Кремль

Сергей Сергеев, 2009

Смертельно опасные тайны Кремля в новом головокружительном триллере от лучшего российского бизнес-аналитика Сергея Сергеева! Смертоносные интриги, рискованные махинации и реальные факты!

Глава 6

Не боги горшки обжигают

День шел за днем, а нашей работе не было видно конца.

Кожа приятно горела. В мышцах накопилась легкая усталость. Очень хорошо. Чем больше потратишь сил на тренировке, тем лучше. Скоро эта усталость сменится притоком энергии. А пока кровь разгоняет кислород по всему организму.

С утра премьер долго плавал в бассейне. Затем дал серьезную нагрузку на тренажерах и сейчас чувствовал себя в прекрасной форме. Накопившаяся раздражительность померкла и затаилась в глубине сознания. Мысли приобрели прозрачную четкость, и мелочи отошли на второй план.

Что сейчас главное, самое существенное и необходимое? Финансы? Нет, здесь пока спокойно. Резервов пока достаточно. Политика, регионы? Все под контролем. Кое-где нужно подкрутить гайки, но ничего страшного. Система достаточно прочная.

Спад производства. Неприятно, но одним решением ситуацию не изменишь. Нужно время. Правда, предлагают укрупнить управление отраслями. В первую очередь объединить всех металлургов. Создать эдакий «металлургический Газпром», мегакорпорацию. Говорят, мол, возьмем акции предприятий бесплатно, а потом, когда экономика пойдет вверх — рано или поздно этот момент наступит, — можно выгодно продать акции и заработать. В интересах государства. А что получается? Какой там бесплатно! Долгов больше, чем вся их «канитель» стоит. И долги растут.

Премьер чувствовал, как приятная расслабленность после утренней тренировки сменяется настороженностью и возмущением. Он физически чувствовал, что проект мегакорпорации несет в себе опасность, хотя и не мог найти достаточно аргументов.

Если всех металлургов объединим, как контролировать? Самый эффективный контроль осуществляется изнутри. Сверху далеко не все увидишь. Значит, потребуется сложная конфигурация контроля. Соразмерная по масштабам мега-корпорации. А где взять надежных людей?

И вообще эта тема спорная. Мегакорпорации хороши в условиях стабильности. Тогда в спокойной обстановке можно спланировать стратегию и четко ее реализовать. А в условиях кризиса? Перспективы мутные. Кто сядет на финансовые потоки? И зачем? Государство даже не будет иметь контрольного пакета в мегакорпорации!

Фактически он уже поставил диагноз. Но по давней привычке решил не раскрывать карты, а понаблюдать за процессом: кто будет настаивать, какие доводы приводить, кого возьмет в союзники. И главное — с какой целью. Это уже интересно. Премьер почувствовал охотничий азарт и не удержался от улыбки. Он любил оперативные комбинации.

* * *

Глава кремлевской Администрации слыл человеком аристократическим. Этому способствовали приглушенные «старо-петербургские» манеры, галантность в общении с женщинами, отстраненная вежливость с подчиненными, тонкий породистый профиль, стройная фигура и редкая, даже в Кремле, скрытность.

Один острослов, обсуждая его гордую осанку, наделил предводителя Администрации прозвищем Герцог с намеком на памятник Дюку Ришелье в Одессе. Некоторые аналитики, впрочем, усматривали попытку приписать новообращенному Герцогу качества совершенно другого Ришелье — католического иерарха, а по совместительству первого министра Франции, игравшего, по их мнению, роль «серого кардинала» при короле Людовике ХIII.

Это было нелепицей, ибо кардинальская мантия отсвечивала ярко-красным, весьма пронзительным, а отнюдь не серым цветом. «Серым кардиналом» прозвали не Ришелье, а его духовника и главного специалиста по безопасности отца Жозефа, который происходил из ордена капуцинов и на этом основании носил грубую рясу мышиных оттенков. Однако, несмотря на влиятельность и деликатность исполняемых поручений, отец Жозеф кардинальского сана не имел, а был рядовым монахом. Да и как можно сравнивать аристократичного Герцога и бестелесную монашескую тень. Несуразица!

Самого же Ришелье звали «Красный кардинал». Но любая попытка приписать высшему чиновнику Кремля звание «Красный кардинал» в условиях современной России тянула бы на провокацию политического характера и означала бы гнусные намеки на скрытые симпатии к коммунистам. К тому же глава администрации явно не претендовал на роль интригана и заговорщика — ни красного, ни серого цвета.

— Вот они, недостатки образования, — возмутился Борис Павлович Бровин, которого Ратов посвятил в эти пикантные подробности за неимением других заслуживающих внимания новостей. — Плохо учились. Что-то слышали, но все путают. Своему непосредственному начальнику псевдоним подобрать не могут. Беда!

