Падение

Сергей Ситдиков

«Что плохого может произойти в гостях у шумных, весёлых и, казалось бы, дружных родственников? Лучше бы не ездил, лучше бы не знал…»Любовь к себе и безразличие к окружающим. Стремление привлечь внимание и нежелание услышать даже собственных детей. Как часто всё это прячется от нашего взора в нас самих?Книга написана в память о тех, кого равнодушие мира толкнуло на суицид, в память о жертвах террористических актов в учебных заведениях, в память о тех, кто безразличен – в память о каждом из нас.

4 мая

1

— Катя, какие карандаши? Одевайся, у Синцовых порисуешь, — Наталья Сергеевна торопила Катю, которая хвасталась мне теми вещами, что у нее есть. Я сидел на диване в квартире Никитиных, весь усыпанный мягкими котятами, медвежатами и какими-то разноцветными страшилами.

— А я думал, зачем мы так рано идем к Никитиным? Здесь, оказывается, принцессы по три часа собираются, — потрепал я волосы Кате, когда она принесла большой чемодан, полный игрушечными представителями всей земной фауны и, как мне показалось, кукол для оккультных ритуалов.

— В этом доме сначала полдня никуда не торопятся, а потом все бегают, суетятся, ищут что-то. Ой, какой только бесовщины для детей не придумают. Катя, одевайся. Вот как до этого можно додуматься? Ой, только психику ломают детям, — Наталья Сергеевна указывала на игрушку, изображавшую, по всей видимости, результат скрещивания чего-то жабоподобного с пауком.

— Хорошо, что в ваше время такого не было, правда? — сказал я.

— Ой, и не говори. Так, чьё это? Сашкино? — Наталья Сергеевна разбирала бельё, чтобы запустить стирку. — Ой, видишь, как Машка за хозяйством следит, какой беспорядок? Всё семейство такое, и Сашка, и Машка, и второй Сашка, все такие. Бросили, забыли, побежали, вспомнили, передумали. Катя, одевайся! Всё же на бабке. И бельё постирать, и детей в школу отвести, и уроки с ними сделать…

— Может, это потому что бабка сама не против?

Трёхкомнатная квартира Никитиных выглядела весьма уютно. В гостиной вся мебель была какой-то большой, объёмной, и диван, на котором спали старшие Никитины, и шкафы, даже окно, казалось, было больше, чем в других комнатах. В гостиной в следующее лето хотели сделать ремонт, но, как по мне, комната выглядела и так очень хорошо, кроме паркета, стыки которого расходились. Детские же комнаты выглядели совершенно как новые. Как такового беспорядка, к которому так придиралась Наталья Сергеевна, я не увидел. Казалось, что пыли было даже меньше, чем в квартире Васильевых, её как будто и не было почти, равно как и цветов. Во всей квартире я насчитал только три горшка с какими-то низкими фикусами.

— Катя, одевайся. Так, Дим, поработай-ка бесогоном, убери всё это мракобесие вон в ту коробку, — Наталье Сергеевна успела заметно устать за это утро. Послышался звонок, — о, дед пришёл.

Катюха в колготках, надетых только на одну ногу, побежала встречать Ивана Михайловича.

— Привет, молодёжь, готовы ехать?

— Сейчас, Катюху только соберём, — Наталья Сергеевна запустила стирку и пошла на кухню, — так, у Санька обед есть, не густо, конечно, но ладно. Быстрее поест, быстрее за уроки сядет. Катя, мне самой тебя одевать, что ли? Большая уже.

— Дядя Вань, что за график у вас такой? Ходите не понятно к какому времени, через два часа возвращаетесь…

— Да, действительно, ты же говорил, что отпросился сегодня, что у вас срочное-то такое может быть? — Наталья Сергеевна одевала Катю.

— Сама же слышала, как полвосьмого позвонили. Ильюха флешку с документами найти не мог, — Иван Михайлович обратился ко мне, — а так просто свободный график у работы. Очень свободный, а что ещё пенсионеру надо?

— И вы вдвоём её искали? — спросила Наталья Сергеевна.

— Да, зашли в мой кабинет, не нашли, зашли в его… Потом я вспомнил, что она у меня дома лежит. Пришлось возвращаться. А чего ты улыбаешься, Дим? Бывает.

— Ой, у тебя что только не бывает. Тоже вечно всё забудет, потеряет… Меня-то ещё как не забыл? — Наталья Сергеевна наконец одела Катю, которая постоянно вырывалась в поисках белой кошки. — Да стирается твоя кошка после вчерашнего пира.

— Тебя-то я всегда помнить буду, тебя на забудешь, а вот где очки? — Иван Михайлович хлопал себя по карманам, вдруг зазвенел его телефон. — Да, Илюх, привет ещё раз. Да, да, да, мои, мои, сейчас заеду.

— На работе оставил? — вздыхая, спросила Наталья Сергеевна

— Да, на столе лежат, Илюха сказал.

— О, Господи… Ну, почему я никогда ничего не теряю? Ну, почему я умница и красавица? Ой, как пятьдесят лет тебе стукнуло, так как будто в мозгу что-то перекосило… Ты плов взял?

— Какой плов?

— Я же тебе сказала, когда ты из дома выбегал, что, как вернёшься, возьми плов в кастрюльке из холодильника, чтобы нам туда-обратно не ходить, не ездить. У Синцовых же явно опять шаром покати, а плов остался после вчерашнего. На обед его съедим, а потом на ужин что-нибудь там сделаем, что детки и дедки едят. Да не смотри ты на меня так!

— Сейчас вернёмся и возьмём. Ну, забыл я! — чуть ли не срывая голос, сказал Иван Михайлович.

— Васильев, как так можно? — Наталья Сергеевна вложила в крик все свои силы

— Ой, не начинай. Заодно Димке работу свою покажу. Видишь, как с нами весело, Дим?

— Обхохочешься просто, — Наталья Сергеевна не дала мне ответить, — почти сорок лет уже с тобой так смеюсь. Работу он покажет. Что там смотреть? Хибара хибарой, старая, в трухе вся, сыплется, прям как работники её.

Было около одиннадцати, когда мы отправились к Синцовым, жившим на другом конце города. Контора Ивана Михайловича полностью соответствовала описанию Натальи Сергеевны. Только дверь была новая, большая, ярко-коричневого цвета. Планировали приехать к Синцовым к двенадцати. Опоздали всего на час.

