голос совсем рядом с калиткой. Ну, в смысле, с той стороны. С другой. Не с той, где я. Ну, вы поняли. Собаки замолчали. Открылся глазок, который раньше был скрыт розовым лепестком из легированной стали.

— Вы к кому?

— Я за приставкой. Я звонил.

— Отойдите на три шага.

— Зачем?

— Рассмотреть вас хочу.

— Руки поднимать?

— Может, собак спустить?

— Не надо.

Я сделал три шага назад.

— Покрутитесь!

Да ёксель-моксель. Может, гопака ей еще исполнить? Вприсядку. Столько испытаний из-за какой-то приставки… Я начал медленно поворачиваться вокруг своей оси. Один оборот. Второй… За калиткой тишина. Ушла? Фигура моя не понравилась? Или я как-то не так кружу в этом вальсе… Собачьем. Пошел третий виток.

— Хватит!

— Хорошо! А то еще оборот, и вы вскружили бы мне голову.

— Шутник?

— Нет! Что вы!

— Я с собаками разбиралась.

— Это хорошо!

Лязгнула щеколда. Вторая. Третья. Цепь. Ключ. Повернулась ручка в виде змеи. И дверь открылась. На пороге стояла маленькая худенькая особа с пожаром волос, добрыми глазами цвета бирюзы и бледно-розовыми губами с намеком на улыбку.

— Простите, что заставила вас ждать. Такое время сейчас. Всего можно ожидать.

Из-за кустов, что плотной изгородью построились вдоль дорожки из гравия, ничего не было видно. Камень шуршал под ногами, и вдруг раздался лай. Я вздрогнул от неожиданности.

— Фу! — рявкнула маленькая женщина.

Собака заскулила. Поставленный голос никак не соотносился с этой хрупкой фигурой.

— Строго вы! — попробовал я подольститься.

— Не слушаются, черти! А привязывать не хочется…

— Да? Э… — осознание того, что тебя могут загнать, как серого зайца, пробежало током по нервам.

— Не бойтесь! Пока я рядом с вами, они не тронут.

Я сократил расстояние и шел уже почти вплотную.

— И прижиматься тоже не стоит! — сказала женщина не оглядываясь. — Могут воспринять как нападение. Мы пришли!

За всеми своими маневрами во имя сохранения моей ничего не стоящей жизни я не заметил, как мы подошли к еще одной калитке, но теперь уже из живых растений, густо переплетенных между собой. Это какое-то путешествие Герды за братом Каем. Помните, как она попала в лапы к волшебнице? Я, правда, отнюдь не Герда… Ну, тогда бегом по кроличьей норе.

Повинуясь легкому толчку, дверь открылась, и мы вышли на поляну, типа лужайку, типа сад фонтанов, типа поле для гольфа. С особняком в центре.

Мать честная. Да они же эти приставки раздавать должны тоннами всем нуждающимся. Какого хрена? С меня тут возьмут деньги? Вы не шутите? Да здесь больше денег в траве потеряно, чем стоит эта балалайка SEGA! Однако преодолев приличное расстояние, мы наконец взошли на ступени со львами на перилах. Это она еще быстро до ворот дошла, чтобы впустить, подумал я. Не иначе как рядом была.

— Стойте тут, я вам вынесу! — женщина скрылась за дубовыми дверьми.

Ну, конечно! Внутрь такого подозрительного типа, вроде меня, не пустят. А то шляются тут всякие за приставками, а потом столовое серебро пропадает. Ждать, наверно, тоже предстоит долго. Три этажа. Детская, как правило, в глубине дома. Пока туда-обратно… Может, прямо тут на ступенях заночевать придется. Хотел было присесть на холодный мрамор, как дверь открылась, и хозяйка вынесла драгоценный моему сердцу ларец в виде синей коробки из-под приставки.

— Вот! — открыла крышку и положила на перила. — Смотрите, проверяйте! Почти новая.

Я с благоговейным трепетом погрузился в изучение содержимого. Сама приставка. Джойстики. Картриджи. Провода. Инструкция. Даже гарантия. Это был сон наяву. Материализация фантазии. Аж ладошки вспотели Незабываемое ощущение обретения мечты, которое уже ничего не сможет затмить. Спустя много лет.

— Состояние идеальное! — вклинивается в мой священный трепет женщина.

— Да! Действительно!

А сам думаю: «Но негоже так вот сразу взять и купить. А поторговаться? И приступаю к подготовке плацдарма.

— Ну, вот тут шнур немного треснул…

— Молодой человек, если вы собираетесь устраивать тут торги, то можете отправляться в обратный путь!

