Планка абсолюта

Сергей Супремов, 2017

Роман очень метко определяет ценности жизни и ту планку абсолюта, к которой человек, если он понимает умом и сердцем свое предназначение на земле, должен стремиться всю свою жизнь. Используя богатую художественную образность, автор повествует о пути героя через джунгли Семизонья к красоте Сада, который скрыт внутри каждого из нас.В оформлении обложки использована фотография из личного архива автора.

Глава 6

Зона «Джей» в сравнении с обычными, не разгороженными джунглями была местом беспорядочным. Многометровые деревья здесь словно состязались одно с другим. Они непрерывно меняли высоту, стараясь обязательно возвыситься над соседями. Когда обгон удавался, я наблюдал интересное, невиданное прежде явление. Лианы, опутавшие только что подросшее дерево, начинали плотно обхватывать ствол и тянули выскочку назад. Лианы старались не просто вернуть ствол к прежней высоте, но сделать даже ниже и, будь их воля, вообще загнали бы под землю.

Динамик, так помогавший в прежней зоне своими песнями и высказываниями, здесь сменил голос на женский — противный и визгливый:

— Столько раз было говорено: зачем нужны кудри? Без них волос прямой и не вызывающий. Но мы все туда же! Кокетством и фасонами себе славу не сделаешь, вот попробуй добейся имени умом и трудом!

Такая тирада была непривычна для уха, и я сразу представил себе громкоговоритель в виде электрического колпака для сушки волос в парикмахерской, а из него раздается разговор немолодых дам, по косточкам разбирающих общую подругу.

Дух соперничества приводил в зону «Джей» животных из других областей — это было видно по окрасу их шкур. Меня удивило, что я могу понимать обезьян: то ли они через отбор пришли к способности говорить, то ли я сам так деградировал, что стал подобен зверю.

— Отступай, уходи! — слышал я от обезьян. Они кидали в меня ветки и несъедобные плоды с деревьев, а я орал обезумевшим макакам, которые принимались почем зря бить друг друга:

— Бестолочи, за что же вы своих лупите! Бога у вас нет!

Обезьяны прекратили драку и насторожились, услышав о Боге, и я сообразил, что для них Бог — это что-то похожее на обезьяну, только больших размеров.

— Думаешь, мы боимся Бога? — прочитал я в глазах старого павиана. — Нет и еще раз нет, мы Ему завидуем черной завистью. Ему под силу прыгать между далекими деревьями, забирать лучшую еду и к тому же держать в узде всех обезьян!

Мохнатый старик стал указывать на что-то в правой стороне, куда шла возвышенность, а потом сложил ладони домиком.

— Что, Бог живет на горе? — изумленно воскликнул я и вспомнил из инструкции, что эта часть джунглей лежит вокруг горы Джелоси Маунтейн.

— В той стороне? Старик, это туда идти к Богу?

На мои слова примат растопырил в стороны длинные ручищи и указал одной на запад, другой на восток.

— Безмозглый! — разозлился я, видя, как большие массы обезьян задвигались на верхушках и принялись наступать друг на друга с запада и с востока. На это было невыносимо смотреть, и я отвернулся. Взглянув под ноги, я увидел свои валяющиеся на земле инструменты. Среди них уже недоставало парочки.

— У-у-у, черти, растащили! — вырвалось наружу мое испорченное настроение. Ведь с самого начала все не заладилось, неуютно было в этом месте. Тут поодаль я увидел охранника и даже повеселел, что вижу хоть какое-то знакомое существо. Буквально накануне я почтил его новой записью в свитке и, видя его, припомнил свое повествование:

Еще раз охрана

«Если человека с улицы расспросить, как он понимает заключенного и охранника, он бы ответил: угнетенные и эксплуататоры. Положим, человек, которого вы спрашиваете, подкован в правоведении, тогда он добавит, что заключенные могут быть вполне виновны и сидят в заточении поделом, а охранники исполняют долг. Известен факт, что охранников можно подкупить. Встречаются также охранники правильные, не коррумпированные. Надзиратели джунглей не подпадают под эту характеристику; они проекция, плод самих джунглей и не идут в ногу с представлением о безопасности, долге, защите прав и подобными гуманными идеями. У этих есть оружие, и оно всегда верное, безотказное и приспособленное исключительно для тебя. Сегодня я задумываю одолеть зону «D», но в самом этом замысле уже обнаруживается противодействие. Главное, я, конечно, боюсь эту самую «D», про нее столько сказано, и кто только не пугал. Где-то внутри я хочу ее перебороть, встать над ней, победить ко всем чертям! Но как страшно: что меня ждет в том краю?