— Это ещё что за пробка такая? Дим, посмотри-ка по навигатору, большая она или нет?

— Вся Волкова до центра красным нарисована. Значок «Дорожные работы».

— Какие дорожные работы? Вчера здесь ехали, всё хорошо было. Да дайте же повернуть. Ну-ка, дай карту.

— Ой, какой страшный грузовик, — заохала Наталья Сергеевна, сидевшая на заднем сидении.

— Да куда же ты едешь? — с этим возгласом другому водителю Иван Михайлович, полистав смартфон, вернул мне его обратно. — Так, я не досмотрел. Найди улицу Нижнюю, восточнее должна быть. Скажи, что там.

— Там кирпич, всё перекрыто.

— Точно, там же канализацию прорвало…

— Мы тут надолго? Вань, а что он так близко? Ну-ка, не приближайся, — Наталья Сергеевна руками через окно отгоняла джип.

— Тьфу ты, по окружной надо было ехать, но кто же знал. Другого пути теперь нет. По центру быстро должны проскочить, вот только доехать бы ещё до него…

— О, каток стоит, — Наталья Сергеевна, «отогнав» джип, рассматривала технику.

— А, опять в дождь асфальт кладут. Правильно, праздники же скоро, готовятся. Почему именно либо в снег, либо в дождь они ремонт делают?

— Да идиоты потому что работники. Ой, а это нормально, что у него огонь? — Наталья Сергеевна рассматривала асфальтоукладочную машину, сзади которой рядом с какими-то трубами действительно вырывалось пламя.

— Работники-то здесь причём? Им что скажут великие умы начальства, то они и делают. Москвич, пропусти меня! Спасибо, баран. О, смотри, смотри, прямо в лужу же кладут. Красота!

Дорожными работами не интересовалась только Катя, она погрузилась в бабушкин телефон. Автомобильные сигналы и ругательства рабочих соревновались друг с другом в громкости. Школьники перебегали дорогу, прыгая по смеси асфальта с дождевой водой. Маленькая старушка, грозно угрожая тростью, ругалась с водителем асфальтоукладчика. Одна машина пыталась развернуться, но встала поперёк дороги. Никто её не пропускал ни вперёд, ни назад.

— Ну, извини, извини, не сигналь! — махал руками кому-то Иван Михайлович. — Они ночью, что ли, асфальт срезали? О, смотри-ка, у троллейбуса «рога» оторвались. Всё, Наташ, доставай плов, здесь обедать будем.

2

— И чего вы так долго? — спросила Надежда Синцова, когда мы заходили в квартиру, — Костя уже даже пришёл пять минут назад. А папа где?

— Место ищет. Понастроят домов. Ой, привет, дорогая, — обняла свою старшую дочь Наталья Сергеевна. Она выглядела так, как будто всю дорогу шла пешком.

— Привет, Димка! Как ты вырос! Ты молодой, а мы вот только вширь растём теперь, — Надя радостно обняла меня.

Тридцатишестилетняя Синцова Надежда выглядела очень хорошо. Несмотря на то, что она в основном сидела дома и редко куда выходила, она не была «домохозяйкой в старом халате и бигудях». Видно было, что она следит за собой, а не только ради гостей принарядилась. Надя была чуть выше меня. Стройная, с правильной осанкой, со слегка заострёнными чертами лица — не было сомнений, что Александра внешностью и красотой пошла в маму. Только манера говорить и вечный задор в глазах как-то не гармонировали с внешностью Надежды. Она говорила так же, как и Наталья Сергеевна: с каким-то возбуждением, громко, активно жестикулируя.

— Какой ты стал, а! Красавец. Подружка есть? Или у нас в городе поищешь, за тем и приехал, а? Как мама с папой? Хорошо? Костя, поздоровайся с гостями.

Из комнаты вышел маленький крепкий мальчуган. Он был рад встрече, но не так, как Катя вчера, и всё старался посмотреть что-то в смартфоне.

— Вечно в телефоне. Не успел прийти, а уже залип. Что ты там делаешь, а? Не переоделся даже ещё после школы. Ты уроки сделал, чудо моё?

— Да что вы все пристаёте с этими уроками? Сама же сказала, что он только пришёл, — я почувствовал какую-то несправедливость по отношению к второкласснику.

— Ой, да это я так, по привычке. Костя, переодевайся!

— Тоже шумят? — обратился я к Наталье Сергеевне, которая уже успела раздеться и теперь раскладывала пакеты на кухне.

— А как же? Мы все такие. Боевые-озорные.

— Вот так мы и живём. Проходи, располагайся. Скромненько. Красивая ёлочка, правда? — Надя суетилась, показывая искусственную золотую ель, стоявшую на тумбочке в прихожей. — После нового года решили не убирать. Красота же?

Понятие «скромненько» никак не гармонировало с золотой елью, пусть и невысокой и действительно достойно выглядевшей, и вообще с большой четырёхкомнатной квартирой Синцовых. В квартире на стенах были качественные дорогие обои. Мебель тоже была весьма высокого уровня. Можно было подумать, что оформлением комнат занимались дизайнерская студия и высокопрофессиональные специалисты, но на самом деле всё продумали и реализовали Надежда с Виктором. В квартире было действительно приятно находиться. Лишь в комнате у Кости был большой беспорядок из его вещей, одежды и тетрадок.

— Привет, молодёжь! — в квартиру зашёл Иван Михайлович.

— Собрал вещи, живо! — грозно прокричала Надя Косте, но спустя мгновение уже улыбалась. — Привет, пап.

— Да дай ему отдохнуть после школы, — сказал я. Крик Нади даже и меня как-то встрепенул.

— Ой, прямо они там напрягаются, да? Надеюсь, он, не как Сашка будет учиться.

— А с ней какие проблемы?

— Придёт, сама расскажет, дневник покажет. Вся в тройках; как четверть заканчивать, понятия не имеем. А это только шестой класс!

Мне не хотелось дальше продолжать эту тему:

— А где Виктор? Старики сказали, что у него отпуск.

— На дачу поехал. Дом всё с отцом строит. У него же что ни свободная минута, то дай куда-нибудь съездить, что-нибудь сделать, отремонтировать. К тому же погода налаживается. Костя, обед! — вновь громко сказала Надежда. — Витя и зимой в метель туда ездил — не сидится ему дома.

— Да, дом у них знатный. В субботу поедем, сам увидишь. Сколько он квадратов говорил? Двести сорок, что ли… Много, короче говоря. Всей семьёй его строят. Так, Надя, вы же пить будете? У вас точно алкоголь есть, — Иван Михайлович потянулся к одному из кухонных шкафов.