Намеки и сравнения окончательно перепутались, забылись, а родившееся в результате бурной мыслительной деятельности прозвище осталось, превратившись, правда, из Герцога просто в Дюка. Так оно звучало уютнее, спокойнее и демократичнее. И в случае прокола не могло обидеть носителя гордого звания. Поговаривали, что он тоже пришел из разведки, как и премьер. А этих «ребят» чиновники сильно побаивались.

Без всяких усилий у Ратова сложились с Дюком доброжелательные отношения. Просто в какой-то момент совпало настроение: Дюк, по своему обыкновению, сдержанно улыбнулся, Игорь ответил — и все получилось само собой.

Ратов уже получил кабинет на Старой площади и приступил к своим служебным обязанностям. Должности, выделенные для нового управления, постепенно заполнялись знакомыми экспертами.

Работы и всяческих организационных забот хватало. Нередко случалось так, что Ратов не успевал пообедать и возвращался домой поздно вечером голодным и злым. К этому состоянию Игорь относился спокойно, считая его естественной реакцией на возникающие проблемы. Он полагал, что возмущение выражает потребность организма защититься от стрессов. Ничего удивительного. Важно, чтобы это состояние не затягивалось.

Общение с Дюком вносило приятную разрядку. Ратов не чувствовал опасности или недоброжелательства с его стороны.

Получив указание подготовить записку о создании Национального совета по инвестициям, Ратов справился буквально за один день.

— Вы очень оперативны, — удивился Дюк и посмотрел в календарь. — Хотя что я говорю! Как раз вовремя.

— Вы давали поручение подготовить предложения по федеральным заказам. Все готово. — Ратов достал из папки очередную подборку документов.

— Да вы просто стахановец! Но эти документы подождут. Я посмотрю, и потом решим, когда их докладывать.

— Может, стоит представить их на совещании? — спросил Ратов. Он чувствовал, что его бьющая через край активность не совсем уместна, но уже не мог остановиться.

— Каком совещании?

— Я думал, что по этому вопросу будет совместное совещание Администрации и правительства. Или я не прав?

— Должен вас разочаровать, дорогой друг. Никаких совместных совещаний в вашем понимании мы не проводим. Правительство занимается своими делами, мы — своими. Если в правительстве сочтут необходимым, они могут пригласить нашего представителя. Мы тоже можем позвать экспертов из Белого дома, но только в рамках их компетенции.

— А как же мозговые штурмы?

— Сколько угодно! Можете штурмовать! Но только в рамках ваших прямых служебных обязанностей и поручений, — великодушно разрешил Дюк.

— Я как-то иначе себе это представлял, — признался Ратов. — Совместные совещания, встречи, обмен мнениями.

— Высшие руководители в постоянном контакте. Президент периодически встречается с правительством. Вот президент поедет поздравлять правительство с Новым годом, я вас включу в список сопровождающих лиц. Пообщаетесь с коллегами. И если возникнут вопросы, будете в зоне досягаемости. Хотя вряд ли. Президент предпочитает самостоятельно вести беседы. На переговорах эксперты ему обычно не нужны.

— Я понял. Ко мне все? — спросил Ратов.

— Раз уж вы такой выдающийся аналитик, еще одно поручение. Самое важное на данный момент. Необходимо доработать список стратегических предприятий, которым будет выделена финансовая помощь. В рамках антикризисной программы. Поручение на особом контроле. Отложите все дела и займитесь только этим.

— А разве составление списка не функция правительства?

— Президент должен поставить свою визу. В принципе эксперты уже проверяли список, но вам нужно посмотреть свежим взглядом и еще раз проверить. Это — живые деньги.

«Понятно. Они не доверяют своим экспертам и опасаются, что каждый будет лоббировать близкую ему компанию. А я человек свежий, ни с кем не связанный. Или все наоборот — в случае скандала будет на кого свалить ответственность? Как говорится, а вас, Штирлиц, я прошу остаться», — тревожно подумал Ратов.

Но отказываться от важного поручения было некстати.

— Не расстраивайтесь, — подмигнул Дюк. — Не боги горшки обжигают.

* * *

Борис Павлович Бровин получил квартиру на улице Спиридоновка в наследство от своего отца — знаменитого хирурга и лауреата многих премий. Светло-кирпичный дом с лоджиями, обшитыми темным деревом, находился напротив Дома приемов Министерства иностранных дел — причудливого особняка, сочетающего модерн и викторианскую английскую готику.

Этот дворец был выстроен по заказу фабриканта и благотворителя Саввы Морозова для своей молодой жены Зинаиды. Савва обладал редким даром притягивать к себе скандалы, а когда их недоставало, то устраивать новые. Девятнадцатилетняя Зинаида уже была замужем и носила фамилию Морозова — ее муж приходился Савве двоюродным племянником. Однако это не остановило Савву, который развел Зинаиду со своим родственником, построил для нее сказочные хоромы и по купеческому обычаю оформил особняк на ее имя.