— Подождите! — я сбит с толку, но начинаю переть по привычке. — А как же поторговаться?

— Очень жаль, что потратила на вас столько времени. Ни копейки не уступаем. И так дешево отдаем.

И это была правда. Чего тут дурака валять?

— Не сердитесь! Пожалуйста! А то собаки ваши подумают, что я вас обижаю!

— Не переживайте! Они на эту территорию не ходят. Итак?

— Беру!

— Очень рада за вашего ребенка! Поздравляю с прекрасным приобретением!

Я достал деньги и передал хозяйке. Она взяла их. Осмотрела каждую купюру. Сложила, как говорят, бабочка к бабочке. И пересчитала. Посмотрела на меня. Улыбнулась. И пересчитала еще раз.

— Все правильно! Идемте, я вас провожу.

Обратно мы шли молча. Точнее, она шла, а я летел на крыльях счастья, едва касаясь гравия. И если бы выскочили собаки, то я попросту взлетел бы над их злыми головами. Я поднялся бы так высоко, как это бывает только в детстве. Я был бы выше всех земных благ. И даже выше, чем эта женщина может себе представить. Я воспарил бы над всей этой суетой и богатством. Я бы…

Только вот чего я не могу понять. У них же явно есть деньги. Мне так показалось… Но при этом они без всяких там комплексов, продают по объявлениям старые вещи. Эта приставка стоит же дешевле, чем квадратный метр их газона. Неужели они разбогатеют на ее продаже? А хотел я поторговаться, так чуть собачкам не скормили. Может, так и надо? Просто я вот никогда не торгуюсь. Наверно, стесняюсь… или боюсь… или не умею… или все вместе. Старые вещи мы выбрасываем или просто отдаем. А я еще вечно покупаю всякие игрушки на последние. Вот как эту SEGA. Вот я и думаю, может, поэтому они живут во дворце, а я в половине уставшего от жизни дома? Как вам кажется, есть тут какая-то связь? Математическая, хотя бы… Зато знаете что, когда в мою дверь постучат, я не буду никого заставлять ждать на улице и рассматривать в дырочку. Хотя, конечно, это возможно и весело. А чем еще развлечься, когда вокруг тебя свора собак и пустырь с фонтанами? И еще… быть может, поэтому я могу летать. Не на самолете! Нет! На самолете и они смогут. А вот так шагнуть в мир грез и полететь… с приставкой под мышкой.

— И сколько это стоит? — жена встретила меня со скалкой в руках.

Как в анекдоте. Не подумайте ничего, она просто месила тесто для пельменей.

— Недорого!

— Сколько недорого?

— Не волнуйся! До зарплаты дотянем! Ты только посмотри! — и я начал выкладывать перед ней на стол все содержимое коробки. С каждой новой штучкой настроение мое улучшалось, а выражение лица Марины становилось все мрачнее и мрачнее.

— И ты хочешь сказать, что наш мальчик разберется во всем этом барахле?

— Уверен! — обиделся я, сгреб все обратно в коробку и пошел прятать в комнату.

Наступил долгожданный день. Мальчик проснулся в своей кроватке и тут же был зацелован и завален подарками. Костюмчики, машинки, книжечки, альбомчики, карандашики… В который раз. Из года в год. Из праздника в праздник. Одно и то же. И как, скажите пожалуйста, отличить ребенку одно торжество от другого.

Хотя вы вот можете сказать, в каком возрасте стали воспринимать день рождения как праздник? А в каком возрасте у вас это состояние прошло? Мне так кажется, что в четыре года день рождения праздник пока еще для родителей. По-настоящему он приходит лет в шесть… Хотя, может, я и ошибаюсь… Возможно…

А вот уходит этот праздник с родителями… Хотя могу я и тут ошибаться…

Но как бы то ни было, я очень рассчитывал, что именно этот день Сашка запомнит навсегда. Зачем же иначе я тащился на другой конец города, рискуя своей жизнью? Игровая приставка дождалась своего часа. Пока сын с Мариной гоняли по саду очередной самосвал, я в доме подключал это чудо техники.

— Все готово! Можете идти! — крикнул я в окно.

— Идем, Санечек, посмотрим, что там твой папа тебе приготовил!

Я держал джойстик в руках, ожидая входа именинника. И как только он переступил порог, я нажал кнопку «старт». Зазвучала бодрая музыка, и по экрану побежал тот самый ежик Соник, собирая колечки. Сашка какое-то время смотрел с интересом на телевизор. Потом переключился на мои руки. Происходила отладка причинно-следственных связей. Через пару минут он понял, что зверек на экране управляется моими действиями.

Конец ознакомительного фрагмента.