— Конечно, есть. Вот ту бутылочку давай. Нет, нет, правую, правую. Другую. Вот, вот её.

Иван Михайлович достал бутылку очевидно дорогого заграничного белого вина.

— Мне не надо, налей только Наде и Диме, — Наталья Сергеевна раскладывала плов на тарелки. — Костя, ты будешь? Или опять только салат и булку?

— Булку, — Косте поставили поближе тарелку с хлебобулочными

— За приезд? За гостей, Наташ? — прянул Иван Михайлович.

— Ладно, давай, только немного. Подожди, а почему четыре бокала?

— Ну, как почему? — Иван Михайлович налил и себе. — За руль я сяду только вечером. Это же так, вкус только почувствовать. Где я еще испанскую кислятину за пять тысяч попробую?

— Ой, Васильев, — Наталья Сергеевна покачала головой.

— Цена бутылки равняется двум моим стипендиям… Вот так, — я посмотрел на Надю. — Вы собираетесь каждый день меня поить?

— А что такого? Ты зачем к нам приехал, а? — улыбаясь, спросила Надежда, — чтобы весело провести время.

— А без водки нельзя, да? Чего, Катюх? — я обратился к ребёнку.

— Пошли поиграем?

— Катя, дай человеку поесть, — сказала Наталья Сергеевна, рассматривая бокал. — Кто виноват, что ты ничего не ешь? Иди с Костей поиграй. Надя, хлеба передай, пожалуйста. Спасибо. А ничего, вкусное вино.

— Сейчас, Катя, не переживай, быстро поем и приду, — проговорил я.

— Фу, кислятина. Наш коньяк лучше, правда, Дим? — обратился Иван Михайлович ко мне.

— Компот тёти Наташи лучше.

— Вот это правильно, вот это по-нашему, — заметила Наталья Сергеевна. — Добавку будешь? Не переживай, Надюха, ещё пару лет, и мелкие вырастут, будут так же есть, как Димка. Время-то как бежит, правда? Димка такой же, как Костя был, ничего не ел, всё за мамину юбку держался. А сейчас вот какой бравый парень. Сашка тоже как выросла за год! Совсем уже девушка.

— И не говори, мам. Время летит… Пап, налей ещё. Спасибо.

— Куда она так растёт? Вы с Машей в её возрасте ещё мелкими дурёхами были. Помню я, как вы огурцы у соседей воровали. Это же додуматься надо: к лыжной палке присоединить вилку и через открытое окно, через балкон у нижних соседей огурцы из банки вытащить. Как вы банку открыли, а?

— Да, были времена, — улыбаясь вспоминала Надежда. — Всё равно такими же дурёхами и остались. Ничего не прибавляется с годами здесь, — Надя постучала себя по виску.

— У некоторых, например, даже убавляется. Да, дед? Чего ты эту бутылку рассматриваешь? Всё равно же всё не по-русски написано. Да ты и не видишь ничего. Надюх, он же сегодня очки забыл на работе, представляешь? А флешку с дюже важными документами дома оставил. Вот как? Так что, дочка, ты наслаждайся моментом, пока у Виктора ничего не переключилось. В пятьдесят лет точно мозги переклинит.

— Всем спасибо, я пошёл к детям, — я положил тарелку в мойку.

— Подожди, а поговорить? Ты так и не рассказал про учёбу, как вы там живёте, про подругу ничего не сказал, — улыбаясь, говорила Надя.

— Да нормально живём. Нет у меня подруги, вернее, в том смысле, в котором ты спрашиваешь. Наговоримся ещё, вы никуда не денетесь, не изменитесь, а вот дети… Дети вырастут. Когда, кстати, Саша придёт?

— Ой, поздно. Пока на все кружки сходит, пока с друзьями во дворе пошарохается, с Гришкой нацелуется, к шести или семи припрётся, — такие фразы никак не сочетались с красотой Надежды.

Я зашёл в Костину комнату. Беспорядок оставался таким же. Катя обрадовалась, увидев меня, и, оставив телефон и взяв за руку, потянула меня к шведской стенке, которая была весьма большой. Затем присоединился и Костя, поначалу с лёгкой опаской, но потом всё сильнее демонстрируя свой взрывной нрав. Наблюдая за тем, как весело дети скачут по шведской стенке, я к ним присоединился, спустя время доказав себе ещё раз, что выносливость у меня ни к черту. С одышкой я потом отбивался от маленьких разбойников, которые устроили бой подушками. Я чуть не разбил компьютер Кости, но оказалось, что моноблок достаточно крепкий, когда впоследствии в него прилетел мяч, запущенный Катей, и мы не нашли никаких трещин на нём. Дети стали выдыхаться, и мы перешли к гонкам игрушечными машинками, чему я был несказанно рад, поскольку был весь красный, и пот лился ручьём. У меня закололо в груди и в области левой лопатки; я вспомнил один эпизод из своей жизни, но об этом позже.

— Фух, ох и вымотали меня дети. Совсем старый стал, ух, ух, ух, — проворчал я, выходя из ванной комнаты.

Ванная была белоснежной и просторной. Большая мойка разделяла саму ванну и унитаз. Над мойкой, перед сверкающим зеркалом висело какое-то приспособление, внутри которого были тюбики с пастой. Что это за чудо инженерии и зачем оно нужно, я не знал. Я не сразу разобрался, как включить «чудо-душ» с различными кнопками, но всё же включил нужный режим и температуру воды, предварительно ошпарив руки. Сердце стучало сильно, и казалось, что его стук должны были слышать все.

— Что-то ты совсем, как старый дед. Спать не пойдешь, как дядя Ваня? — спросила Наталья Сергеевна и обратилась к посудомоечной машине. — Как же ты включаешься?

— Оставь, мам, потом помоем, — сказала Надя, наливая сама себе в бокал вина. — Костя, блин!

Костя потянулся за компотом и нечаянно разлил полный вина бокал на футболку своей матери. Крик был пронзительный, я вздрогнул:

— Может, хватит кричать, а? — у меня до сих пор был звон в ушах.

— Да я же не со зла. Всё равно же он у меня самый любимый, да, сыночек? — с этими словами Надя обняла и поцеловала сына по голове. — Прости маму. Иди поиграй пока.

Надя действительно с любовью смотрела на сына.