Строил замок малоизвестный в то время архитектор Федор Шехтель, ставший впоследствии «иконой стиля». А тогда он только успел создать собственное архитектурное бюро после отчисления из художественного училища за «систематические непосещения».

Савва уже заказывал недоучившемуся и не очень дорогому архитектору строительство дачи в Переделкино — деревянного терема — и остался работой Федора Шехтеля доволен. Кто знает, может, без знакомства с богатым заказчиком и щедрым «спонсором» Федор Шехтель не смог бы совершить головокружительное восхождение к высотам архитектуры.

Особенно роскошными получились интерьеры — панели из драгоценных пород дерева, витражи, перила парадной лестницы в виде экзотических животных. Картины «Утро», «Полдень» и «Вечер» в малой готической гостиной принадлежали кисти Михаила Врубеля.

Для московских вкусов, тем более купеческих, дворец получился слишком вычурным и даже нелепым. Рассказывают, что посетившая дом строгая маменька Саввы, тяжело вздохнув, сказала: «Раньше только я знала, что ты дурак, а теперь будет знать вся Москва». Некоторые историки, впрочем, утверждают, что эти ругательные слова маменька произнесла при посещении дома Артемия Морозова на Воздвиженке, построенного в стилистике староиспанского замка.

Либо маменька отличалась редким постоянством своих высказываний, либо историки что-то напутали. А может, все придумали конкуренты и недоброжелатели рода Морозовых.

Если маменька все же Савву выругала, то следует признать, что она жестоко ошиблась. Дворец считается шедевром архитектуры, отразившим, ко всему прочему, страдающую и постоянно неудовлетворенную натуру мятежного Саввы.

Из окон квартиры Бровина открывался прекрасный вид на морозовский особняк. Престижный жилой дом был сдан как раз перед вторжением советских войск в Чехословакию в 1968 году и принадлежал Министерству обороны. В высших кругах советской номенклатуры перешептывались, что «вояки» превзошли по уровню комфорта совминовские и цековские хоромы. Неудивительно, что в числе его обитателей наряду с маршалами и некоторыми особо заслуженными генералами оказалось сразу несколько влиятельных министров.

Имея на плечах три генеральские звезды, дед Бровина также получил в доме на Спиридоновке просторную четырехкомнатную квартиру, поражающую воображение даже избалованных партийных и правительственных чиновников.

Шло время. Дом постепенно пустел и приобретал запущенный вид, напоминающий не очень ухоженного пенсионера, ведущего скромный и даже стесненный образ жизни.

Сначала Борис Павлович потерял родителей, потом сестру, а овдовев, остался совсем один. Неудивительно, что он направлял нерастраченную отцовскую заботу на своего племянника Игоря, которому завещал все имущество, включая и эту квартиру. Правда, свое распоряжение он предпочитал сохранять в строгой секретности, дабы не искушать судьбу.

Женщины любили Бровина, но он редко допускал их в свое жилище, предпочитая заниматься любовными утехами на даче или в специально снимаемой для этого квартире.

Борис Павлович старался ничего не менять в привычной обстановке. Только заметно прибавилось количество книг, а в углу спальной притаился подаренный Игорем «дрессмен» — «человек для глажки». Похожая на робота хайтековская фигура, почти в рост человека, отлично разглаживала рубашки и костюмы.

«Дрессмен» понравился Бровину. Конечно, к нему регулярно приходила женщина, которая убирала квартиру, готовила еду, стирала и гладила белье, но были у Бориса Павловича любимые и весьма дорогие вещи, которые он доверял только «дрессмену».

Это вызывало законную ревность домоуправительницы, которая не раз говорила Бровину:

— Да уберите вы этого супостата. Испугаться можно. Забыла о нем, случайно увидела — и чуть сознание не потеряла.

— Нервы нужно укреплять, Маша. Витамины, диета, свежий воздух. А если будешь канючить, поставлю вместо него скелет. Давно собирался, — шутя пригрозил Бровин.

Этот аргумент оказывал магическое действие, и протесты против роботовидного «дрессмена» прекращались. До следующего раза.

* * *

Бровин увлеченно готовился к лекции. В последнее время он успешно совмещал операционную практику, руководство клиникой и преподавание в медицинской академии, где имел научное звание профессора. На его лекции приходили не только студенты, но и опытные врачи, считающие Бориса Павловича гениальным медиком. Коллега-историк, увидев такое столпотворение, даже сказал:

— Борис, не ожидал! По популярности ты мог бы поспорить с легендарным профессором средневековой истории МГУ. На его лекции рвались как на театральную премьеру. И все ради одной сцены. Когда профессор входил в экстаз, он простирал к залу руку и восклицал: «По Европе, оставляя за собой пожарища, горы трупов и покоренные страны, продвигались орды Карла Великого. А в обозах ехали красивые бля… Да-да, дорогие товарищи, именно так звали в те времена прекрасных придворных дам!» И зал сотрясался от аплодисментов.