— Май, что именно в зоне «D», скажи все, что знаешь, все! — умоляю я. Он слушает мой вопрос, но слышит вот что: парень решил проверить, зачем ему? Он славный малый и специалист, но зачем спрашивает? Заметили? Наверное, нет, но я знаю, что эта мысль Мая — это охранник. И, пока вы не окажетесь в джунглях, в такое трудно поверить: как мой охранник вдруг оказывается в голове у славного малого, у товарища, кому одному только и можно верить? Может, мое повествование как-то прояснит суть этого надзора — неустанного, вездесущего и одновременно лживого и продажного. Так же и в самом человеке уживаются противоположные реальности, которые на первый взгляд противостоят одна другой.

Так вот, внешне Май ответит что-то вроде: не бойся, заберешься в полость, и будет все равно, что в «D», что в «J». Душа-человек Май не станет стращать, скажет что нужно. Можно выудить только, что в «D» все, к чему прикасаешься, источает сомнение, и понимайте это как хотите.

— Май, что значит сомнение? Я чиню трубы. Как отразится мое ремесло на починке, если трубы во мне сомневаются?

— Ты правда хочешь видеть? Пойди да посмотри. Трогай трубки свои… может, они не захотят, чтобы ты их трогал? — лукаво глядя на меня, спрашивает Май, и я вижу, что охрана в виде… да, в виде сомнения уже усмотрела мое любопытство.

Мне хочется думать, что я могу свободно болтать на любые темы, ан нет! Вот он — стоит, голубчик, видит меня и не пускает. Где стоит — да в друге моем, в Мае!

Такую штуку трудно понять с первого раза. Могу с другого конца; всегда полезно в здешних краях понимать, где другой край проблемы, и цепляться за него. Иду к стукачу, Трону, и жалуюсь: «Замучили сомнения. Только к «D» приближаюсь, так схватывает робость, почему? Объясни, Трон, зачем туда ходить? Ты ведь там был, скажи, может, не надо?»

— Не трусь, — говорит доносчик Трон, — ты что же, одичал, стал ерунды бояться? Это все пустота — сомневаешься, расстраиваешься, что не можешь решить, что правда, что нет. Пока ты в центральной «V», все определенно: вперед и с песней, ни на кого не смотри, жми под себя. И тебя, тепленького, в «D». Ты студент, по трубам специалист, а там много трубочек — каждая раздваивается, и нет ни одной, которая сплошная от начала до конца, все вилочки с двумя остриями. Кончики тоже растут да двоятся и троятся. Что же страшного, джунгли и только?!»

Стукач, а еще учит не бояться. Ведь Трон первый донесет, что я интересовался. Я студент, но соображаю, что он тоже правильный смычок и играет свою ритмическую постукивающую мелодию, и порой даже на пользу.

Через два дня меня засылают в зону «V».

— Страшно, студент, что, узнавая эти принципы, ты можешь легко стать похожим на охранников. Можешь превратиться в одного из них, — негодовал Май после того, как я раскрыл ему разговор с Троном, — ведь искусство сторожей в том, чтобы извлечь из тебя пользу и постепенно…

— Почему замолчал?! Сколько раз мы подходили к этому «потом»! Я не малыш, чтобы не понять, что не буду всю вечность ремонтировать трубы…

— Тебе же охрана сообщала, что бывает со всеми обслуживающими джунгли? Или ты им не веришь? — с наигранной наивностью спрашивал Май.

Когда Май говорит, это будто еще больше округляет его лицо, обрамленное кучерявой прической. Выглядит так, словно он каждый день делает химическую завивку или спит на бигудях. Но это неправда! Я видел, что он спит как младенец. В одной полости мы провели не одну ночь. Он медитирует, чтобы спать как убитый. Что-то повторяет вначале и затем замедляет дыхание почти до нуля. Глядишь, через три минуты сваливается, как подстреленный солдат, и так до утра. Сколько я ни пытался, как он, все не могу усмирить голову. Мыслюки, словно набравшие силу охранники, одна за другой приходят и теребят меня, и вместо того чтобы успокоиться и завалиться на бок, я прихожу к следующей невероятной идее, которая… да, всегда является мыслью о побеге из джунглей.