— Это я так, для приличия, люблю я их, безобразников, — Надя снова налила бокал. — Дим, вот ты же хорошо учился, и мы, в принципе, тоже неплохо, скажи мне, почему сейчас дети учатся… Не учатся, в общем, совсем? Ты же старался?

— Ничего я не старался. Само как-то получалось. И за уроками я не сидел по восемь часов день, не зубрил ничего. Может, гены родительские? Но недавно родители перебирали документы и нашли свои школьные аттестаты. Так там и две тройки нашлись у мамы. И сама она говорила, что в четвертях плохие оценки частенько бывали. Может, из-за класса? Да, сильный был относительно других, но, опять же, вместе с теми, кто действительно прикладывал усилия, были и двоечники, да и троечников тоже порядком было. Учителя? Да, были сильные учителя, например, Елена Борисовна — математику вела. Так благодаря ей я на первом курсе и сейчас с математикой вообще никаких проблем не имел и не имею. Одноклассники тоже так же говорят: в школе между тройкой и четвёркой было по математике, ничего не понимали, всё сложно, а сейчас чуть ли не лучшие в группе. Но опять же, не про всех учителей я могу такое сказать. Думаешь, у нас мотивация была? Успешная карьера, жизнь в достатке, увеличение нейронных связей в голове? Какие нейроны, ну, какие связи? Это же совсем не аргумент для ребёнка. Зачем это всё надо, он не понимает. А работа? Вот ты, например, имеешь на руках красный диплом вашего Белоельского университета, и что? Хоть раз он пригодился тебе? А живёшь в квартире миллионов за шесть, восемь; сколько она стоит? Муж, дети, всё есть, красота, зачем этот диплом? — я сделал глоток воды и продолжил: — Я думаю, это всё зависит от совокупности факторов. Каждый пункт год от года ухудшается, что ли. Мотивация поубавилась, нет цели, нет стимула, нет понимания, зачем это нужно. Родители не воспитывают, ругают, лишают права отмечать день рождения из-за исторички, которая поставила двойку. Учителя не объясняют, как, а только, что учить, не помогают в учёбе; им работа как будто и не интересна. Ольга Геннадьевна, учитель географии у меня; ведь как ей нравилось рассказывать про эти суглинки, антиклинали, Анды? Ольга Демьяновна, учительница начальных классов, человек старой советской школы, закалки. Она точно знала, что, как, зачем и почему и объясняла нам это… Уходит всё… А сама система? В университете преподаватели говорят, что то, что мы сейчас изучаем, раньше проходили в девятом классе! Экзамены эти и им подобные тесты ежегодные… Кто их придумал вообще? Хорошо, это хотя бы обсуждается — может, и исправится. А детские сады? Про них кто-нибудь что-нибудь говорит? Они что, не играют никакой роли в воспитании? Может, благодаря Галине Васильевне, которая моей группе носы и не только вытирала, мы и не оскотинились сейчас ещё окончательно? Я понятия не имею, как сейчас обстоят дела в детских садах. Дай Бог, чтобы всё было хорошо… — я налил себе и Наде по бокалу вина.

— Может, ты и прав, может… — задумалась Надя.

— Да какая разница, — я сделал глоток, — какая разница, прав я или нет? Это же действительно, как в том фильме, не показывают что-то его, всё одни и те же сериалы круглосуточно крутят. Так вот: «Собрались, обсудили, осудили, распили, закурили и всё… и всё». Знаешь, что действительно страшно? Родители осуждают детей за то, что они такие ленивые и бестолковые, учителей винят, за то, что не учат ни черта, и государство бранят за то, что ничего не делает. Сами себя не осуждают. Учителя осуждают детей тоже за то, что они ленивые, родителей за то, что не воспитали, и государство за бумажную волокиту, проверки, поломку системы. Себя не осуждают. Государство, разумеется, никого не осуждает напрямую, но, думаю, и так всё понятно. И только дети винят во всех бедах самих себя… Вот кто виноват в том, что школьница прыгнула вниз с тринадцатого этажа тогда, в июне, в ***ве? Или в том, что одна в марте почти на меня не упала, когда я проходил у подъезда? Вот кто? — мне казалось, что я перекричал Надю, когда она кричала на Костю. — Прости, тоже не сдержался, накипело.

— Да, какие все горластые у нас. Надь, а чего вино не пьяное? — сказала Наталья Сергеевна, рассматривая бутылку. — Зачем его покупать?

— Подожди, а кто на тебя чуть не упал? Тоже девчонка, что ли, школьница? — удивлённо спросила Надя.

— Да, было что-то такое. Его мама же рассказывала, когда звонила на Пасху. Вы же вроде думали, что она жива, сначала? — Наталья Сергеевна обратилась ко мне.

Я рассказал им всё, что произошло тогда, и про подъезд, и про больницу, и про полицию. Иван Михайлович спал, видимо, очень крепко, раз его не разбудили наши крики. Или он уже привык к ним. В голове были какие-то серые мысли, грусть и тошнота охватывали мозг. Но с приходом Кати всё это улетучилось. Она, сев на мои колени, стала дёргать меня за волосы. Как и всегда, она улыбалась. Я был ей очень рад и неслышно сказал: «Спасибо». Она улыбнулась, хотя слышать мои слова уж никак не могла. Как же много чёрной, безобразной массы из головы может убрать простой маленький ребёнок, который подошёл и обнял тебя. Куда пропадает потом эта способность у людей? А может, и не пропадает — просто никто не хочет подойти и бескорыстно обнять человека, которого любит?

Солнце слегка освещало двор. Квартира была на первом этаже, и поэтому, сидя на кухне напротив окна, я прекрасно видел, как дети разных возрастов, кто-то даже ещё был в школьной форме, пинали мяч. Они были безразличны к дождю, их, казалось, не волновала грязная одежда и последующая ругань родителей. Они просто играли. Просто радовались жизни. Они делали свою работу на отлично. Я им завидовал. На втором этаже в соседнем окне — а дома в этом микрорайоне были близко — я увидел старика в чёрных очках. Он так же, как и я, смотрел на ребятишек, на приятный солнечный свет. Возможно, он был слепой, ничего не видел. Возможно, он просто слышал, как весело капает дождь, как радуются дети, как кричат птицы. Слышал, как идёт жизнь.

— Послушай, тебе так сильно важны их оценки? — обратился я к Наде, одновременно играя с Катей в ладушки.

