Сто дней после трезвости

Сергей Сухой

Эта книга – экзистенциальный instagram лирического героя, в котором он делает посты, описывая свои самые яркие сто дней после трезвости. Пытаясь вывести свою философию современной жизни, найти настоящую любовь и понять, что есть дружба. Книга содержит нецензурную брань.

Скальпелем по коже

«Я воссоздам снова. Только ты будешь новой,

может быть, симпатичней,

может, ко мне добрей.

Кожа так просто рвется,

но знай, всё легко срастется.

Ты станешь моим личным прекрасным творением».

Быдлоцыкл

Этот рассказ будет не обо мне. Он будет о моем друге. Философе современности, Марселе Прусте нашего времени.

Мой товарищ работает детским хирургом. Мы иногда встречаемся с ним, чтоб пропустить по стаканчику в баре, обсудить то, что сейчас происходит на планете в мире и в людях. В одной из наших посиделок, когда мы уже выпили приличное количество алкоголя, обсудили то, что сейчас творится, я решил задать моему другу вопрос.

Чем отличается молодой врач от врача с опытом и повидавшего что-то? Вообще, он не любит говорить о работе и случаях, которые у него были на работе. Но на этот раз он сделал глоток «Белого русского» и ответил: «Да парой пустяков, молодой врач еще не имеет предчувствия, когда он нужен пациенту, а когда он не нуждается в помощи врача.

Так было и со мной. Заметил я это тогда, когда уже имел свой небольшой опыт в практической медицине, а также опыт принятия самостоятельных решений… Произошло это в нашей ординаторской, мой стол располагался в самом дальнем углу рядом с двумя окнами по диагонали от входной двери.

Да, можно сказать, что это было самое козырное место в ординаторской, никто не стоял за спиной, хотя меня это не раздражало, зато я мог следить за всем, что происходило в ординаторской. Все было, как всегда, я задержался после рабочего дня, поскольку часть моих пациентов договорилась со мной о консультации.

Кроме меня, в ординаторской находился Максим, врач-хирург, который отработал год в нашем отделении, до этого после интернатуры он год стажировался за границей в Германии. Дверь в ординаторскую была открыта нараспашку, что, к слову, всегда меня бесило.

Поскольку родители, лежавшие в отделении с детьми, бесцеремонно и без стука вламывались в ординаторскую, даже во время обсуждений с главным врачом, что меня, несомненно, раздражало, поскольку складывалось впечатление, что любая мама могла ворваться в ординаторскую посреди утренней планерки с криком: «Ну что, суки, сидите, а Колька-то мой обосрался! Кто постель менять нам будет?» — несомненно, все это зависело от заведующего, который был хоть и неплохим хирургом, но как заведующий — довольно мягкотелым и податливым мужиком.

Так вот, я отошел от темы. В ординаторской был я и Максим, дверь, как всегда, нараспашку, и тут из процедурного кабинета, который находился по соседству, раздался истошный вопль ребенка. Я на тот момент знал, что там пациент с подозрением на аппендицит (который не подтвердился) и сейчас ему ставят периферический венозный катетер. Услышав этот вопль после суточного бессонного дежурства и полного рабочего дня, я встал со своего стула, чтобы закрыть дверь и спокойно приготовить выписки на следующий день.

Подойдя к двери и захлопнув ее, развернувшись, я увидел растерянное лицо Максима, который стоял за мной. Я посмотрел на него и вернулся на свое место. Когда я вернулся на свое рабочее место, Максим сказал: «А я думал, что кому-то надо помочь, пациенту плохо», — на что я ответил, что ребенку ставят «периферию» и единственное, что нам надо сделать, — не мешать медсестрам его ставить.

Вот что отличает молодого врача от врача с опытом, врач с опытом на инстинктивном уровне чувствует, когда пациенту нужна его помощь, а когда она не нужна. Этот инстинкт выработался и у меня. Один из случаев, когда мой инстинкт сработал, я помню как сейчас.

По дежурству в реанимации лежал ребёнок с множественными врожденными пороками, после нескольких сложных операций. Я сидел в ординаторской, писал истории поступивших, и тут меня что-то дернуло, и я решил пойти в реанимацию. Как только я зашёл в палату реанимации, я увидел, как дежурный реаниматолог стоит над кроватью и делает непрямой массаж сердца этому ребёнку, попутно говоря медсестре, чтоб она вызвала меня.

Я подошёл к кровати, она говорит: «О, вот и ты, как будто почувствовал». Непрямой массаж был неэффективен, и мы решили начать прямой. Для этого я разрезал грудную клетку, чтобы получить доступ к сердцу и начал качать его своими пальцами. Через 3—4 минуты такого массажа сердце запустилось. Я ушил операционную рану и пошёл писать протокол операции.

Так вот. О, эти молодые врачи, каким был и я, готовы плакать вместе с больным у его постели, не понимая и не делая ничего для его выздоровления. Зато черствые прожженные сухари, которые только и делают, что раздают указания и говорят, что кому делать, не сочувствуя с виду больным, делают все для их выздоровления, парадокс, но пациенты любят больше тех, кто им сопереживал…»

Закончив свой рассказ, он допил свой коктейль. Расплатился по счету за нас обоих, попрощался. Надел пальто и вышел из бара. А я ещё долго сидел и смотрел ему вслед…

Интересный такой человек. Он отдаёт свою жизнь чужим детям и их здоровью, при этом у самого у него нет детей. Он несколько раз женился и столько же раз разводился. Да, он пользуется большим спросом у женщин. Но так и не смог до сих пор найти ту, которая приняла бы его и его работу.

Конец ознакомительного фрагмента.