— Это в тематику моих лекций не входит, — сухо возражал Борис Павлович.

Он почти закончил конспект лекции, когда в пустой квартире раздались телефонные трели. Звонили с поста охраны на первом этаже.

— К вам посетитель.

— Кто? Поздно уже. — Бровин подумал, что речь наверняка идет о городском сумасшедшем или о назойливом пациенте. Вообще-то он старался сохранять свой личный адрес в секрете.

Услышав ответ вахтера, Борис Павлович удивленно вздрогнул. Не ожидал услышать это имя.

— Пропустите, — мрачно произнес Бровин и запер верхний ящик стола. На ключ.

* * *

Нежданный гость чем-то походил на хозяина. Та же уверенная манера держаться, раскатистый бас, прямой взгляд. Однако Юрий Александрович Воронов был пониже ростом, и при ближайшем знакомстве оказывалось, что сходство с Борисом Павловичем страдало рядом существенных изъянов.

Говорил Воронов громко и отчетливо, что, несомненно, свидетельствовало о решительности и большой физической силе. Но без артистических интонаций, присущих не менее громогласному Бровину. Смотрел он вроде бы прямо в глаза, но слишком пристально разглядывая собеседника, причем делал это чуть брезгливо. Охотно улыбался, но с сардонической ухмылкой, от которой слабонервных собеседников тянуло проверить: а хорошо ли у них застегнуты штаны и не перевернулся ли галстук тыльной стороной наружу.

— Прошу, — гостеприимно приветствовал гостя Бровин, широким жестом указывая на холл и малую гостиную. — Вы раньше у меня не бывали, так ведь?

— Да, много слышал об этой замечательной квартире, но в гости пришел первый раз, — признался Воронов. — И без приглашения. Извините.

«Не только слышал, но, наверное, и читал. В доносах своих осведомителей», — подумал Бровин.

Он познакомился с Вороновым в 1996 году, когда на созданную для Бориса Павловича коммерческую клинику «наехала» мощная бандитская группировка.

По непонятным причинам генерал Воронов, служивший в каких-то таинственных спецслужбах, именно в это время подал рапорт об увольнении «по болезни», но сохранил связи с бывшими коллегами и возглавил крупный ЧОП — частное охранное предприятие. В этой структуре был полный набор услуг — от охраны и силового прикрытия до слежки и даже вербовки агентуры.

Воронов без труда разрулил ситуацию, приструнив зарвавшихся братков. В криминальных кругах его ЧОП пользовался устрашающей репутацией. Среди сотрудников «предприятия» было немало офицеров с боевым прошлым, прошедших пекло афганской войны и «горячих точек», разбросанных по всему миру, включая просторы развалившейся Великой Империи. Каждый такой офицер был «уникальным штучным изделием».

Только бывший министр обороны по кличке Мерседес не понимал этой простой истины. Во время первой чеченской войны он своими приказами посылал спецназовцев в лобовые атаки как обычную пехоту. Когда Воронов прямо сказал Мерседесу, что нельзя так бездарно тратить «золотой фонд», приобретавшийся десятилетиями, тот криво ухмыльнулся:

— Что, струсил, генерал? Так и скажи.

Воронов напрямую Мерседесу не подчинялся, и конфликт не имел для него печальных последствий.

Бровин был благодарен генералу за помощь и, в свою очередь, всегда шел навстречу его просьбам. Касались они обычно медицинских надобностей, когда кто-либо из родственников или друзей Воронова нуждался в сложном хирургическом вмешательстве. Однако деловые контакты не переросли в человеческую близость. Борис Павлович, в силу генетической памяти, с опаской относился к «бойцам невидимого фронта» и осязаемо чувствовал в Воронове человека жестокого, не признающего моральных ограничений.

«Никогда не знаешь, чего от них ждать», — опасливо размышлял Бровин, однако к услугам генерала и его ЧОПа прибегать не гнушался.

На этот раз, предположил Борис Павлович, речь пойдет, как обычно, о срочной хирургической операции. Иначе не стал бы генерал беспокоить его в столь позднее время, да еще вламываться в квартиру, куда его никто не звал.

«Впрочем, у них свои приемчики. Профессия, знаете ли, накладывает».

— Чем могу помочь? — сразу перешел к делу Борис Павлович, после того как Воронов устроился в глубоком кресле с видом на зимний сад в лоджии.

— Речь пойдет о вашем племяннике, — негромко сказал Воронов.

От неожиданности Борис Павлович резко присел на антикварный стул. Тот жалобно скрипнул под его весом.