— Нет, конечно, всё я понимаю. Я же не ругаю, я так, для приличия. Ты не знаешь, что у других бывает. Просто хочу, чтобы не стыдно было. Чтобы, как у Вити, было.

— Витя хорошо учился?

— Хорошо? У него одни пятёрки были, причем, похоже, всегда, и в школе, и в универе. Он действительно учился, — Надя сделала акцент на последнем слове. — Это же у меня оценки в дипломе за красивые глазки стоят, да, впрочем, у всей группы нашей так было. А он действительно старался.

— С таким отцом попробуй не старайся, — сказала Наталья Сергеевна и обратилась к Кате. — Компотика бабушкиного хочешь? Конечно, устала же вся. Сейчас бабушка нальёт.

— А что там с отцом Вити? Как я помню, он весьма симпатичный дедушка, весёлый, приятный. Это тот, на свадьбе который чуть ли не тамадой был? Это же он? Или я путаю? — я отпустил Катю.

— Нет, не путаешь. — Наталья Сергеевна обратилась к Кате. — Вкусно тебе? Ты его только на их свадьбе и видел. И по фотографиям, может быть. Ой, бабка старая расселась. Накормили, напоили. Пошли, Катюх, альбом найдём, фотки будем смотреть.

Наталья Сергеевна с заметным усилием встала со стула и, забрав Катю, пошла в другую комнату.

— А ты, мам, знаешь, где он лежит?

— Всё я у вас знаю, где что лежит. Вот же он. У, какая я молодая была. Когда это было? Пятнадцать лет прошло уже. А тебя, Катя, здесь нет. Да и Сашки твоего тоже. И их Сашки тоже нет. У, какие все молодые. О, смотри-ка, у деда твоего, оказывается, волосы были, а я и забыла, — Наталья Сергеевна вернулась на кухню, рассматривая большой фотоальбом

— Фёдор Степанович же офицер. Ой, как у Вити всё строго было в детстве. Шаг вправо, шаг влево — всё, расстрел, в прямом смысле… Ну-ка, мам, дай посмотреть. Ой, какая я красивая была, оказывается, — Надежда разглядывала общее фото со свадьбы. — А ты вот какой мелкий был, прямо как Катюха. Так, а где Фёдор Степанович? А вот же он. Тоже сильно изменился…

Я посмотрел на человека на фотографии, на которого пальцем указывала Надя. Да, таким я и помню Синцова Фёдора Степановича. Высокий, но в тоже время не худой и не толстый, крепкий, гладко выбритый мужчина лет пятидесяти стоял слева от молодожёнов. Осанку он держал превосходно, ему очень шёл праздничный костюм. Смотрел он гордо, но в тоже время, разглядывая получше глаза и лицо, можно было увидеть лёгкую весёлость в его взоре. Да и в целом, несмотря на всю его солидность и кажущуюся строгость, от Фёдора Степанович веяло добротой и непосредственностью. Определённый азарт и даже какая-то игривость в его облике усиливались по мере того, как мы листали альбом, то есть по мере прохождения праздника. На первых фотографиях в ЗАГСе он был чуть ли не суров, но ближе к вечеру, уже в ресторане, на тех страницах, где начинались фотографии захмелевших людей, Фёдор Степанович готов был идти в пляс. На одной фотографии он держал микрофон и крепко правой рукой обнимал Ивана Михайловича.

— Да, улавливается определённая строгость, но это только на некоторых фотографиях, местами. О, смотри, конкурсы пошли, — я разглядывал фотогрфии, на которых люди, в том числе и мои родители, выполняли какие-то странные действия.

— Боже, как стыдно, — протянула Надя.

— О, как, оказывается, дядя Ваня мог гнуться. Не то, что сейчас — пузо откормил и спит. А ты попробуй-ка сохранять серьёзность на таком мероприятии. Там же алкоголь рекой лился. Я Ванечку чуть не откапывала на следующий день. Так, сколько времени сейчас? — Наталья Сергеевна посмотрела на часы. — Ужин, что ли, начать делать? Надюх, что у вас есть из продуктов?

— Не знаю, котлетки где-то должны были быть. Посмотри в морозилке. Наверное, макароны есть…

— А жену у него как зовут? Это же она? — обратился я к Наде, показывая на стройную женщину с аккуратной прической, во взгляде которой почему-то на всех фотографиях была заметная печаль. Стоит отметить, что она была только на трёх фотографиях: на общей перед ЗАГСом, на самой регистрации брака и на фотографии молодожёнов с родителями в кафе.

— Вера Анатольевна. Что-то нечасто она появляется, — с грустью и какой-то даже жалостью отметила Надя.

Наталья Сергеевна бегала от нас с Надей с альбомом к холодильнику и обратно:

— А зачем на неё плёнку тратить, если вот как колоритно дядя Ваня борется с салатом. Фотограф, наверное, так думал. Нет у вас макарон, не нашла я. Картошка, может, есть? А то у вас ни крупы, ни макарон никаких нет. Манку вот нашла. Не хотите?

— Точно, картошка есть, я вспомнила. Вот там посмотри, — Надя указала на один из нижних шкафов. — Смотри, какой Витя молодой, красивый и чистый. Я помню, каким он с вахты приезжал. Весь заросший, грязь под ногтями. Бр-р.

— Жареную картошку с котлетками, что ли, сделать? Сейчас сообразим быстренько, да, Костя? Чего хочешь? — Наталья Сергеевна обратилась к Косте, стоящему у холодильника.

— Вкусненького хочу.

— Нет у вас ничего вкусненького в холодильнике. Манку хочешь? А, так ты за мороженым пришёл, — сказала Наталья Сергеевна, увидев, что Костя достаёт из морозилки пломбир. — Сиди, сиди, сама картошку почищу, — обратилась она уже ко мне.

— Тебя устраивал тот период, когда Виктор на две недели на вахту уезжал? Не раздражало? — спросил я Надю.