Вот здесь, в промежутке между навязчивой идеей о бегстве и дремотой, я вижу узкую полоску света. Потом засыпаю, и прокляни меня все подряд вплоть до маленького мизинца, если накануне я перебрал с жидкостями и вдруг захочу ночью в туалет. Буду терпеть и стараться спать даже с мыслью о неспокойном пузыре, который просит опустошиться.

Только друг, думаю я, мучаясь в полусне, может сказать, что я превращаюсь в охранника. Вот какой ласковый у меня приятель, а мне поделом! Перехитрить охрану — высокое искусство. Это понятно сейчас, в этом я нахожу подтверждения ежедневно, и только убежденность, что я не достиг мастерства обращения со стражами, предостерегает меня от подкупа. Почему-то я знаю, что от этого не будет большого толку, даже если вначале все пройдет без сучка и задоринки».

— Дай мне какое-нибудь оружие, того и гляди голову снесут! — взмолился я.

— Оружие в джунглях не нужно, — кратко рапортовал страж, — здесь заповедная зона «Джелоси Маунтейн».

Ответ про оружие я слышал не в первый раз, но никогда не мог согласиться с таким легкомысленным утверждением, но настаивать было глупо, и, чтобы сменить тему, я спросил, как пробраться к загадочному «Маунтейн».

— В инструкциях все есть. Особое предупреждение: быть чрезвычайно аккуратным на подходах к горе и особенно близ вершины. Там обитает божество, и строго запрещено подходить к храму ближе, чем на 500 ярдов, понятно?!

— В чем тогда мое задание, ассенизация храма? — ляпнул я то, что хорошо было придержать за зубами.

За излишнюю болтовню я получил два удара округлыми шишками откуда-то сверху. Было понятно, что охранник, воздействуя на бестолковых обезьян, таким образом объяснил все мне. Но одновременно я увидел, что свора хвостатых безобразников насторожилась. Им было небезразлично, что я отправлюсь на этот «Маунтейн», и в меня полетела еще одна шишка.

— Боже мой, подумать только, вы завидуете! — воскликнул я.

— Чур-р-р-банчик, — крякающим голосом произнесла макака, висевшая вниз головой. Ее морда напоминала воспитательницу моего детского сада. Что может быть общего между обезьяной и теткой из далекого детства, не пойму?!

— Чур-рбанчик, чур-рбанчик… — понеслось по джунглям. Макаки и павианы противно и с остервенением гоготали и выкрикивали мое новое имя. Тем временем охранник исчез, и до меня дошло, что хулиганов ничто не сдерживает.

— Ой, больно, негодяи! Вот я вас всех сейчас! — я припустил куда глаза глядят, укрываясь от шишек и жестких плодов, летевших со всех сторон.

Убежище обнаружилось под двумя полусгнившими деревьями. Их стволы образовывали шалаш, и ветхая хижина могла спасти от атаки с воздуха.

Я же отчего-то стал негодовать, и вот по какому поводу. В свое время я все неправильно понял про джнана-йогу, про тех людей, что уходят в горы для обретения себя. Откуда-то я знал, что, попав в эти самые горы, новоиспеченные йоги очень скоро отчаиваются. Мне, как и им, хотелось изведать джунгли, все представлялось таким чарующим: дух приключений, умопомрачительные внутренние открытия. Но, оказавшись здесь, я трясусь за свою жизнь, делаю рутинную работу, а теперь еще спасаюсь от примитивных обезьян.

Пока я был недосягаем для оголтелой толпы, меня не покидала мысль: чем же та крикливая макака так удалась в воспитательницу Норму? Ко мне вернулась мысль о толстушке-наставнице из моего детства. Ее звали Нормой, и за ней водилась одна досадная слабость: прямо-таки до мозга костей тетка была дико завистливой. Со взрослыми Норма не могла ужиться из-за своего дрянного характера и, не получая уважения, пошла отыгрываться на детях. Ведь ни одного плюшевого зайца она не пропускала! Все мягкие игрушки она держала у себя в подсобке, и все потому, что не могла вынести, как маленькие дети радуются и смеются, играя с куклами и медведями.

Я решился поманить эту макаку, поскольку что-то от ее характера жило и во мне.

— Норма, Норма, сюда! Смотри, смотри, чего дам! — я вытащил заслоночный ключ с хромированным набалдашником.