— Поначалу странно, конечно было, но потом привыкла, человек же ко всему привыкает. В первое время ждала его эти две недели, невмоготу было. Радовалась, на шее висела, когда он приезжал, и мы то по кафешкам ходили, то по магазинам, то просто гуляли. А потом как-то и напрягать стало, когда он дома был. Я уже успевала привыкнуть за две недели без него к обстановке в доме — тишина, покой. А потом он приезжал, ворчал что-то, дайте то, подайте это… Особенно, когда Сашка родилась. Сначала помогал, кроватку сам сделал, пелёнки даже менял… Но ему самому-то тоже надо было «менять», ты понимаешь о чём я, вы же все, мужчины, беспомощные. Потом, когда мы только привыкли так жить, так он офис ушёл, повысили. И что же? Ходит, мешается каждый вечер. Потом Костик родился. А за тремя детьми присматривать — сам понимаешь. Он же сам был, как дитё, хоть и тридцатилетнее. Сделай так-то! Сделай, чтобы всё чисто было! Чтобы везде порядок был! Командовал, начальник же. Самого, похоже, не устраивало дома быть, как будто нарочно ремонт затягивал в этой квартире. Зато всё сам сделал, да, не придерёшься. Хорошо получилось, правда? Я не ожидала. И только мы стали привыкать, что он вечером приходит, и всё вроде как у людей, так нет же, его в Москву перевести надо! На этот раз стал действительно воскресным папой. Он же рано утром в понедельник уезжал в Москву, там однушку снимал, потом в пятницу возвращался. Знаешь, тяжко было в выходные. Любимый, конечно, но ведь ходит, командует! Может, и хорошо, что они этот дом делают, хотя бы там пропадает. Вот если бы изначально нормальная работа была, вообще бы вопросов никаких не было. Всё как у людей бы было. А так — только привыкнешь, что тебе хорошо одной, так нет, держи, пожалуйста, получай. Вот как-то так. Весь же в отца своего пошёл. Зачем он командует? Всё же в нём хорошо, ну, не будь ты таким строгим, и так же всё сделаем, не рухнет же дом! Строгий у нас папка, да, Костя? — Надя обняла сына и поцеловала в макушку.

3

— Кто это там скребётся? — спросила Наталья Сергеевна, включая газ на плите. — Дед, что ли, проснулся? Рано пока, пусть обратно ложится.

— Сашка, это ты? — громко спросила Надя.

— Да, — едва слышно донеслось из прихожей.

— С ней всё хорошо? — удивленно спросил я, вставая со стула и направляясь в прихожую.

— Она всегда такая, тихая, медленная… Дочь, всё хорошо? — так же громко задала вопрос Надя.

— Да, — отвечала, как будто стеснительная мышь.

— Привет, солнце, — встретил я Александру и обнял.

Девочка заулыбалась. Она определённо стала старше за этот год и гораздо женственнее, если так можно сказать про девочку тринадцати лет. Но сейчас в её взгляде не было той серьёзности, что была на фотографии. Зато та, казалось, необъятная грусть в глазах стала ещё больше. Она пыталась скрыть её улыбкой, но получалось плохо.

— А сколько времени? Ба, полседьмого! Бабка не успела ужин сделать, дети голодные сидят. Отвлекали всё своими фотографиями. Привет, красавица! — обратилась Наталья Сергеевна к Саше.

— Да она всё равно пока переоденется, три часа пройдёт. Привет, дочка, — Надя обняла и поцеловала Сашу. — Всё нормально?

Александра кивнула. Из неё как будто достали аккумулятор — она всё делала медленно, как будто экономя последние запасы энергии. Взгляд у неё стал слегка более добрый и радостный, но всё равно это не шло в сравнение с тем, каким он был год назад. Я заметил, что кончики её длинных светлых волос окрашены в тёмно-красный цвет, но, несмотря на неестественность цвета, он вполне гармонировал с прической. Александра была очень красива, что-то привлекательное было в этом её грустном, уставшем взгляде, нежной улыбке, на которую у неё, похоже, уходили последние силы.

— Кусь? — этим словом Костя предложил сестре половину мороженного. Сестра отказалась.

— Вот видишь, что сделала? — Надя нежно взяла окрашенные волосы у дочки и продемонстрировала мне. — Я против была, это всё бабушка разрешила.

— А что такого? Хочет ребёнок — ради Бога. Это же не противозаконное что-то или аморальное, — ответила Наталья Сергеевна, переворачивая котлеты.

— Иди переодевайся, ё-моё. Сейчас опять всё грязью своей измажешь. Ой свинья, — Надя выпроводила дочь из кухни.

— Не ласково, — заметил я.

— Да это я так, любя. Ой, коза, вечно грязи натащит, за собой не убирает, живёт, как в хлеву. Ленивая… — Надя протянула последнее слово.

— Вся в мать, — громко отрезала Наталья Сергеевна.

— Да. Но она же должна стремиться, как это говорят… совершенствоваться, во.

— А мать её должна? — улыбнулся я.

— Да куда мне? Пенсия через пару лет, ну, пару десятков лет.

— И что теперь, лежи-отдыхай?

— А почему нет? Заслужила же. Сашка! — Надя внезапно крикнула. — Ты там уснула? Ой, ленивец растёт.

Александра, переодевшись, вернулась на кухню.

— Опять свои лохмотья надела. Как дела на танцах? — спросила Надя.

— Да нормально. Игорь снова не успевает, ничего он не может! Нелли уже устала ему замечания делать. Новые элементы учили сегодня, так до него, похоже, не доходит. Юрка всё занятие прыгал и скакал. Из-за вчерашнего дня рождения своего, что ли? Зато конфетки всем раздавал… — у Саши вдруг откуда-то появилась энергия, чтобы говорить. Она заметно приободрилась, грусть-печаль из глаз ушла, нежность, впрочем, тоже. Её мимика стала более выразительной, она даже при общении задействовала жестикуляцию.

— Юра — это такой толстенький? — уточнила Надя, которая внимательно слушала дочь.

— Ага, он. Хочу уже поскорее на соревнования в Москву. Мы же действительно сможем у всех выиграть! Даже Игорь не помешает. Хотя он, похоже, старается, чтобы мы без него поехали. Нам же видео сделали! Две недели назад снимали. Так круто получилось! Сейчас покажу. — Саша достала смартфон и включила видео: — Вот Игорь же здесь почти лучше всех. Почему он последнюю неделю представляется?

Клип был снят весьма достойно. Двенадцать детей (хотя, по правде сказать, на лицо дети как будто были разных возрастов, но тем не менее группа состояла из сверстников) танцевали хип-хоп. Я ничего не понимал в правильности их движений, но смотрелось всё очень зажигательно и очень здорово. Всем понравилось, даже Наталье Сергеевне, которая сказала:

— Ой, не понимаю я эти дёрганья. Руки сюда, ноги туда, — тут она, демонстрируя, как на её взгляд двигаются руки, нечаянно ткнула мне ложкой под рёбра. — Ой, извини. Но классно смотрится. Молодцы!

Наталья Сергеевна похлопала по плечу Сашу. Я тоже выразил свой восторг. Александра слегка засмущалась. Это смущение её заметно омолодило.

— Так, танцулька, садись, ужин готов, — Наталья Сергеевна принялась расставлять тарелки.

— Нет, нет, нет, не эти. Я на обед забыла сказать. Давай-ка вот эти, — с этими словами Надя достала из шкафа большие красивые тарелки, по краям которых была золотая полоска.

— Что же у вас всё так дорого-богато? — спросил я.

— Да где дорого? После оплаты ипотеки, кредита на машину, оплаты секций детям, одежды им у нас остаётся средняя российская зарплата, — Надя оправдывалась, — мы такие же, как все!

— Ах, да. Действительно, — сказал я с иронией, которую она не заметила.

— М-м-м, как вкусно пахнет, — на кухню зашёл, прихрамывая, Иван Михайлович.

— Хорошо, да, на пенсии, дядя Вань? — спросил я.

— Хорошо-то оно хорошо, конечно, но было бы лучше, если бы пенсию давали в тридцать лет, когда и хочется, и можется. А так, сам видишь, хочется только спать и есть.

— И пить, — заметила Наталья Сергеевна.

Мы сели за стол. Александра набирала сообщения в телефоне.

— Кому ты там вечно пишешь, а, дочь? Опять Гришке своему? — спросила Надя.

— Да домашку надо узнать, кто сделал. Опять, наверное, только Виталик с Серёгой.

— Вот видишь, сама ещё даже не пыталась сделать, а уже ищет, у кого бы списать! — сказала Надя, обращаясь ко мне.

— Так если я заранее знаю, что не смогу, зачем время тратить? Не понимаю я эту математику, — Александра явно прыгала с одного чата на другой во время разговора.

— Ты, Надюх, вообще-то, тоже не понимала её, — сказала Наталья Сергеевна.

— Да я вообще ничего не понимала, но дети же должны быть лучше своих родителей, вот я и требую.

Александра быстро поела и ушла в свою комнату.

— Видишь, какая она сейчас, — сказала Наталья Сергеевна мне. — А раньше так же, как и Катюха, на тебе висела, покоя не давала, правда? А сейчас всё, видишь, какая деловая? Про мальчиков часто говорит, заметил? Это ещё про Гришку ничего не рассказала, ну, про друга её. Вечно с ним вместе пропадают по вечерам.

— Ой, Витька вообще готов за ним слежку устроить. Да, мам, и не говори, выросла коза, — не дав мне ничего сказать, с грустью заметила Надя. — Вот, смотри, какая хорошенькая была.

Надя указала на фотографию, висевшею на стене. На ней были Александра лет восьми и Виктор. Отец и дочь катились на тюбинге вместе с ледяной горки. Бесконечный задор и не менее бесконечный страх выражали их лица. Дочка с отцом ехали прямо на фотографа.

— Точно, это же дед фотографировал. Они его потом сбили и лицо превратили винегрет. Помнишь, нет, дед? — громко спросила Наталья Сергеевна.

— Чего помню? — как будто спросонья, спросил Иван Михайлович.

— Ой, опять ничего не слышал! Что же с тобой делать? — негодовала Наталья Сергеевна.

— Пошли, — Катя потянула меня из-за стола.

— Костя, блин! — пронзительный крик Нади уже не так меня напугал.

— Ой, ну, облил деда водой; с кем не бывает? Сейчас вытрем. Где у вас тут салфетки? Ой, бабка засиделась, — проворчала Наталья Сергеевна.

— Пошли к Саше, — приятным звонким детским голосом сказала мне Катя.

— Тук, тук. Разрешишь? — мы осторожно постучались в дверь.

— Да, конечно, заходите, — Александра стояла в центре комнаты, уткнувшись в телефон, но, дописав сообщение, подошла к Кате и попыталась взять её на руки. — Какая ты тяжёлая стала!

Двоюродные сёстры улыбались друг другу.

Комната Саши была больше Костиной, но в ней тоже был свойственный многим детям беспорядок, однако на этот раз неаккуратно лежали учебники на столе и одежда. Много одежды. На стенах тоже были светлые обои, рисунки с весьма забавными животными и фотографии юной Александры. На кровати, не заправленной, лежал большой чёрный игрушечный кот.

— Ух ты, это всё твои награды? Много же их, — я указал на Сашины медали за первые и вторые места и разных размеров кубки, которые как бы теснились в глубине шкафа и явно не выставлялись напоказ. — Ты большая молодец!

— Спасибо, да это так, мелочи, — Саша заметно засмущалась.

— Всё за танцы и театралку. Крутая ты. Что могу ещё сказать?

— Вот, смотри, — Саша достала смартфон и включила видео, клип, на котором их группа танцевала на автомобильном мосту. Снимали летом с помощью квадрокоптера, так что вместе с совокупностью ярких и зажигательных движений детей выглядело всё весьма захватывающе.

— Ух ты, вот это здорово. Тем летом снимали? Такая ты серьёзная здесь. Умница у тебя сестра? — спросил я у Кати.

— Да! — радостно крикнула Катя и обняла Сашу.

— Вот, значит, чем сейчас занимается молодёжь. Я в тринадцать лет ждал, когда новая компьютерная игра выйдет, даже гулял не особо часто. А ещё говорят, что бестолковые и ленивые дети пошли, — я потрепал по голове Сашу. — Тебе идёт этот цвет.

— В смысле, ты не сделал? — грозно спросила Саша, обращаясь к телефону, на экране которого высветилось сообщение. — Серёга не сделал математику. И как мы завтра пойдём на урок? Весело… — говорила она сама с собой. — Может, за ночь успеешь? — продиктовала она вслух набираемое сообщение.

— Что вы вообще проходите? Ну-ка покажи, — попросил я.

— Ой, учебники, фу, — Катя быстро вылетела из комнаты.

— Да вот это, это… — Саша неохотно стала листать учебник.

— Я по такому же учился, да, точно, помню.

— Вот это сделать надо, это сделать, — Саша совсем вялой рукой водила по страницам.

— Ну-ка, позволь, — я быстро решил шесть задач и два примера. По сравнению с дифференциальными уравнениями, это было очень просто, хотя я вспомнил, что в шестом классе решить математические примеры было достаточно трудоёмко.

— Ого как, я так не умею, — проговорила Александра.

— Зато в других… направлениях ты мастер.