Хвостатая Норма была тут как тут, но, опасаясь придвинуться ближе, стала раскачиваться на ветке и каркать:

— Чур-р-рбанчик, чур-р-рбанчик! Ха-ха, ха-ха!

Макака дразнила и одновременно сгорала от любопытства.

— Норма, ты не изменилась! Хотя ошибаюсь: сбросила вес. Посмотрел бы я, как ты скачешь по веткам с такими отложениями, как раньше!

Мне хотелось установить связь хоть с кем-то, чтобы разузнать об этом месте побольше.

— Давай тебе вот эту блестящую головку отдам, а?! Бери!

Я отвинтил наконечник и подкинул в воздух. Макака с налету схватила штучку и припустила в джунгли. Тотчас же равновесие вокруг поколебалось, и тучи приматов ринулись вглубь зарослей отбирать блестящую безделушку.

«Попала Норма! — забеспокоился я. — Только бы не убили воспитательницу, ведь эти запросто! Из-за какой-то болванки разорвут, а потом побалуются блестящей штучкой и выбросят, а Нормы уже нет».

— Эй вы, я Бога вашего покажу, Бо-га! Слы-ши-те? Давай все сюда, длиннорукие. Все!

Но что им показывать, я не знал. Вдобавок день угасал, и проблема ночлега не терпела отлагательств. Однако отступать было поздно. Сделав невероятный зигзаг по зеленым трущобам, гикающая толпа рванулась в мою сторону, а недавняя деталь моего инструмента теперь поблескивала где-то в высоте, то исчезая, то выныривая. Поток обезьян наращивал скорость и направлялся к моему укрытию.

«Они разорвут из-за пустяка!» — мною овладело отчаяние. Я понял, что конечности одеревенели и я плохо справляюсь с собой. Под скрюченными ногами я нащупал полированную окружность болванки, по-видимому, оставленную кем-то до меня. Я намертво вцепился в нее побелевшими пальцами.

— Если мне здесь погибнуть, то хоть бы не даром, — выговорил моими губами неузнаваемый голос, — пусть одну, да уложу!

Я вяло и с большим оттягом замахнулся и пустил железяку в ближайшую морду — и промазал. Со свистом фунт металла пролетел дальше, проделывая туннель в куче безумных приматов. Мне на счастье, какой-то глупец из обезьяньей орды, повинуясь инстинкту, схватил тяжелый диск. Застыв на несколько секунд, недотепа сообразил ситуацию в свою сторону и что было сил стал удирать обратно в трущобы.

— Вот идиот, — с ликованием выкрикнул я тем же неузнаваемым голосом, открывшимся у меня в этой переделке.

Тут перед глазами мелькнула морда Нормы, и я был бы не я, если бы упустил такой момент. Изловчившись, я прыгнул, схватил ее за хвост и тут же получил больнющий укус в руку, но хватки не ослабил, а только вцепился крепче руками в ее змееподобный хвост.

Никогда не читал и не слышал, что хвост у макаки такой сильный. Вероятно, у завистливой макаки он мощный втройне. Норма подбросила меня над землей, и пришел бы мне конец, не держись я мертвой хваткой. Она зависла на высокой лиане, и я, падая вниз, застыл в пяти дюймах от земли. Взглянув наверх, я, помимо «воспитательницы», заметил, что наступила ночь и надо срочно придумывать спасение.

— Через минуту-другую сюда прибудут твои сумасшедшие сородичи, — крикнул я наверх, — меня они пожалеют, я могу показать им всякие фокусы, а тебе конец! Давай отсюда, быстрее!

Норма что есть духу припустила по лианам, ветвям, стволам прочь от этого места и, казалось, мой вес ее нисколько не тяготит. Но чего натерпелся я — банка, привязанная пацанами к хвосту обезумевшей кошки. Только ленивая ветка не ударяла меня в бок, и как все же ненавидело меня это местечко! Что я им сделал, этим сумбурным деревьям, плотоядным лианам и неугомонным обитателям сектора «Джей»?

— А ну, давай, забирайся повыше, а то я тресну от крепких приветствий деревьев, — застонал я в сторону перевозчика Нормы и добавил:

— Строго в сторону Джелоси Маунтейн. Слышишь?!

Свет полностью исчез, и над просторами зоны стали носиться завывания зверюг. Ночь входила в свои права.