— Ты историю понимаешь? Как можно запомнить все эти даты и кто где правил? — Саша достала из горы тетрадь по истории. — Как это можно выучить?

Она так же неохотно стала листать тетрадь, на страницах которой были различные надписи и рисунки. Почерк у Саши был, откровенно говоря, не очень, хотя всё же гораздо лучше моего почерка терапевта с болезнью Паркинсона.

— А ты хорошо рисуешь. Какой симпатичный котик. Вот это глаз так глаз! — прокомментировал я нарисованный на весь тетрадный разворот чёрной гелевой ручкой человеческий глаз.

— Да, было дело, — улыбнулась Александра. — Где же эта контурная карта? Ах, вот она. Представляешь, мне её купили неделю назад!

— Подожди, это как так? В конце апреля, что ли? Под конец учебного года? — я рассматривал новую и почти не заполненную контурную карту.

— С нового года началась же история России, и учительница сказала купить комплект контурных карт и атласов. Я сказала маме, а у неё денег не было. Я напоминала ей месяц, но ничего не происходило. Потом немного подзабылось, и я сказала ей только в апреле, когда она увидела у меня двойки по истории.

— Весело живёте, ничего не скажешь. Едят из золотых тарелок, а тетрадь ребёнку купить не могут.

— Дима, собираемся, — донёсся звонкий голос Натальи Сергеевны.

— Вот какую штуку купила! Видишь, и держит зубную пасту, и выдавливает её. Чудо-вещь! — Надя принесла из ванной то странное приспособление.

— Да, да, а ребёнку контурные карты купить не могут. Это как? — спокойно спросил я.

— Так она сказала всего раз, в январе, а там же праздники, сам понимаешь. Напоминать надо чаще! — Надя громко сказала дочке, которая уже снова уткнулась в телефон. — Да и золотые горы у нас, что ли? Сколько на эти кружки их тратим, секции, а? А на одежду?

— Ага, ага, — едва слышно проговорила Саша.

— Нормально всё, у других ещё хуже. Вы завтра придёте? Витя к обеду приедет.

— Ой, мы же с дедом работаем. А Димка пусть как хочет. Катя, одевайся, — громко говорила Наталья Сергеевна.

— Приду. Только после обеда, наверное. Я по городу хотел ещё погулять, — ответил я.

— А что там гулять? Погода же мерзотная. Хорошо, ждём тогда, — приветливо сказала Надя.

Катя оделась достаточно быстро. Мы попрощались и пошли искать, где дядя Ваня припарковал свою машину. Идти пришлось долго. На улице было темно, но дождь уже перестал, и дышалось как-то особенно легко.

— Вот видишь, у всех побывал уже, увидел, кто как живёт. У всех всё хорошо: квартиры нормальные, детки учатся, не болеют, взрослые тоже не особо безобразничают. Все всех любят. А то, что Надька кричит и с детьми бодается, так это же так, семейное. Они же все с характером. Встанут на своём, и всё, готовы во вред делать друг другу: одна кричит, другие назло ей ничего не делают. Но любят же друг друга. Завтра с Витей поговоришь. Тоже с замашками парень, но любит же. Вот все они с характерами, но любят же друг друга, так что, я считаю, всё нормально. Видишь, она крикнет, но тут же остывает. Нормальная семья, — весьма уверенно говорила Наталья Сергеевна.

Приехали к дому Васильевых мы достаточно быстро.

— Отведёшь Катьку домой, Дим? Я что-то по привычке к нам приехал, а не к ним, а разворачиваться уже не хочу — видишь, как хорошо припарковался? — сказал Иван Михайлович.

Я согласился отвести Катю, которая всю дорогу, пока мы ехали от Синцовых домой к Никитиным, спала и чуть слышно похрапывала. Я никогда не слышал до этого, чтобы ребёнок храпел.

— Катюш, на тебя часто родители кричат? — спросил я, когда мы шли с Катей к ней домой.

Она держала меня за руку. Крохотная ладошка крепко сжимала мою руку, сумев обхватить только три моих пальца.

— Да нет, не кричат они.

— Действительно не кричат, или ты уже привыкла и как бы не обращаешь внимания?

— Ну, делают замечания. За неубранные игрушки попадает. Папа смотрит страшным взглядом; вот этого я боюсь.

— Да, мне тоже было не по себе, когда он вчера так смотрел. А Сашку, брата твоего, часто ругают?

— Да нет, — Катя любила в своей речи использовать это совершенно непонятное для иностранцев словосочетание. — Бестолковым часто называют, придурковатым, «весь в деда». Но они же не со зла так говорят. Он действительно такой.

— А может, он такой потому, что ему часто говорят, что он такой, как бы навязывают ему такое поведение? Причинно-следственная связь совсем другая.

— Чего? Чего? — Катя явно не поняла, что я имел в виду.

— Ладно, проехали… Ничего у него музыка громко играет, — отметил я звук, который буквально вырывался из старой, но оттюнингованной машины отечественного производства. Играла незамысловатая популярная песня, которая понравилась Кате, и она даже начала пританцовывать.

— Что, нравится песня? — спросил я.

— Да. Я вот только не люблю, когда из машины бьёт. Ну звуки такие: «бам, бам, бам», потом «бу-у-уф». Ушам больно становится.

— Такое никто не любит из здравомыслящих людей.

— А тебе какие песни нравятся? — задорно спросила Катя.

— Даже не знаю, как тебе ответить. Разные. Ты такие и не слушала, скорее всего.

— Ну, скажи.

— Да не поймёшь ты. Не могу я так сразу ответить.

Меня охватило странное чувство. Было как-то неловко, может, и стыдно, несмотря на то, что все мои любимые исполнители и их произведения ничем постыдным и негативным не характеризовались. Спишем на то, что просто застеснялся. Катя всю дорогу до дома терроризировала меня расспросами.

Возвращался к Васильевым я всё под ту же песню, которая играла из машины. Автомобиль стоял припаркованным на обочине, и музыка из него, очевидно, зацикленная, играла на всю округу. Коты, иной раз перебегавшие мне дорогу, как бы убегали, спасая свои пушистые ушки от этой какофонии. Ворона, сидевшая на ветке дерева, своим тоже довольно громким карканьем ругала и обзывала того, кто включил этот трек на всю улицу.

Ложился спать я со множеством мыслей в голове и под упрёки Натальи Сергеевны, обращенные к её мужу, который забыл, где находится полотенце. Опять начался дождь.